скачать книгу бесплатно
Эти варвары нагрянули внезапно, причем сразу с двух сторон. С моря, прямо на причалы, был высажен десант. Береговые батареи, разгромленные еще при прошлом набеге, даже не пытались открыть огонь по русским кораблям. Увидев среди русских фрегатов и корветов стальные «корабли-убийцы», о которых рассказывали всякие ужасы, турецкие артиллеристы пустились наутек, забыв, как им предписывал устав, заклепать свои орудия.
Еще один отряд русских, в основном состоявший из казаков и драгун, напал на город с суши. Казаки, развернувшись лавой, сбили союзный конвой, сопровождавший обоз с продуктами и фуражом, вышедший из крепостных ворот. В мгновение ока изрубив тех солдат, кто попытался оказать им сопротивление, они на плечах бегущих ворвались в город. Турецкий отряд, пытавшийся остановить русскую кавалерию, неожиданно с тыла был атакован местными греками и болгарами. Зажатые с двух сторон турки сопротивлялись недолго. Вскоре они бросили оружие, опустились на колени и дружно закричали «Аман!». Казаки и драгуны прекратили беспощадную рубку, а вот местные жители с дикими криками стали резать глотки запросившим пощады туркам. С большим трудом русские отбили у них пленных и под конвоем десятка казаков погнали за ворота крепости.
Турецкий паша, командующий гарнизоном Кёстендже, не питал никаких иллюзий. Он знал, что город ему не удержать, и потому спешно набросал письмо командиру русских сил, высадившихся в порту. В нем он предлагал передать город, арсенал и воинские склады (точнее, то, что от них осталось) в полной целости и сохранности русским, а турецкий гарнизон выпустить из города, сохранив лишь личное оружие офицерам и по одному ружью на десяток пехотинцев. Насчет частей союзников в этом письме не было ни слова. С одной стороны, паша не мог вести переговоры от имени их командиров, а с другой – он со злорадством подумал, что эти самоуверенные франки и инглизы пусть сами выбираются из той ловушки, в которую превратился атакованный со всех сторон Кёстендже.
Парламентер с белым флагом, письмом паши и в сопровождении двух трубачей с большим трудом пробился к порту. То и дело его обстреливали, несколько сопровождавших парламентера кавалеристов-сувари были убиты или ранены. Русский генерал, которому было вручено письмо паши, немного подумав, согласился с условиями капитуляции, предложенными командующим гарнизоном Кёстендже. Вместе с парламентером в турецкий штаб отправился ротмистр, который должен был оговорить порядок сдачи оружия и выход османских частей из города.
А вот с частями союзников, которым не посчастливилось вовремя покинуть Кёстендже, пришлось повозиться. Они заняли постоялые дворы, имевшие крепкие стены, и приготовились как можно дороже отдать свои жизни. Французы и британцы были напуганы историями, рассказываемыми «очевидцами жутких зверств русских варваров». Солдаты союзников не желали, чтобы дикие казаки содрали с них кожу, вырвали у еще живых сердце или зажарили их на костре. Поэтому они встретили предложение русских о сдаче в плен ружейным огнем.
Русский генерал, командовавший десантом, узнав об этом, велел не лезть на рожон и не спешить со штурмом укрепленных зданий, занятых союзниками. По его приказу в городе нашли несколько десятков больших повозок и загрузили их кипами хлопка, изъятыми со склада одного турецкого торговца. Под их прикрытием предполагалось подобраться к воротам осажденных зданий, взорвать их пороховыми зарядами, после чего ударить в штыки.
Но перед решающим штурмом было решено еще раз предложить англичанам и французам сложить оружие. Для этого использовали союзных солдат, захваченных в порту во время высадки. Пленные рассказали своим соотечественникам, что с ними обращаются хорошо, убивать их не собираются, как и отправлять в ужасную Сибирь.
В свою очередь, представители русского командования обещали сдавшимся личную безопасность и возвращение домой после окончания боевых действий. Раненым была обещана медицинская помощь.
В случае же отказа осажденных предупредили, что никакой гарантии их безопасности не будет. На размышление давалось три часа.
После истечения этого срока из окон большинства окруженных зданий выбросили белые флаги. Лишь гарнизон одного постоялого двора, состоявший из британцев, отказался сложить оружие. По окнам здания был открыт меткий ружейный огонь. Стрелки-штуцерники выбивали тех храбрецов, кто пытался отвечать на обстрел. Несколько солдат, подобравшихся к стене осажденного здания, забросили во двор кувшины с нефтью, или, как ее называли здесь, «земляным маслом». Ее уже добывали в расположенном в Валахии городке Плоешти.
Забросив через стену кувшины с нефтью, солдаты швырнули вслед за ними горящие факелы. Во дворе вспыхнуло пламя. Загорелось сено, приготовленное для лошадей и ослов постояльцев, дрова для приготовления пищи. Дико кричали британцы, безуспешно пытавшиеся потушить огонь. Вскоре в окнах здания показались белые флаги. Последний очаг сопротивления в Кёстендже был ликвидирован…
17 (5) ноября 1854 года.
Фолкстон, Англия. Вилла «The Leas».
Барон Майер Амшель («Маффи») де Ротшильд, представитель английских Ротшильдов.
Барон Альфонс Джеймс де Ротшильд, представитель французских Ротшильдов
– Здравствуй, Маффи! – Альфонс, будучи помоложе, первым бросился в объятия кузену. – Прохладно тут у вас, в Англии.
– Прохладно-то прохладно, Альфи, – заметил с усмешкой Маффи все на том же немецком языке, – да только у нас на вилле хоть топят. А то знаешь этих англичан, экономят как могут, иногда всю зиму не пользуются камином, а в ноябре его, почитай, никто еще и не растапливает.
– А еще они называют нас, евреев, жадными, – хмыкнул Альфи. – Ни один еврей не будет сидеть в холоде, если у него есть хоть немного денег, чтобы купить угля или дров.
– И вот из-за этого презренного металла мы с тобой сегодня и собрались, – с ненаигранной грустью добавил Маффи. – Кузен Лионель не может в данный момент отлучаться из Лондона – никогда не знаешь, когда Палмерстон заявится с очередным запросом. Кстати, твой дядюшка прислал тебе кое-какие презенты, в том числе и несколько бутылок вина нового урожая. Из виноградников Шато-Лафит в Бордо, естественно.
Альфред чуть посмурнел и подумал: «Подожди, дядя Лионель, вот куплю я Шато-Мутон, тогда посмотрим, кто кого».
Вслух же сказал:
– Передай дядюшке Лионелю мою благодарность – ты же знаешь, как я люблю хорошее вино, – и огромный привет от его дочери и зятя в моем лице. А мой папа, увы, приболел – подагра, будь она неладна. В последнее время он из-за болезни практически все время в Париже. Поэтому у меня все полномочия для принятия решений – как, полагаю, и у тебя тоже.
– Именно так. Причем решения, не побоюсь этого слова, судьбоносные – ведь ситуация сложилась весьма и весьма угрожающая. И хоть мы, Ротшильды, славимся тем, что умеем получать максимум выгоды из любой ситуации, как тогда, во времена Ватерлоо[23 - Пользуясь хорошо поставленной системой разведки, именно Натан де Ротшильд, отец Лионеля и Майера Амшеля, первым узнал о победе союзников – и распустил слух, что победил Наполеон, в результате чего ему удалось скупить огромное количество ценных бумаг за бесценок и умножить свое состояние.], но сейчас все пошло совсем не так, как мы планировали.
Русские побили и Британию, и Францию, сначала на Балтике, затем и в Крыму. Теперь же они вновь форсировали Дунай и захватили Галац. Пруссия стала де-факто союзницей московитов, Австрия хоть и осталась якобы нейтральной, но пытается всячески задобрить русского медведя. Во всяком случае, делает вид, что пытается…
– Кроме того, русские взяли Бургас и окружили Варну и Кёстендже, – вставил Альфи, – они же устроили масштабные диверсии в обоих портах. Так что падение Османской империи – это вопрос времени.
– Час от часу не легче, – помрачнел Маффи. – И что еще хуже, Наполеон-Жозеф только что вошел в Лотарингию и объявил себя императором. Он движется на Париж.
Альфи побледнел:
– Нужно срочно предупредить об этом папу.
– Мы послали ему телеграмму сегодня утром, – отмахнулся английский Ротшильд, – твой отец уже все знает.
– Это хорошо, что ты поставил его в известность, но ситуация очень сложная. Неизвестно, на чью сторону теперь перейдет французская армия. Увы, последний призыв, когда начали грести всех подчистую, особенно поближе к столице, вызвал большое неудовольствие среди французов. Что на Луаре, что в Шампани, что в Пикардии, что в Лотарингии, император везде стал крайне непопулярен, а Плон-Плон, как ни крути, герой войны, пусть и побывавший в плену. А пообещает он, к гадалке не ходи, мир. Тем более что Франции – в отличие от нас – вооруженный конфликт с русскими был абсолютно не нужен.
– Да, войну, похоже, придется сворачивать, причем это ни для кого не будет сюрпризом. Лионель поговорит с Викторией и с Палмерстоном, и все вместе мы попробуем найти решение, которое подойдет и им, и нам, – тут он зловеще улыбнулся. – Твой папа свяжется с Луи-Наполеоном. Тебе, наверное, стоит послать человека к Наполеону-Жозефу, а еще лучше самому к нему съездить, в зависимости от ситуации. Я немедленно пошлю почтовых голубей дяде Соломону в Вену и дяде Амшелю во Франкфурт. Кто знает, может, нам удастся хоть как-то спасти ситуацию в Австрии и в Пруссии. Но главная проблема, как ты понимаешь, не в этом.
– Понятно, нам нужно как можно быстрее помириться с русскими. Попробуем предложить им льготный кредит, а заодно и предложим подыскать новую кандидатуру на роль агента влияния вместо Нессельроде. Знаю, что министр финансов Петр Брок пытается хоть как-нибудь закрыть дыру в бюджете. Война – дело весьма дорогостоящее. Попытаемся выйти на него и провести предварительный зондаж. Но нужно действовать весьма деликатно – фамилия Ротшильд в России ныне не очень популярна. Кроме того, нужно быть очень осторожными, имея дело с людьми из той таинственной эскадры – их реакция абсолютно непредсказуема.
– Знаешь, Альфи, а вот тут у меня есть одна задумка. Не так давно в Финляндии сумели захватить и доставить сюда человека с той самой эскадры. Вики, как мне докладывали, уже успела сделать из него мальчика-игрушку…
– Вот как? А я-то думал, что она мужу не изменяет.
– Ну, по слухам, когда его нет рядом, то она не гнушается и простым слугой. Но стопроцентной информации у меня не было. А вот теперь – есть. Не зря ведь у нас есть осведомители в большинстве королевских замков. И этот Фэллон…
– Он что, ирландец?
– Да нет, но у него какая-то непроизносимая русская фамилия. Вики сделала его баронетом и дала ему новую. Так вот, неплохо бы выяснить через него, кто есть кто в эскадре, ведь действовать, не имея всей полноты информации, стоит лишь в самом крайнем случае. А здесь, как мне кажется, у нас хоть немного времени, но есть.
– То есть ты займешься этим Фэллоном?
– Именно так. И тогда можно будет встретиться еще раз и обсудить оптимальную стратегию в отношении России. Встречу можно назначить здесь же, либо, например, в Булони. А пока давай пойдем отобедаем.
– Нет, Маффи, лучше уж я немедленно отправлюсь домой – яхта стоит под парами. До связи!
18 (6) ноября 1854 года.
Османская империя. Люлебургаз (Аркадиополь)
– Правоверные, что же такое происходит! – голос водоноса Гасана, казалось, разносился по всему городскому базару. – Смерть идет на нас в обличие слуг Иблиса, которых наслал на нас Ак-падишах[24 - Белый повелитель – так турки называли русского царя.].
– Да погоди ты, Гасан! – перебил его торговец пахлавой и рахат-лукумом Ибрагим. – Ты толком скажи, о каких таких слугах Иблиса идет речь? Если ты имеешь в виду русских аскеров, так что в этом такого? С ними воевали наши отцы, наши деды и прадеды. Бывало, что они побеждали нас, но ни разу они не занимали наш город. Вот в Эдирне они побывали четверть века назад. Ну и что? Зашли, постояли, заключили мир с нашим повелителем и снова ушли в свои дикие леса. Так, наверное, будет и в этот раз. Ведь сейчас вместе с нашими войсками против русских сражаются войска французов и англичан.
– Ты глуп как ишак, Ибрагим, – завопил Гасан. – Те русские, которые победили войска франкского императора и британской королевы, да и наши войска тоже, сильны как львы и свирепы как волки. Все бегут от них, даже храбрые аскеры падишаха. Вот, кстати, посмотрите: отряд пехотинцев вошел в ворота нашего города. Судя по возрасту и выправке – это редиф[25 - Редиф – резервные части армии Османской империи.]. Давайте у них спросим, что происходит…
– Эй, аскеры, – крикнул Гасан, – скажите нам, откуда вы и куда следуете?
По команде усталого и покрытого с ног до головы серой дорожной пылью юзбаши солдаты покинули строй и уселись на корточках вдоль стены караван-сарая.
– Слушай, ты, горлопан, – ответил юзбаши, – разве так встречают правоверные путников после долгого и опасного пути? Мои аскеры голодны, и их мучит жажда. Мы уже больше суток идем, не имея возможности ни отдохнуть, ни поесть.
Гасан засмущался и опустил взор. Потом он вздохнул, снял со своего ослика кувшин с чистой родниковой водой и жестом показал аскерам, мол, подходи и пей.
Кто-то из торговцев поднес служивым поднос с горячими лепешками, кто-то дал корзину с фруктами, кто-то щедро угостил аскеров крепким и душистым «самсуном»[26 - Сорт табака.].
Юзбаши, выпив пиалу воды, сел под навесом, скрестив ноги, и стал внимательно следить за тем, как насыщались подчиненные. Его обступили самые уважаемые торговцы и стали задавать вопросы: куда движется отряд, когда последний раз они видели неприятеля и что будет с Османской империей. Юзбаши отвечал степенно, взвешивая каждое слово. И от того его слова вызывали доверие у торговцев, которые немало повидали на своем веку и научились с ходу определять, правду говорит человек или нет.
– Уважаемые, то, что вы видите перед собой – это все, что осталось от моего бейлюка[27 - Бейлюк – в армии Османской империи соответствует роте – примерно около сотни человек.]. Два десятка измученных аскеров, которых я веду в Стамбул, чтобы защитить столицу нашего государства от наступающих русских. Они словно вода во время паводка растекаются по нашим землям…
– И войска нашего падишаха не могут их остановить? – дрожащим голосом спросил Али-бей, торговец коврами. – Неужели неверные настолько сильны?
– О, уважаемые, вы даже не можете представить себе, с какой силой нам пришлось столкнуться! – воскликнул юзбаши. – Эти русские – настоящие дели[28 - Дели – дословный перевод с турецкого: «безумный», «сорвиголова», «отчаянный»; так в армии Османской империи называли воинов, безрассудно храбрых в бою.]. Они артиллерией сметают все на своем пути, убивают всех, не щадя даже тех, кто хочет сдаться. А если бы видели, что они вытворяют в захваченных городах и деревнях!
Почтенные купцы, услышав слова юзбаши, побледнели и затряслись от страха. Они уже слышали нечто подобное, но в душе надеялись, что все это россказни трусов, которые бежали с поля боя, а теперь искали оправдание своему бегству.
– И что, эфенди, от них нет спасения? – запинаясь, произнес Али-бей. – Ведь эти слуги Иблиса могут ворваться и в наш город.
– Я слышал, что если какой-нибудь город или селение демонстрировали покорность и не оказывали русским сопротивления, то они никого не трогали и даже запрещали своим аскерам обижать жителей, невзирая на их веру. Тут у них строго: если начальник приказал, то ни один русский не посмеет нарушить его приказ. Может быть, и ваш начальник гарнизона не станет рисковать и выведет войска из города. Пусть он движется вслед за нами в Стамбул. Все равно он не сможет защитить Люлебургаз от гнева русских.
– Эх, куда там! – обреченно махнул рукой Али-бей. – Наш Искандер-паша храбр как лев, но глуп и упрям как ишак. Он непременно полезет в драку с русскими и тем самым обречет на разрушение и погибель и город, и его жителей. О, наши бедные дети! О, наши бедные жены и дочери! Неужели мы все погибнем от штыков русских солдат и сабель их ужасных казаков?!
Вскоре юзбаши собрал своих аскеров, и они снова отправились в путь. А на базаре еще долго кипели страсти. В конце концов самые уважаемые люди города решили отправиться к командующему гарнизоном Искандер-паше, чтобы уговорить его оставить город и отправиться в Стамбул.
Но их ждало разочарование. Разъяренный Искандер-паша приказал своим слугам гнать просителей прочь плетьми. А Али-бея, который вздумал дерзить ему, Искандер-паша приказал обезглавить.
Казнь человека, которого уважал и любил весь город, переполнила чашу терпения жителей Люлебургаза. Ночью дом, в котором находился штаб Искандер-паши, охватило пламя. Двери оказались подпертыми огромными камнями, а тех, кто пытался выпрыгнуть из окон, встречали меткие выстрелы из ружей.
Сам же гарнизон предпочел сохранять нейтралитет. Солдаты и офицеры не испытывали никакого желания воевать со страшными «дели» царя Николая, и потому после гибели Искандер-паши они покинули город и отправились в Стамбул. Правда, дошли до голубых вод Золотого Рога далеко не все. Больше половины дезертировало.
А еще через два дня в Люлебургаз вошли русские войска…
18 (6) ноября 1854 года.
Лондон.
Сэр Теодор Фэллон, баронет Соединенного Королевства
– Сэр Теодор, скажите, а вы… женаты? – спросила моя прекрасная собеседница, мило покраснев и смущенно вертя в руках платочек.
– Был, – хмуро ответил я. – Но, увы, недолго.
– Вы… не подошли друг другу? – кокетливо улыбнулась Катриона.
– Ее убили, – жестко ответил я. – Практически сразу после нашей свадьбы, – я пытался сдержать себя, но неожиданно перед моими глазами появилось милое, улыбающееся лицо Сонечки, ее ямочки на щеках, зеленые глаза, чуть широкие скулы… А потом вспомнился ее окровавленный, истерзанный труп, и мои кулаки непроизвольно сжались, а в глазах предательски защипало.
– Вам ее, наверное, очень не хватает, – вздохнула Катриона и взглянула на меня с жалостью и сочувствием. – Простите меня, я не хотела бередить ваши раны.
Вместо ответа я прочитал стихотворение, рассказанное мне Соней, когда после нашей единственной брачной ночи мне пришлось уезжать. Прочитал по-русски:
Ты не расслышала,
А я не повторил.
Был Петербург, апрель,
Закатный час,
Сиянье, волны,
Каменные львы…
И ветерок с Невы
Договорил за нас.
Ты улыбалась.
Ты не поняла,
Что будет с нами,
Что нас ждёт.
Черёмуха
В твоих руках цвела…
Вот наша жизнь прошла,
А это не пройдёт.
Помнится, я тогда спросил у нее, чье это стихотворение. Сонечка засмеялась, чмокнула меня в нос и сказала: «Георгия Иванова, невежда. Наверное, лучшего поэта русской эмиграции».
Потом я купил томик его стихов, но смог прочитать лишь биографию поэта: почему-то даже мысль о других его стихах слишком уж больно напоминала мне о моей любимой. А стихотворение это врезалось в память.
Спохватившись, что Катриона не понимает русского языка, я перевел ей текст стихотворения, как смог. Она долго молчала, а потом сказала:
– Как бы я хотела, чтобы это было про меня…
– Желаю вам, мисс Мак-Грегор, – ответил я, – чтобы ваша жизнь была долгой и счастливой, и чтобы вам не пришлось пережить того, что пришлось пережить ей. Или автору этих строк.
– А Санкт-Петербург действительно так красив? – неожиданно спросила Катриона.
– Это самый красивый город в мире, – с ходу ответил я, вспомнив перламутровый блеск белой ночи, мосты, выгнувшие лебединые шеи над сонной Невой, и плывущие из Ладоги в Финский залив корабли…
– Как бы я хотела его увидеть… – тут она вдруг ойкнула.
В беседку вошел сэр Стэффорд собственной персоной. Увидев нас, он отвесил легкий поклон и сказал:
– Сэр Теодор, нам нужно срочно покинуть Голландский дом. Ваши вещи уже упакованы и перенесены на «Матильду». Мисс Мак-Грегор, вам также следует немедленно вернуться в ваши комнаты. Причем прямо сейчас, без всякого промедления.
У беседки нас уже поджидали трое: двое мужчин в штатском, но с несомненной военной выправкой, и дама квадратных пропорций и с такой же квадратной физиономией. Последняя отконвоировала – иначе это и не назвать – мою спутницу в направлении Голландского дома. Увидев это, я попытался было вступиться за Катриону, но тут же почувствовал, как что-то твердое уперлось в мою спину, а один из моих спутников скрипучим неприятным голосом предупредил меня:
– Сэр Теодор, держите рот закрытым. Вот так, молодец…
Сэр Стэффорд молча шел впереди нас, словно поводырь, а двое его подручных поволокли меня под руки под мелким холодным дождем к Темзе, где у мостков нас ждала моя старая знакомая – «Матильда».
На пароходе мне завязали глаза черной косынкой и стянули руки за спиной, после чего втолкнули в какое-то помещение, усадили на табуретку и заперли на ключ. Сколько я там сидел, не знаю, но прошло никак не менее часа или двух, когда меня вывели из моего узилища и снова куда-то потащили.
И вот, наконец, косынку сняли с моих глаз, и, после того, как мои глаза снова привыкли к свету, я увидел… двор лондонского Тауэра, где мне недавно уже пришлось побывать. Затем кто-то развязал мне руки, и вскоре я с наслаждением растирал их, пока меня вели в одно из зданий королевского дворца-тюрьмы. Сначала сэр Стэффорд провел меня в подвал здания, где я увидел дыбу, кнуты, щипцы, а также некоторые другие приспособления для членовредительства. Что ж, весьма приятная обстановка…
– Не бойтесь, сэр Теодор, этот реквизит не для ваших апартаментов, – «пошутил» сэр Стаффорд и хрипло рассмеялся. – Я очень надеюсь, что вам он не понадобится. Хотя среди обслуги Тауэра есть люди, которые еще не разучились правильно пользоваться этими инструментами для задушевных бесед. А теперь пойдем, посмотрите, где вам предстоит отныне жить.
Комната, куда меня привели, несмотря на скромную обстановку, все же выглядела намного приятнее, чем пыточная. Большая кровать с сырыми простынями, тазик с водой, кусочек мыла на деревянной тарелочке, ночная ваза, небольшой столик и колченогий табурет рядом с ним. И, как говорится, всё. Но хотя бы потолки здесь высокие. Единственное окно было забрано решеткой и находилось на высоте не менее двух с половиной метров. Показав на лежащий в углу чемодан, сэр Стэффорд сказал с кривой усмешкой:
– Ваши вещи, сэр. По крайней мере, те из них, которые мы сочли нужным вам предоставить.
– И что же мне теперь делать? – я постарался, чтобы моя физиономия выглядела испуганной и глупой.
– Располагайтесь и чувствуйте здесь себя как дома. – Мой провожатый сделал щедрый жест рукой, словно барыга-хозяин, сдающий курятник в Сочи «дикарю», приехавшему отдохнуть на юг из колхоза «40 лет без урожая». – Впрочем, если будете себя хорошо вести, то вам разрешат ежедневную прогулку, а также предоставят право заказывать книги из библиотеки Тауэра. Кроме того, у вас сегодня будут посетители. Кто именно, вы увидите.
