скачать книгу бесплатно
Такарадой, Акирой Такарадой, звали актёра, прославившегося игрой в старой серии фильмов про Годзиллу. Настоящая фамилия японских туристов была Араи. Фельдшер Сафронова охарактеризовала Фуми Араи, как «девушку», хотя Фуми в этом году исполнилось сорок. Выглядела она действительно молодо.
Если бы у Фуми оставались силы, она бы ликовала.
«Получилось! – утомлённо думала она. – Получилось, чёрт подери, мы выбрались!».
Фуми свернулась комочком на пассажирском сидении. Койск исчез в метели, будь он неладен. «Тойота Хайлакс» неслась по арктической пустыне. Фары подслеповато тыкались в снежную мглу, отвоёвывая несколько жалких дзё дороги. Впереди, сзади и по бокам копошился мрак. Тёмное небо опустилось низко-низко. Словно автомобиль не двигался, а застрял в рождественском шаре. Такой шар стоял на полке в квартире Фуми. Ей нравилось встряхивать его и любоваться искусственным снегом. При мысли о родном Саппоро, сердце сжималось.
Рёхэй Араи впился пальцами в рулевое колесо. Бескровные губы шевелились. Захотелось обнять его, успокоить, но мышцы отказывались подчиняться. Фуми съёживалась, таяла в мужской куртке-милитари. Действие обезболивающих проходило, и боль простреливала руку до локтя, будто рука побывала в осином гнезде.
– Всё хорошо, – прошептала Фуми и слабо улыбнулась брату.
Он не ответил. За весь день он не проронил ни слова.
«Мы поступили правильно», – подумала Фуми.
За двойными стёклами автомобиля бушевал ветер. Двигатель был укутан одеялом, решётка радиатора проложена войлоком. Предосторожности соблюдены, зря Фуми боялась, что машина не заведётся, шины станут квадратными на морозе, что Койск не отпустит гостей.
Араи неслись к материку. Фуми выискивала в метели очертания аэропорта. Конечно, крошечный аэропорт сегодня закрыт, а то они могли бы запрыгнуть в рейсовый АН-26 и дать дёру по воздуху. Пересадка в Норильске, и через семнадцать часов они бы вышли в Токио…
Зимник скользил под колёса бесконечной лентой конвейера. Сотни километров пустоты, льда и камня.
– Всё хорошо, – повторила Фуми, смыкая веки.
Сон опустился на плечи тёплым тяжёлым пледом. Ей снилось бомбоубежище, зарешёченные лампы, испуганные люди, жмущиеся друг к другу. Лица в саже и пыли. Мама обняла Фуми, а Фуми обняла огромный и тугой мамин живот, защищая нерождённого братика (она уверена, что будет братик). Живот мамы – это тоже бомбоубежище.
Дети хнычут на руках родителей. Соседский мальчишка посасывает хвост игрушки, прямоходящей пластмассовой черепахи. Фуми видела фильм, в котором эта черепаха летает и плюёт огнём. Фуми отворачивается от мальчика. Она думает, что папа остался наверху, и баба, и дед. Сквозь толщу бетона она слышит, как рушится деревня, и домики складываются под гигантской пятой. Как мир превращается в руины.
Фуми проснулась от резкого толчка.
Где мы? Уже приехали? Это Норильск?
В белом мареве вырисовывалось панельное здание, стоящее на сваях. Дом, в котором они снимали жильё. Койск.
Фуми вскрикнула раненной птицей.
– Зачем? – ахнула она. – Зачем ты вернулся?
Рёхэй посмотрел на Фуми воспалёнными, совершенно безумными глазами, и она поняла, что брат никогда не станет прежним. По подбородку Рёхэя сочилась слюна.
Зло нельзя обмануть. Жертва должна быть полноценной, без оговорок.
Рёхэй отворил дверь и канул во тьму. Будто вывалился из самолётного люка. Даром Фуми звала, срывая голос. Брат возник вновь в свете фар, в припадочном танце снежинок. Он повернулся к машине спиной, он лихорадочно сдирал с себя одежду: куртку, кофту, джинсы, термобельё. Избавившись от трусов, он вскинул над головой руки и побежал навстречу ветру.
– Рёхэй! – Фуми выскочила из арендованного автомобиля. Перед глазами маячил мальчик с клыкастой черепахой в кулачке. «Так было нужно» схлёстывалось с «что мы наделали?». Слёзы замерзали на щеках. Фуми оскользнулась, упала, поднялась, опять упала.
Брат пропал.
На четвереньках Фуми поползла обратно к «Тойоте». Завизжали тормоза, в лицо полетели холодные грязные комья. Фуми растянулась на сугробе. Около «Тойоты», перпендикулярно дороге, криво припарковался полицейский автомобиль. Долговязый парень в синей цигейковой шапке топал по наледи. Он был изумлён не меньше Фуми.
– Рёхэй! – отчаянно закричала Фуми. Подняла руку ладонью к полицейскому. – Моему брату нужна помощь!
Озабоченную физиономию копа покрывали веснушки, столь неуместные в заполярном ноябре. Он лепетал по-русски, кажется, пытался успокоить. Исчерпав лимит последних сил, Фуми осела на снег. Полицейский взял её за кисть, уставился на маникюр, сделанный ещё в Саппоро. Кремового оттенка лак.
Рыжие брови полицейского полезли на лоб. Он подтянул к себе другую, левую руку Фуми.
Руку, на которой не доставало указательного пальца.
11.
Расхристанный, без шапки, мальчик, бежал по проспекту Полярников. Он спотыкался и падал, но тут же вскакивал, яростно жестикулируя.
– Сюда! Скорее! Пожалуйста! Вы такого никогда не видели! Все сюда!
На губах мальчика играла полоумная ухмылка. Он пробежал мимо ЗАГСа, ДК и банка, и устремился в сторону Рыбозавода. Из магазина «Евросеть» высунулся привлечённый криками консультант. За мальчиком пронёсся на полной скорости вездеход.
«Началось».
Слово вспыхнуло в сознании Тимура неоновыми буквами, хотя он понятия не имел, что могло начаться. Заснеженная площадь, самолёт ЯК-76, афиша спектакля – всё казалось каким-то фальшивым, словно истлевший холст с намалёванным очагом. Сквозь дыры в холстине проступала реальность, и у Тимура стыло сердце под рёбрами.
Проехал второй вездеход.
Тимур запер музей и сбежал по обледеневшим ступенькам. Зазвонил телефон.
– Ты уже слышал? – Марина Миронова захлёбывалась от эмоций.
– Слышал? Про что?
Из подъездов выбегали люди, на ходу застёгивали куртки и поправляли шапки. В трубке мама Марины возражала дочери, приглушённо требовала сидеть дома.
– Встретимся у школы, – шепнула Марина, отключаясь.
– Что происходит? – спросил Тимур запыхавшегося соседа.
– Херня происходит, – сказал сосед. – Конец света.
Тимур прикусил изнутри щеку. Обогнул вместе с остальными высотку. Здание было законсервировано, иначе его жильцы увидели бы первыми.
На расчищенном тротуаре у школы собралось полсотни человек, и люди прибывали. Такие столпотворения в Койске случались лишь на праздники. Тимур подумал о стихийном митинге, предположил, что ворюгу Вересаева свергают. Но почему тогда не у администрации, а здесь?
Тимура поразило безмолвие толпы. Словно, вливаясь в неё, взбудораженные люди теряли дар речи. Только собаки лаяли, и плакал младенец на руках молодой мамочки.
Тимур засёк, приближаясь, одинаковые золотистые курточки одноклассниц, близняшек Акатьевых, узнал врачиху Сафронову, математичку Лидию Ивановну, слесаря по кличке Губка Боб. И все они – все пятьдесят или больше человек смотрели на возвышающийся за школой холм.
Тимур посмотрел туда же.
Первые несколько секунд мозг отказывался обрабатывать информацию. Это было слишком (гротескно) … Тимур не подобрал правильного слова. Слова исчезли, как полярники со станции. Он онемел.
Это стояло на холме, среди заброшек. Величественное, жуткое. Незамеченное, но у всех на виду, как пресловутое письмо в детективе Эдгара По.
Ему не было названия ни в одном современном языке, но долгане называли его эскё.
В центре Койска, над Койском, стояло, не шевелясь, существо, высотой с девятиэтажный дом. Живое существо. Немыслимое.
Крыши заброшенных зданий едва доставали до его пупка. У существа был пупок величиной с кратер, и Тимур заторможенно подумал о матери, породившей это. У существа были ноги – две колонны, толстые и короткие – короткие относительно туловища, но не относительно жилого модуля, вмёрзшего в снег у великанских стоп. У существа был живот, напоминающий барабан, и впалая грудь без сосков, и гладкая розовая кожа, и пропорции то ли младенца, то ли борца сумо. Подбирая сравнения, Тимур словно подталкивал заиндевевший от шока мозг, заставлял его работать.
Дворняги лаяли, ребёнок кричал. Женщина потеряла сознание и упала на снег; всем было плевать. Кто-то спросил сипло:
– Что это за хреновина такая?
Тимур закрыл и снова открыл глаза, но исполин никуда не делся.
Тридцатиметровая фигура в метели отрицала всё, что знали люди о материальном мире, всё, чему их учили в школах. Они чувствовали себя крошечными и жалкими, букашками, которых сметёт полярный ветер. Они построили дома и провели электричество, улюлюкая, отгоняли медведей от жилищ и стреляли волков. Но из арктического мрака явился гость. Явился в посёлок и встал среди бетонных коробов.
В рот Тимура залетали снежинки. Он щёлкнул челюстью. Не услышал, как подошла Марина, как ойкнула и обмякла, прислонившись к стоящим сзади зевакам.
Белая мгла обволакивала великана. Взгляд Тимура карабкался по сморщенным гениталиям (они больше, чем я, – шарахнула мысль), по шарообразному животу, по какой-то вогнутой, что ли, грудине. К лицу там, в поднебесье.
Лучше бы он этого не делал.
Лицо существа перечёркивала вертикальная щель. Она разделяла пополам дряблую плоть, отличную от эластичной шкуры на ногах и туловище. Щёки (можно это так назвать?) свисали волнистыми наростами и гребешками до самых плеч и ниже, точно мантия. Тимур подумал о старушечьей вагине. Почему-то стало легче – пускай совсем чуть-чуть. Воздух хлынул в пересохшее горло, Тимур сумел дотянуться до Марины и взять её за рукав.
Лишившаяся чувств женщина очнулась, поползла на карачках прочь, не оглядываясь.
Существо дышало: складки чуть заметно набухали и опадали. Эти признаки жизни сводили Тимура с ума. У гиганта отсутствовали волосы и уши, а единственный глаз сидел глубоко в капюшоне, образованном складками шкуры, в верхней части щели (это его рот?). Глаз был полуприкрыт наслоениями плоти. Выпуклый, цвета слоновой кости, не меньше воздушного шара, на котором Тимур как-то раз поднимался в небо в Хакасии.
– Я не могу смотреть! – простонала Марина. – Не могу на это смотреть!
Он она смотрела. Все смотрели.
Собаки скулили, ребёнок плакал. Подъехали полицейские «УАЗы», вышли участковые и папа Тимура. Сержант Маутин врезался в сержанта Богачёва, и оба упали. Никто не обернулся. Какая разница, что творилось вокруг? Какая уже разница?
Гигант задрал руки над круглой головой. Они терялись в облаках, будто существо было атлантом и поддерживало небесную твердь. Часть рук, находящаяся в видимости, напоминала множество канатов, скрученных в один супер-канат. Вернее, в два.
Вот, на что смотрели, цокая зубами и подрагивая, жители Койска.
Затем какой-то подросток с телефоном растолкал взрослых, чтобы выбрать лучшее место для съёмки, и Тимур тоже вынул смартфон.
12.
Ничего не происходило. Не считая того, что уже произошло.
Миронов подумал о дикарях, впервые увидевших испанскую флотилию на горизонте. Но у дикарей не было видеокамер.
Лес рук вырос постепенно, мобильники прицелились в исполина. Теперь он будет не только в их памяти – до самой смерти – но и на жёстких дисках их компьютеров, и в сети.
Исполин стоял среди пятиэтажек, напоминающих дырявые коробки с подарками. Просто стоял.
Толпа зароптала, зашушукалась. Хор изумлённых голосов. Мамочка, вскинувшись, принялась утешать ребёнка. Губка Боб, койский слесарь, вынул из кармана флягу и хорошенько приложился к горлышку.
– Что это такое?
– Как он там оказался?
– Если пришёл из тундры, почему мы не слышали?
– Сколько же в нём метров?
– Он настоящий?
Миронов отвёл от холма взгляд. Гигантская фигура вызывала тошноту. Она была абсолютно неправильной.
– Капитан, – из ноздри сержанта Богачёва свисала зелёная сопля. – Это же не взаправду?
Миронов промолчал.
– Это массовая галлюцинация, – заявила убеждённо Лидия Ивановна, преподававшая у Марины математику. Миронов отыскал взглядом дочь. Она стояла поодаль, держала за руку младшего Латынина.
– А может, это динозавр? – предположил Губка Боб.
– Сам ты динозавр, – сказал кто-то.
В толпе захихикали. Смех удивил Миронова до глубины души.
– Массовая галлюцинация – это вариант, – сказала какая-то женщина.
– Вы чего, – упрекнул упитанный парнишка, не сводя с исполина глазок камеры. – Это 3D-модель, ну. Голограмма.
– В натуре, голограмма, – хлопнул себя по лбу Губка Боб.
– Граждане, – Миронов кашлянул. Повысил голос: – Товарищи!
Он пошёл сквозь толпу, поднялся на школьные ступеньки. С десяток человек сместили телефоны в его сторону, но большинство продолжало смотреть на холм.
– Прошу минуту внимания!
– Внимание! – рявкнул здоровяк Маутин. Ропот стих. Притихли даже бесхозные псы.
– Спасибо, – сказал Миронов. – У нас, как вы видите, ЧП.
– Да уж видим, – криво ухмыльнулся бородатый рыбак.
– Что это такое, вы знаете?
– Да, что?
Толпа загалдела.
– Не знаю, – сказал Миронов, перехватывая взгляд дочери. – Ни малейшего понятия. Но, я не исключаю, оно опасно.
