скачать книгу бесплатно
– Кто такая Жозефина? – спросил я.
«Это я», – мрачно буркнула Попрыгунья.
– Странное имя. А как это кит может бегать по берегу?
«Немедленно прекрати! – совсем рассердилась она. – Это мои личные проблемы!»
– Проблемы? Эта глупая дразнилка, достойная в лучшем случае учеников первого класса? Мне казалось, что подобная чушь есть в открытом доступе…
«Нет. В данном случае – нет! – Попрыгунья явно была раздосадована. – И вообще прекрати совать нос в мои мысли и воспоминания, понял? И оставь наконец шоколад в покое».
Я оставил. Честно говоря, меня от него уже слегка подташнивало. Все-таки у меня несколько веков не было никакой физической подпитки, и сейчас я, похоже, перебрал. Впрочем, умеренностью я никогда и ни в чем не отличался.
«А теперь тебе придется все привести в порядок, – сообщила Попрыгунья. – Посмотри, какое безобразие ты тут устроил».
Ну, я действительно кое-что уронил на пол. Там, например, валялись обглоданные куриные кости, несколько пустых баночек и пакетиков и еще какая-то скользкая дрянь («Это называется йогурт», – пояснила Попрыгунья), которая с виду выглядела довольно соблазнительной, но оказалось, что на вкус это сущая мерзость.
Я на минутку задумался, представив себе, что это за мир такой, в котором меня, может, еще и полы мыть заставят, а потом удивленно спросил:
– Неужели для таких целей у вас слуг нет? – И тут меня посетила еще одна, весьма неприятная, мысль: а что, если Попрыгунья и есть служанка? Однако мой вопрос о слугах настолько ее насмешил, что все мои сомнения тут же развеялись.
«Какие еще слуги? Ты что, шутишь? Это же совершенно естественно – убрать за собой после еды. Ты ведь все-таки не животное, а?»
– В настоящий момент нет, – поспешил я ее успокоить. – Но знаешь, я все-таки еще не привык к такому порядку вещей, я только-только начинаю его познавать.
Она пренебрежительно пожала плечами. «Ладно, давай-ка побыстрей все уберем, а то уже совсем поздно, а мне все-таки нужно хоть немного поспать. А потом, когда я проснусь…»
– О нет, даже не надейся! – Вовсе не нужно было быть гением, чтобы понять, что именно она недоговорила. Она ведь надеялась, что, когда проснется, меня в ее теле уже не будет. – Я пока что никуда переезжать не собираюсь. Ты меня впустила, и я остаюсь с тобой. Так что принеси в столовую еще один стул. Я некоторое время у тебя погощу.
Ясное дело, она мне не поверила. Но для меня это уже никакого значения не имело: я так или иначе никуда уходить не собирался. Я подмел пол, выложенный гладкой коричневой плиткой, высыпал мусор в корзину и направился в спальню. Когда я начал раздеваться и уже бросил на пол, заваленный всяким барахлом, бесформенную хламиду с капюшоном, Попрыгунья вдруг закрыла глаза.
– Ты зачем глаза-то закрыла? – спросил я.
«Не хочу, чтобы ты на меня смотрел!»
Мне стало смешно.
– Но ведь я же в тебе. Я знаю и вижу то же, что и ты. Я чувствую так же, как ты. Неужели ты думаешь, что-то изменится, если ты просто глаза закроешь?
Она снова пожала плечами. «Все равно. Я не хочу».
– Ладно, – согласился я и с закрытыми глазами подождал, пока она напялит на себя что-то розовое и тоже бесформенное – она это называла то ночнушкой, то пижамкой, – усыпанное изображениями маленьких пингвинов. Открыв глаза, я убедился, что свет в спальне по-прежнему горит, а Попрыгунья, буквально вцепившись в некий предмет, украшенный изображением кошки («Это телефон», – пояснила она), несколько секунд, моргая глазами, неотрывно смотрела на маленький экран телефона, быстро нажимая пальцами на какие-то клавиши, которые она мысленно называла ключами; я еще подумал, что это весьма подходящее название, поскольку они явно предназначены, чтобы отпирать запретные дверцы и раскрывать неразгаданные тайны. Потом из ее объяснений я понял, что с помощью этих клавиш открывают не дверцы, а некие окна, помеченные таинственными надписями: ЧАТ, ИМЕЙЛ, ИНСТАГРАМ. Я хотел было нажать на одно окно с надписью ФЕЙСБУК, но Попрыгунья не дала и, пропустив его, открыла другое окно под названием МУЗЫКА. Я, разумеется, почувствовал, что ей хочется держать меня подальше от этой Книги Лиц[22 - Именно так, буквально, перевел для себя Локи слово Facebook.]. Я догадывался, что у нее в голове существует некий эквивалент этой Книги, и если я сумею открыть его для себя, это даст мне доступ к самым интимным сведениям о ее семье и друзьях – то есть ко всему тому, что, собственно, и является главным в ее жизни. Но пока что она отнюдь не собиралась делиться со мной подобной информацией.
Сунув мне в уши какие-то маленькие штучки – наушники, она заставила меня слушать музыку, но совсем не такую, к какой я привык. Музыка была тихой, меланхоличной, и я даже сумел различить некоторые слова – похоже, это была некая жалоба или плач, но большая часть идиом оказалась мне все же незнакома. Да и музыкальные инструменты тоже были мне незнакомы, хотя лютни среди них точно не было, что очень меня порадовало.
– Пытаешься меня убаюкать? – спросил я, твердо намереваясь бодрствовать – я ведь понятия не имел, как будет дальше функционировать мое новое тело и не утрачу ли я над ним контроль, если позволю себе уснуть.
Попрыгунья лишь в очередной раз пожала плечами – выглядело это, как некая комбинация различных мелких движений: она одновременно приподнимала плечико и с вызывающим видом вздергивала подбородок. Такие движения очень типичны для подростков в период самоутверждения. Затем она легла, закрыла глаза и больше не произнесла ни слова. Ну глаза-то – это ведь были наши общие глаза – я, наверное, мог бы и открыть, но постель оказалась такой мягкой и теплой, а я, впервые за долгое время пребывая во плоти, наслаждался отдыхом, так что искушение оказалось слишком сильным: я отбросил все страхи и сомнения, чувствуя, как приятно будет уснуть в мягкой постели. Некоторое время я еще сопротивлялся сну; меня мучил вопрос: проснусь ли я в этом физическом мире или же снова окажусь в донжоне Нифльхейма среди павших богов? Но вскоре я все же соскользнул во тьму благодатного сна и… проснулся от голоса Попрыгуньи, которая сердито повторяла: «Черт! Черт! Черт!»
Итак, свою первую ночь я пережил успешно.
Глава восьмая
– Черт, черт, черт! – громко выкрикивала Попрыгунья. – Ну почему это должно было случиться именно сегодня?!
Я потянулся, наслаждаясь солнечным светом. На телефоне, лежавшем рядом с кроватью, мигали какие-то цифры. Я чувствовал, что Попрыгунье нужно куда-то бежать, но, пребывая еще во власти сна, не видел ни малейшей причины тоже немедленно вскакивать и начинать управлять нашим с ней общим телом. Снилось ли мне что-нибудь? По-моему, да. В памяти шевелились какие-то полузабытые впечатления. Что-то связанное с неким холмом, рунами и незнакомым предметом, который сиял, как солнце…
А где-то в дальнем углу моего сознания – ну хорошо, нашего общего сознания – слышались недоуменные возгласы Попрыгуньи: «Не может быть, чтобы ты и утром оказался здесь! Ты же должен был к утру исчезнуть! Нет, я никак не могу допустить, чтобы ты тут так и остался! Тем более сегодня!»
Я глубоко вздохнул, прогоняя остатки сна. Впереди были по крайней мере двенадцать часов бодрствования, так и манившие меня сиянием своих скрытых возможностей. Целых двенадцать часов свободы! Целых двенадцать часов драгоценной жизни! Я снова с наслаждением потянулся и понял, что страшно голоден. Но для Попрыгуньи – хотя и она отсутствием аппетита явно не страдала – желание немедленно позавтракать оказалось далеко не на первом месте.
«А что, сегодня какой-то особенный день? – мысленно спросил я у нее. – Я планировал сперва хорошенько подзаправиться, затем, возможно, с удовольствием полежать в теплой ванне, а уж после этого можно было бы и за дела приняться; например, приобрести что-нибудь пристойное из одежды, потому что то, что ты носишь, похоже скорее на жалкие обноски пещерного тролля…»
– Нет! Сегодня мне нужно быть в школе! – отрезала Попрыгунья.
В школе? Я соотнесся с ее внутренним лексиконом. Раздел в нашем совместном мысленном пространстве, обозначенный как ШКОЛА, был окутан сплошным мраком. Похоже, это понятие будило в душе моей хозяйки слишком много противоречивых и даже конфликтующих чувств. Интересно, подумал я, почему же она тогда так туда стремится? Ведь посещение этой школы явно не вызывает у нее ни малейшего восторга?
«По-моему, это никуда не годная идея, – попытался возразить я. – Давай лучше поступим в соответствии с планом А».
– Никакого плана А! Сегодня я должна быть в школе и точка.
Но, покопавшись в мыслях Попрыгуньи, я почувствовал, что к этому вопросу у нее все же весьма двойственное отношение. С одной стороны, она явно испытывала страх перед руководством школы – что, разумеется, никоим образом не могло быть связано с моим на нее влиянием, – а с другой стороны, она все сильней боялась, что я неким образом могу обнаружить себя в присутствии тех людей, которые, безусловно, имели для нее значение и могли бы осудить ее за то, что она позволила мне остаться. Особенно важным, похоже, было для нее мнение ровесников и в первую очередь некой особы по имени Стелла. Это имя, как мне показалось, вызывало у моей хозяйки одновременно и восхищение, и злобу. Но больше всего места в разделе ШКОЛА занимало непонятное действо, именуемое ЭКЗАМЕНЫ, – и это, похоже, было для Попрыгуньи важнее даже мнения о ней пресловутой Стеллы.
– Что такое ЭКЗАМЕНЫ? – спросил я.
Попрыгунья, зарычав от бессильной злобы, швырнула телефон на пол и в ярости воскликнула:
– Ну почему ты все еще здесь?! Почему ты не можешь оказаться самым обыкновенным сном? – Затем она нырнула в кучу барахла, пытаясь выудить оттуда брошенный телефон, и я, оглядевшись, заметил, что большая часть ее комнаты заставлена предметами, чем-то родственными этому телефону, хотя природа всех этих вещей была мне абсолютно не знакома. Впрочем, я уже догадывался, что все они действуют с помощью определенного набора неких колдовских заклинаний. Телефон, правда, имел для моей хозяйки первостепенное значение; возможно потому, что в нем размещалась та Книга Лиц, что служила как бы связующим звеном со всеми, кто составлял круг ее друзей и знакомых; телефон также содержал разные игры, множество забавных изображений кошек и даже, насколько я сумел понять, важные сведения о Времени.
– Классный гаджет, – заметил я, воспользовавшись тем словом, которое только что почерпнул в памяти своей хозяйки. (Что было нетрудно, если учесть нашу особую близость и легкость доступа к внутреннему лексикону Попрыгуньи.) – Откуда он? Из царства Порядка или из царства Хаоса?
Для меня этот вопрос, как и многие другие, был совершенно не ясен. Например, настойчивое требование Попрыгуньи привести кухню в порядок предполагало, что здесь все же главенствует Порядок, однако состояние ее спальни, и особенно захламленного пола, вряд ли, честно говоря, способно было навести меня на воспоминания об украшенном цветами будуаре Идунн. И потом, эти ужасные картинки – постеры, как она их называла, – украшавшие стены ее спальни! В основном это были весьма посредственные, я бы даже сказал ублюдочные, портреты Тора. Я, разумеется, прекрасно помнил настоящего Тора: во-первых, он никогда не выглядел таким ухоженным и прилизанным, а во-вторых, он никогда бы не допустил, чтобы его наглухо запаковали в такие ужасные золоченые доспехи; хорошо хоть его знаменитый молот был более-менее узнаваемым. Можете, если угодно, счесть меня тщеславным, но я никак не мог не думать о том, как выглядел бы я сам в этой фантастической изобразительной версии Асгарда.
– А при чем здесь порядок и хаос? – не поняла Попрыгунья, тщетно пытавшаяся с закрытыми глазами натянуть свои одежки.
– Меня интересует, каковы источники твоего могущества, – пояснил я. – Если они связаны с царством Порядка, то твоя спальня явно нуждается в уборке, а если с царством Хаоса, тогда… ну, тогда я спекся.
Я чувствовал, что она силится меня понять и не может.
– Какие еще «источники могущества»? Нет у меня никакого могущества. Мне всего семнадцать, я еще в школе учусь. А в свободное время где-нибудь болтаюсь с друзьями. Я даже телевизионный пульт в лучшем случае раз в день в руки беру. Какое там могущество! О чем ты?
Лгать мне она, разумеется, не могла – ведь я находился непосредственно в ее мысленном пространстве. Нет, она действительно верила в то, что говорит, и все же я, как ни странно, чувствовал в ней некую магическую силу: «огонь в душе», как говорили у нас в былые времена. Огонь, что управляет душами людей, – это совсем иная стихия, чем та, что свойственна моей природе. Иной раз огонь в людских душах горит удивительно ярко, однако сами они своего огня словно не замечают и даже не представляют себе, сколь на самом деле велико их могущество. А ведь это из их снов создана река Сновидений, пересекающая все известные миры! Но люди, похоже, и понятия не имеют, каковы их внутренние силы – те самые, что дали мне возможность не только вырваться из царства Сна, но и украдкой проникнуть в тело моей нынешней хозяйки.
Попрыгунья, должно быть, уловила часть моих размышлений. Во всяком случае, я отчетливо почуял, что в ней вновь пробудилось недоверие. Она, видимо, так и не смогла до конца осознать, что я действительно существую, и все еще надеялась, что я – просто «случайный гость», забредший в ее мысли.
Как только она снова открыла глаза, то первым делом подхватила с пола телефон и громко заявила:
– Сейчас пошлю СМС Эвану. И если это все-таки его рук дело – пусть пеняет на себя!
Полная ерунда, конечно. Да и у нее самой явно не было никакой надежды, что Эван окажется все же как-то связанным с этой историей. Но, как я уже говорил, Эван, судя по всему, парень что надо. И потом, чем скорее мне удастся убедить Попрыгунью в том, что я вполне реален, тем скорее я смогу заняться претворением в жизнь собственных планов, а именно: хорошенько исследовать этот мир и получить от него все удовольствия, какие он способен мне предложить.
Я хорошенько осмотрелся. Со стен на меня пялился Тор – или, точнее, та его ипостась, в какой его представляли себе обитатели этого мира, – изображенный в самых различных позах на полудюжине рисунков, постеров и вырезок из журналов.
«Ну почему именно ты, а не он? – снова услышал я мысленный упрек Попрыгуньи. – Почему это должен был оказаться именно ты?»
Я только вздохнул. При столь тесном, даже, я бы сказал, интимном контакте между нами и речи, разумеется, не могло идти о тактичном выборе мыслей или слов.
– Все ясно, – горестным тоном сказал я. – Я тебе совершенно не нравлюсь. Что ж, ты не одинока. Становись членом клуба.
«Дело совсем не в этом, – поспешно запротестовала Попрыгунья, – просто я…»
– Не забывай: я прекрасно знаю, когда ты мне лжешь, – напомнил я.
– Все, я пишу Эвану! Ты не против? А остальное мы позже обсудим.
Я внимательно смотрел, как Попрыгунья пишет на экране телефона какие-то магические заклинания. Правда, отдельные буквы были мне незнакомы, поскольку эта письменность базировалась на новом римском алфавите, но я ведь мог читать ее мысли, так что и перевести написанную фразу мне особого труда не составило:
Встретимся у тебя.
НУЖНО ПОГОВОРИТЬ. Дж.
– А как насчет твоих ЭКЗАМЕНОВ? – спросил я.
– В школу мне так рано не нужно, экзамен по английской литературе только в полдень, – ответила Попрыгунья, натягивая какие-то странные носки до колен, сплошь покрытые изображениями котят. Я вспомнил ее ночную рубашку с невероятным количеством пингвинов и решил, что она, должно быть, очень любит животных, а Попрыгунья продолжала: – В общем, почти до двенадцати я свободна, так что прямо сейчас мы пойдем к Эвану и все обсудим. А потом, кем бы ты, черт побери, ни был, тебе все же придется убраться из моих мозгов!
Глава девятая
К дому Эвана мы пробирались по лабиринту бесконечных улиц и переулков, и все это Попрыгунья именовала просто нашей Деревней. Деревня называлась Молбри – с тем же звуком «о», что и в слове «строберри»[23 - Strawberry (англ.) – земляника, клубника.]. Насколько я понял, Попрыгунья жила там с рождения. Я всего менее суток делил с ней одно мысленное пространство, но уже научился неплохо разбираться в том, что составляло ее сущность, и знания об этом разрастались с удивительной скоростью: употребляемые ею идиомы больше не казались мне странными и чужими, а ее тело я уже знал практически как свое собственное. К тому же, пока мы шли через эту Деревню, у Попрыгуньи на каждом шагу возникали разные воспоминания – их вызывали и потрескавшиеся каменные плиты тротуара, и парк, где была детская площадка с потемневшими от старости лесенками, перекладинами для лазания и качелями; она особенно любила качаться на качелях, когда сзади ее подталкивал отец – все сильней, сильней, и она взлетала все выше и выше, и оба они весело смеялись…
«Немедленно прекрати!» – вдруг возмущенно одернула она меня.
– Что? Что я такого сделал?
«Ты снова роешься в моих воспоминаниях! Все это абсолютно личные вещи. Оставь их в покое».
Я мысленно пожал плечами.
– Ладно, если ты так хочешь… – И я предложил ее воображению следующую картинку: я сижу, выпрямившись как штырь, на диване, подушки которого покрыты прозрачной пленкой, и какая-то женщина с волосами, словно вырезанными из одного куска светлого плавника, подает мне бокал с неким напитком и, гневно на меня посматривая, говорит: «Сиди, пожалуйста, тихо и не вздумай разлить сок. И боже тебя упаси что-нибудь трогать или брать в руки…»
– Это же моя тетя Кора! – удивилась Попрыгунья. – Откуда ты только о ней узнал? Мне ведь всего шесть лет было, когда она в Австралию уехала. Я все эти годы о ней даже и не вспоминала.
Я осторожно заметил, что раз уж у нас теперь общее ментальное пространство, то и память ее, разумеется, тоже находится в общем пользовании, а потом прибавил:
– Ты пойми: раз уж так получилось, я просто не могу все время сидеть тихо и ничего не трогать. Я, конечно, всего лишь гость в твоих мыслях, однако и мне прекрасно известно, что находится, например, в буфете. Так что ты лучше постарайся как-то к этому привыкнуть. Я, конечно, не стану вести себя совсем уж по-свински – ну там, класть ноги на стол или еще что-нибудь в этом роде, – но будь я проклят, если каждый раз, как мне захочется выпить стакан воды, я стану спрашивать у тебя позволения!
Я помолчал, давая Попрыгунье время, чтобы как-то все это усвоить. Пауза несколько затянулась, но когда Попрыгунья наконец ответила, тон у нее был почти смиренный.
– Честно говоря, мне бы вообще очень не хотелось, чтобы ты продолжал торчать у меня внутри. А ты не можешь еще куда-нибудь перебраться?
Я не выдержал и рассмеялся. Надо сказать, в ее устах мой смех прозвучал не только странно, но и почти безумно.
– Я бы с радостью, – сказал я, – но сперва нужно найти место, куда я мог бы перебраться. Предпочтительно такое, где мое лишенное плоти «я» не будут подвергать постоянным пыткам. В том-то и есть главная загвоздка. Так что, дорогая Попрыгунья, кончай эту хренотень и готовься к тому, что нам с тобой еще довольно долго быть накрепко связанными. Боюсь, пока мне не подвернется более подходящее местечко.
Но, увы: она и теперь мне не поверила, это было совершенно ясно, и, мало того, я чувствовал, что где-то глубоко внутри у нее зреет некий коварный план, которым она отнюдь не намерена со мной делиться. По всей видимости, существенной частью этого плана был Эван. Уж это-то я, по крайней мере, понимал, хотя, сколько я ни рылся в памяти Попрыгуньи, лицо этого Эвана было по-прежнему скрыто от меня облачной дымкой. Смешно: я оказался способен в мельчайших деталях разглядеть какую-то тетю Кору, а вот лучший дружок Попрыгуньи так и остался для меня загадкой.
– Я же не могу заглянуть в твои мысли, – сказала Попрыгунья с упреком. – С какой стати я должна позволять тебе заглядывать в мои?
– Поверь, в мои мысли ты и сама заглядывать не захочешь, – заверил ее я. – Тридцать секунд пребывания там, и ты, возможно, попросту лишишься рассудка.
Уж это-то была чистая правда. Кому и знать, как не мне. Ведь мое мысленное пространство было значительно обширнее, чем у Попрыгуньи; там целые отсеки были посвящены пыткам, всесокрушающему гневу, злодеяниям, боли и всевозможным вариантам безумия – что ж, для вас, пожалуй, это и есть истинное воплощение Хаоса, – а также некоторым сложным личным проблемам, связанным с сексом, чувством вины и некоторыми иными чувствами. И я отнюдь не собирался позволить кому-то из племени Людей просто так слоняться среди моих личных демонов – особенно если учесть, что у самой-то Попрыгуньи мысли, как таковые, чаще всего были связаны с такими милыми вещами, как смешные видео из кошачьей жизни, симпатичные носки с пингвинами, смутная ностальгия по детству и т. п. Хотя в ее мыслях, разумеется, присутствовали и Фейсбук, и некий экзистенциальный страх, и мысли о каких-то противных девчонках из ее школы, и острая боязнь публичного мнения, и вызванная этой боязнью любовь к бесконечным и никому не нужным компендиумам по физическому самосовершенствованию, а также целая куча всевозможных беспочвенных угрызений совести насчет своего «чрезмерного» аппетита. И я, конечно, тут же вспомнил о том, что…
– Нам давно пора бы позавтракать!
– Я никогда не завтракаю, – моментально заявила она.
– Ну а я завтракаю!
Навстречу нам попалась какая-то женщина, выгуливавшая собаку. Она как-то очень странно на нас посмотрела. И ее собака, пожалуй, тоже. Попрыгунья, естественно, смутилась, и я догадался, что в Молбри, по всей видимости, весьма неодобрительно относятся к людям, которые сами с собой разговаривают вслух.
«Тебе что, обязательно так делать?» – спросила Попрыгунья, возвращаясь к мысленной, менее публичной форме коммуникации.
– Делать что?
«Да болтать во весь голос, черт побери!»
Я пожал плечами – ее плечами, разумеется, – и это оказалось очень приятно. И я еще разок ими пожал – исключительно удовольствия ради, – а потом пояснил:
– Видишь ли, в последние несколько веков я особой возможности разговаривать не имел, а потому теперь, что вполне естественно, получаю от болтовни истинное удовольствие. – И я послал ей мысленную картинку – это было одно из наименее травмирующих и, к счастью, довольно неясных изображений «зала ожидания» в Черной Крепости Нифльхейма. Это длилось всего мгновение, но я успел почувствовать, какой ее охватил ужас, какое неверие в то, что такое вообще возможно, а также и еще кое-какие чувства, которыми я впоследствии вполне мог воспользоваться. Я даже улыбнулся про себя и сказал:
– Послушай, Попрыгунья, ты ведь тоже можешь читать мои мысли, если захочешь. И, разумеется, если я сам этого захочу.
«Нет, я не захочу! Ни за что! Никогда!»
– Ну, это мы еще посмотрим, – возразил я.
И остальной путь мы прошли в молчании.
Глава десятая
Дом Эвана представлял собой тускло окрашенную коробку, сделанную из какого-то неизвестного материала под названием бетон. Само здание, правда, было очень высоким, и входить туда пришлось через некий портал (лифт), действующий явно с помощью магии и еще каких-то сложных механизмов, но Попрыгунья ничего этого словно не замечала.
Должен сказать, меня вообще несколько удивляло ее отношение к магии как к чему-то обыденному. А ведь этот мир был буквально соткан из различных разнонаправленных энергий, таинственной магии и колдовских заклинаний! Однако все ее мысли – по крайней мере в данный момент – были по-прежнему заняты в основном одеждой, школой и различными изображениями животных. По-моему, во всем этом не было ни малейшего смысла. И во мне постепенно начинала крепнуть уверенность, что у нее и нет никаких особых прав на то тело, которое нам с ней с некоторых пор приходится делить; что мне без нее было бы гораздо лучше – ведь тогда это тело оказалось бы в полном моем распоряжении.
Я, наверное, мог бы попытаться и силой его отнять, если бы дело дошло, скажем, до поединков разума, – но пока что я все же нуждался в ней, своей «квартирной хозяйке», хоть временами она, если честно, изрядно меня раздражала. И, вероятно, буду нуждаться в ней до тех пор, пока не научусь обходиться в этом мире без ее помощи. Историю моих многочисленных попыток приспособиться к жизни различных обществ и социальных групп в лучшем случае можно было бы назвать пестрой и далеко не всегда удачной; а уж если бы другие обитатели этого мира узнали о моем незаконном пребывании внутри Попрыгуньи, то мы с ней, вполне возможно, вскоре оказались бы в таком месте, которое, согласно внутреннему лексикону моей хозяйки, именовалось «психушкой», и я, проведя небольшое расследование, убедился, что жизнь там весьма далека от пасторальной.
Я осторожно прикинул, каковы могут быть мои планы на следующий день. Попрыгунья уже в определенной степени научилась читать мои мысли, а мне вовсе не хотелось вызывать в ней излишние подозрения. А потому я старался вести себя тихо и скромно, хотя вопросы так и роились в моем мозгу, и в первую очередь вопрос о том, что представляет собой тот тип, к которому мы сейчас направлялись за консультацией. Попрыгунья, правда, представила мне его мысленный образ, и я пришел к выводу, что характеры у нас с Эваном, пожалуй, весьма схожи. Хоть она и считала его своим закадычным другом, а ее уважение к нему было поистине безграничным, он, похоже, был, как и я, склонен к грубоватым шуткам и розыгрышам. В общем, я прямо-таки нутром чуял, что мы с ним вполне можем оказаться родственными душами. Из-за этих-то моих мыслей мне и пришлось испытать настоящий шок, когда мы наконец вошли в квартиру Эвана (квартира – какое странное слово для помещения, возвышающегося над окрестностями, подобно мосту Биврёст!) и я увидел его самого. Передо мной оказался отнюдь не мудрец и не могучий воин, а совсем еще молодой человек, сидевший в каком-то странном металлическом кресле и даже не подумавший встать, когда мы вошли. Он лишь насмешливо посмотрел на нас и спросил:
– Ну, какая еще драма с тобой приключилась?
