скачать книгу бесплатно
– Есть, представлю всех отличившихся.
– Как с потерями, безвозвратных много?
– Да, в каждой роте, нужно пополнение, а то…
– Держись, ночью будет, – прервал его комполка.
– Понял, – обрадовался этой новости комбат и тут же продолжил: – Считаю нужным ударить из крупного калибра по утренним координатам, уверен, уцелевшие железки откатили туда же, моим их не достать.
– Логично, жди.
– Есть.
– Да, хочу обрадовать тебя, рапорт по Забареле поддержали.
– Благодарю, товарищ Первый, – не смог скрыть своей радости Восковцев, – если бы не он…
– Знаю, знаю, мне доложили о делах его группы, – вновь не дал ему договорить комполка и после короткой паузы продолжил: – Теперь давай о тебе.
– Обо мне? – удивился Восковцев.
– О тебе, о тебе, в общем, с комдивом решили тебя моим замом назначить, приказ на выходе. Решай срочно, кому батальон…
В этот момент связь неожиданно прервалась, и Восковцев, отведя трубку от уха, вопросительно глянул на связиста.
– Прервалась? – машинально спросил тот.
– Да, мать ее… и надо же в самый непоходящий момент, – сердито подтвердил комбат, продолжая пронизывать глазами связиста, будто это произошло по его вине. – Восстанавливай срочно, ты же понимаешь, что без неё нельзя!
Об этом связист и без окрика комбата прекрасно знал и потому схватил трубку и, прижав ее к уху, настойчиво постучал по рычажку аппарата, а затем, произнеся:
– Да, обрыв, – закинул увесистую катушку с проводом за плечо и, схватив свой автомат, лежащий рядом, зашагал к выходу.
Восковцев проводил его сочувственным взглядом, поскольку понимал, что тому предстоит искать место обрыва провода среди насквозь прошиваемых осколками бомб и снарядов развалин, и стал подниматься на наблюдательный пункт. При этом, как бы ища оправдание своему приказу связисту идти на возможную смерть, он рассуждал, что каждого воина по смертельно опасным дорогам войны ведёт некая своя стезя. Как этого связиста, обеспечивающего связью батальон, рискуя жизнью при устранении обрывов, как Забарелу, перед которым стоит задача добывать сведения о противнике на занятой тем территории, как пехотинца, вступающего в яростную рукопашную схватку с врагом, как моряка, лётчика, командира и рядового… Но у всех у них одна задача – победить и изгнать фашистов с советской земли…
Но брошенные ему навстречу слова Ловчева: «Крушат всё кругом» прервали его рассуждения, и он, подойдя к развернувшемуся к нему капитану, произнес:
– Сейчас наши ударят по отступившим танкам и штурмовикам.
– Было бы хорошо, а то могут опомниться и вновь пойти.
И действительно, не успел затихнуть грохот взрывов, как в дальних развалинах начали рваться наши снаряды, и это продолжалось с полчаса.
Затем разом наступила тишина, которая сохранялась непривычно долго. Лишь монотонно гудело в ушах, что мешало людям подумать о чем-нибудь мирском, кроме как о войне. За это время комбат и Ловчев за чаем с сухарями обсудили, к каким наградам представить того или иного бойца. Скоро, к их радости, вернулся и связист, который деловито доложил, что обрыв им устранён и теперь он может соединить комбата с Первым. Но Восковцев, несмотря на то что ему хотелось вернуться к разговору с комполка, лишь похвалил бойца за восстановление связи и поручил сообщить в полк о ликвидации обрыва. Он был уверен, что об этом будет доложено комполка, который захочет продолжить прерванный разговор и объяснит, как ему дальше поступить.
Восковцев, конечно, был готов к возможному продвижению по службе, так как от начальника штаба полка, однокашника по военному училищу, знал, что комдив не раз высказывался о нем как о перспективном командире. Тем не менее это назначение в полк было для него неожиданным, что Восковцева несколько взволновало. Правда, не в такой степени, как это было после присвоения первого офицерского звания или сообщения о начале войны и первого боя с фашистами. Потом было много этих боёв, и сколько отмерено дорог войны. И вот теперь он здесь, в Сталинграде, а за спиной Волга…
Но вновь резко ожили вражеские пушки, завыли пикирующие «юнкерсы». В этот раз снаряды и бомбы рвались на всём пространстве дислокации батальона и у его соседей по фронту.
– Никак не угомонятся сволочи, но ничего, мы еще поквитаемся… – произнес Восковцев.
И в этот момент один из снарядов угодил в комнату над штабом, разворотив всё вокруг! При этом комбат был тяжело ранен, а Ловчев и связист убиты.
Увидев этот взрыв, сюда прибежали разведчики. Они извлекли Восковцева из-под обломков, истекающего кровью и без сознания. Тут же перевязали ему раны, уложили на шинель и, на ходу подменяя друг друга, отнесли в медсанбат, который располагался в тылу, в одной из штолен на берегу реки.
Военврач бегло осмотрел Восковцева и приказал медсестре: – Майора срочно на стол, – а разведчикам рекомендовал возвращаться на боевые позиции. Однако Забарела принял решение остаться в штольне до окончания операции.
– Только не смолить, тут и так нечем дышать, вентиляция никудышная, – согласился с его решением военврач, уже переходя к осмотру другого раненого, только что доставленного к палатке санитарами.
– Есть не смолить, – сказал Забарела, окинув строгим взглядом разведчиков, давая тем самым понять, что это приказ.
После этого они отошли от палатки к лежащим метрах в двадцати от неё деревянным чуркам и присели на них. Здесь же неподалеку постукивал небольшой бензиновый движок, дающий тусклый, но такой необходимый свет в штольню. Вдоль стен тянулись белые провода, на которых то и дело мигали лампочки.
А из палатки доносились то отчаянные стоны, то душераздирающие крики или отборный мат, скорее всего, оперируемых по живому: обезболивающих катастрофически не хватало, из-за чего раненым давали глотнуть полстакана спирта, а затем пристраивали между зубов какую-нибудь деревяшку, чтобы те не крошились при скрежете от боли, и – под скальпель…
– Не дай бог вот так, лучше уж… – не договорил, кивнув в сторону палатки, крепыш-старшина Сеньков.
– Согласен, лучше сразу, – как-то обречённо согласился с ним сержант Игнатов.
– А ну прекратить глупости пороть! – потребовал Забарела. – Чего расхныкались: «лучше сразу, лучше сразу»?
– Правильно, товарищ командир, смерть звать нельзя, она сама придёт, когда наступит чей-то час, – заметил сержант Алхазур, отчего-то решивший в такой момент постругать кинжалом подобранную среди чурок узловатую деревяшку.
– Никак иначе, за жизнь надо бороться, как эти, что орут и матерятся, – утвердительно выпалил Забарела и сильно сжал ствол автомата, словно хотел раздавить его своей мощной рукой.
– Они сильные ребята, но им надо помочь, – неожиданно предложил Алхазур, посмотрев в сторону палатки.
– Каким образом? Они – там, а мы – здесь, и вообще, ты о чем? – удивился рядовой Степанков. О нём знали, что до войны он занимался борьбой самбо.
– Надо попросить Бога дать им сил, – оживился Алхазур, неторопливо вернул кинжал в ножны на поясе и положил деревяшку рядом с собой на землю.
– То есть взять и попросить? – пошутил Степанков.
– Молиться и просить, – уточнил Алхазур и, подняв руки к лицу, начал произносить слова молитвы.
– Ты что делаешь, комсомолец? – уставился на него острым взглядом Степанков.
– Оставь, не видишь что ли, молится! – упрекнул его Игнатов, до войны работавший в кузне молотобойцем, и после короткой паузы, глядя на Алхазура, продолжил: – Честно говоря, мне и самому порой хочется молиться, когда «юнкерсы» начинают пикировать на нас…
– Странные, однако, у нас комсомольцы пошли, – не сдавался Степанков.
– Степанков, а ты устав читал? – добродушно улыбнулся Алхазур, закончив молитву. – В нём не написано, что молитву читать нельзя. Понимаешь, она, как и клятва, дает силы и укрепляет дух. Вон у нас в роте был старшина Никодим, крест носил, молитвы произносил, просил у Бога помочь победить врага. Чего тут плохого, мы его очень уважали. И знаешь, он смерти не боялся…
– Вот услышит твою лекцию наш полковой комиссар, он и без молитвы так укрепит твой дух, что на танк с автоматом попрёшь, – усмехнулся Степанков, вопросительно поглядывая на товарищей, которые отчего-то никак не отреагировали на его то ли юмор, то ли предупреждение.
В этот момент из палатки стремительно вышла и направилась к ним медсестра, которой военврач приказал готовить Восковцева к операции. Разведчики, словно по команде, пошли ей навстречу.
– Хорошо, что не ушли, нужна кровь, – произнесла она. И тут же добавила: – Первой группы, у нас такая кончилась. Есть в госпитале, надо оттуда принести, если успеете.
– Что значит, если успеете? – взволнованно спросил Забарела.
– Чего непонятно-то? Умрёт – крови много потерял, у него рука на лоскутках кожи держится, и бок – сплошная рана! – резко выпалила она.
– Ну так мы сейчас, только скажите, где это, – проявил готовность устремиться в госпиталь Забарела, а потом, как бы опомнившись, спросил: – А нам дадут?
– Дадут, скажите, от Пилипенко, – успокоила его медсестра и начала было объяснять, где находится госпиталь.
Уже не раз безуспешно пытавшийся встрять в эмоциональный диалог командира и медсестры Алхазур почти крикнул, протягивая медсестре свою затертую в нагрудном кармане до неузнаваемости красноармейскую книжку:
– Дайте хоть слово сказать, у меня, кажется, такая, посмотри сюда!
– Да, да, это то, что надо, идите за мной, надо успеть, – сказала она, глянув в книжку, и зашагала к палатке.
Алхазур, передав автомат Забареле, быстро последовал за ней.
– Вот те на, – развел руки Степанков, глядя на своих взволнованных товарищей, – надо же, молитва и впрямь помогла.
– Хватит кривляться, Степанков, – потребовал Забарела, – дай бог, чтобы его кровь помогла комбату.
– Ну и где твой комиссар? – рассмеялся Игнатов. – Кажись, на этот раз ты промахнулся, братец.
– Ребята, прекратите уже, а то и без вашей гоготни голова кругом идёт, – рассердился Забарела.
– Да я что, командир, я же для пользы дела, – в извинительном тоне сказал Степанков, – конечно, дай бог, я же просто пытаюсь хоть как-то отвлечь вас от грустных мыслей, а то, смотрю, скисли, как застоявшиеся щи.
– Хорошо, хорошо, – примирительно пробурчал Забарела и присел на прежнее место. Видно было, что он сильно переживает за Восковцева.
Его примеру последовали и другие разведчики, а наверху беспрерывно грохотало и рвалось…
После некоторых раздумий Забарела торжествующе оглядел своих бойцов и произнес:
– Выходит, не случайно я тогда убедил комбата зачислить к нам этого парня!
– Он и сам просился, – заметил старшина, – все демонстрировал умение бороться и метать нож в цель.
– Я не говорил, что он плохой боец, – начал оправдываться Степанков.
– Ну вот, пошло-поехало, то так, то сяк, – неожиданно огрызнулся Игнатов. – Вообще-то, не мешало бы курнуть, а то от здешнего настоенного на боли воздуха в зобу дыханье сперло.
– Ну ты, басенник, забыл, что ли, слова военврача? – усмехнулся Забарела. – Если невмоготу, выйди из штольни и дыми.
– Пойдем, я составлю тебе компанию. От этих запахов бинтов и бензиновой гари трудно дышать, – поддержал Игнатова Сеньков, поднимаясь с чурки.
– Я тоже с вами, иначе от этих стонов и криков мозги сведёт, – присоединился к ним Степанков.
– Идите, только не долго, – согласился Забарела. Затем, подняв оставленную Алхазуром деревяшку, стал ее рассматривать, пытаясь определить, что тот задумал из нее выстругать. И неожиданно для себя разглядел в ней будущую фигурку воина… «Надо же, думал – вот чудак этот горец, на отдыхе постоянно что-то стругает и стругает, словно кинжал на остроту проверяет или руку для удара тренирует, а он, оказывается, фигурки вырезает. Надо будет отдать ему эту заготовку, пусть закончит работу», – порассуждал Забарела и, увидев возвращающихся разведчиков, засунул деревяшку в голенище сапога.
В этот момент из палатки показалась медсестра и усталой походкой направилась к ним. Бойцы вновь обступили ее.
– Ваш майор будет жить, мы успели сделать переливание и бок заштопали, но правую руку пришлось ампутировать выше локтя.
После этого сообщения она умолкла, а собравшийся было что-то сказать Степанков так и не решился это сделать.
Первым паузу прервал Забарела:
– Ничего, главное, будет жить, а насчет руки… майор и одной сможет бить фашистов! Я прав, ребята?
Разведчики дружно закивали, а Степанков ещё уточнил:
– Тем более, комбат левша.
– А он пришел в себя? – спросил Забарела.
– Да, но очень слаб. Правда, скоро поймет, что с ним произошло, и растеряется, будет очень страдать, так что приходите. Поддержка боевых товарищей ему очень понадобится, – сочувственно посоветовала медсестра, знающая не понаслышке, как страдают мужчины, еще вчера бывшие крепкими и здоровыми, осознав, что стали калеками…
– Обязательно придём, завтра же придём, – словно договорившись, хором произнесли разведчики. При этом каждый из них наверняка подумал, что война для комбата сегодня закончилась, хотя им трудно было представить, что это возможно, поскольку знали его характер настоящего воина.
– Я расскажу ему, как вы переживали за него, – улыбнулась медсестра и направилась в палатку.
– Обязательно скажите, обязательно! – снова в один голос произнесли разведчики и пошли к выходу из штольни.
– А как там сержант? – спросил старшина, обернувшись к медсестре.
– Восстанавливается, отпустим через пару часов.
– Ему, наверно, заместо высосанной из него крови налили красное вино, и он сейчас балдеет, – хохотнул Степанков.
– Дурак ты, братец, как погляжу, ведь знаешь же, что даже свои наркомовские сто он нам отдаёт, а ты «вино налили», – грубо упрекнул его старшина.
– Ну, наконец-то и ты по-настоящему ожил, – рассмеялся Степанков, – а то мог бы на ходу заснуть.
– Все, хватит балагурить, – скомандовал Забарела, рассматривая в бинокль развалины домов, через которые им надлежало пробираться к месту дислокации батальона.
Ближе к вечеру к ним, уже успевшим похоронить Ловчева и связиста, присоединился и Алхазур. Присев рядом со своими товарищами, гревшимися у замаскированного от фашистских наблюдателей огня в расположении взвода истребителей танков, не торопясь рассказал, что заходил к комбату.
– Что врачи сказали? – спросил Забарела, вернувший ему автомат и деревянную заготовку.
– Сказали, что как только затянутся раны – переправят в Ахтубу.
– Правильно, есть эвакогоспиталь в Верхней Ахтубе, это вниз по Волге, отсюда недалеко, – показал свою осведомленность Сеньков. – Туда моего земляка из взвода танкобоев на днях переправили.
– Главное, чтобы фашисты туда не дотянулись, – обеспокоился Степанков.
– Я слышал, как сосед комбата по палате, подполковник-танкист, сказал, что немец выдыхается, – заметил Алхазур, – так что ему эту Ахтубу уже не достать.
– Конечно, выдыхается, – согласился Игнатов, глубже натянув ушанку на голову, – у него скоро и бомб не останется, а танки пожжём, как только носы из развалин покажут.
– Не холодно в палате? – спросил Сеньков. – Мороз-то крепчает.
