скачать книгу бесплатно
– Если вы называете это кормом, то да.
– За который вы не заплатили.
– Конечно, нет. Вы заплатили бы?
– Давайте пока меня не касаться. Долг подали к взысканию?
– Вот именно.
– Вы сказали судье, что корм был некачественный?
– Сказал судье? Нет, меня там не было. У меня в тот день, кажется, свинья должна была пороситься. В общем, я не пошел.
– И вам не пришло в голову проконсультироваться у юриста?
– Юриста? – Лицо мистера Уэндона являло собой верх презрения. – Нет уж, спасибо. С меня юристов хватит.
– Тогда, боюсь, вам придется заплатить.
– Если вы так говорите… – устало отозвался мистер Уэндон. Прения он прекратил явно с облегчением, словно не имея сил протестовать против судебных преследований, и лишь добавил: – Видели бы вы этот корм!
– А теперь, мистер Уэндон, – сказал багро- вощекий стряпчий, который метафорически закусил не удила, а буквально собственный ус во время этого пустого диалога, – как вы собираетесь выплатить свой долг?
– В том-то и суть. Я тоже про это. Как?
– Вы ведь фермер?
– Лично я предпочитаю называться мелким землевладельцем.
– Женаты?
– Нет.
– Какая у вас арендная плата?
– Никакой не плачу.
– Ферма принадлежит вам?
– Вроде того. Разумеется, она заложена.
– Счет в банке имеется?
– Кредит превышен.
– Какие-нибудь прочие долги?
– Не сто?ят упоминания. Конечно, если не считать ветеринара.
– Какие-либо деньги вам причитаются?
Возникла пауза, прежде чем прозвучал ответ на данный вопрос:
– Да, причитаются.
– Сколько?
– Восемь тысяч триста четырнадцать фунтов. – Уэндон оттарабанил сумму, как школьник, заучивший урок.
Глядя на него, Петтигрю сообразил, что коснулись той самой обиды, которую он угадал, едва увидев этого человека. Ему очень хотелось выяснить, что тут за история, но судопроизводство происходило слишком уж быстро, чтобы интересоваться.
– Когда вы ожидаете выплату?
Обреченность на лице Уэндона стала отчетливее.
– Никогда, – ответил он.
– Тогда не тратьте время его чести. Каков ваш ежемесячный доход?.. Вы платите подоходный налог?.. Вы делаете?.. Вы имеете?..
После долгих препирательств, напомнивших Петтигрю погоню упорного, но неловкого терьера за исключительно верткой крысой, мистера Уэндона заставили признать, что он в состоянии выплачивать два фунта в месяц. Его уход знаменовал окончание слушаний дел неплательщиков, вызванных повесткой, и начались собственно судебные разбирательства.
Нынешние затруднения жителей Маркшира, как они отражены в производстве судов графства, заключаются, как и по всему Соединенному Королевству, в слишком большом числе людей на слишком малое число домов. Сегодня никто из пустивших однажды под свой кров кого-то на каких-либо условиях не может надеяться выселить его или ее, не обращаясь в суд. Петтигрю нисколько не удивился, обнаружив, что дела в его списке относились к тому типу, который в среде юристов известен как «дело о вступлении во владение». Первая порция дел была, с точки зрения, закона сравнительно проста: незадачливые ответчики просто изо всех сил цеплялись за жилье в надежде, что, когда поступит предписание о выселении, кто-нибудь, где-нибудь, как-нибудь придумает, куда им податься. В стремительной последовательности Петтигрю разобрал дело вдовы скотника со множеством детей, которая должна уступить место преемнику ее мужа, чтобы работа на ферме не остановилась; молодой супружеской пары, катастрофически затянувшей свое гостевание в крошечном, перенаселенном коттедже родителей мужа; дворецкого из большого дома, смертью владельца оставленного растерянным и беззащитным в мире, которому не нужны дворецкие и который предлагал превратить хозяйский дом в заведение для умственно отсталых. Покончив с этими мелочами (Петтигрю даже думать не хотелось, ценой каких тревог и мучений), столы расчистили для основного «блюда дня» – серьезных спорных случаев.
– Простое дело о лишениях, – весело сказал поверенный истца, когда вызвали первое из таких дел.
Петтигрю мысленно застонал. Параграф 8 первого приложения к закону – это он уже знал наизусть. Одно из тех безнадежных дел, в каких он, Петтигрю, и никто другой должен решать, кому грозят большие лишения: жильцу, если он будет выдворен из дома, или домовладельцу, если не пустят в дом его. Он приготовился к худшему, и худшее не замедлило объявиться. Дело домовладельца было определенно душераздирающим. Такие ужасающие лишения приходилось терпеть ему и его семье, что Петтигрю поймал себя на мысли, как любой жилец может иметь наглость противиться столь внушительным притязаниям. Долго недоумевать ему не пришлось. Адвокат ответчика, когда настал его черед, предъявил доказательства чудовищного водопада бедствий, которые обрушатся на его клиентов, если они утратят жилище (две гостиные, две спальни, кладовая, буфетная и ватерклозет на улице). Немыслимо было бы их выселить. И Петтигрю пришлось об этом размышлять.
До окончания слушаний на стол ему легло шесть врачебных заключений. Четыре свидетельствовали об опасных заболеваниях, которыми страдали обе стороны и их жены. Остальные объявляли о скором появлении новых членов в каждом семействе. Какая бы сторона ни преуспела, двум спальням и кладовой придется вместить по меньшей мере вдвое больше людей против того количества, для которого они предназначались. Проигравшим придется предположительно разбить палатки на Дидбери-Даунс. Таковы были – на заметку будущим историкам социума – жилищные условия Маркшира в год 1952-й от Рождества Христова.
Он вынес решение – в чью пользу, ему не хотелось даже думать. Знал только, что не показал себя с лучшей стороны и не вершил справедливости просто потому, что в тех обстоятельствах справедливость была невозможна – разве справедливо наказывать безвинных людей за то, что живут в то время и там, где для них нет жилья? Потом он пошел на ленч, виновато размышляя о собственном уютном домике с гардеробной и запасной спальней для случайных гостей.
«Тодман против Пинк» возглавило список дел на вторую половину заседания. Тодмана представлял красномордый, чья фамилия неожиданно оказалась Лавли[6 - От англ. Lovely – красивый, привлекательный.]. Пинк явилась лично. Только когда ответчица вышла вперед, Петтигрю, поглощенный перспективой еще одного дела лишений, сообразил, что это, наверное, та самая добрая, достойная и полезная особа, про которую говорила леди Ферлонг. Он поглядел на нее с интересом и с удивлением заметил, что это сравнительно молодая женщина примерно лет сорока. Помня о прилагательных леди Ферлонг, он ожидал увидеть вдову под шестьдесят, хотя затруднился бы сказать, почему качества, названные леди Ферлонг, обязательно должны принадлежать человеку такого возраста. Ее нельзя было назвать красивой или хорошенькой, а платье, на неопытный взгляд Петтигрю, ничем не отличалось от одежды обычной работящей деревенской женщины. Но что-то в ее внешности привлекало внимание. Поискав определение, Петтигрю поймал себя на мысли, что самое уместное тут слово – «достоинство». Как раз достоинство, порожденное не самоуверенностью или самомнением – в тот момент миссис Пинк выглядела весьма нервно и непритязательно, – а непоколебимой честностью и цельностью натуры. «Добрая, достойная и надежная, – подумал он. – Все это про нее, но самое главное в ней – доброта».
Пришло время слушать мистера Лавли. Он был совершенно уверен в победе и, казалось, имел на то веские причины. Его клиент, мистер Джессе Тодман, которого Петтигрю уже знал в лицо как владельца единственного гаража и заправочной станции в Тисбери, желал вернуть себе свой коттедж для дочери и зятя, недавно поженившихся и с дитем на подходе, но живущих в убожестве – в комнате над гаражом мистера Тодмана.
– Сомневаюсь, что ваша честь столкнется в моем деле с большими трудностями, – произнес мистер Лавли. – Миссис Пинк – вдова, насколько я знаю, не имеет иждивенцев, живет одна и занимает коттедж из четырех комнат. Она без особых затруднений может подыскать себе жилье, отвечающее ее скромным нуждам. С другой стороны, перед нами молодая семья, мечтающая обзавестись собственным домашним очагом и живущая в условиях, которые, уверен, ваша честь сочтет весьма нежелательными для того, чтобы растить детей. Мой клиент сочувствует миссис Пинк, но…
Сев на свидетельское место, мистер Тодман весьма успешно скрыл свое сочувствие к жилице, которое так великодушно приписал ему мистер Лавли. Это был невысокий жилистый человечек с ярко-желтыми волосами и внимательными зелеными глазами. Да, коттедж принадлежит ему, унаследован от отца почти сразу после того, как миссис Пинк вселилась. За мизерные деньги, добавил он по собственному почину, да и те все ушли на оплату ремонта, который заставил его произвести санитарный инспектор. С тех самых пор он просит ее съехать. Теперь муж его дочери вернулся из армии, а в его доме нет для всех места. На том, как ясно свидетельствовало выражение его лица, и делу конец.
– Какие-то вопросы к мистеру Тодману?
– Нет, благодарю, сэр, – ответила миссис Пинк.
Для полноты картины мистер Лавли вызвал миссис Тодман, высокую вялую блондинку. Она не могла вынести, чтобы в их доме жила семья замужней дочери, а что до младенца… Ведь просто повернуться будет негде, когда повсюду развешаны пеленки!
Поскольку от миссис Пинк вопросов опять не последовало, на месте свидетеля вслед за блондинкой тут же возникла ее дочь. Названная по современной маркширской моде, Марлен Дейрдре Бэнкс была уж чересчур очевидно в положении. Глядя на нее, Петтигрю мог только надеяться, что в случае необходимости выяснится, что судебный пристав, человек весьма компетентный и явно бывший полицейский, в дополнение к прочим своим навыкам прослушал также курс родовспоможения. Но она пережила свое краткое появление в роли свидетельницы без катастрофы и произвела на Петтигрю сравнительно пристойное впечатление парой ярких карих глаз и копной пышных темных волос.
Заявление Марлен завершило выступление от имени истца. Петтигрю повернулся к миссис Пинк:
– Теперь мне хотелось бы услышать, что скажете вы, миссис Пинк.
Он слишком хорошо знал, что? она скажет, и сердце у него стучало, когда он смотрел на это безмятежное, бесстрастное лицо. Есть ли ей куда податься? Вероятно, некуда. Сегодня всем некуда податься. Но чем это поможет ей против беременности Марлен и явной невозможности растить ребенка в каморке над отцовским гаражом? Дело уже практически решено, вопрос заключается лишь в том, сколько времени ей дать, чтобы «подыскать иной вариант». Какое чудесное расплывчатое выражение! О том, как он посмеет взглянуть после этого в лицо леди Ферлонг, не хотелось даже думать.
– Очень жаль, что от меня всем столько проблем, – произнесла миссис Пинк, – но факт в том, что мне некуда поехать. В Тисбери трудно найти жилье, – добавила она.
– Именно, – поощрил ее Петтигрю, однако продолжения от миссис Пинк не последовало. Она уже изложила все доводы в свою защиту.
На том дело «Тодман против Пинк» завершилось бы, если бы мистер Лавли, озабоченный оправданием гонорара, не вдохновился на перекрестный допрос.
– Вы живете в коттедже совершенно одна, верно? – обвиняюще произнес он. – В четырех комнатах! – Его тон придал спорному коттеджу размах Бленгеймского дворца. – Вам же не нужно столько места.
– Нет, нужно… Правда, нужно.
– Почему вы не можете снять где-нибудь комнату?
– Это совершенно невозможно. Мне о стольком нужно заботиться.
– О стольком? Полагаю, свою мебель вы могли бы сдать на хранение.
– Это не только мебель, – мягко объяснила миссис Пинк. – Еще все мои бумаги… Я так много работы выполняю. В меблированной комнате ничего не получится. Это было бы неуместно.
Перед Петтигрю вдруг предстало виде?ние: деревенская домохозяйка просматривает конфиденциальную корреспонденцию Ассоциации нравственного благополучия. Да, это было бы весьма неуместно. Что ж, леди Ферлонг придется подыскать другого секретаря, вот и все. Жаль, но…
Мистер Лавли все еще развивал свою тему:
– Вдова без обременения… Вы ведь вдова, миссис Пинк? – Не получив ответа, он продолжил: – С вами в этом четырехкомнатном доме никто не живет?
– Нет. То есть… Сейчас никто. – Последние слова были произнесены чуть ли не шепотом.
– Прекрасно. Итак, мадам, вы задумывались всерьез о том, чтобы подыскать другое жилье? Справлялись о возможности приобрести резиденцию?
«В судах графства, – подумал Петтигрю, – мы всегда приобретаем резиденции. Покупать дома мы предоставляем низшим расам, не имеющим законов».
– Я не могу себе это позволить.
– Вы уверены, мадам? В наши дни строительные общества предлагают весьма привлекательные условия. У вас нет сбережений?
– Незначительные.
– Сколько именно у вас денег? Каков ваш доход?
По лицу миссис Пинк скользнула тревога.
«Это нечестно, – подумал Петтигрю. – Она, наверное, чувствует себя так, словно ее раздевают на людях».
– Возможно, вы предпочтете написать сумму, – предложил он.
– Благодарю вас, сэр.
Миссис Пинк подали бумагу и карандаш, и после недолгих, но тщательных подсчетов она написала две суммы, обозначающие соответственно капитал и доход с него. Взглянув на ее скудное состояние, Петтигрю протянул листок мистеру Лавли.
– Это все, что у вас есть? – не отступал тот.
– Это все деньги, какие есть в моем распоряжении. – Высокопарные слова она роняла в суд, как камешки в тихий прудик, закутавшись в свое странное достоинство точно в плащ.
Мистер Лавли сменил тактику:
– Нет ведь никакой особой причины, чтобы вам жить именно в Тисбери. Вы вполне могли бы поехать в любую другую часть Маркшира… Вообще в любое графство Англии.
Тут миссис Пинк дала волю словам и стала даже красноречива:
– Полагаю, в каком-то смысле это совершенно верно. Конечно, я привязана к своей работе в Тисбери, но, надо думать, сумела бы быть полезной в любом месте. Слава богу, я всегда приносила пользу, где бы ни находилась. Однако дело не только в этом, сэр. Понимаете, я очень люблю Тисбери. Я здесь родилась. Я жила тут, пока не уехала, чтобы выйти замуж. Вот почему я вернулась, когда… когда осталась одна. – На мгновение она как будто забыла, где находится, и продолжила, обращаясь отчасти к Петтигрю, отчасти к себе самой, охваченная детскими воспоминаниями. – Мой отец был органистом в церкви Тисбери. Он позволял мне сидеть возле органа, когда я была маленькой. Я так любила бывать на хорах. Думаю, отец был не очень хорошим музыкантом, но я считала его игру самой прекрасной на свете. – Миссис Пинк оглянулась, посмотрела за мистера Лавли, на скамью позади него, где сидели истец и его семья. – Он играл на вашей свадьбе, мистер Тодман, – добавила она. – Помните? Это было давно, а кажется, только вчера. Четыре подружки в голубом, а миссис Поттс – вся в белом. Она была очаровательной невестой, хотя мы все считали, что для вас она высоковата…
Право же, это против правил! Джефферсон давно бы остановил ее. Петтигрю прокашлялся, чтобы вмешаться, но миссис Пинк замолчала и промокнула глаза носовым платком. Пожав плечами, мистер Лавли сел и начал связывать бумаги. Совершенно ясно – дело было окончено. Петтигрю набрал в грудь воздуха, чтобы объявить о своем решении. И в этот самый момент почувствовал, как в нем с силой поднимается подозрение, что дела обстоят совсем не так, как кажется.
Заместитель судьи помедлил, наморщил нос, будто собака, вынюхивающая слабый, неуловимый запах. Нечто странное было в этом вроде простом деле, но он никак не мог уловить какую-то мысль. Безотчетно отметил что-то во время слушаний, однако не обратил на это сразу должного внимания. Вдобавок миссис Пинк обронила что-то в своих бессвязных фразах. Он осмотрел притихший зал суда в поисках вдохновения. Его взгляд упал на Тодманов, сидевших рядышком. Спутанная темная копна волос Марлен у плеча матери. Его посетило смутное воспоминание об учебнике по теории Менделя, и две мысли внезапно слились у него в голове, как дождевые капли, и побежали ручейком по оконному стеклу.
– Мне бы хотелось, чтобы мистер Тодман вернулся на место свидетеля, – произнес он.
Удивленный и раздраженный, мистер Тодман снова шагнул вперед.
– Всего два вопроса, – сказал Петтигрю. – Ваша жена была вдовой, когда вы на ней женились?
– Верно.
– Миссис Бэнкс – ваша дочь или дочь от предыдущего брака?
– Моя Марлен, – с чувством проговорил мистер Тодман, – никогда не знала другого отца.
– Но это не вполне…
– Я дал ей свой дом. Я дал ей мое имя. Это было двадцать два года назад. Тогда она была малышкой двенадцати месяцев от роду. Что еще мог бы сделать мужчина?
Петтигрю в который раз посмотрел на знакомые слова параграфа 8 первого приложения. Они были именно такими, как он думал.
– Вы удочерили ее юридически?
– Нет.
Петтигрю взглянул на мистера Лавли. Тот медленно поднялся. На лице у него было выражение боксера, который вышел из своего угла, твердо зная, что в ближайшие несколько минут его отправят в нокаут.
– Вы можете обойти это затруднение? – обратился к нему Петтигрю. – Закон особо прописывает, что дом может быть затребован домовладельцем как место проживания его самого или его сына либо дочери. Никакого упоминания о приемных я не вижу.
Мистер Лавли был слишком опытным юристом, чтобы тратить время на отстаивание невозможного утверждения. Оказав лишь символическое сопротивление, он признал свое поражение. Естественно, счел нужным указать на то, что вел дело исходя из факта, что миссис Бэнкс – дочь мистера Тодмана. Петтигрю, разумеется, принял его заверение, однако подумал, как человек с таким очевидным умом мог не знать, что по закону генетики у двух блондинов не может родиться брюнетка. Он уже удобно забыл, что сам чуть не проглядел данный факт.
– В пользу ответчицы, – объявил он. И испытал удовлетворение юриста, приняв неоспоримое решение соответственно букве закона, который, как и орден Подвязки, сам по себе ничегошеньки не стоил.
Тем не менее через полчаса, когда Петтигрю уже возвращался домой, он почувствовал, что было нечто сомнительное в странной маленькой драме, которая разыгралась перед ним. Редко случается, чтобы судья вообще добрался до сути дела. Колодец правды обычно слишком глубок для простого судебного отвеса. И теперь Петтигрю был уверен, что до сути он не докопался. Само по себе это его не обеспокоило бы. Встревожило другое – собственная убежденность, что по ходу разбирательства миссис Пинк далеко не один раз… нет, не солгала, но погрешила против истины. А поскольку миссис Пинк произвела на него сильное впечатление как женщина исключительных моральных качеств, Петтигрю был озадачен и даже немного расстроен.
