скачать книгу бесплатно
Принц Люсиан нацепил улыбку, словно белый флаг.
– Я бы избавился от многих трудностей, если бы он остался дома. Как мило с вашей стороны заботиться о моем благополучии.
Эскар склонила голову, как птица, а затем стряхнула озадаченность. Она приказала своей свите забрать Базинда, который отошел на другую сторону моста и терся о перила, как кошка.
Тупая боль за моими глазами превратилась в постоянный стук, словно кто-то пытался выбраться наружу. Это был плохой знак, мои головные боли никогда не были просто головными болями. Я не хотела уходить, не узнав, что девочка сообщила Орме, но Эскар отвела его в сторону. Они склонили головы друг к другу, тихо переговариваясь.
– Должно быть, он отличный учитель, – сказал принц Люсиан. Его голос внезапно оказался так близко, что я испугалась.
Я молча сделала книксен. Я не могла обсуждать Орму в подробностях с кем-либо, тем более с капитаном королевской стражи.
– Должно быть, – повторил он. – Мы были поражены тем, что Виридиус выбрал своим помощником девушку. Не то чтобы женщина не могла справиться с этой работой, просто он старомоден. Вы, вероятно, особенны, раз привлекли его внимание.
В этот раз я присела в реверансе[3 - Реверанс (фр. rеvеrence – «глубокое почтение», «уважение») – также форма вежливого поклона с приседанием лиц женского пола перед членами королевской семьи, аристократами и лицами высокого социального статуса, но, в отличие от книксена, более глубокий и выказывающий большее уважение персоне.], но он продолжал говорить.
– Ваше соло было действительно трогательным. Я уверен, что вам уже не раз говорили об этом, но повторюсь, в соборе не осталось сухих глаз.
Конечно. Кажется, моя такая удобная анонимность утеряна. Вот что случилось, когда я ослушалась папу.
– Спасибо, – сказала я, – простите меня, Ваше Высочество. Мне нужно поговорить с учителем о моих, эм, вибрациях…
Я повернулась к нему спиной. Это было вершиной грубости. Он какое-то время стоял позади меня, а потом ушел. Я оглянулась. Последние лучи заходящего солнца окрасили его траурные одежды в золотой цвет. Он взял лошадь у одного из сержантов, запрыгнул в седло с грацией танцора и приказал солдатам построиться.
Я разрешила себе испытать сожаление из-за неизбежности его презрения, потом оттолкнула это чувство прочь и двинулась к Орме и Эскар.
Когда я подошла к ним, Орма протянул руку, не касаясь меня.
– Могу я представить: Серафина, – сказал он.
Заместитель госсекретаря Эскар посмотрела на меня так, словно сканировала человеческие особенности. Две руки: найдено. Две ноги: не найдено из-за длинного гупелянда. Два глаза, обычные карие: найдено. Волосы цвета крепкого чая, выбивающиеся из косы: найдено. Грудь: неочевидно. Тело высокое, но соразмерное. Красное лицо от ярости или смущения: найдено.
– Хм, – сказала она. – Оно не так ужасно, как я представляла.
Орма, да будет благословенно его иссохшее драконье сердце, исправил ее.
– Она.
– Разве оно не бесплодно, как мул?
Мое лицо залил такой жар, что я ждала, когда мои волосы загорятся.
– Она, – твердо сказал Орма, словно он сам не совершил ту же ошибку в первый раз. – Все люди используют местоимения половой принадлежности, не учитывая способности к репродукции.
– В противном случае это нас оскорбляет, – сказала я с жесткой улыбкой.
Эскар резко потеряла ко мне интерес и отвела взгляд. Ее свита возвращалась с другого конца моста, сопровождая саара Базинда на пугливой лошадке. Заместитель госсекретаря Эскар забралась на свою гнедую лошадь, резко развернула ее и пришпорила, даже не взглянув на Орму и меня. Ее свита последовала за ней.
Когда они проезжали мимо, вращающийся глаз Базинда задержался на мне на долгое мгновение. Я ощутила резкое отвращение. Орма, Эскар и остальные, возможно, научились походить на людей, но Базинд был явным напоминанием о том, что находилось внутри. Этот взгляд не был человеческим.
Я повернулась к Орме, который в раздумьях уставился в пустоту.
– Это было ужасно унизительно, – сказала я.
Он вздрогнул:
– Да?
– О чем ты думал, рассказывая ей обо мне? – спросила я. – Возможно, я и выбралась из-под надзора отца, но правила остались теми же. Мы не можем просто взять и всем рассказать…
– О, – сказал он, поднимая изящную руку, чтобы отмахнуться от моих доводов. – Эскар всегда знала. Она раньше была Цензором.
Мой желудок перевернулся: Цензоры, агентство драконов, подвластное только самому себе; полиция саарантраи, следящая за поведением, не подобающим драконам. Цензоры вырезают мозг драконам, которых считают эмоционально нестабильными.
– Чудесно. Так что ты сделал, чтобы привлечь внимание Цензоров на этот раз?
– Ничего, – быстро ответил он. – В любом случае она больше не одна из них.
– Я подумала, возможно, они следят за тобой из-за выражения неподобающей любви ко мне, – сказала я, а потом язвительно добавила: – Но нечто подобное я бы заметила.
– Я выражаю к тебе подобающий интерес в пределах разрешенных эмоциональных параметров.
Увы, это казалось преувеличением.
К его чести, нужно сказать, что он знал: эта тема меня расстраивает. Не каждому саару было бы это небезразлично. Орма нервничал, не понимая, что делать с этой информацией.
– Ты придешь на урок на этой неделе? – спросил он, возвращая нас к чему-то знакомому, пытаясь, как умел, успокоить меня.
Я вздохнула.
– Конечно. И ты расскажешь мне, что дал тебе тот ребенок.
– Кажется, ты считаешь, есть что рассказывать, – заметил он, но его рука непроизвольно потянулась к груди, где он спрятал золотую монетку. Я ощутила укол беспокойства, но знала, что не было смысла расспрашивать его снова. Он расскажет мне все, когда сам захочет.
Орма не стал прощаться, как обычно, повернулся и пошел к собору. Фасад горел красным из-за света заходящего солнца. Уходящая фигура Ормы расплывалась темным пятном на его фоне. Я провожала его взглядом, пока он не исчез за углом северного трансепта.
Теперь я почти не замечала одиночества, оно было моим обычным состоянием, приобретенным скорее по необходимости, чем данным от природы. Но после сегодняшнего сложного дня оно давило на меня больше обычного. Орма все знал обо мне, но он был драконом. В хорошие дни он был и хорошим другом. В плохие – сталкиваться с его недостатками было все равно что спотыкаться на лестнице. Было больно, но это казалось моей собственной виной.
И все же он – все, что у меня есть.
Я слышала только шум реки подо мной, ветер в голых деревьях, еле различимые обрывки песни, увлекаемые вниз по течению от таверн рядом с музыкальной школой. Я слушала, обхватив себя руками, и наблюдала, как зажигались и мигали звезды. Я вытерла глаза рукавом – конечно, они слезились из-за ветра – и отправилась домой, думая об Орме, обо всем, что, я знала, должно остаться невысказанным, о всех долгах ему, которые я никогда не смогу оплатить.
3
Орма три раза спасал мою жизнь.
Когда мне было восемь, Орма нанял дракона-учителя, юную самку Зейд. Мой отец энергично протестовал. Он презирал драконов, несмотря на то что был экспертом Короны по мирному договору и даже защищал саарантраи в суде.
Я восхищалась особенностями Зейд: ее угловатостью, непрестанным звоном колокольчика, ее способностью решать сложные уравнения в уме. Из всех моих учителей – я прошла через батальон – она была моим любимым, до того момента пока не попыталась сбросить меня с башни собора.
Она заманила меня на башню под предлогом того, что даст мне урок физического воспитания, а потом быстро, словно мысль, схватила меня и держала на вытянутых руках над парапетом. Ветер кричал в моих ушах. Я посмотрела вниз и увидела, как падает мой ботинок: отскочив от шишковатой головы горгульи, он ударился о брусчатку на соборной площади.
– Знаешь, почему предметы падают вниз? – спросила Зейд таким приятным голосом, словно вела занятие в детской.
Я была слишком напугана, чтобы ответить. Я потеряла второй ботинок и едва удерживала внутри завтрак.
– Существуют невидимые силы, которые действуют на нас все время, и действуют они предсказуемым способом. Если бы я уронила тебя с этой башни, – она встряхнула меня, и город закружился, как воронка, готовая поглотить мое маленькое тело, – ускорение твоего падения составило бы девять целых восемь десятых метра, деленных на секунду в квадрате. Как и ускорение падения моей шляпы, как и твоих ботинок. Нас всех тянет к нашей судьбе одним и тем же способом, одной и той же силой.
Она имела в виду силу тяжести – драконам не удаются метафоры, – но я приняла ее слова на свой счет. Невидимые факторы в моей жизни неизбежно приведут меня к падению. Я чувствовала, что всегда знала это. И спасения не было.
Орма появился, словно из ниоткуда, и совершил невозможное: спас меня, словно не спасая. Я поняла спустя годы, что это была западня, устроенная Цензорами, чтобы проверить эмоциональную стабильность Ормы и его привязанность ко мне. Этот опыт оставил мне в подарок глубинный страх высоты, который я не могла преодолеть, но, как ни абсурдно, я не перестала доверять драконам.
Тот факт, что меня спас дракон, не сыграл никакой роли в последовавших размышлениях. Никто не позаботился рассказать мне, что Орма дракон.
Когда мне было одиннадцать, нас с отцом постиг кризис. Я нашла флейту мамы, спрятанную в комнате наверху. Папа запретил учителям преподавать мне музыку, но он не говорил, что я не могу учиться самостоятельно. Я была воспитана адвокатом и всегда находила лазейки. Тренируясь втайне, когда папа был на работе, а мачеха – в церкви, я работала над маленьким репертуаром народных мелодий, которые могла научиться играть самостоятельно. Когда папа устроил вечеринку накануне годовщины Мирного Договора, соглашения между Гореддом и драконами, я спрятала флейту в камине, собираясь неожиданно выступить перед гостями.
Папа первым нашел флейту, угадал, что я затеяла, и отправил меня в мою комнату.
– Что, по-твоему, ты делаешь? – кричал он. Я никогда не видела у него таких диких глаз.
– Я пытаюсь пристыдить тебя, чтобы ты разрешил мне заниматься музыкой, – сказала я спокойнее, чем себя чувствовала. – Когда все услышат, как хорошо я играю, они посчитают тебя глупцом из-за того, что не позволил…
Он оборвал меня одним резким движением, занося флейту словно для удара. Я сжалась, но удара не последовало. Когда я осмелилась снова поднять взгляд, он треснул флейтой о колено.
Она сломалась с болезненным хрустом, как кость или мое сердце. Я потрясенно опустилась на колени.
Папа уронил разбитый инструмент на пол и, шатаясь, отступил на шаг. Ему, казалось, было так же плохо, как и мне, словно флейта являлась частью его самого.
– Ты никогда это не понимала, Серафина, – сказал он. – Я уничтожил все следы твоей матери, переименовал ее, переделал, подарил ей иное прошлое – иную жизнь. Лишь две вещи все еще могут нам навредить – ее невыносимый брат, – но он этого не сделает, пока я слежу за ним, – и ее музыка.
– У нее был брат? – спросила я, почти плача. У меня так мало осталось от матери, и все это малое он забирал.
Отец покачал головой:
– Я пытаюсь защитить нас обоих.
Замок щелкнул, когда он закрыл дверь позади себя. Это было необязательно. Я бы не смогла вернуться на вечеринку годовщины Мирного Договора. Мне было так плохо. Я опустила голову на пол и заплакала.
Я заснула там же, на полу, обхватив пальцами флейту. Моя первая мысль при пробуждении была: нужно подмести под кроватью. Вторым делом я подумала о том, что дом был по-странному тихим, хотя солнце стояло уже высоко. Я умыла лицо, и холодная вода вернула мне ясность мыслей. Конечно, все спали, прошлой ночью был праздник, и приглашенные пировали до рассвета, как королева Лавонда и Ардмагар Комонот тридцать пять лет назад, когда обеспечивали будущее своим народам.
Это значило, что я не смогу выйти из комнаты, пока кто-нибудь не проснется и не выпустит меня.
У моей онемевшей грусти была целая ночь, чтобы созреть и превратиться в гнев, это сделало меня безрассудной или близкой к этому, насколько возможно. Я оделась так тепло, как смогла, прицепила кошелек к руке, открыла створку окна и выбралась на улицу.
Я шла по переулкам, по мостам и вдоль заледеневших причалов. К моему удивлению, я повсюду видела людей, уличный транспорт, открытые магазины. Мимо, позвякивая, проезжали сани, груженные дровами для камина или сеном. Слуги тащили кувшины и корзины домой из магазинов, не заботясь о грязи на своих деревянных башмаках, замужние женщины осторожно прыгали через лужи. Мясные пироги соперничали с жареными каштанами за число покупателей, торговец глинтвейном обещал насыщенное тепло в каждой кружке напитка.
Я добралась до площади Святой Лулы, огромная толпа собралась по обеим сторонам пустой дороги. Люди разговаривали и глазели по сторонам, сбившись в кучки, чтобы согреться.
Пожилой мужчина рядом со мной пробормотал соседу:
– Поверить не могу, что королева позволяет это. После борьбы и всех жертв!
– Я поражен, что кто-то еще может удивляться, – ответил его молодой спутник, мрачно улыбаясь.
– Она пожалеет об этом договоре, Маурицио.
– Прошло тридцать пять лет, а она все еще о нем не пожалела.
– Королева безумна, если считает, что драконы могут контролировать свою жажду крови!
– Простите? – пискнула я, робея в кругу незнакомцев. Маурицио посмотрел вниз, на меня, и его брови приподнялись в удивлении. – Мы ждем драконов? – спросила я.
Он улыбнулся. Он был красивым, насколько только может быть красивым небритый и немытый человек.
– Именно так, кроха. Это юбилейное шествие. – Когда я уставилась на него в смятении, он объяснил. – Каждые пять лет наша благородная королева…
– Наш сумасшедший деспот! – закричал пожилой мужчина.
– Спокойно, Карал. Наша милостивая королева, как я уже говорил, разрешает драконам принять свою истинную форму и устроить парад, чтобы таким образом отметить годовщину мирного соглашения. Государыня считает, что если мы будем видеть всю серную чудовищность драконов регулярно, наш страх уменьшится. Мне же кажется, более вероятно противоположное.
Если он прав, то половина Лавондавиля собралась на площади, чтобы изрядно испугаться. Только старики помнили времена, когда драконов видели часто, когда тени, промелькнувшей на солнце, хватало, чтобы по спине пробежал холодок. Мы все знали истории – как целые деревни сжигали дотла; как храбры были рыцари в неравном бою; что превратишься в камень, если посмотришь дракону в глаза.
Рыцарей изгнали после принятия Мирного Договора Комонота. Когда им больше не нужно было сражаться с драконами, они стали мучить соседей Горедда, Нинис и Самсам. Три нации оказались втянуты в изматывающие мерзкие войны за территорию на два десятилетия, пока наша королева не положила этому конец. Все рыцарские ордена в Южных землях были распущены – даже в Нинис и Самсам. Но по слухам, старые бойцы жили в тайных убежищах в горах или в дальних деревнях.
Я осознала, что все еще разглядываю старика, Карала. Он до сих пор рассказывал о жертвах, и я гадала, сражался ли он когда-нибудь с драконами. Возраст был подходящим.
Толпа ахнула в унисон. Рогатый монстр обходил квартал магазинов, его выгнутая спина доставала до окон второго этажа, а крылья были аккуратно сложены, чтобы не свалить ближайшие дымовые трубы. Элегантная шея изгибалась вниз, словно у покорной собаки: поза, которая не должна была вызывать страха.
Мне он показался достаточно безобидным, во всяком случае, пока его головные шипы лежали горизонтально. Другие люди словно не понимали язык его тела, вокруг меня испуганные горожане хватались друг за друга, чертили символ святого Огдо и бормотали в сложенные руки. Рядом женщина начала истерично кричать: «Его ужасные зубы!» – пока ее не увел муж.
Я смотрела, как они исчезли в толпе, и надеялась, что он сможет объяснить ей: хорошо, что она видела его зубы. Если пасть дракона закрыта, скорее всего, он готовится выпустить пламя. Это казалось очевидным.
И это заставило меня задуматься. Вид этих зубов заставлял горожан вокруг меня всхлипывать от ужаса. То, что казалось очевидным мне, не было очевидным для всех остальных.
Драконов всего было двенадцать. Принцесса Дион и ее маленькая дочь Глиссельда замыкали процессию на санях. Под белым зимним небом драконы казались ржавыми: разочаровывающий цвет для таких легендарных существ. Но вскоре я заметила, что если присмотреться, можно различить оттенки. Луч света упал на шествие, и я увидела радужный блеск чешуи, их тела сияли насыщенными цветами, от пурпурного до золотого.
Карал принес фляжку с горячим чаем и скупо плеснул Маурицио.
– Должно хватить до вечера, – проворчал Карал, стряхивая каплю с кончика носа. – Если мы обязаны праздновать годовщину Мирного Договора Комонота, сам Ард-хвастун Комонот мог бы соизволить и явиться. Он же презирает юг и принятие человеческой формы.
– Слышал, он боится тебя, – вежливо сказал Маурицио. – Думаю, в этом и причина.
Я точно не поняла, когда все пошло не так. Старый рыцарь – я почувствовала, что обращение «сэр» тому подтверждение – стал выкрикивать оскорбления: «Черви! Сумки с газом! Адовы твари!»
Несколько массивных мужчин вокруг нас присоединились к нему. Некоторые из них начали бросать снежки.
Дракон в центре процессии испугался. Может, толпа подобралась слишком близко или в него попал снежок. Он поднял голову и расправил тело высотой с трехэтажную таверну на другой стороне площади. Зрители, стоящие ближе к нему, запаниковали и побежали.
Бежать было некуда. Они были окружены сотнями полузамерзших товарищей-гореддийцев. Началась давка. Раздались крики. Крики заставили еще большее число драконов поднять в тревоге головы.
