скачать книгу бесплатно
Я сделала глубокий вдох.
– Назвался груздем, так? – Я подписала, проставила даты и откинулась на спинку стула. У меня слегка кружилась голова, как бывает, когда слишком резко встанешь, хотя я по-прежнему сидела.
– А как насчет того, чтобы Тру Либби для нас готовил? – выпалила Ниса и бросила на меня виноватый взгляд. – Это ведь сэкономит нам время и силы, да, Холли? Ты единственная, кто умеет готовить. А так ты бы не отвлекалась, и остальные тоже. Мы бы могли сосредоточиться только на работе.
Я задумалась. Ниса терпеть не могла готовить. Стиви вытворял с сейтаном[20 - Растительный заменитель мяса из Восточной Азии.] такое, что поступи он так с невинным куском рыбы или курицы, это можно было бы счесть жестоким обращением с животными. Я любила готовить, но только время от времени, а не ежедневно. Не могли же мы просить Аманду Грир заниматься готовкой.
Я повернулась к Эйнсли.
– Как вы думаете, это сильно ударит нам по карману?
По лицу Эйнсли трудно было что-либо понять.
– Ударит, но не сильно, – сказала она. – По-моему, его запросы кажутся чрезвычайно разумными тем, кто привык к городским ценам. Не хотите, чтобы Мелисса почаще приходила убирать?
Я уставилась на договор, мысленно подсчитывая арендную плату и прочие расходы. Ниса взяла меня за руку.
– Не надо было мне встревать. Если хочешь, Холли, мы все могли бы платить за еду вскладчину. Остальные не станут возражать – Стиви уж точно. Уверена, и Аманда согласится.
Аманда. Как я могла просить Аманду Грир платить за готовку и уборку? Вдруг ей не понравится мой цыпленок с оливками и лимоном? Она вообще ест курицу?
Я провела пальцем по костяшкам пальцев Нисы.
– Нет, – сказала я. – Это хорошая идея. Я хочу, чтобы мы сосредоточились исключительно на работе. Просто мне нужно рассчитать бюджет. Наверняка я смогу получить налоговый вычет. Да, Эйнсли, если вас не затруднит, спросите Тру и Мелиссу, не согласятся ли они готовить для нас.
Эйнсли кивнула.
– Я поговорю с Мелиссой, узнаю, что она думает, может, она позволит дать вам номер ее телефона. – Она вскочила на ноги и протянула мне экземпляр договора. – Если вы хотите заселиться пораньше и подготовиться к приезду остальных, не вижу никаких проблем. – Теперь, когда мы подписали договор, она как будто успокоилась, даже повеселела. – Как только что-нибудь узнаю от Мелиссы, сразу сообщу вам.
Эйнсли проводила нас до машины. Я устроилась на пассажирском сиденье и открыла окно. На секунду в моем воображении предстал Хилл-хаус и его заросшие лужайки, гремучий ручей и большой черный заяц; часы, проведенные вдали от него, все превратили в яркую картинку, похожую на иллюстрацию из детской книжки. Мне вдруг захотелось оказаться там с Нисой, спрятаться в одной из спален и никогда не выходить оттуда.
Подняв голову, я увидела, что Ниса до сих пор стоит перед конторой Эйнсли. Она смотрела на выступ высоко над нами, скрывавший из виду Хилл-хаус. Потом она закрыла глаза и запела:
Удел мой, жребий, промысел, казалось, быть одной,
Бездомной, ненавистной всем, гонимой и чужой,
Пока, мой милый Томасин, меня ты не нашел
И мастерски врагам моим глаз ловко не отвел.
И я, и Эйнсли слушали, как завороженные. Ниса замолчала и раскинула руки. Эйнсли захлопала в ладоши, и Ниса широко улыбнулась.
– Это одна из песен для пьесы, над которыми я работаю, – пояснила она.
– Какой прекрасный голос! – Эйнсли восторженно посмотрела на нее и перевела взгляд на меня. – Ну разве вам не повезло, что ваша девушка – композитор? Желаю вам хорошего пребывания. Буду на связи.
– Спасибо! – ответила Ниса. Она села в машину рядом со мной, вся зарумянившаяся от удовольствия. – Нас ждет большая удача, Холли, я это чувствую.
– Я тоже, – согласилась я, и мы поехали обратно в дом, который мы с Нисой снимали.
Глава двадцать вторая
Следующие несколько недель пролетели незаметно – мы с Нисой готовились к переезду. Жаль, я не сделала больше фотографий Хилл-хауса, чтобы показать Стиви и Аманде Грир. Имани ехать отказалась – в это время ее дочь должна была посещать колледж, – но заверила меня, что готова режиссировать сценические чтения, как только мы вернемся в город.
Несколькими засвеченными фотографиями, которые у меня вышли, делиться смысла не было, хотя я разглядывала их, когда рядом никого не было, всякий раз чувствуя легкий укол, словно тайком пролистывала содержимое телефона Нисы. Но в основном я была занята сборами и следила, чтобы Стиви не совершил очередной глупости – например, не пригласил в гости какого-нибудь парня, с которым познакомился в интернете.
Еще мне нужно было договориться с Амандой. Та, как выяснилось, не хотела рассказывать своему агенту, что согласилась на эту работу.
– Две недели за городом без участия продюсера? Да она наверняка скажет мне не тратить время, – пояснила Аманда в очередной беседе. – Ничего личного. Но мне действительно нравится сценарий, и я уверена, мы сумеем договориться…
Перспектива договориться превзошла все мои ожидания, и мне, скорее всего, придется заплатить меньше, чем если бы я действовала через агента Аманды и актерскую ассоциацию. Я изучила свой баланс, подсчитала, сколько уже заплатила за Хилл-хаус, Аманде, Мелиссе и Тру Либби (который согласился для нас готовить), не говоря уж о бензине и еде. Когда мне не давали покоя мысли о том, как быстро тает мой грант, я вновь прокручивала размытые фотографии Хилл-хауса и представляла себе, как мы с Нисой сидим на веранде с бутылкой шампанского, глядя, как солнце скользит вниз по октябрьскому небу.
И вот наконец, за день до назначенного приезда Аманды, мы вновь отправились в Хиллсдейл. С нами ехал Стиви, втиснувшийся на заднее сиденье между нашими подушками, рюкзаками и своей огромной сумкой с ноутбуком, микрофоном и прочим звукозаписывающим оборудованием. А также арсеналом электронных сигарет с табаком и каннабисом и пузырьком алпразолама, на этикетке которого значилось имя Стиви, хотя различные таблетки, в основном снотворное, но не только, он на самом деле стащил у многочисленных друзей и родных.
– Я всегда держу ее при себе, ты же знаешь, – сказал Стиви в ответ на мои удивленно поднятые брови при виде сумки у него на коленях, похожей на гигантского слизняка в белую и зеленую полоску. – Если положу в багажник, там не хватит места для Нисиного ящика с вином, или ее гитары, или книг, или ее невероятно особенного кофе, обжаренного вручную монашками-затворницами…
– Боже мой, – застонала Ниса. – Сколько недель нам это терпеть, Холли? Не монашками, а монахами-траппистами[21 - Трапписты (полное название – Орден цистерцианцев строгого соблюдения) – католический монашеский орден, ответвление ордена цистерцианцев, основанный в 1664 году.].
Мы со Стиви расхохотались.
– Спасибо за пояснение, – сказала я.
Стояло чудесное утро. Мы выехали затемно и на рассвете добрались до парка Таконик. Осенние листья уже утратили остатки зелени и приобрели алую, огненно-оранжевую и сияющую желтую окраску. В такую рань на парковом шоссе было мало других машин. Я бросила взгляд на Нису.
– Волнуешься?
– Очень! – ответил Стиви, прежде чем Ниса открыла рот. – Ты сказала, дом кишит духами. Удалось узнать, в чем там дело?
– Нет там никаких духов. Эйнсли сказала, что…
– А мне удалось. – Стиви открыл окно, затянулся электронной сигаретой и выдохнул дым с ароматом роз. – Жена первого владельца, при котором построили дом, погибла, когда ее карета врезалась в дерево. Это произошло в тысяча восемьсот восьмидесятом. Лет шестьдесят назад погибла еще одна женщина, чья машина врезалась в то же самое дерево. В восьмидесятые это случилось вновь, с очередной женщиной. И тогда дерево наконец срубили.
– Похоже не на духов, – сказала я, – а на неудачную прокладку дороги. Я видела оставшийся от дерева пень. Судя по всему, оно было огромным. Не представляю, как его можно было не заметить.
– Это было на форуме про дома с духами. – Стиви с деловым видом поправил очки, будто читал лекцию о сращивании ДНК, а не сидел на «Реддите». – Считается, что одна из погибших, по всей видимости, покончила с собой. Еще упоминался какой-то паренек, который отравил свою семью, когда они там жили. Нет, не свою семью, – задумчиво поправил себя он. – Гостей. Но это было намного позже, кажется, в восьмидесятые.
– Ух ты! – Ниса сползла вниз по сиденью. – Обалдеть! Ты погуглил дом?
– Конечно.
– И?..
– Ничего. Все это произошло до интернета, а Хиллсдейл находится у черта на куличках. Пара упоминаний о трагедии в маленьком городке, а еще Хиллсдейл фигурирует в какой-то старой статье про всяких сатанистов в детском саду. И про сатанистов, которые играют в «Подземелья и драконы». А так, кроме поста на форуме, я больше ничего не нашел.
Ниса окинула меня победоносным взглядом.
– Говорила же, там призраки! Эйнсли нас обманула.
– Призраков никто не видел, – печально возразил Стиви. – Говорят только, что в Хилл-хаусе какая-то дурная атмосфера. И телефон плохо ловит.
– В домах с призраками всегда плохо ловит. – Ниса повернулась к Стиви. – Это указывает на то, что там духи.
Стиви засмеялся громче, чем того заслуживало ее замечание. Она потянулась к заднему сиденью и взяла Стиви за руку.
– Я так рада, что ты здесь, – сказала она.
– Я тоже, – ответил он.
Со Стиви мы познакомились сразу после колледжа в дешевом театре, располагавшемся в бывшем массажном салоне на Брум-стрит. В выходные там играли три коротких пьесы, которые я написала, под названием «Платный просмотр». Стиви занимался звуком. В основу каждой из пьес легла технология кинетоскопа[22 - Кинетоскоп – технология для показа движущегося изображения, изобретенная в 1891 году Томасом Эдисоном. Аппарат был предназначен для индивидуального просмотра киноленты через окуляр.]. На «Чертовщину» меня вдохновила парижская литография тысяча восемьсот сорокового года; «Убийство Марии Мартин в Красном амбаре» было основано на английском кинетоскопическом фильме тысяча восемьсот девяносто четвертого года; в основу «Платного просмотра» лег мой собственный краткий опыт стриптиза в интернете, который помог мне оплатить последний год учебы.
«Платный просмотр» шел всего одни выходные, но Стиви вел себя так, словно мы выступаем в Вест-энде. Его звукорежиссура получилась великолепной: жутковатые отзвуки голосов, далекие раскаты грома, вопли, переходившие в крики чаек. Меня удивило, что он знаком с кинетоскопом девятнадцатого века, но Стиви оказался помешан на викторианском миниатюрном театре, что прекрасно сочеталось с моей любовью к Гран-Гиньолю[23 - Гран-Гиньоль (1897–1963) – парижский театр ужасов в квартале Пигаль, один из родоначальников жанра хоррор.]. Он собрал странную коллекцию и иногда приносил на репетиции свои картонные модели.
– Разве тебе не хотелось бы исчезнуть в нем? – спросил он однажды, неохотно сворачивая миниатюру по мотивам «Подлинной истории Синей бороды».
– Я там не помещусь. А ты-то уж точно.
Тогда мы были очень близки, хотя до романа дело не дошло. Стиви спал и с мужчинами, и с женщинами, а я со школы не прикасалась к парням. Мы курили травку и вместе гадали, почему не можем влюбиться друг в друга вместо каких-нибудь эгоцентричных редакторов детской литературы и актрис (я) или череды культуристов – и, как правило, адвокатов, – склонных к приступам ярости, вызванным употреблением стероидов (Стиви).
– Бывает ли любовная дисфория? – однажды ночью спросил он, когда мы лежали в обнимку у него на диване, укурившись до такой степени, что у меня онемел язык. – А то у меня, по-моему, как раз она.
– Все получится, милый, – заверила его я.
Но до сих пор так ничего и не получилось.
– Ты взял с собой какие-нибудь жутковатые миниатюры? – спросила я, надеясь отвлечь его от Нисы.
– Да! – Стиви отпустил руку Нисы и вытянул длинные ноги, упершись ступнями в противоположную сторону машины. – «Синюю бороду», оригинал Якобсена, который я нашел на «eBay». Датский. Ужасно дорогой, но такой красивый. Декорации – мавританский замок. Честное слово, там можно жить. Ну, если в тебе росту два дюйма.
– Господи, Стиви, ну ты и ботан! – Ниса игриво похлопала его.
– Ты мне еще спасибо скажешь, когда увидишь, что я сделал для вашего спектакля. Нашего спектакля, – поправил он себя, заметив мое отражение в зеркале заднего вида. – Спектакля Холли.
– Нашего спектакля, – повторила Ниса и сунула в уши наушники.
Глава двадцать третья
Прошло несколько месяцев с тех пор, как Ниса переспала со Стиви. Холли, конечно же, ничего об этом не знала, и Ниса собиралась так все и оставить. Однако сейчас, стоило ей коснуться его руки, она ощутила тот знакомый разряд – томление и острое желание не только быть с ним, но защитить его. Несмотря на высокий рост, он всегда напоминал ей ребенка-переростка в этих своих черепаховых очках и с длинными каштановыми волосами, падавшими ему на лицо. Со Стиви легко было чувствовать себя молодой, какой она была, когда только начала петь на «открытых микрофонах» и видела удивление и восторг в глазах зрителей. Кому же не захочется постоянно себя так чувствовать? Поэтому она любила его.
Холли никогда не давала ей забыть, что у них взрослые проблемы и обязанности: квартплата, страховка, попытки скопить денег, чтобы не жить вечно от одной скудной получки до другой. Ниса надеялась, что грант это изменит; теперь казалось, что изменил. Она уже много лет не видела Холли такой счастливой и спокойной, возможно, даже со дня их первой встречи. Теперь Ниса чувствовала себя в безопасности, как будто могла наконец расслабиться и заняться тем, что удавалось ей лучше всего, – пением.
Однако Холли так болезненно воспринимала вклад Нисы в пьесу. Знала ведь, что с ним «Ночь ведьмовства» намного лучше, но никому не давала послушать, как Ниса поет или хотя бы зачитывает тексты, которые адаптировала из старых баллад об убийствах. Ниса выросла на этих песнях, прониклась их зловещей красотой и ужасом, наследием насилия, преследовавшим женщин и детей. Ей нравилось, что трагедии можно придать пугающую, мрачную красоту, которая будет жить сотни лет. Многие думают, что старинные баллады – это о любви, на самом же деле они о кровопролитии.
Она смотрела на осенние деревья за окном, на старую вывеску столовой «Таканик», поворот на озеро Куичи. Бросила взгляд на часы. Еще два часа, и они вернутся в Хилл-хаус. Она вспомнила, как звучал в том огромном пустом помещении ее голос – словно голос певчей птицы, освобожденной наконец из клетки и получившей возможность взлететь и раствориться в пространстве, пока не осталось лишь эхо. Она тихо запела, слишком тихо, чтобы услышала Холли.
О, Лэмкин был искусник по каменным делам,
Такие ставил стены, что и не снилось вам.
Однажды стройку замка он с честью завершил,
Но скряга лорд Уири ему не заплатил.
Песня называлась «Лэмкин» – одна из самых кровавых в «Балладах Чайлда», она идеально подходила для пьесы. Будь Ниса и Стиви одни в салоне, они бы открыли окна, чтобы она могла петь в полный голос.
Придя домой, лорд Уири
Был ужасом объят:
Жена с малюткой-сыном
В крови своей лежат.
Холли обожала смотреть, как Ниса выступает на сцене, но ее раздражало, что она проходит прослушивание на роли в мюзиклах или – даже чаще – драматических пьесах. Ревность, решила Ниса: Холли не хотелось думать, что ее девушка может преуспеть в том, что не получилось у нее самой.
И Холли стеснялась, когда Ниса начинала петь на улице или на вечеринке. Она не понимала, что Нисе необходимо выпустить пар. Это как секс или возможность смеяться, пока не заплачешь. Стиви эти две вещи удавались прекрасно.
Ниса посмотрела на него. Закрыв глаза, он скрутил свое худощавое тело в узел, который Нисе отчаянно хотелось распутать. «Ох, Стиви», – подумала она и, повернувшись, сжала пальцами руку Холли на руле.
– Люблю тебя, – пробормотала она, и Холли улыбнулась.
– А я тебя. – Холли сжала ее руку в ответ.
Зевая, Ниса смотрела в окно. Она бывала на этой дороге лишь раз, когда они с Холли приехали повидаться с Джорджио и Терезой, а потом обнаружили Хилл-хаус, но мир за окном, мерцавший каким-то скрытым смыслом, уже казался одновременно знакомым и неизведанным. Она напомнила себе, каковы на вкус поцелуи Холли, как Холли смотрит на нее, когда она выступает на сцене. При мысли о том, что ждет ее впереди, Ниса ощутила восторженную дрожь: она обернет свой податливый голос вокруг каждой из баллад, выжмет из них все, превратит слова в нечто неузнаваемое, в нечто, что можно услышать в темноте.
Глава двадцать четвертая
Я ехала в тишине, обуреваемая смесью раздражения и облегчения от того, что Ниса и Стиви оба задремали или хотя бы замолчали. Больше не придется слушать, как они смеются над шутками, которых я никогда не понимала. Тяжелое дыхание Нисы пахло мятной мармеладкой с марихуаной, которую она съела перед отъездом. Я посмотрела в зеркало заднего вида и увидела, что Стиви обнимает сумку, одну ногу сунул в нишу колеса, а вторую согнул чуть ли не вдвое, хотя она все равно упиралась в дверь. Ох…
Стиви был шесть футов четыре дюйма[24 - Ок. 183 см.] ростом, худощавый и слегка сутулый. Забавно, что его звали Стиви Лидделл[25 - Фамилия Liddell созвучна со словом little – «маленький».], при том что ему всю жизнь везде было тесно. В детстве он играл Ловкого Плута в постановке мюзикла «Оливер!» и не скрывал того, что подвергся сексуальному насилию со стороны одного из актеров.
– Не Фейгина или Билла Сайкса, – рассказал он мне как-то вечером. – По крайней мере это было бы… ну, в духе Диккенса. Это был просто парень из массовки. Обычный педофил.
– Ты кому-нибудь рассказал?
– Нет. Мне было одиннадцать, ему девятнадцать. Я был так рад иметь друга постарше. Он умер после того, как я окончил школу. Учился в магистратуре в Йеле и как-то раз врезался в дорожное ограждение, когда ехал по бульвару Мерритт на скорости девяносто миль в час. До сих пор радуюсь, проезжая мимо Нью-Хэйвена.
Когда у Стиви начал ломаться голос, он из самоуверенного мальчишки на сцене превратился в неуклюжего дылду-школьника, постоянно спотыкавшегося о собственные развязанные шнурки и мебель, которая как будто двигалась при его приближении. Очки помогли, но в старшей школе он в основном сидел за компьютером, писал музыку и диджеил на вечеринках. Занимался техническим обеспечением школьных постановок и общественного театра и поначалу, вместо того чтобы пойти в колледж, ездил по стране и выступал на музыкальных фестивалях.
Когда мы познакомились, он опять сотрудничал с театрами, на сей раз в роли звуковика. Он предпочитал фланелевые рубашки и одежду бренда «Кархарт» еще до того, как они вошли в моду, и ходил по неоязыческим магазинам типа «Восхода Гекаты».
Нас объединяло еще кое-что – ведьмы. Я преподавала своим ученикам «Макбета» отчасти потому, что в их возрасте сама влюбилась в Шекспира, увидев, как три вещих сестры стоят над пластиковым котлом, полным сухого льда, а на лицах у них нарисованы зловещие знаки, символизировавшие темные тайны, которые не стоит выведывать обычному тринадцатилетнему ребенку.
Незадолго до полудня я въехала в Хиллсдейл. Эйнсли уехала на выходные, но оставила ключ от Хилл-хауса под цветочным горшком на крыльце конторы. Ниса и Стиви проснулись, когда я припарковалась и выскочила из машины, чтобы размяться.
– Мы почти на месте! – запела Ниса и обняла меня, когда я вернулась в машину с ключом. – Ты рада?
– Да, – улыбаясь, ответила я.
Глава двадцать пятая
В этот раз шесть миль по извилистой дороге пролетели быстрее. Я готовила себя к встрече с Эвадной Моррис, когда Стиви, посмотрев в заднее окно, спросил:
– Это ее трейлер? Чокнутой дамочки с топором?
– Эвадны. Ее зовут Эвадна. У нее был не топор, а нож. И Эйнсли сказала, она хорошая.
– Нож – это не очень хорошо.
