скачать книгу бесплатно
– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
Откуда я знаю? Может быть, писательницей, а может быть, инженером, как мама и бабушка, или буду в шахте работать, как папа. А может быть, я вообще вырастать не хочу, или оно обязательно?
Тётя и Аня сказали, что нет.
То есть, ты, конечно же, вырастешь, никуда от этого не денешься, ещё ни у кого не получалось, так они сказали, но вот прямо брать и вырастать при этом совершенно необязательно.
Не знаю, как объяснить это словами, но достаточно на них поглядеть ? и всё становится ясно.
Больше тем вечером ничего особенно интересного не произошло. Ни по моим меркам, ни по чьим-нибудь взрослым. Ну, разве что маркер, которым подписывают кофе на вынос, размазался по крышке, пока тётя пила, и на носу у неё осталось тёмное пятно. Второе тёмное пятно осталось на, собственно, крышке ? вместо хрюшки, которая там была нарисована.
Тётя пила кофе с солёной карамелью. Я пила холодный лимонад с настоящими ягодами. Аня пила кофе со вкусом попкорна.
Я уже говорила, что люблю приезжать к тёте, потому что здесь есть всё, чего в моём родном городе нет?
В моём городе не пройдёшь вот так вот, с кофе и лимонадом, по улице, и старинных зданий с резными белыми узорами в нём тоже нет. Но зато в моём городе тихо, по нему почти не ездят машины, а проснувшись утром, за окном можно увидеть корову.
У тёти за окном только мусорка. Там она, кстати, нашла одну из своих кошек.
Кота.
Наверное, есть такие люди, которые притягивают к себе брошенных или заболевших животных. Как кот по имени Кафка или как стриж по имени Дружище.
Дружище встретил нас бешеным шебуршаньем в коробке. Про людей говорят, мол, руки чешутся что-нибудь делать, а у него крылья чесались летать.
Механизм, вложенный природой в стрижиную голову, подсказывал ему, что уже август, а значит, скоро улетать на зимовку ? и становиться на крыло нужно как можно быстрее.
– Нельзя тебе становится на крыло, Дружище, ? сказала я коробке. ? Ты ещё худенький.
Худенький Дружище смотрел на меня из тётиных гольфово-перчаточных рук с печалью и осуждением. Наверное, думал, что мне-то хорошо так говорить, мне не надо срочно набирать вес и тараканов из чужих рук кушать тоже не надо.
Коробку на этот раз он открыть не сумел. Всё потому, что тётя и Аня прикрыли её сверху двумя тяжеленными томами ? Красной книгой, конечно же.
Полезное издание: можно рассматривать красивые рисунки и фотографии, можно узнавать много нового, много запоминать длинные непонятные слова, можно прикрывать коробку со стрижом, чтобы он оттуда не выбрался. Много чего можно, только в обычном магазине такую книгу не купишь (а в моём городе и книжного магазина-то нет).
– Давай, Дружище, ? сказала тётя и Аня запихнула ему в клюв таракана, ? приятного аппетита!
Дружище захлопнул клюв и как будто бы нехотя проглотил свой деликатес, а потом завертел головой в поисках добавки. Дело пошло ? и дальше всё складывалось без происшествий.
Дальше всё складывалось без происшествий: ещё несколько дней стрижа слаженно и ловко кормили через каждые пару-тройку часов, морозилку рабочего холодильника забили сверчками и тараканами, и даже к постоянному шуму из коробки привыкли. Он стал вместо музыки.
Коллеги с работы заходили на него посмотреть, потому что Дружище стал местной достопримечательностью, и каждый, конечно же, что-то советовал. Чаще всего ? что-нибудь из того, что делать нельзя, или из того, что уже сделано. Так ведь оно обычно и бывает: когда доходит дело до советов, все в первую очередь предлагают самые очевидные вещи. Перезагрузить компьютер, если он завис, или поискать в Гугле, если чего-то не знаешь, или дать стрижу какой-нибудь стрижиной еды, как будто остальные сами бы не додумались. Просто люди хотят помочь, но иногда не знают, как…
В общем, всё шло вполне себе гладко, пока не наступили выходные. Они всё не наступали и не наступали, неделя тянулась долго, как будто резиновая, и вместе с тем ? пролетела за пару секунд, как будто время специально ускорили.
На выходные с Дружищем надо было что-то решать: либо забирать его домой, либо пробовать отправлять в свободное плавание, точнее, в полёт, благо, вес он набрал подходящий. Выбрать один из двух вариантов было сложно. С одной стороны, хотелось удостовериться, что с ним всё в порядке. С другой, приносить Дружище домой означало подвергать его опасности, а все они ? тётя, Аня и Юра ? закупались насекомыми, учились их разделывать и постигали тонкости стрижиного воспитания не для того, чтобы кто-то из питомцев съел несчастную птицу.
В конце концов, решили так. У Юры ? самая большая квартира, трёхкомнатная, причём одна из комнат пустует, а значит он может выделить её под коробку с Дружищем. Уж как-нибудь пару дней потерпят ? и он, и собака-хаски, и невеста, которая, кстати, услышав про стрижа, даже обрадовалась. Я её понимаю: я бы тоже обрадовалась! И, раз Юра эту птицу нашёл, раз у него есть место и невеста, которая радуется, то ему, стало быть, эту коробку и забирать, но сначала Дружище нужно попробовать выпустить.
Выпускать тоже выпало Юре. Я бы не отказалась посмотреть, ещё как не отказалась бы, если честно, но мне уже нужно было ехать домой. За мной приехал дедушка и все билеты были уже куплены, так что…
– Ничего не попишешь, ? вздохнула тётя. ? Но в жизни же, наверное, есть вещи поинтересней стрижей?
Я тоже вздохнула.
Взрослые иногда такие глупые, даже самые лучшие. Как будто может быть что-то интереснее, чем делать что-нибудь вместе. На равных. Чтобы вместе о чём-то беспокоиться и пить кофе в картонных стаканчиках перед тем, как пойти на «вечернее дежурство» к стрижу, или вместе взвешивать его корм, или вместе смотреть на то, как он вертит головой в ожидании ужина. Разве может быть что-то интереснее, чем вместе что-то узнавать и чему-то учиться, и вместе о ком-то заботиться ? а потом смотреть, как он улетает с твоей руки, и знать, что ты сделала что-то хорошее?
Это, конечно, не я нашла стрижа. И не я принесла его домой, точнее, даже не домой ? в кабинет. И за ситцевой тканью ходила не я, и за сверчками тоже не я ездила. Но я была рядом, и смотрела на это, и видела, и удивлялась, и радовалась, и тоже всё это переживала.
– Я тебе позвоню, ? сказала тётя, имея в виду, что позвонит, когда будут новости про Дружище.
Когда я от неё уезжаю, первое время мы всегда перезваниваемся и обе скучаем. Потом у меня начинается учёба, а у неё продолжается работа и всё остальное, и нам становится не до звонков. Но на самом деле это неважно, потому что бывают такие люди, которых ты всё время носишь с собой, и вам даже не нужно разговаривать каждый день или каждую неделю, чтобы оставаться близкими и родными. Тётя приезжает к нам часто ? так часто, как только может, и даже немножко чаще. Хоть в её большом городе и можно заниматься всем чем угодно, только здесь, как она говорит, ей по-настоящему спокойно и хорошо.
Я рада, что ей спокойно и хорошо там, где я.
Она позвонила мне на следующий день и вместо «Привет» сразу же сказала:
– Дружище улетел.
Мне стало грустно и радостно одновременно.
– Как?
Тут можно было засмеяться и ответить, мол, как-как, крыльями, конечно, он же птица, но тётя всё рассказала подробно. Она рассказала, что Юра увёз его на пейнтбольную площадку, которой занимается вместе с друзьями, и там хотел покормить перед полётом, но Дружище не стал дожидаться ужина. Он повертел головой и вдруг увидел, что кроме привычных тараканьих брюшек ему сегодня предлагают всё небо ? и выбрал именно небо.
– Перебрался Юре на руку и взлетел с неё быстрее, чем тот успел что-то сообразить! ? рассмеялась тётя.
– А Юра что?
– А что Юра? Побежал за ним…
Я представила себе эту картину. Как Юра, широкоплечий и совсем взрослый, бежит от своей огромной машины за маленькой ускользающей птичкой. Он бежит по пейнтбольной площадке, покрытой зелёной травой, кое-где вытоптанной, а коегде уже начинающей увядать. Он бежит, и за спиной у него шумит город, а по бокам высятся деревья ? вперемежку, тонкие берёзки и высокие сосны, а над головой ? бесконечное синее небо. Высокое и гостеприимное, не только для стрижей. Для кого угодно.
Юра понимает, конечно, что никакого стрижа не догонит, но остановиться не может. Хочет подхватить, если тот вдруг упадёт. И посмотреть ? если вдруг улетит.
Он бежит за стрижом ? для себя, и для Ани, и для тёти, и для меня тоже.
А Дружище летит, летит, летит ? и, в конце концов, улетает, но вместе с тем для каждого из нас ? остаётся.
– Я так рада, ? улыбаюсь я в трубку.
– Мне кажется, я с этим стрижом поседела, ? смеётся тётя.
Она, конечно же, шутит. Седых волос у неё пока ещё нет. А когда появятся, однажды сказала она, я их не буду закрашивать, разве что в безумный цвет какой-нибудь ? розовый или зелёный… А так ? ни за что. Буду носить их с гордостью.
С радостью.
– Хорошо, что это был только стриж, а не нарвал, ? говорю ей я.
Я же успела полистать Красную книгу и знаю теперь про нарвала. Это такой небольшой кит, он живёт в северных водах. Ну, как «небольшой»… Несколько метров в длину и с трёхметровым бивнем впридачу. Бивень вырастает у нарвалов из зуба: на верхней челюсти их всего два, и один из них прорывает губу, чтобы превратиться потом в длинное витое сооружение, способное на конце изгибаться в разные стороны.
Бивень нужен нарвалу, чтобы определять разные свойства воды и понимать, есть ли рядом препятствия. А ещё для того, чтобы разбивать толщу льда над нарваловой головой или поднимать ил со дна, пугая мелких рыбёшек, которыми нарвал и питается.
Удобная штука, этот бивень нарвала.
Тётя снова смеётся.
– С нарвалом мы бы тоже как-нибудь справились, ? говорит мне она.
И я не сомневаюсь.
Так уж некоторые люди устроены: они со всем что угодно справляются.
Вот кем я хочу стать, когда вырасту.
Морская пена и сигареты
Вот и наступило время, когда курить на улице становится холодно.
У меня, впрочем, сейчас такое состояние, что кури я – обязательно торчала бы на балконе, одна сигарета за другой, пока губы не посинеют, а пальцы не начнут отваливаться. Или, может быть, нет. Может быть, свою страсть к саморазрушению (самонаказанию?) я преувеличиваю: в конце концов, от одной мысли о еде меня тошнит, но я что-то не спешу запихивать в себя бутерброды. Про «тошнит» я, кстати, говорю в прямом смысле, не в переносном. Сегодня в супермаркете обнаружила, что рвотные позывы у меня возникают рядом с любой витриной – кроме алкогольной, но вот это уже не от душевного состояния, а от физического.
Запутанно, да?
* * *
– Ты похожа на русалку, – говорю я, потому что она и правда похожа.
– Если только на такую, что ходит до магазина в пижаме…
Она проводит рукой по волосам, как будто собирается убрать их с лица, а потом на середине движения вспоминает, что у неё хвостик и ничего оттуда не выбилось, не надо ничего убирать.
Пижама на ней сидела бы… удивительно. Как и всё остальное.
Но лучше бы, конечно же, без пижамы.
Как и без всего остального.
Камни под нашими ногами хрустят, перемешиваясь друг с другом. Им, наверное, не очень хочется покидать привычные места, но мы выбора не оставляем: то и дело соскальзываем, заставляя соскальзывать и их.
– Русалочке было больно ходить по земле, – говорит она, когда молчание уже начинает казаться мне откровенно неловким.
С некоторыми людьми молчать легко и просто, но она, как мне кажется, не из таких. С ней мне постоянно хочется что-то сказать. Хотя бы начать говорить комплименты, и это, конечно, глупо: комплименты она наверняка слышит каждый день – и не раз.
А вот о какой русалочке идёт речь я понимаю не сразу.
– А, детская сказка…
Она пожимает плечами.
– Если так подумать, что большинство сказок очень даже недетские. Если так подумать, – долгая пауза, – понимаешь их только лет в тридцать.
Ни за что бы не дал ей больше двадцати четырёх. При первой встрече даже возраст хотелось спросить раньше, чем имя. Мало ли, окажется меньше шестнадцати.
– Потому что в большинстве из них никто не ходит до магазина в пижаме? – Я пытаюсь пошутить, но получается, похоже, не очень.
Она не смеётся. Только качает головой (хвостик мотается из стороны в сторону, я слежу за ним как загипнотизированный).
Любая другая, наверное, навила бы кудрей.
Нужно отмотать немного назад, спросить про что-то другое.
– Тебе, значит, по земле ходить не больно?
– Я сегодня утром обнаружила, что у меня ниже колена все ноги в синяках. Так что… больно, наверное.
– Но ты же до этого их не замечала?
Она пожимает плечами, и платье немного соскальзывает. Совсем чуть-чуть, но этого оказывается достаточно, чтобы в горле у меня пересохло.
– Привыкла?
Не могу понять, вопрос это или нет. Звучит как вопрос. Но она не даёт мне на него ответить, продолжает сама:
– А ещё у русалочки не было голоса. Она же свой язык отдала морской ведьме, обменяла на возможность ходить. Мой язык при мне. – Словно доказывая, она высовывает его, и посередине мелькает маленькая звёздочка.
Серёжка.
А я-то думал, что ещё быстрее завестись от мелочей невозможно.
Смешно.
Двадцать минут спустя я знакомлюсь и с языком, и с этой серёжкой: просто разворачиваю её к себе и целую. Она отвечает сразу, без раздумий и без кокетства, как будто только этого и ждала, хотя по ней так не скажешь. Находит ладонями мою спину, накрывает лопатки, впивается пальцами, подаётся вперёд всем телом – прижимается, прижимается, прижимается, но вдруг застывает. Руки не отдёргивает, но на несколько секунд убирает и только потом возвращает на место, уже осторожнее.
Я никакой осторожности не знаю и знать не хочу: стягиваю платье с плеч, провожу пальцем поверх чёрного кружева, сдвигаю чуть в сторону, не могу удержаться от нового комплимента.
Она на него не отвечает.
Она запрокидывает голову к небу и смотрит. Это даже не обидно, можно понять: первый раз на море и всё такое, а звёзды здесь крупные, южные.
– Знаешь, как говорят? – Я целую её в плечо буквально за секунду до того, как оно снова скрывается под платьем. – Мы все – звёздная пыль.
– Или пена морская, – она, наконец, чуть улыбается.
Море шумит у нас под ногами.
* * *
Самое паршивое во всей этой истории – то, что я, кажется, начинаю её забывать.
