скачать книгу бесплатно
Женщина протянула мне стакан воды.
Она сидела возле кровати, ссутулившись, но и так нетрудно было заметить, какая она высокая. Высокая и жилистая. У нее были длинные ноги и крепкие мускулы, как у амазонки. А может, и львицы, потому что двигалась она мягко, как кошка. Каштановые волосы собраны в причудливую прическу и не скрывали строгих черт лица, глаза темно-карие с золотыми вкраплениями. И на ней было черное шелковое платье, застегнутое у самого горла.
Кажется, она приняла мои слова с некоторым облегчением. По-моему, лучше уж так, чем биться в истерике, а уж этим она, наверное, была сыта по горло.
– Можешь звать меня Лионеттой, – сказала она, когда я насмотрелась вдоволь и вновь переключилась на воду. – Но не нужно называть своего имени, мне все равно нельзя произносить его. Лучше забудь о нем, если сможешь.
– Где мы?
– В Саду.
– В Саду?
Она пожала плечами, и даже в этом мимолетном движении было что-то изящное, грациозное.
– Можно называть его как угодно. Хочешь взглянуть?
– И ты не знаешь, как отсюда выбраться?
Она лишь взглянула на меня.
Что ж, ладно. Я села, свесив ноги с кровати и уперев кулаки в матрас, и только тогда обратила внимание, что на мне ничего нет.
– А одежда?
– Вот, – Лионетта протянула мне обрезок черного шелка.
Это было облегающее платье. Оно доходило до колен и застегивалось вокруг шеи, и у него был вырез на спине. Глубокий вырез. Будь у меня ямочки над ягодицами, это не укрылось бы от Лионетты. Она помогла мне одеться и легонько подтолкнула к двери.
Комната была довольно скромная: лишь кровать и маленький унитаз с раковиной в углу. В другом углу помещался своего рода открытый душ. Стены были выполнены из толстого стекла с проемом вместо двери. С обеих сторон по стеклу тянулись полосы.
Лионетта заметила, как я смотрю на эти полосы, и нахмурилась.
– Это перегородки. Они опускаются, чтобы мы никуда не выходили и нас никто не видел, – пояснила она.
– Часто?
– Иногда.
В обе стороны от дверного проема тянулся узкий коридор. Правда, слева он был довольно короткий и дальше поворачивал. А прямо напротив был еще проход, с такими же линиями, как и на стеклах. За ним располагалась пещера, сырая и прохладная. В темноте была видна арка, и оттуда тянуло свежим воздухом. И перед самым выходом журчал и пенился водопад, и свет поблескивал сквозь льющуюся воду. Лионетта провела меня за водяной завесой в сад, до того красивый, что в глазах начинало рябить. Он утопал в зелени; посреди деревьев пестрели цветы всех мыслимых оттенков, и среди них тучами кружили бабочки. Над нами высилась рукотворная скала; на ее плоской вершине тоже росли деревья, и те, что росли на самом краю, едва не касались верхушкам стеклянной крыши, парящей на непостижимой высоте. Сквозь листья были видны черные стены, слишком высокие, чтобы заглянуть за них, и небольшие просветы, увитые виноградными лозами. Я решила, что там есть проходы в коридоры, подобные тому, из которого мы вышли.
Сад был просто огромным. Он поражал своими размерами, и даже буйство красок не сразу бросалось в глаза. От водопада питался тонкий ручей, впадавший в небольшой пруд с лилиями, и оттуда к дверным проемам расходились белые песчаные тропы.
Небо над стеклянной крышей было окрашено в темно-лиловый, с прожилками розового и фиолетового. Значит, был вечер. Когда меня похитили, еще не стемнело, но я сомневалась, что это произошло в тот же день. Я медленно повернулась, пытаясь охватить все это, но для меня это оказалось слишком. Я не видела и половины того, что там было, а мой мозг не воспринимал и половины того, что я видела.
– Что за черт?
Лионетта рассмеялась, довольно громко. Но смех резко оборвался, словно она испугалась, что кто-то ее услышит.
– Мы зовем его Садовником, – произнесла она сухо. – Подходящее имя, правда?
– Что это за место?
– Добро пожаловать в Сад Бабочек.
Я обернулась, чтобы переспросить, но потом сама все увидела.
* * *
Майя делает большой глоток и перекатывает бутылку между ладонями. Не похоже, что она собирается продолжать. Виктор негромко постукивает по столу, чтобы привлечь ее внимание.
– Увидели что? – напоминает он.
Она не отвечает.
Виктор вынимает из кармана фотографию и кладет на стол перед ней.
– Это? – спрашивает он.
– Знаете, если будете задавать мне вопросы, на которые уже знаете ответ, вряд ли я проникнусь к вам доверием. – Она сидит, расслабленная, в уже привычной позе, откинувшись на спинку стула.
– Мы – агенты ФБР. Люди привыкли считать нас хорошими парнями.
– А разве Гитлер считал себя плохим?
Эддисон резко подается вперед.
– Хотите сказать, ФБР и Гитлер – это одно и то же?
– Хочу сказать, что все зависит от точки зрения и моральных ценностей.
Когда им позвонили, Рамирес отправилась прямиком в больницу, а Виктор поехал сюда, чтобы координировать потоки поступающей информации. Эддисону выпало осмотреть поместье. Он всегда бурно реагирует на подобные зрелища. С этими мыслями Виктор вновь переводит взгляд на девушку.
– Это больно?
– Ужасно, – отвечает она, обводя пальцем линии на фото.
– В больнице сказали, что ей несколько лет.
– Звучит как вопрос.
– Утверждение, которое нуждается в подтверждении, – поясняет Виктор и в этот раз не сдерживает улыбки.
Эддисон бросает на него хмурый взгляд.
– О врачах можно многое сказать, но и совсем уж бестолковыми их не назовешь.
– И что это, черт возьми, значит? – ворчит Эддисон.
– Да, ей несколько лет.
Эта модель поведения ему знакома – вспоминаются продолжительные разговоры с дочерьми об оценках, экзаменах, друзьях. Он хранит молчание – минуту, потом еще одну. Смотрит, как Майя осторожно переворачивает фотографию. У психологов, наверное, нашлось бы что сказать по этому поводу.
– Он кого-то нанял для этого?
– Единственного, кому он может доверять безоговорочно.
– Таланта ему не занимать.
– Вик…
Виктор, не глядя, толкает ножку стула, на котором сидит Эддисон. Тот вздрагивает. Майя приподнимает уголки губ. Это не совсем улыбка, даже отдаленно ее не напоминает, но хотя бы намек на нее.
Она приподнимает краешек бинта, намотанного на пальцы.
– От иголок такой мерзкий звук, вам не кажется? Особенно если все решили за тебя. Но в том-то и дело, что выбор был, и была альтернатива.
– Смерть, – догадывается Виктор.
– Хуже.
– Хуже, чем смерть?
Эддисон бледнеет. Она замечает это, но вместо того, чтобы поддеть его, кивает с серьезным видом.
– Он знает. Но вы там не были, верно? На бумаге все совсем нет так, как вживую.
– Что может быть хуже смерти, Майя?
Она поддевает и сковыривает свежую корку на указательном пальце. Пятно крови просачивается сквозь бинт.
– Просто удивительно, до чего легко купить аппаратуру для татуирования.
* * *
В первую неделю мне каждый вечер что-то добавляли в еду, чтобы я стала послушной. Лионетта все эти дни была рядом, но остальные девушки – а их там было немало – сторонились меня. Когда я спросила об этом за ужином, Лионетта сказала, что это нормально.
– Если кто-то плачет, это нервирует, – объяснила она с набитым ртом. Что бы я ни думала об этом загадочном садовнике, еда у него была превосходная. – Пока новенькая не освоится, все держатся от нее подальше.
– Все, кроме тебя.
– Кто-то должен этим заниматься. И я могу успокоить, если придется.
– Должно быть, очень мило с моей стороны, что я так и не заплакала.
– Вроде того, – Лионетта наколола на вилку кусок жареной курицы. – Ты что, вообще не плакала?
– А что это изменило бы?
– То ли мы подружимся, то ли я тебя возненавижу.
– Только дай знать, я постараюсь вести себя соответствующе.
Она улыбнулась во весь рот.
– Продолжай в том же духе, только не при нем.
– Почему я непременно должна спать ночью?
– Мера предосторожности. Над нами все-таки утес.
И тогда я задумалась, сколько же девушек бросились с этой скалы, пока он не принял меры предосторожности. Я попыталась представить высоту этого рукотворного монстра. Метров восемь или, может, десять? Достаточно ли этого, чтобы убить?
Я привыкла просыпаться в этой пустой комнате, когда наркотик прекращал свое действие. Лионетта сидела на стуле возле кровати. Но в конце первой недели я проснулась, лежа на животе, на жесткой кушетке. В воздухе стоял едкий запах антисептика. Комната была больше моей, с металлическими стенками вместо стеклянных.
И там был кто-то еще.
Поначалу я ничего не видела – веки были еще тяжелыми после снотворного. Однако я чувствовала, что рядом кто-то есть. Я постаралась дышать спокойнее и напрягла слух. Но чья-то ладонь легла мне на голую икру.
– Я знаю, что ты проснулась.
Это был мужской голос, не очень громкий, со среднеатлантическим выговором. Приятный голос. Ладонь скользнула выше по ноге, по ягодицам и вдоль спины. И хотя в комнате было тепло, от прикосновения у меня мурашки побежали по коже.
– Постарайся не шевелиться, иначе нам обоим придется пожалеть об этом.
Я повернулась было на голос, но он положил ладонь мне на затылок.
– Мне не хотелось бы тебя связывать, это может исказить контур рисунка. Если ты чувствуешь, что не сможешь лежать неподвижно, у меня есть средство, которое обеспечит это. Но, повторяю, мне бы этого не хотелось. Ты сможешь лежать неподвижно?
– Для чего?
Он вложил мне в руку глянцевый листок.
Я попыталась открыть глаза, но из-за снотворного это давалось тяжелее обычного.
– Если вы пока не собираетесь приступать, можно мне сесть?
Он провел ладонью по моим волосам, легонько царапнув кожу.
– Можно, – в голосе его звучало удивление.
Тем не менее он помог мне сесть. Я протерла глаза и взглянула на рисунок. При этом он продолжал гладить мои волосы. Мне вспомнилась Лионетта, и другие девушки, которых я видела только издали. И я бы не сказала, что была сильно удивлена.
Напугана, да. Но не удивлена.
Он стоял позади меня. От него приятно пахло одеколоном. Аромат не такой выраженный, но, наверное, дорогой. Передо мной лежала аппаратура для татуировки, на подносе стояли в ряд чернила.
– Сегодня мы только начнем.
