скачать книгу бесплатно
Генерал наконец прикрыл поддувало и взялся за стопку. Все нестройно зашумели. Зашуршало стекло, зацокали вилки о тарелки: люди торопились выпить и закусить.
– Это ещё не самое-самое, – предупредил долговязый и дёрнул уголком рта, что можно было принять и за кривую ухмылку, и за нервный тик. – Он сейчас стихи читать буддет.
– Главное, чтоб не пел, – в тон ответил депутат, морщась: выпитое и съеденное, вроде бы хорошо улёгшееся в животе, вдруг как-то ощутимо покосилось. Дристать на бис не хотелось, да и отходить от стола во время тоста было бы некрасиво. Пархачик немножечко послушал себя и решил, что как-нибудь перетерпит.
– А теперь хочу прочесть! К нашему столу! – порадовал Фирьяз Абдурахманович и, не дожидаясь внимания, начал:
– Таарищи родные дорогие, мы что-то важное свершаем в этот час… и можно так сказать, что все стихии сегодня поздравляют нас!
– Поздравляют как бы нас, – исправил размер долговязый.
– И можно так сказать, – повторил депутат за полковником, выпрастывая из кармана пузырёк с таблетками от желудка и пытаясь отщёлкнуть крышечку. – Минералочки тут есть?
Долговязый окатил стол быстрым оценивающим взглядом, выцепил «Святой источник» без газа и молча набулькал в фужер. Депутат вытряс на ладонь две таблетки, съел и быстренько запил водичкой.
– Давай с таким прекрасным настроеньем… огромного спокойствия, труда! – стихи генерал Давлетбаев явно сочинял сам. – И пусть над нами с наслажденьем горит звезда родная, и она… нам путь укажет всем и таким образом в вечность мы войдем! – слова «таким образом» генерал как бы промотал голосом на удвоенной скорости, а «войдем» оформил через «е».
– Вуильям… Шекспёр, – долговязый нарочито сделал между именем и фамилией классика мировой литературы выемку под матное словцо. Депутат понимающе мумукнул.
– Когда же вся эта сволота передохнет, – вздохнул долговязый и сделал приглашающее движение шеей, как бы подзывая депутата присоединиться к компании людей почище. В голове Пархачика всплыло спецслужбистское слово «подход». Секунду подумав, он решил, что это он и был.
– Сволота всех нас переживёт, она о себе заботится, – сделал он свой шажок навстречу, прикидывая, какой у долговязого практический интерес. Скорее всего, решил он – по части продажи какого-нибудь кусочка Родины, случайно уцелевшего после давлетбаевского хапка.
– О себе подумать никому не вредно? – совсем уж откровенно зашёл долговязый, сыграв голосом на повышение.
– И никогда не поздно, – решил чуть отойти депутат. Предложенный темп его насторожил.
– Бывает что и поздно, – серьёзным тоном сообщил пиджак. – Кто не успел… – он опять сделал паузу, как бы вынуждая собеседника продолжить фразу.
– На «Титаник», например, – отбил депутат, уже понимая, что услышит дальше, куда они пойдут, когда кончится мероприятие, какие ожидаются разговоры – и уже прикидывая, насколько интересным может быть предложение. И придётся ли беспокоить Лидера.
– Таарищи! – снова включился Давлетбаев. – Как говорят у нас в народе, что между первой и второй есть перерывчик небольшой! И в этом небольшом перерывчике я хочу прочесть совсем небольшое стихотворение, посвящённое нашим дорогим гостям из Москвы!
Пьяненькая тётя с синяком на коленке громко и как-то очень осмысленно пукнула. Все сделали вид, что сделали вид.
– Кхе, кхе, – начал Фирьяз Давлетбаевич. – Мы все одной семьёй цветём, и каждый на посте своём, доверий от Правительства не счесть и Президент перпоручил нам честь!.. – на редком слове «перпоручил» у генерала стал кончаться воздух, а после «чести» он прервался на экстренную вентиляцию лёгких.
– Да что и честь, коли нечча есть, – вспомнил долговязый русскую пословицу.
Викентий Виленович попытался было сообразить, что это за нечча, с успехом заменяющая дурацкий сословный предрассудок, и не смог: в желудке опять покачнулось, подвалило к горлу. Он судорожно сглотнул, снова достал таблеточки, проглотил две или три, запил.
– И Родине довольно я служу… и счастлив я, что на устах своих… печать секретности держу! – в три приёма одолел генерал трудную, вычурную строчку.
– Наддо же! – в голосе долговязого прорезалось неожиданно искреннее удивление. – Это ещё кто-то помнит?
Депутат хотел было переспросить, о чём речь, да не успел. Что-то ударило его изнутри по ушам, в глазах поплыло, а потом всё стало непонятным и никаким.
Впоследствии – когда, откровенно говоря, это уже никого особо не интересовало – врачи, занимавшиеся телом, немного поспорили насчёт таблеточек. Жизнелюбивый депутат перепутал пузырьки и вместо желудочного принял возбуждающее. Средство считалось безопасным и совместимым с алкоголем, но повышало давление, с которым у Викентия Виленовича было и без того скверно. Хотя, скорее всего, дело было не в таблеточках. Просто пришло – точнее, вышло – время. Источенный сосудик в голове натянулся и лопнул.
То, что с депутатом что-то не так, долговязый заметил не сразу, а когда заметил, то решил, что москвич перебрал и пусть отлёживается. Больше обеспокоились его коллеги – в отличие от местных, они Виленовича знали как алкогольно устойчивого, закалённого в чаду кутежей, на адовых фуршетах девяностых. Тем не менее, по обычному человеческому нежеланию ломать себе кайф и неверию в плохое, они решили, что надо просто подождать и дать человеку отлежаться. Ну и дали – и, само собой, дождались. Депутат уже уплывал в вечность, пока наконец-то вызванные врачи из военного городка ругались с охраной на воротах.
Досуг сорвался, вместо этого тёплым пьяненьким дядькам пришлось объясняться с неприятными, быдловатыми людьми в форме, не любящими москвичей. Потом пошли звонки из Москвы, тоже неприятные: Лидер не любил, когда что-то идёт не гладко. Крыпатченко в расстроенных чувствах обматерил полицейского. Тот не стал отвечать грубостью на грубость, а молча, от сердца, засветил москвичу по соплям.
Нежелательное развитие событий предотвратил вовремя появившийся долговязый, предъявив очень специальные корочки и организовав пару звонков по своим каналам.
Дальше выяснилось, что куда-то исчез генерал Давлетбаев. Все встали на уши. Впрочем, через сутки государственный человек обнаружился. Оказывается, ебанутый вояка решил, что смерть москвича являлась частью заговора против него лично – и, как фельдмаршал Кутузов, отошёл на заранее заготовленные позиции: закрылся в одном из помещений базы с двумя литрами коньяка. К несчастью, генерала кто-то когда-то научил пользоваться электронной почтой, и он из своего убежища направил в Минобороны, Генпрокуратуру и ещё по нескольким известным ему адресам десятка четыре писем самого изумительного содержания, включая инвективы в адрес Сечина, коего Давлетбаев обвинил в работе на английскую разведку. По этому поводу в верхах вышел скандальчик. Правда, без особых последствий: заменить генерала было некем, и он это отлично знал.
Тело депутата Пархачика отправили в Москву, где и закопали в землю. На похоронах присутствовал Лидер, так что процессия за гробом была достаточно большой. Из родственников приехал только тесть, и тот – со словами «хочу сам убедиться». Супруга депутата, волоокая Гюльчехра Мультимедиева, отдыхала в Греции и до прощальных формальностей не снизошла.
Какая-то жёлтая газетёнка тиснула по сему случаю статейку, где прозрачно намекалось на убийство – каковое, в свою очередь, связывалось с криминальной ситуацией вокруг подолякского леспромхоза. Интереса это не вызвало.
В установленный срок на объекте был проведён комплекс работ по окончательной консервации. Его проводили сотрудники компетентных органов, отодвинувшие тупых и вороватых военных. Та часть оборудования комплекса, распродать которую Давлетбаеву не дали, была размещена в зале под плитой. Автоматику – древнюю, релейную, сделанную ещё при царе Горохе – выставили на принудительную продувку раз в двадцать лет. После этого зал загерметизировали и заполнили аргоном.
На чёрный чемоданчик, покрытый резиной, никто не обратил особого внимания – а те, кто обратил, приняли его за часть оборудования. Долговязый отнёсся бы к этому совершенно иначе, поскольку знал о чемоданчике существенно больше, чем даже его злосчастный владелец. Однако его никто не спросил. Да и некого было: через два дня после инцидента долговязый улетел в Триполи – по линии СВР, но представляя интересы другой организации. Из Триполи он не вернулся.
Следственные действия велись где-то с месяц и ни к чему особенному не привели: ситуация была вполне себе ясной, криминалом никаким не пахло, деньгами тоже. Единственным интересным фигурантом оказался рыжий прапор, которого следак случайно узнал – он когда-то пересекался с ними по мелкому делу, и рыжий не вернул ему три тысячи. Упускать такой случай было бы глупо, так что неудачнику пристряпали обвинение и закрыли на год в местном СИЗО – для ума, чтоб знал. Ума у рыжего и впрямь прибавилось, знаний тоже: в СИЗО он выучил испанский и через два года уехал в Барранкилью. Но это уже другая история.
Шло время. Ржавело золото, истлевала сталь, крошился мрамор. К смерти всё готовилось и всегда оказывалось неготовым. Она всё же являлась, вовремя и невовремя, к правым и виноватым. Умер в кремлёвской больнице от острой почечной недостаточности генерал Давлетбаев. Ненадолго пережила его вдова депутата, волоокая Гюльчехра: бедняжка утонула, купаясь в Эгейском море. Чуть раньше покинул пределы земные её папа, восточный человек: что-то не поделил с южными людьми, те оказались жёстче. Низенький подполковник в состоянии немотивированной депрессии выпустил себе в голову четыре пули и потом выбросился из окна – во всяком случае, таково было мнение судмедэкпертов. Умерла тётя с синяком; это с ней случилось в Гаване, в объятьях Морфея, молодого мулата с пляжа. Умер бывший предкомиссии Крыпатченко: в морг он заехал прямо с венецианского карнавала. Умер живучий Владимир Вольфович, в декорациях менее праздничных, хотя и в чём-то более комфортных. Поумирали – все по-разному – иркутские полицейские, не любившие москвичей. Благообразный седой дедушка прожил ещё двадцать три года и тихо скончался в филадельфийском госпитале для сотрудников Агентства национальной безопасности США.
Умер, в числе прочих – очень того не желая, – и автор этих строк. Последняя мысль его была о числе «шесть».
Скончавшие свой век удостоились, как обычно, недолгой и не особенно искренней скорби, потом были забыты, потом забыли тех, кто забыл. А жизнь, как обычно, продолжала себя как могла и как умела.
Время просачивалось и в зал под плитой, лениво теребя молекулы. Добралось оно и до чёрного чемоданчика. Каменела резина, поверхность экрана медленно расстекловывалась и мутнела. Металл микросхем диффундировал в подложку. Размагничивались кластеры дополнительного жёсткого диска.
Однако комп так и остался подключённым к щитку, запитанному от атомных батарей, рассчитанных на столетия бесперебойной работы. Раз в пятьдесят дней спящий ноут просыпался и ревизовал ресурсы, в частности – проверял целостность файлов на восьмитерабайтном SSD-накопителе. По мере накопления сбоев и выхода из строя сегментов памяти файлы переписывались на оставшиеся. Упрямая машина тоже продолжала себя как умела и как могла.
Когда от восьми терабайтов осталось около четырёхсот гигов, вышла из строя простейшая деталь – штепсель. Время прогрызло-таки изоляцию, и проводки закоротило. Защищённый ноут не пострадал, но аккумуляторы, естественно, сели. Последней умерла батарейка таймера, и обклеенный затвердевшей резиной ящик погрузился в оцепенение, заменяющее электронным устройствам клиническую смерть.
К этому моменту на SSD-накопителе осталась почти неповреждённая операционка, сто с лишним гигов детской порнографии (к ней покойный питал душевную склонность), сорок гигов музла (в основном шансона, каковой депутат особенно уважал, ну и до кучи всякое-разное, попавшее на диск бог весть какими путями), обычный майкрософтовский офис (читалка, писалка, считалка), а также несколько коллекций текстов и электронных книг, предустановленных дарителями (депутат в них не заглядывал никогда, предпочитая живую жизнь мёртвой букве). Увы, часть текстов была утрачена при копировании: глупая машина пожертвовала Одиссеей и второй частью «Дон Кихота», чтобы сохранить содержимое папки «машенька раздвинула булочки»… Кроме того, в тёмном уголке прятались кое-какие особые программы, о которых бывший владелец ничего не знал. Всё остальное погибло. В частности, от обширной и содержательной переписки депутата сохранилось лишь несколько писем, а из личных документов – незавершённый черновик заявления в полицию о клевете в интернете, набросок речи на очередном съезде ЛДПР и два электронных авиабилета до Пхукета.
Все эти сокровища так и пребывали втуне, пока чёрный чемоданчик снова не вынесли на свет, не подключили к электричеству и на кнопку Power не нажал блестящий перламутровый коготь эмпата-кибрида.
Том первый. Путь Базилио
И Всевышний увидел Землю, что она растленна, ибо всякая плоть извратила свой путь на Земле.
Быт. 6:13
Пролог под землёй
113726 день от Конца, волею Короля осень / 8 сентября
312 года от Хомокоста.
Афганистан, бывшая провинция Нангархар, ныне территория
Подгорного Королевства.
Горный массив Тора-Бора. Личные апартаменты Его Величества
Тораборского Короля.
Утро.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Тайная Канцелярия Его Величества Тораборского Короля.
Личное дело 11.00025.152, сокращённо
ПРОИСХОЖДЕНИЕ: изделие
ДАТА РОЖДЕНИЯ: до Хомокоста (предп. август, 1 г. до Х).
ФАКТИЧЕСКИЙ ВОЗРАСТ (оценочно): 338 лет
БИОЛОГИЧЕСКИЙ ВОЗРАСТ: 102 года активности и 236 лет анабиоза
ОСНОВА: человек (модификат хомо II-12)
ПОЛ: мужчина
ПРАВОВОЙ СТАТУС: верноподданный Его Величества
ОСОБЫЕ СПОСОБНОСТИ: телепат вне категорий, психократ вне категорий
НЕДОСТАТКИ: еврей
ЛИЧНОЕ ИМЯ: Карабас бар Раббас
ПОЗЫВНОЙ: Шварцкопф
Борода не лезла ни в какие ворота. Ни в костюм то есть не помещалась, ни в шлем не пропихивалась.
Всё прочее, включая пейсы, Карабасу удалось более-менее засунуть и утрамбовать. Хотя костюм был маловат. На пару размерчиков так уж точно. К сожалению, исправных костюмов высшей биологической защиты подходящего размера у нас нет, подумал бар Раббас. Может, не только здесь, а вообще. По слухам, последний годный костюм удалось выменять в Директории – в обмен на необнародованные доселе треки Круга Песнопений Гарика Сукачёва. К сожалению, второй раз такой гешефт провернуть удалось бы вряд ли. В Директории тоже кончались ништяки.
Понятное дело, бороду можно б и подстричь. Или хотя бы подровнять. Ножницами, разумеется. Как назло, ножниц не нашлось. Бестолковая сука в белом халате – судя по экстерьеру и манерам, овчарка с гиеньей прошивкой, то ещё сочетаньице – предложила отрезать волосы скальпелем. Скальпелем! Ну вот скажите, как объяснить бестолковой суке, что соблюдающему еврею запрещено использовать бритву или нож для брадобрития? Особенно если он сам, рав бар-Раббас, не очень-то понимает, почему это запрещено. Как и не видит нужды в этом волосяном украшении. Хотя… надо ж почтенному аиду хоть чем-то, кроме лапсердака и капелюша, отличаться от окружающих гоев. Да ещё и с такими разными грызлицами.
А ведь, подумал Карабас, пристраивая шляпу на штангу воздуховода, единственным общим местом во столь вариабельном их экстерьере является отсутствие растительности на переднем торце. Кошачьи, правда, баки себе отращивают, у козлов бородёнка бывает. Но вот чтобы, скажем, пейсы – такого за ними не водится, нет. Всё-таки мудрецы Талмуда были воистину боговдохновенны. В своей запредельной проницательности они каким-то образом предусмотрели даже трансгенный ребилдинг.
В конце концов бороду всё-таки удалось – с грехом, увы, пополам – запаковать в пластиковый пакет и сложить в четыре слоя под шеей. После чего костюм – со скрипом и матюгами – на него всё-таки натянули.
В таком виде можно было являться и на Высочайшую Аудиенцию.
Первый пост рав бар Раббас миновал без особых задержек: пришлось разве что немного полежать в какой-то зеленоватой водичке, наверняка жутко ядовитой. На втором одетые в приталенные защитные костюмчики овчарки долго облучали его ультрафиолетом, а потом прошлись маленьким ксигеном, на случай наличия в его теле какого-нибудь постороннего железа или кремния. Карабас лежал и ухмылялся: он гордился – совсем чуточку, а всё ж таки – тем, что тело его скроено из настоящего мяса, а не из каких-нибудь там тканевых микроимплантов. Вряд ли из микроимплантов можно сделать хорошего еврея. Или даже плохого еврея. Впрочем, других-то нет. Рав бар Раббас очень сомневался, что в пределах Подгорного Королевства можно найти хоть одного полноценного аида. Да и в Директории вряд ли удастся наскрести хотя бы десяток, чтобы составить миньян. Разве что в Стране Дураков… Он попытался представить себе, какие в Стране Дураков могут быть евреи, и почувствовал, что к носу подступает разрывающий ноздри чих.
Доводить себя до приступа именно сейчас было бы ну очень нежелательно, и Карабас попытался переключиться на что-нибудь постороннее. Это далось легко: предстоящий разговор обещал быть очень важным. Даже, пожалуй, чересчур.
Последний пост был, скорее, для проформы: выдра проверила сканером сетчатку и облизала длинным тонким языком его ноздри, сверяя молекулярные метки. После этого шлем закрыли наглухо на внешний замок – чтобы раввин, даже потеряй он внезапно рассудок, не смог его сорвать – и чихнуть на Его Величество.
Наконец бронеплиты раздвинулись и он, втягивая пузо, протиснулся внутрь, в святая святых Тора-Боры – в Зону Зеро, непосредственное преддверие Апартаментов Тораборского Короля. Лучше Апартаментов охранялись только тесла-приёмники. Как говаривал сам Король, без него Подгорное Королевство протянет ещё несколько лет, а без электричества не проживёт и недели. Насчёт первого бар Раббас был не уверен. Судя по тому, что периодически всплывало даже в самых верных и толковых головах, без объединяющей воли великого старца Подгорное Королевство ждал финал быстрый, страшный и стыдный.
С Его Величеством раввину случалось общаться не единожды и даже не дважды – и в публичном режиме, и в закрытом, и почти наедине. Почти, потому что Высочайшей Аудиенции он ни разу не удостаивался: в этом не было необходимости. Его Величество Тораборский Король во всех случаях предпочитал разговаривать с подданными по телефону. И в этом он был совершенно прав. Это правило работало со времён Хомокоста – когда эстонские боевые компьютеры засыпали планету Ясным Перцем и прибили остатки популяции Homo Sapiens Sapiens. Странно только, что он, Карабас, с его почти человеческими генами, оказался совершенно невосприимчив к этой дряни. Тораборские трансгенщики долго копались в его клетках, чтобы понять, как именно блокируется вирус – и, понятное дело, ничего не накопали… Но даже в этом случае рав бар Раббас мог оказаться переносчиком заразы.
Имелась и другая причина. Приближаться к психократу – тем более к такому, как он, Карабас бар Раббас, – со стороны Его Величества было бы крайне непредусмотрительно. Да, разумеется, Карабас искренне предан Королевству и его Королю. Предан по-настоящему – не так, как все эти зазомбированные или распропагандированные зверьки с мозгами, промытыми физраствором. Он предан как знающий и верящий в идеалы Подгорного Королевства. Но всё-таки он психократ. Он способен забираться в чужие головы и управлять чужими телами. Нет, он не злоупотребляет своим даром, и никогда не посмел бы коснуться Короля. Однако чтобы исключить даже тень сомнения… Как бы то ни было, все его прежние визиты в Зону Зеро кончались одинаково – прогулкой по центральному тоннелю до второго поворота, где его ждал древний телефонный аппарат, соединённый непосредственно с Апартаментами.
Сегодня, однако, ему выпала небывалая честь: Король хотел его видеть. Что это значило, рав бар Раббас пока не понимал.
На сей раз после второго поворота – телефон стоял на прежнем месте, но не звонил – бар Раббас двинулся дальше, в абсолютно запретное пространство личных апартаментов Короля.
Ему пришлось спуститься по недлинной мраморной лесенке из тринадцати ступеней, чтобы оказаться перед аркой, украшенной по бокам двумя колоннами. За ней простиралась пустота зала, выложенного чёрно-белой плиткой.
Светильник в центре купола выхватывал из темноты единственную помеху, нарушающую совершенную геометрию плоскости и сферы – невысокую фигуру человека.
Его Величество Тораборский Король был облачён в серый защитный костюм. Сквозь пластик шлема смутно белело лицо. Человеческое лицо, напомнил себе бар Раббас. Лицо настоящего Homo Sapiens Sapiens. Последнего представителя погибшего вида. Вида, который на протяжении своей истории неоднократно пытался уничтожить себя – и которому это в конце концов удалось.
Раввин и сам не заметил, как преклонил колени – успев лишь подумать, что перед лицом Подгорного Старца эта поза кажется удобной, естественной и даже единственно возможной.
Король коротко кивнул и бросил ему конец провода. Карабас вставил его в гнездо на шлеме. Теперь можно было говорить.
– Благословен ты, Господь, Б-г наш, Царь Вселенной, уделивший от славы Своей плоти и крови, – пробормотал раввин благословение, которое полагается произносить при встрече с нееврейским царём, имеющим право казнить и миловать.
Король услышал.
– Я предпочёл бы в свой адрес другое благословение – «уделивший от славы Своей тем, кто боится Его», – заметил он. – В конце концов, я здесь власть.
– Однако не царь Израиля, – ответил Карабас почтительно, но серьёзно. – И не иудей по вере.
– Упрямый какой. Садись, что ли. Прости, стульев нет. То есть – есть, но не для твоего веса.
Чувство, что стоять на коленях хорошо и правильно, отпустило. Карабас попытался устроиться на полу поудобнее. Скрестить ноги в защитном костюме не удалось, сесть на корточки тоже не получалось. В конце концов раввин кое-как пристроился, уперев руки в пол. Но даже в таком положении голова его была Королю по плечо.
– Надеюсь, тебе удобно? Осторожнее, колено не подверни. Шамоль ув’ха’ба[3 - Шамоль ув’ха’ба – «здравствуй» (людск.). Предельно вежливое приветствие или благопожелание, с которым высший может обратиться к низшему на людском. Литературный перевод – «[ты] должен быть здоровым, потому что это нужно нам». Ответ – «[имярек] шамаль», «имярек признаёт, что должен тренироваться (выздоравливать, лечиться)».], – даже сквозь толстый пластик было видно, что Король улыбается.
– Спасидо на добром слове, – пробормотал бар Раббас, пытаясь примостился поудобнее.
– Спасидо? Ты что, в Дочку-Матерь уверовал? – удивился Король.
– Нет, просто привык, – Карабасу стало неловко. – Карабас брахоль, – он решил обойтись максимально нейтральным людским выражением.
– А благодарность – Аллаху, всемилостивому, милосердному, – заключил Старец. – Увы, наши тонкие религиозные разногласия некому оценить. Верных Единому осталось примерно столько же, сколько и верных Сущему… или меньше. Если бы у нас тогда было ядерное оружие! А я ведь предупреждал этих идиотов. Что думаешь об этом ты, почтеннейшее изделие Раббаса?
– Всё равно бомбы не понадобились, – бар Раббас поморщился: запакованная в пакет борода начала разматываться, щекоча горло. – Вирусы поработали успешнее… достохвальный сын Ладена, – добавил он маленькую почтительную дерзость.
Короткий смешок.
– Сын Ладена… Так меня называли когда-то. Но тогда уж зови полным именем. Усама бин Мухаммед бин Авад бин Ладен. Также Абу-Абдалла, Моджахед, Хадж, Директор. Я люблю свои старые имена. Ты поймёшь меня, раввин, если протянешь с моё… Ладно, всё это too old, как говорят педведы. Как бы то ни было, сейчас я – Тораборский Король. И у меня осталось мало времени. Моё тело перебирали двадцать четыре раза. Нет, даже двадцать пять. Во мне меньше килограмма родных клеток. Вероятность успеха нового ребилдинга – сорок шесть процентов. А я всё ещё хочу дожить до победы… или до чего-нибудь, что я мог бы считать победой… до того, что оправдает меня перед Аллахом. Понимаешь ли ты меня, Карабас? Кстати, давно хотел тебя спросить: откуда у тебя это прозвище?
