Бремя русских

скачать книгу бесплатно

Австрийская: «Винер Цейтнунг»:«Пугающий рост могущества Югороссии! Против кого эта страна-скороспелка сколачивает альянс?»

Германская «Берлинер тагенблат»:«Югороссия и САСШ протянули друг другу руки! Подписанный генералом Грантом в Константинополе договор дает старт дальнейшему сотрудничеству».

Британская «Таймс»:«Монстр на Босфоре вербует сторонников! Неужели неразумные американцы пойдут войной против своей бывшей метрополии?»

Американская «Нью-Йорк Таймс»:«Кто сомневался в успехе президента Гранта? Герой Гражданской войны и сегодня крепко сидит в седле!»

Итальянская «Стампа»: «Война – не помеха! Два государства решили, что лучше торговать, чем воевать!»

Испанская «Гасета нуэва де Мадрид»:«Дипломатический успех генерала Гранта! Договор между Югороссией и САСШ даст новый стимул к развитию международной торговли».

Датская «Юланд постен»:«Америка не упустит своего! Установив торговые отношения с Югороссией, САСШ получит немалую прибыль от взаимовыгодного сотрудничества!»

15 сентября 1877 года. Лондон. Букингемский дворец.

Королева Виктория и Уильям Гладстон, политик, писатель, либерал.

Затянутый пеленой смога Лондон выглядел, как во времена эпидемии чумы. На улицах пока не валялись трупы умерших, но настроение лондонцев было похоронным. Тридцать девять дней назад, не вынеся позора поражений, покончил с собой 42-й премьер-министр Великобритании Бенджамин Дизраэли, виконт Биконсфильд. Выстрел, прозвучавший седьмого августа в приемной королевы Виктории, гулким грохотом прокатился по всей Великобритании. Хитрый Дизи не просто ушел из жизни, он напоследок так хлопнул дверью, что вот уже месяц, как британские парламентарии не могут избрать ему преемника.

Вожди парламентских партий так и не смогли договориться и набрать необходимое число голосов, чтобы выдвинуть на пост премьера человека, способного вывести страну из тупика. В парламенте образовались две примерно равные фракции, каждая из которых, впрочем, не была не в состоянии набрать большинство, необходимое для избрания премьера. Одна из них, образованная из твердокаменных тори, хотела бы видеть премьер-министром сорокасемилетнего консерватора Роберта Гаскойна Сесила Солсбери, министра по делам Индии в правительстве Дизраэли. Другая фракция, либеральная, несколько более многочисленная, но также не набиравшая большинства, стояла за шестидесятивосьмилетнего либерала Уильяма Юарта Гладстона. Остальные кандидаты даже не стоили того, чтобы о них говорить, ибо никто из них не представлял собой сколь-либо значимую величину. Выбор этот был не просто выбором из двух более-менее равнозначных кандидатов, этот выбор означал и выбор между смертью или жизнью, войной или миром.

И выбор этот, при отсутствии ясно выраженной воли парламента, предстояло сделать королеве Виктории. Выбери она Роберта Солсбери – и тот в кратчайший срок устроит Британии ужасный конец. Такие политики, как он, хороши тогда, когда накопленную мощь надо конвертировать в сокрушающий удар по врагу. Если же мощи уже нет, и она вся растранжирена предшественниками, то такой премьер просто убьет Британию об стену, пытаясь собственной головой пробить выход там, где не намечалось даже входа. В случае с либералом Гладстоном у королевы была хотя бы надежда, что этот один из умнейших людей Империи, мудрый аки змий, сумеет проводить политику, дающую Британии шанс остаться в числе великих держав. Ужас без конца все же лучше, чем пеньковая петля, затянутая на шее палачом.

Весь последний месяц королева по нескольку раз за ночь просыпалась в холодном поту и с отчаянно бьющимся сердцем. Ей чудилось, что на остров уже вторглись полчища русских варваров, а югоросские головорезы уже топают своими сапогами по коридорам Букингемского дворца, намереваясь схватить ее, королеву Викторию, и за все ее злые и подлые дела передать прямо в руки палачу. И будет она повешена за шею, и пусть висит так, пока не умрет.

Неделю назад, обуреваемая острым любопытством, королева инкогнито наблюдала за приведением в исполнение смертной казни через повешенье, к которой были приговорена банда из четырех воровок, пойманная с поличным на лондонских улицах. В отсутствие возможности сплавлять бракованный человеческий материал в Австралию и без того суровое королевское правосудие стало просто патологически жестоким. На виселицу можно было угодить даже за пару украденных пенсов.

Ярая женоненавистница, королева с удовольствием подписывала смертные приговоры женщинам и, как правило, миловала мужчин. Вот и в тот раз чувство наслаждения от чужой смерти было острым и волнующим. Правда, тут же появилось ощущение пеньковой петли, охватившей ее собственную шею. И было за что. Горе, кровь и слезы, которые она причинила людям за тридцать семь лет своего правления, в случае поражения Британии могли воздаться ей смертным приговором. И именно тогда, наблюдая, как бьются в петле четыре молодые женщины, почти девочки, вся вина которых состояла только в том, что они родились на самом дне столицы Британской империи, в трущобах Лондона, Виктория решила, что она будет делать все, чтобы всячески оттянуть момент расплаты. А наилучшим помощником в этом ей был бы хитрый и умный либерал Уильям Гладстон.

Несколько дней ушло на консультации с другими политиками. И вот вопрос о назначении был почти решен. Усталый, с всколоченной и растрепанной шевелюрой шестидесятивосьмилетний старик стоит перед ней в кабинете.

– Ваше Величество, – сказал он, – вы меня звали, и я пришел, хоть и обещал себе больше никогда не заниматься политикой. Я не волшебник и не Христос, и не могу творить чудеса. Но я попытаюсь, ибо только чудо способно сейчас спасти Британию. Но я вас умоляю – прекратите, остановите казни бродяг! Эти люди виновны только в том, что остались без источников существования. Или вы хотите, чтобы наше английское простонародье ждало бы русского вторжения на острова как единственного избавления от ужасов тиранического правления королевы? Если вы откажетесь выполнить мою просьбу, то обращайтесь к мистеру Роберту Солсбери, а я тогда умываю руки.

Уильям Гладстон резко выпрямился, ожидая ответа Виктории на свой первый премьерский спич.

Королева нервно сглотнула. Она просто не ожидала такого начала разговора – когда человек, приглашенный ею на должность премьер-министра, ставит ей свои условия. Но, с другой стороны, королева Великобритании была кем угодно: негодяйкой, сволочью, злодейкой, интриганкой… Но она не была дурой. Дура на троне не сумела бы превратить свою державу в самое могущественное государство в мире. И не ее вина, что после смерти наследники Виктории быстро разбазарили то, что королева собирала всю свою жизнь. В этой истории ее детище, ее «империя, над которой никогда не заходит солнце», пала под воздействием лишь грубой силы и волей божественного провидения, выступившего внезапно на стороне России. Все произошло так быстро, что королева не успела найти выход из создавшегося положения, и, на радость своим врагам, попыталась тушить пожар керосином. Теперь же, когда пламя с ревом поднялось до небес, бедная женщина наконец решилась позвать на помощь профессионального пожарного, и совсем не удивительно, что тот сразу стал просить ее перестать еще больше раздувать огонь.

– Хорошо, – хрипло каркнула Виктория, – вплоть до того момента, когда в стране все вернется на круги своя, я наделяю ваш кабинет чрезвычайными полномочиями, в том числе я уступаю вам королевское право карать и миловать. Берите этих оборванцев и делайте с ними что хотите, но только спасите нашу любимую Британию! Это то, единственное, что я от вас требую. Мистер Гладстон, на таких условия вы согласны принять пост главы моего Кабинета?

– Да, Ваше величество, – удовлетворенно кивнул теперь уже полноправный чрезвычайный премьер-министр, – я согласен.

– Уф… – выдохнув с облегчением королева, резко опускаясь, почти падая в глубокое мягкое кресло.

– И вы тоже присаживайтесь, дорогой сэр Уильям… – с трудом надев на лицо умилительную улыбку, проворковать Виктория, указывая на соседнее кресло. – Расскажите своей королеве – так ли на самом деле плохи дела, как ей ранее докладывали?

– Ваше величество, – сказал Гладстон, присев на край мягкого кожаного кресла, – если вам докладывали, что наши дела просто плохи, то должен разочаровать вас – на самом деле они еще хуже. Да-да, именно так. После того, как в деле об убийстве русского императора Александра Второго появился британский след, на нас сразу же спустили свору собак. С русско-югоросско-германским следствием активно сотрудничают все страны Европы. Даже САСШ прислали свою делегацию. Никому не хочется оказаться замешанным в подобном деле, и поэтому следствие идет с пугающей скоростью. Даже обычно ленивые французы суетятся так, будто для них наступил второй Седан. Кстати, русский император уже предложил создать единую для всех стран полицейскую организацию, именуемую Интерпол, которая помогала бы полициям стран, вступивших в эту организацию, в расследовании особо опасных преступлений. А бедный, наивный Дизи надеялся скрыть следы и замести мусор под ковер…

Переведя дух, Уильям Гладстон вытер вспотевший лоб большим клетчатым платком.

– Так вот, Ваше величество, – продолжил премьер, – как только следствию стало ясно, что некий полковник Бишоп был нанят английским правительством при посредстве британских и австрийских Ротшильдов, в тот же самый момент мы, англичане, стали в Европе нерукопожатыми. Морская блокада наших берегов, организованная русским и югоросским флотом – еще полбеды. Главная беда – это дипломатический бойкот по всем линиям и фронтам, который поддержала даже республиканская Франция. Вдобавок к тому, что мы отрезаны от своих колоний, нас отрезали и от самой Европы. Я не исключаю и того, что, воспользовавшись нашей временной слабостью, восстанет Квебек, или САСШ возжелают отнять у нас всю Канаду. Слабым быть плохо, на них тут же нападают все кому не лень, и кто считает себя сильным. Что творится в других колониях, мы пока не знаем. Но я думаю, что очередное сипайское восстание в Индии – только вопрос времени. Что же касается положения в самой Британии, то должен сказать вам, Ваше величество, что в Ирландии, Уэльсе и Шотландии сейчас неспокойно, глухое недовольства в любой момент может перерасти в вооруженный мятеж. Даже в чисто английских графствах положение не из лучших. Заводы и фабрики закрываются из-за отсутствия сбыта и сырья, фабриканты выбрасывают рабочих на улицу. Кроме того, нам грозит самый настоящий голод. Вот уже сто лет Британия не производит столько хлеба, сколько необходимо для пропитания собственного населения. Корабли, блокирующие наши порты, беспрепятственно пропускают суда с эмигрантами, едущими в Америку или еще куда, но задерживают транспорты, которые везут в метрополию промышленные и продовольственные товары. Военного флота, чтобы защитить морские пути, у нас уже нет, да и торговых кораблей остались считанные единицы. И, самое главное, Ваше величество, нет никаких намеков на то, что Россия, Югороссия или Германия решили собрать новую «Великую армаду», чтобы высадить на наших островах десант. Такого нет и не предвидится. Я ожидаю, что Британию будут душить костлявой рукой голода, отрывая от нас самые сочные и нежные куски. – Уильям Гладстон встал. – У югороссов, Ваше Величество, есть поговорка: «Большого слона едят маленькими порциями». Я приложу все усилия, чтобы нашу страну не порезали на кусочки как ростбиф, но для этого мне понадобятся время, деньги и ваша монаршая поддержка. Засим позвольте откланяться, чтобы я мог быстрее приступить к своим новым обязанностям.

Королева тоже встала.

– Идите, сэр Уильям, – сказала она, – и сделайте для нас чудо. И да пребудет с вами Всевышний. Аминь.

Как только новоявленный премьер покинул кабинет, королева крадучись прошла к секретеру, по-воровски оглянулась и вытащила из потаенного ящика початую бутылку коньяка. На радостях она налила себе полный бокал. Теперь, когда у нее есть способный человек, принимающий на себя удары судьбы, королева снова может позволить себе предаться своему любимому занятию. А потом, когда Британия будет спасена, еще неизвестно, кого будут считать ее спасителем…

16 сентября 1877 года. Поезд Париж-Бордо.

Виктор Брюсов, пока еще не коронованный король Ирландии.

Такой говорильни, как в Булони, я никогда еще не видел. Первые три-четыре часа разговор шел вообще ни о чем. В основном фении обвиняли парламентариев в предательстве интересов Ирландии, тогда как парламентарии обвиняли фениев в том же. Да и среди обеих фракций были группировки, для которых другие члены той же фракции были злейшими врагами. Впрочем, и о себе, любимом, я много чего наслышался. Ну, это ладно, я ведь и не напрашивался на королевскую должность. Но было очень обидно, что наше собрание, на которое мы с Джоном ехали через половину Европы, как мне тогда показалось, ничем конкретным не закончится. Чем-то мне это напоминало заседание «Союза Меча и Орала» из «Двенадцати стульев».

Но когда встал Джеймс Стивенс, все затихли: похоже, это был единственный человек, которого уважали все. И он предложил продолжить собрание согласно правилам регламента Роберта, которые были предложены в прошедшем 1876 году, завоевав симпатии всего англоязычного мира. Председателем собрания единогласно выбрали самого Стивенса, секретарем – Джона Девоя.

После этого выступил Парнелл, и с места в карьер предложил меня в короли. Дэвитт поддержал, и неожиданно все единогласно проголосовали за мою кандидатуру, как будто до того не поливали меня помоями.

Я тогда еще подумал про себя, что если уж становиться королем такой страны – то обязательно с полнотой власти. А то парламент, состоящий из таких вот «птиц-говорунов», кого угодно доведет до «дома хи-хи».

После выступления Парнелла дискуссия неожиданно стала конструктивной, и вскоре все пришли к консенсусу – свободной Ирландии быть. Тогда мое пока еще некоронованное величество было проэкзаменовано о том, как именно это совершить. Я вкратце изложил план Тамбовцева-Девоя, упомянув, что не я являюсь его автором – и план этот, как ни странно, встретили овацией.

Потом был торжественный ужин, плавно перешедший в пьянку – кто-кто, а ирландцы умеют пить почти так же, как русские. Почти – я пил наравне со всеми, но, единственный из всех, выглядел трезвым, после чего меня зауважали уже всерьез. И на утро сентября мы все отправились в Париж, где я находился в одном купе с Девоем, Стивенсом и Чарльзом Парнеллом.

Последний сразу сказал:

– Ваше величество, я еще раз удостоверился в том, что наш народ нуждается в сильной руке. Увы, парламент на первых порах должен иметь не более чем совещательные функции – у короля должно быть полное право назначать правительство, издавать указы, а также ветировать любой законопроект. Иначе будет то же, что мы наблюдали в первые часы дебатов.

– Чарльз, называйте меня просто Виктором, – ответил я ему, – я еще не коронован, и величеством пока не являюсь. А с вашими мыслями я полностью согласен, у меня ощущения были примерно такие же….

После этого до самого Парижа Парнелл с Девоем обсуждали будущее Ирландии и, к взаимному удивлению, подружились. А Стивенс по ходу дела давал мне уроки гэльского, все время приговаривая: «An-mhaith, fear оg!» – «очень хорошо, молодой человек!». Когда мы прибыли в Париж, он спросил у Джона и Чарльза:

– Господа, а вот почему человек, который совсем недавно стал учить наш древний язык, вполне сносно на нем говорит, а вы его практически не знаете?

Я сразу встал на их защиту, сказав, что господа Девой и Парнелл сделали намного больше для Ирландии, чем моя скромная персона, и что их вины в том, что мне языки даются легче, чем им, нет.

Вечером Джеймс Стивенс, Чарльз Парнелл и большинство парламентариев направились в Константинополь. Джон Девой и некоторые из фениев уехали в Брест – не тот, что в Белоруссии, а тот, что в Бретани. Оттуда Девой уйдет на французском почтовом пароходе в Бостон, а его спутники – в Дублин, Белфаст и Корк, готовить Рождественское восстание. Я же и несколько других под командой Майкла Дэвитта должны уехать в Бордо, а оттуда на пароходе в Лиссабон, и далее на Азоры, куда в ближайшем будущем прибудут добровольцы, из которых нам предстоит сколотить бригаду Королевских стрелков.

Но неожиданно оказалось, что на этот вечер не было железнодорожных билетов первого класса – а путешествовать вторым королю, пусть и некоронованному, ирландцы не позволили. Пришлось остаться в Париже еще на один день. Стивенс оставил свою квартиру в мое распоряжение – благо места и для меня, и для моих спутников было более чем достаточно.

Вечером я позволил себе полистать третью книгу из тех, что я привез с «Кузи» – путеводитель по Парижу. И на следующее утро я решил посмотреть те части французской столицы, где не успел побывать в прошлый раз – Левый Берег и район Сорбонны, а также аббатство Клюни и некоторые другие тамошние места. Конечно, многое в путеводителе еще не существовало или выглядело совершенно по-другому, но общее представление я из него получил.

И рано утром 11 сентября я пошел гулять по бульвару Сен-Мишель. Вдруг из какого-то переулка я услышал женский крик. Как ни странно, французы вокруг меня не обратили на эти крики никакого внимания. Только один прохожий осуждающе сказал: «Дура-баба, не знает, что гулять по этим переулкам опасно».

Я же метнулся в переулок и увидел четверых парижских бандюков-апашей, двое из них держали за руку какую-то девушку. Один опустошал ее ридикюль, а еще один с вожделением щупал ее за всякие разные места, отпуская при этом циничные остроты, от которых ухохатывались его подельники.

Это они зря так. В моей голове что щелкнуло; некоронованный король Ирландии исчез, и на свободу вышло мое «альтер эго» – чемпион «Адмирала Кузнецова» по айкидо. Я даже забыл про ПМ с глушителем, тихо ждущий своего часа в плечевой кобуре. Этих козлов я сделаю просто голыми руками.

Удар, шаг, еще удар ногой (есть еще растяжка в теле) – и вот мужик с сумочкой и мужик-лапатель лежат на земле. Этим двоим, пожалуй, лежать придется долго, и не дома на своей кровати, а в больнице или в морге при ней. Два других отпустили девушку и потянулись за ножами. Навахи – отметил я, а в умелых руках это вещь довольно опасная. Я не стал рисковать, Вспомнив про свой ПМ, я выдернул его и – хлоп, хлоп. Еще двое местных уголовников легли на холодные камни парижской мостовой. Все, пора отчаливать. Не хватало еще ажанов, скандала и прочих вещей, которые так осложняют жизнь и отнимают время.

Девица, наблюдавшая за этими разборками, превратилась в библейский соляной столб. Она даже не кричала, а всхлипывала, а глаза у нее были по девять копеек. Я вложил ПМ обратно в кобуру, подобрал сумочку, засунув в нее все, что валялось на земле, и только тогда узнал свою недавнюю знакомую. Это была… ну надо же – Александра Кропоткина!

– Господин Брюсов, это… это вы? Неужели? – дрожащим голосом наконец сумела произнести она.

– Александра, все в порядке, не бойтесь, – сказал я. – Инцидент исчерпан, месье уже раскаялись в содеянном. И теперь они уже вряд ли когда-либо совершат плохие поступки. Самое главное – с вами ничего непоправимого не произошло?

– Нет, они не успели, – всхлипнула девушка, – хотя их главарь уже сказал, что он будет первый. Вы появились как раз вовремя.

– А как вы здесь оказались? – Взяв девушку под руку, я поспешил покинуть с ней место происшествия.

– Фрау фон Каула уехала вчера утром по своим делам, – объяснила мне на ходу Александра, – и сказала, что вернется только завтра. Она запретила мне выходить из гостиницы. А я ведь приехала в Париж не для того, чтобы сидеть взаперти. Тем более что Париж она мне практически не показала. Вчера я гуляла по Правому берегу, и все было удачно. А сегодня спросила у одного молодого человека, как пройти к Сорбонне, и он меня завел сюда. Это тот, который рылся в моем ридикюле… – И Александра махнула рукой в сторону переулка, от которого мы уже отошли на приличное расстояние.

Потом, когда девушка окончательно пришла в себя, я галантно предложил ей:

– Мадмуазель Александра, если с вами все в порядке, и вы не спешите домой, то давайте погуляем по Парижу вместе.

Сашенька довольно быстро оправилась от испуга, и мы несколько часов бродили сначала по левому, потом и по правому берегу, пообедав в знаменитом Cafе de la Paix. Закончилась наша прогулка пробежкой по знаменитым «большим магазинам», где я, не удержавшись, накупил девушке кучу нарядов и аксессуаров. Когда я привёл ее обратно в гостиницу и хотел поцеловать ее руку, она вдруг бросилась ко мне на шею и поцеловала в губы – неслыханно дерзкий поступок для молодой девушки из хорошей семьи, мне, впрочем, пришедшийся по душе.

С неохотой оторвавшись от моих губ, она сказала:

– Виктор, если вы напишете моему папа и попросите моей руки, я буду самой счастливой девушкой в мире!

– Сашенька, – ответил я, – обещаю вам, что напишу. Но он наверняка мне откажет. Ведь кто он – потомок самого Рюрика, – и кто я?

Сашенька потупила взгляд.

– Виктор, ведь вы же югоросс – а это уже немало. Я же сделаю все, чтобы он сказал «да»! Обещаю.

На этой оптимистичной ноте мы распрощались, и я отправился к Стивенсу, где меня уже ждали мои спутники, пожурившие меня за поздний приход. И действительно, мы едва не опоздали на поезд. Но я помнил чудесные глаза Александры и ее не по годам развитый интеллект…

На контрастах мне вспомнились две мои несостоявшиеся невесты. Первая, приехав вместе со мной в Североморск из Питера, сразу сказала: «Я никогда не буду жить в этой дыре». После чего укатила обратно в Питер, и больше я ее не видел. Вторую же после моего возвращения из очередного похода я не обнаружил в числе встречавших. Зато, придя домой, застал ее в постели с кавалером. И она не нашла ничего лучшего, чем сказать мне все, что она думает. Я еще и оказался виноват в том, что прибыл раньше, чем она рассчитывала, а не на следующий день.

И, если честно, выгнав ее, я вздохнул с облегчением, ибо меня уже тяготила мысль, что эта дрянь когда-нибудь станет моей женой.

И когда поезд, стуча колесами, уносил нас из Парижа, я достал гитару и запел любимую мамину песню, которую, по ее словам, часто пел мой отец: