скачать книгу бесплатно
Катя помотала головой.
– А я хочу! Читай, тварь.
Соня ткнула экраном Кате прямо в лицо. Увидев, что комменты дошли до адресата, Соня забрала телефон:
– Ты, наверное, думаешь, что всю жизнь проживешь в этом гнилье и сдохнешь здесь же?
– А разве нет?
– Но ведь это ты так думаешь, это не я тебе об этом говорю и даже не я в этом виновата.
– А кто? Кто виноват, что я родилась у своих родителей, а Майя у вас?!
– Наверное, мы с Майей. Слушай, ты вот сказала, что больно мне хотела сделать, но коммент – это не больно. Я тебе сейчас шанс дам по-настоящему зажечь.
– Вы о чем?
Соня вложила Кате пистолет в руку:
– Ну, если ты реально мне больно хотела сделать, на – стреляй, стреляй!
Влад выхватил у Алика пистолет и навел на Катю:
– Соня, ты чего делаешь?! Катя, бросай ствол.
– Стоять! Грохнет меня, не трогай, пусть живет. Я здесь заказчик. Ну, давай. Вот ты меня ненавидишь. Вот она – я. Давай! Стреляй! Моя Майя из-за тебя с собой покончила. Так что мне жить незачем!
Катя в растерянности посмотрела на Соню и прошептала:
– Как покончила?
– Так! Начиталась твоих комментов и колес наглоталась!
– Я не хотела…
– Хотела! Это ты ее убила, ты! Ей тринадцать лет было, она просто песню выложила! Стреляй, тварь!
Катя неожиданно приставила пистолет к своему виску. Соня равнодушно произнесла услышанную недавно фразу:
– Ну или так. Тебе и правда лучше теперь сдохнуть по-тихому.
Помертвевшими губами Катя прошептала:
– Простите меня, пожалуйста, – и нажала на спусковой крючок.
Раздался характерный щелчок незаряженного пистолета. Владик усмехнулся. Катя так и сидела с дулом у виска и не понимала, что происходит.
Алик аккуратно забрал оружие из ее окостеневших рук. Соня закурила и подошла к окну с видом на кладбище:
– Майю врачи вытащили, поэтому ты жива сейчас. Но ее врачи спасли, а не ты. Так что ты все равно, считай, девочку убила.
– Она жива?!
– Да.
Алик и Влад стали собирать свой скарб в сумку. Соня смотрела в окно и вдруг услышала:
– Можно, можно… я к ней съезжу, извинюсь?..
Соня повернулась:
– А тебе это зачем?
– Вы что думаете, я совсем тварь конченая?
– Не знаю… Может, и нет. Не конченая. Поехали. Одевайся. Мы тебя внизу ждем.
– Хорошо. Я только голову вымою и спущусь.
Владислав хмыкнул:
– Вот вы, бабы, народ уникальный. Только что в эту голову пулю пустить хотела, а теперь вот парится, чтобы чистая была.
Соня и Владик ждали Катю у подъезда и разговаривали:
– Ну познакомишь ты их и что потом?
– Не знаю, Владик. С работой помогу, попробую сделать что-то.
– Давай-давай, папашу еще ее найди и всех перевези в свой дом. Иди в народ, а народ тебе потом ноги оторвет, как Александру Второму.
– Владик, ну это же не война, мы же друг другу не немцы.
– Вот именно, мы друг другу русские, а это хуже иногда. Ты разве на лестнице не поняла этого? Если бы не я, тебя бы сейчас эти двое так отработали, что сегодняшние немцы бы в обморок упали. Так что война, Софи. – Он сказал на французский манер: – А ля гер ком а ля гер.
– Не поспоришь. Ты только и правда бабку не брось. Проверь, как она там.
Владик разочарованно умилился:
– Добрый ты человек, Истомина, погубит тебя это. Не брошу я бабку.
– Спасибо, Владик, Я тут знаешь о чем подумала, пока вниз шла по этой помойке…
– Уборщицей устроиться?
– Отключать в стране Интернет надо.
– Почему?
– А когда полстраны нищих с телефонами, в которых им каждый день показывают, как богатые живут, рано или поздно богатые на столбах все висеть будут.
– Начнем с того, что сейчас нищие в Интернете висят и у богатых есть время хоть немного поделиться, пока не поздно. А вот если нищим негде будет висеть, то тогда кранты. Семнадцатый год. Поэтому я бы Интернет не отключал, а, наоборот, сериалы бы гнал про то, как бедные богатых наказывают. Хотя ненавидят сейчас не только бедные богатых. Так что, может, сериалы и не спасут.
– Ты хочешь сказать, среди тех, кто Майю травил, не только такие, как Катя?
– Сонь, не хотел тебя расстраивать. Ластвегас, которая самую жесть писала, – это Алиса Сотникова.
– Моя Алиса? Сотникова? Мы знакомы десять лет…
– Твоя.
Соня пыталась поверить, что ее подруга оказалась в этом хоре ненависти и еле удержалась, чтобы не позвонить ей сразу. Но собралась.
– Про Алису – это хорошая новость. Давно к ней вопросы. Интересно, она-то за что? Красивая, богатая…
– От безделья. Да и потому, что стало можно. Не все же как ты – реально разобраться решают. Но скоро начнут. Кровищи будет, зато у меня работы много станет.
Соня бессильно опустилась на бордюр:
– Алиса… Я поверить не могу. Я же ей жаловалась, что меня хейт изводит. Она еще так сочувствовала…
– По Алисе у меня целая программа. Мы тут нашли на нее компромат, пока мониторили. Вилы ей. Так что, когда поедем, я тебе видос кину, покажешь для начала разговора.
– Я больше ни к кому не поеду. – Соня уставилась в отражение Владика в луже.
– Не понял. – Он подошел ближе и наступил на свое лицо в воде.
Соня пару секунд глядела на его ботинки, а потом подняла глаза:
– Все. Я больше не хочу. С меня хватит. Мне дочкой заниматься нужно. Остальным просто видео с Катей киньте, они сами поймут.
– Ты что, и Алису простишь? – как будто вбрасывая последний аргумент, уточнил Владик.
Соня задержалась с ответом, но не отступила:
– Бог простит. Я ее просто заблокирую.
Не отступил и бандит:
– А я по ней поработаю. Пацанам моим хлеб, разденем ее по полной. Да и потом, несправедливость, допущенная в отношении одного человека, является угрозой всем.
– Сам придумал?
– Монтескье.
– Владик. Ты, конечно, самый образованный из всех знакомых мне убийц.
– Сонечка, именно поэтому я убиваю только плохих. Я санитар каменных джунглей. Может, поужинаем?
– Может.
Александр Гутин
Любовь окаянная
Интеллигентный человек, обладающий энциклопедическими знаниями в различных областях, легко отличающий Бабеля от Бебеля, Мане от Моне, а одного из Толстых от всех остальных, погруженный в непривычную для себя сферу обитания, становится беспомощным.
Мишенька, – студент предпоследнего курса филологического, сын доцента, мамочки Ольги Соломоновны, – убедился в этом лично.
А виновата в этом любовь. Любовь внезапная. Любовь окаянная.
А ведь Мишенька давал себе слово. Ни-ни. Никаких «гран амур», никаких «гросс либе».
Любовь, Мишенька, – это ответственность. А какая может быть ответственность у человека без кандидатской? Так говорила мама Ольга Соломоновна.
И Мишенька себе не позволял. Когда было совсем невмоготу, когда упругие задницы однокурсниц, вероломно маня, вторгались в воображение изумленного Мишеньки, он стремглав бежал в читальный зал, хватал томик Шарля Бодлера или Эвариста Парни и до исступления читал французскую лирику. И казалось ему, что это он, Мишенька, дразнит Ампанани, похищая сладострастный поцелуй мадекасской пленницы. И Мишеньку отпускало.
Но не уберег себя Мишенька. Помещенный в непривычную среду, где нет читального зала, он стушевался и упал в пропасть отчаянной любви. Любви окаянной.
Ничто не предвещало. Это было время позднего Союза, поэтому поездки студентов, даже филологического, в село на помощь труженикам агрономии было обычным делом.
Называлось это прозаично «поехать на картошку». Хотя бригада, где оказался Мишенька, занималась уборкой сахарной свеклы.
Работал Мишенька не очень хорошо, но и не очень плохо. Не очень хорошо, потому что гуманитарий. Не очень плохо, потому что побаивался бригадира Шлякина, который невзлюбил Мишеньку за то, что тот был единственным манкирующим алкогольные вечера после трудового дня. Такие люди всегда подозрительны.
– Ты чего же это, сука, не пьешь? Брезгуешь? – спрашивал бригадир Шлякин Мишеньку, сидящего на скамейке с томиком Аполлинера.
– Простите? – удивленно смотрел Мишенька из-под очков на Шлякина, не понимая сути вопроса, так как еще не успел вынырнуть из изящества Аполлинера.
– Не прощу! – отвечал Шлякин, плевал желтой слюной под ноги и, пьяно покачиваясь, уходил прочь.
И вот, учитывая рассказанное выше, совершенно непонятно, отчего в один из пятничных вечеров Мишенька, насмотревшийся на вздернутые над грядками, обтянутые джинсами крупы студенток и уставший от того, что любовная поэзия все хуже и хуже нивелировала его либидо, решил залить это самое либидо алкоголем.
Подошло бы бургундское или на худой конец анжуйское. Но дело было на Брянщине, и в наличии из благородных напитков были исключительно самогон и одеколон.
Недолго поколебавшись, Мишенька выбрал меньшее зло и выпил пятьдесят грамм чистейшего свекольного самогона.
Мишенька пил алкоголь впервые, поэтому столь экстремальное знакомство с Бахусом привело его в изумление, схожее с обмороком.
Когда он пришел в себя, то обнаружил настолько разительные изменения в сознании, что изумился вторично.
Мишенька словно скинул с себя пелену комплексов и обет безбрачия одновременно. Напрасно мама Ольга Соломоновна где-то в глубине подсознания назидательно грозила пальцем и говорила что-то про ответственность и кандидатскую. Мишенька ее не слушал.
Нетвердым, но решительным шагом он отправился к сельскому клубу, где под песню «В лицо мне смотрит рыжий конь, косит лиловым глазом» в исполнении главного советского мушкетера не очень ритмично двигались представители приезжей и местной молодежи.
Особенно старались местные чаровницы. Для них студенты из города были недостижимой экзотикой, которая внезапно сама приехала и норовила попасть «уих любовные сети». Чаровницы были одеты в парадное, подчеркивающее их среднерусское крупноразмерное, коего в городе небось и не сыскать, и призывно косили лиловыми глазами, подобно коню из песни, на городских кавалеров.
Мишенька был откровенно щупл и невысок, но из-за принятого алкоголя решителен и несгибаем. Поэтому он выбрал самую крупную чаровницу, доярку Люду Агафонову, девушку почти двухметрового роста и груди невиданного доселе размера.
