скачать книгу бесплатно
– Ну если в будущем, то да, – согласилась Ирина.
– Давай посмотрим, чего сидеть-то?
Ресторан был создан по Вериному проекту, чем она особенно гордилась. Вера долго перебирала варианты и остановилась на западном дизайне в стиле лофт. «Вот увидишь», – сказала она тогда Ире, – «этот стиль станет популярным». Она объединила два этажа в один и по периметру задумала широкую галерею. Высокие стены с оголенным красным кирпичом и мощные балки, хромированные и стальные поверхности, широкие светильники – плафоны и ящики в качестве декора. Получилось стильно и вызывающе брутально.
Вера вышла на середину, раскинула руки и запрокинула голову. Пространство вокруг казалось огромным.
– Какая свобода! – выдохнула она.
– Угу, – усмехнулась Ира, – свобода по сходной цене.
Официальное открытие было назначено на сегодня, на пять часов вечера.
* * *
Когда с официальной частью открытия было покончено, Вера заняла наблюдательную позицию в дальнем конце галереи. Отсюда, сквозь черные хромированные перила, забранные прозрачным пластиком, прекрасно просматривалось все пространство ресторана.
– Вот ты где! – подошла Ира и села напротив, – Как ты?
– Отлично! – Вера улыбнулась, хотя внутренне дрожала от напряжения.
Ресторан был заполнен людьми. Стоял ровный гул голосов и играла музыка. Сегодня первое июня две тысячи восьмого года. Вера запомнит этот день. День, когда начали сбываться ее мечты. Почти как в кино. Но теперь она понимала, что в фильмах слишком многое остается за кадром.
Вера отыскала Сергея глазами. Он, иронично улыбаясь и поблескивая золотой оправой, стоял в отдалении, окруженный гостями. Ира прошипела:
– Вот козел, не постеснялся с женой заявиться, – не дождавшись от Веры реакции, она продолжила, – я бы на твоем месте прямо сейчас пошла к ней и все выложила. Нет, ну какая же она дура! За столько лет ни о чем не догадаться! Вера, хочешь я пойду и все ей скажу?
– С ума сошла?
– Да он тебя ни во что не ставит! – не унималась Ира, – не боится ничего. Знает, что ты будешь молчать и все сносить как безропотная овца.
Вера поморщилась, но промолчала. Разговор раздражал ее, но Ира была права, Сергею, чья самоуверенность граничила с наглостью, нравилось это шоу. Его жена, чуть полноватая женщина с простым лицом, ходила за ним по пятам весь вечер, так что у нее еще не было возможности перекинуться даже парой слов с ним наедине. Жену Ира увидела впервые и едва удержалась от того, чтобы не фыркнуть ей в лицо.
– Не ну реально. – сказала она потом Вере. – бесят такие бабы. Такие деньжищи имеет, а выглядит как буфетчица тетя Клава. Что он в ней нашел?
– Они двадцать лет вместе, – Вера пожала плечами, – сын.
– Да сын уже верзила вымахал, семнадцать лет.
– Пятнадцать.
– Да какая разница!
– А я его понимаю, – Вера вздохнула.
Подошел официант. Вера с гордостью смотрела как элегантно и с улыбкой он склонился к их столику, держа в руках маленький круглый поднос с двумя бокалами шампанского. Отличный сервис. Отличная команда!
– Желаете шампанского?
– Слушай, как тебя зовут, забыла? – спросила Ира.
– Вадим.
– Слушай, Вадик, принеси нам бутылку, – она откинулась на спинку кресла и сказала, обращаясь к Вере, – я сегодня нажрусь, извини.
К Ириным манерам Вера давно привыкла. Она улыбнулась одними губами и попросила принести какой-нибудь салат и закуски.
– Давай уже расслабься. Все давно напились, и никто ни на кого не обращает внимания, – сказала Ира несколько минут спустя, пригубляя свой бокал.
– Ир, ты только пока никому не говори, – начала Вера заранее заготовленную речь. Она собралась с мыслями под любопытным взглядом подруги и сообщила, – я беременна.
У Ирки отвисла челюсть в буквальном смысле.
– Да нуууу, – выпалила она, оправившись от удивления, – от кого?
– В смысле? – Вера аж покраснела от возмущения, – от Сергея, конечно.
– Ну это я так, – Ира хихикнула, – для порядка уточнила. Она отыскала его глазами и усмехнулась, – попался, голубчик. Посмотрим, как эта скотина теперь заговорит. Вот это козырь! Какой срок?
– Уже восемь недель. Ира, я Сергею ничего не буду говорить. Я приняла решение расстаться с ним.
– Что значит расстаться? С чего вдруг?
– Я уже все решила.
– С ума сошла? – Ира выразительно постучала костяшкой пальца по столешнице, – ты в одном шаге от полной победы. Он тебя три года обещаниями кормит! Ты же сама говорила, что роль любовницы для тебя унизительна!
– Поэтому я решила уйти. Он никогда не разведется. А шантажировать его ребенком я не хочу. Я устала, Ира. Устала скрываться, врать маме, проводить праздники в одиночестве, устала быть запасным вариантом.
– Этот ребенок все изменит! Ты же хотела замуж! Хотела семью. Нормальную!
– Я поняла, что не люблю его.
– Да какая любовь, Вера! Все в твоих руках. Какая еще любовь тебе нужна? Любовь мы сами создаем. Мы, бабы, и создаем. Ты на себя посмотри! Фигура как у фотомодели, внешность, мозги, все при тебе. Что еще надо? А теперь еще ребенка ему родишь. Ты главное следи за собой, не вздумай растолстеть. Мужчины это не любят. Ну и вообще, старайся на ребенке сильно не заморачиваться. А то их все это пугает. Знаешь сколько браков после родов распадается? Но твой уже опытный. Если такая страшилища его устраивала столько лет, то ты точно справишься.
– Нет, Ира. Я уже решила, – упрямо повторила Вера, – теперь у меня есть ресторан. Скоро будет ребенок.
– Одна что ли?
– Ну, это как сложится.
– Верка, – Ира махнула рукой, – не глупи. Тебе скоро тридцатник. С ребенком, даже с твоими данными, шансы на замужество сокращаются. Сергей отличный вариант. К тому же он должен заплатить. Я так считаю.
– А это? – Вера обвела руками пространство, – По-моему, он уже достаточно заплатил.
6. Альберт, 2008—2012 годы
Уральск. Исправительная колония.
Альберт зашелся в длительном удушающем кашле и с остервенением сплюнул. Туберкулеза он боялся больше всего. Его познания в этой области были ограничены. Все, что он знал, так это то, что туберкулезники кашляют и харкают кровью. Шли пятые сутки в одиночке. Снаружи дождь не переставал со вчерашнего дня. Через разбитое окно, которое в этом подвале располагалось почти под самым потолком, на пол камеры летели холодные брызги дождевой воды. От беспрерывного кашля сильно болела голова. Одежда пропахла потом.
Альберт подошел ближе к окну и подставил лицо под дождевые капли. Зубы стучали от холода, но он с бессмысленным упрямством продолжал стоять так, пока не лязгнул металл. В двери открылось окошко. Альберт скосил мутный взгляд. В открывшемся проеме показалась голова дежурного, который с преувеличенным весельем спросил, просовывая ужин:
– Ну что, Алмазов, жив, что ли, еще?
Альберта опять настиг приступ кашля. Он слышал, как дежурный буркнул:
– Живучий, сука. Жри, тогда, давай.
Окошко захлопнулось и тусклая полоска света, которая пробилась в камеру из коридора, исчезла. Стены погрузились в серый мрак. Альберт выругался и взял тарелку. Пока совсем не стемнело, надо поесть. Он втолкнул в себя пару ложек. Потом поставил тарелку обратно и замер, стараясь сдержать рвотные позывы.
То, что его держали в такой камере, было не концом света. В другой раз он не обратил бы на это внимания и не страдал бы так. Но сейчас сильно ощущалась слабость после длительной болезни. Уже совсем скоро предстояла пересылка в Верхнеуральск. Про тамошнюю колонию ходили тревожные слухи, но Альберт не боялся этого. Больше пугало собственное состояние. Мозг потерял прежнюю остроту и скорость и был как будто набит мокрой ватой.
Альберт растянулся на тюремной кровати и попытался расслабиться. Без матраса лежать было неудобно, если не сказать, что больно. Он закрыл глаза, обхватил себя руками для большего тепла, и попытался абстрагироваться от внешних обстоятельств. От звуков дождя, ощущения холода, неясного шума, доносившегося из коридора, пульсирующей боли в голове и жгучей – в области груди. Сердце наполнилось таким нестерпимым отчаянием, что он зажмурил глаза.
Альберт согласился бы, что из одиночества можно извлечь пользу, но, по большей части, оно все-таки губит, заставляя человека погружаться в глубины себя, докуда прежде не было ни времени, ни возможности добраться. Это не первая одиночка в его жизни. Но в этот раз, из-за проблем со здоровьем, заполнить пустоту толком ничем не удавалось. Оставалось только беспомощно лежать и вести эту ожесточенную войну с самим собой.
Это состояние пугало и против его воли затягивало еще глубже. В какой-то момент он потерял ощущение времени и пространства. Стены карцера больше не ограничивали. Перед внутренним взором как будто открылся новый порядок глубины, такой, что все прежние глубины просто растворились в нем. Мелькнула мысль, что он, быть может, сходит с ума. Но в следующую же секунду эта мысль выпорхнула из головы. Состояние изменилось. Страх, который охватил его, быстро таял, уступая место покою. Такому покою, которого он не испытывал прежде никогда. Покою, который, как ему казалось, должен был иметь неземную природу. Он не имел никакого отношения к текущей реальности, был сильнее нее, гнул и сминал ее как карточный домик. Проникал в каждую клетку его тела, наполняя новой силой, трансформируя мысли.
Альберт всерьез подумал о Боге. Если он есть, то, наверное, должен ощущаться как-то так. Альберт лежал, глядя широко открытыми глазами в потолок, но не видя его. Вся жизнь представилась ему в новом свете. Все прежнее, событие за событием, даже мелкое, подчиняясь особой логике, стремилось к этой минуте. Измени он хоть что-то, вся жизнь текла бы сейчас по другому маршруту. Минуя эту точку, в которой он должен был быть.
Альберт не мог точно сказать сколько прошло времени. Острота ощущений постепенно снижалась. Вернувшись в свое привычное сознание, он, все еще потрясенный, старался сохранить в памяти как можно больше. Но быстро понял, что в этом нет необходимости, так как часть этого покоя будто осела в нем, где-то в глубине, на уровне солнечного сплетения. Внутренним взором он мог касаться его, ощущая при этом необъяснимые волны наслаждения. Альберт не мог понять этого состояния, но сразу поверил ему.
Сверхъестественные переживания имели и другие последствия. К вечеру следующего дня Альберт вспомнил, что уже несколько часов кашель не мучит его. И тем же вечером, не разбираясь ни в чем, его перевели в теплую камеру, где его ждали свет и кровать с матрасом.
Спустя полгода…
Автозак подъезжал к воротам Верхнеуральской колонии. Альберт потер виски и сжал переносицу. Хотя пересылка изрядно измотала его и физически и морально, свое состояние он оценивал как хорошее. Этап занял без малого полгода. Позади десятки временных помещений и вагонов, сырость, вонь и клопы. Иногда условия содержания были относительно хорошими, и Альберт старался использовать их для набора сил и отдыха. В Магнитогорской пересылочной тюрьме он встретил двух арестантов, которых везли с Верхнеуральска. Строгий режим и так не сахар, но то, что рассказали они, подтвердило доходившие ранее слухи о беспределе в колонии.
Уже была середина октября, когда Альберт ступил на территорию Верхнеуральской зоны. Окинув хмурым взглядом двор и пару чахлых берез при входе, Альберт двинулся за завхозом к начальнику тюрьмы. По пути завхоз, мужчина лет пятидесяти с обветренным красным лицом, быстро и без всяких эмоций сообщал о порядках колонии. Альберт слушал молча, вопросов не задавал и к концу уже имел уверенность в том, что живым он отсюда не выйдет. Весь прошлый опыт и принципы, которых он держался, прямо противоречили здешнему положению.
Тем не менее, дело обернулось совсем не так, как он предполагал. Начальник колонии, грузный вальяжный мужчина встретил его спокойно и по-хозяйски:
– Алмазов, дело твое прочел, – начал он без особых предисловий. После помолчал, пытливо вглядываясь в лицо Альберта. Потом хлопнул ладонью по пухлой папке, которая лежала перед ним на столе и закончил, – даю тебе неделю карантина. Что хочешь выдумывай, но через неделю у меня должна быть самая весомая причина для того, чтобы отправить тебя отсюда. Понял?
Не дожидаясь ответа, он кивнул завхозу:
– Уведи.
После одиночки и того, что произошло там, Альберт приобрел странное качество сознания. Он ощущал тревогу и сомнения, но с некоторой долей отстраненности. Словно не до конца погружался во все происходящее. И со стороны даже казалось, что лицо его расслабленно и безмятежно. До такой видимо степени, что завхоз, пока вел его до карантина, озадаченно и с некоторым удивлением поглядывал исподтишка. И молчал всю дорогу.
Местные, из активистов, весь день наблюдали за ним, но пальцем никто не тронул. Даже не говорили почти. В карантине имелся рабочий телевизор, и Альберт погрузился в просмотр телепередач. Смотрел все без разбору, но мыслями был далеко. Оставшуюся часть дня он проспал, и ночью сон не шел. Альберт лежал, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Слушал, как за стенкой «прессовали» вновь прибывших. За неделю это повторялось несколько раз. Альберт слушал крики избиваемых, но пока не было ни одного такого, чтобы он не выдержал и вступился несмотря ни на что. Хотя вступиться следовало бы за любого.
К концу недели ни одной мало-мальски стоящей причины для своей отсылки Альберт не придумал. Придумать можно было, но с каждым днем в нем крепло смутное чувство, что он должен остаться.
* * *
Во всем лагере, куда Альберта перевели после карантина, были установлены жесточайшие положения. Самым основным из которых было положение о работе. Работали все. На износ и сверхурочно. От работы освобождались только так называемые бригадиры, тоже из зеков. В их обязанности входили контроль и жесткое пресечение любых попыток неповиновения. Альберт не спешил ни с кем сближаться. Пока молча, с холодным прищуром зеленых глаз, наблюдал за происходящим.
Встретили его мирно. Видать, хозяин специально распорядился. Его план был Альберту понятен, как сброшенные карты. По тому, как посматривали бригадиры, он быстро понял куда метят. Хотят на свою сторону перетянуть. Бригадиры были как на подбор – широкоплечие мордовороты не слишком отягощенные чем-то человеческим. Альберт присматривался к каждому, искал зацепку.
На второй день он встретил Замира. Вместе сидели в конце девяностых. Замир был младше лет на пять. Но сейчас этот жизнерадостный крепкий дагестанец выглядел так, что Альберт не сразу признал его. При встрече глаза Замира заметно оживились, и он понял, что тот искал его.
– Альберт, здорово! – почти радостно воскликнул он.
– Здорово, Замир, – Альберт слегка скривил рот в знак приветственной улыбки.
Никаких вопросов Замир не задавал и Альберт лишний раз убедился, что новости о его прибытии достигли колонии раньше него самого.
– Поговаривали, что тебя в Магнитогорск обратно отправят.
– Как видишь нет, – Альберт закурил, – Сколько тебе еще?
– Так-то пустяки, два с половиной…
Мимо прошли двое бригадиров. Смотрели они нехорошо. Чутье подсказывало Альберту, что к вопросу его вербовки они подходили не формально, а имели уже и чисто личный интерес. Иметь такого как Альберт в своих рядах, стало для них делом принципа, если у них имелись хоть какие-то принципы. Скорее в его лице они хотели унизить всех порядочных арестантов и за раз изменить настроение колонии.
Альберт проводил их взглядом:
– Что скажешь, Замир?
Вопрос был задан невпопад, но дагестанец сразу понял, о чем речь.
– Да что тут скажешь? – он мрачно замолчал и сделал несколько затяжек подряд, – суки.
Он проследил за взглядом Альберта, но видно было, что разговор стал ему не интересен и настроение испортилось. Тучи, еще с обеда сгущавшиеся над лагерем, начали лениво сыпать крупными каплями на крыши бараков, гравийные дорожки и сожженные еще летним зноем кусты. Мужчины молча докурили и разошлись.
В производственном бараке, куда Альберта привели на следующий день, стояли длинные, сколоченные из досок, столы. По обе стороны сидели зеки и что-то собирали. Альберт вошел в сопровождении двух бригадиров. При его появлении никто, в буквальном смысле, не поднял головы.
– Давай, Алмазов, приступай, – бригадир кивнул с ехидной улыбкой, обнажив верхнюю железную челюсть.
Альберт тоже усмехнулся и присел с краю. Поворошил кучку шурупов, исподлобья наблюдая за работающими зеками. Их лица ничего не выражали, однообразно и быстро мелькали руки. Никаких разговоров. Никто не курил. Бригадиры матерились больше обычного, подгоняя нерасторопных и градус напряжения повышался. Альберт упрямо смотрел перед собой, не спеша вкручивая шурупы в пластиковый корпус розетки. Ну как пить дать, решили устроить ему показательное выступление.
Он изредка бросал короткие взгляды на лица заключенных, пытаясь нащупать доступ к их чувствам и мыслям. Но ничего кроме отрешенности и безразличия не обнаруживал. Напротив сидел щуплый пожилой мужчина. Его левый глаз заплыл от свежего багрового фингала, а правый слезился. Он автоматически вытирал глаз тыльной стороной ладони и продолжал работу. Руки с черными, изъеденными грибком ногтями, методично двигались. Альберт ощутил, как внутри нарастает злость. Ее надо беречь всеми силами. Злость – то чувство, которое не даст потонуть в этом аду.
Он знал, как это происходит. Дольше держатся те, у кого кто-то есть – там. На свободе. Первое время «там» у многих кто-то есть. Но со временем почти всем звонить и писать становится некому. Дни сливаются в один. Один день длиной в несколько лет. Мир здешнего человека либо сужается так, что вмещается в самые простые обыденные действия и тогда каждое из них, как и каждое слово, приобретает вселенское значение. Либо жизнь теряет всякий смысл. Пока есть что-то что возмущает и злит, еще не все потеряно. Раздражение – уже не то. Раздражение – это как беспомощное тупое брюзжание.
Пока Альберт размышлял, его внутренние часы безошибочно отсчитывали время. Прошло часа полтора. Глаза болели. Несколько лет назад, в драке, он повредил правый глаз и теперь видел им хуже, чем левым. От этой разницы в зрении глаза быстро уставали. И освещение в бараке было слабым – экономили на всем. Альберт швырнул розетку на стол, достал сигарету и закурил. Бригадиры переглядывались, но молчали. Зек с фингалом бросил взгляд в его сторону. Альберт словил оживление в рядах остальных. Он безошибочно просчитал, что сейчас бить не станут. Это значило бы наперед определить весь расклад. Любое слово в его адрес потребует ответа.
Один из бригадиров шел к нему, поглядывая на ряды заключенных, которые будто слились в единую массу. Потом остановился за спиной одного из них. Недалеко, всего шагах в десяти. Отсюда Альберт прекрасно мог видеть этого зека. Похоже, тот был на грани помешательства. Выражение его лица больше подходило психически больному. Сейчас он, по всей видимости, впал в прострацию – замер и сидел так, уставившись в одну точку. Бригадир стащил его со скамьи и схватив за оба уха ударил головой об стену. От нескольких ударов головой о бетонную стену несчастный почти потерял сознание. Он бессмысленно вскидывал руки, пытаясь защититься и оседал на пол. Остальные продолжали работать. Альберт затушил окурок и продолжил неспешно вкручивать винты. Подошел еще один бригадир. Потянул лежавшего на полу зека и, подхватив с одной стороны под руку, попытался поставить на ноги.
– Алмазов, иди сюда. Держи его с другой стороны.
Альберт повертел в руках отвертку. Он не ответил. Бригадиры замешкались, но повторяться не стали.
* * *
К вечеру Альберта перевели в другой барак. Видать, распоряжение поступило: после сегодняшнего взять над ним усиленный контроль. В том, что Хозяин в курсе каждого его шага, он не сомневался. Два бригадира тенями маячили все время неподалеку. Оба непринужденно болтали, не обращая на него видимого внимания. Но это была только внешняя сторона дела. Они листали журналы, сыграли пару партий в нарды и засели за чай. И вот тогда один из них, постарше и посуровее в выражении, обернулся к Альберту и задал вопрос:
