Возлюбленная

скачать книгу бесплатно


– Нет, не могу! Гордость не позволяет. Может быть, ты напишешь за меня, Джоселин?

– Я? Не понимаю, с какой стати, тем более что вообще считаю твое решение по меньшей мере необдуманным.

– Но ведь ты не ссорился с моим отцом!

– Нет, не ссорился, но наши семьи давно враждуют, поэтому мое письмо покажется мистеру Бенкому в лучшем случае странным. Давай сначала поженимся, и тогда я сообщу твоим родителям о свершившемся факте. Но никак не раньше.

– В таком случае, наверное, все-таки придется написать мне. Ты не знаешь моего отца. Он смог бы простить мне любое замужество без его ведома, но твою семью считает настолько недостойной и так презирает торговое соперничество, что до смерти не простит, если я тайно выйду замуж за Пирстона. Поначалу я об этом как-то не подумала.

Столь бестактное замечание оставило в душе Джоселина крайне неприятный, болезненный след. Несмотря на устойчивое и независимое положение в артистическом мире, он хранил преданность старику отцу: тот многие годы упорно противостоял натиску бесцеремонного Бенкома и щедро поддерживал сына во время обучения в лучших художественных школах, – поэтому попросил невесту впредь не характеризовать его семью как недостойную, и она молча вернулась к письму, обозначив обратный адрес того почтового отделения, в котором их не смогли бы найти – во всяком случае, пока.

Ответа не последовало, однако зловещим признаком послужила молчаливая пересылка на данный адрес корреспонденции, пришедшей в замок Сильвания на имя Марсии во время ее отсутствия. Она принялась открывать одно послание за другим. Просматривая последнее, вдруг воскликнула: «Боже мой!» – и рассмеялась.

– Что-то забавное? – поинтересовался Пирстон.

Марсия принялась читать письмо вслух. Оно пришло от преданного поклонника – молодого джентльмена с острова Джерси, и сообщало, что тот намерен скоро явиться и готов потребовать от возлюбленной исполнения данного ранее обещания выйти за него замуж.

Сообщение одновременно рассмешило и озадачило.

– И что же мне делать? – лукаво поинтересовалась Марсия.

– Что делать? Но, дорогая, мне кажется, ответ очевиден. Как можно скорее напиши бедняге, что на днях выходишь замуж.

Марсия последовала совету, а Джоселин помог построить фразы как можно тактичнее. Ее послание заканчивалось так:

«Прости, но я совсем забыла о своем обещании! Глубоко сожалею, но это правда. Во всем призналась будущему мужу, и сейчас, когда пишу эти строки, он смотрит через плечо».

Прочитав последнюю фразу, Джоселин заметил:

– Это можно было и не писать: лишний удар в израненное сердце.

– Удар? Нет, дорогой. С какой стати он собирается явиться сюда и навязать мне свое присутствие? Джоселин, ты должен гордиться тем, что вообще упомянула о тебе в письме. Не далее как вчера ты назвал меня тщеславной за то, что призналась в наличии и других претендентов на мою руку. А сейчас сам видишь, что они действительно существуют.

– Не хочу об этом слышать! – мрачно возразил Пирстон. – Мне подобные рассуждения крайне неприятны, а ты так легко все это говоришь.

– Ну, – обиженно надулась Марсия, – я виновата вдвое меньше твоего!

– Что ты имеешь ввиду?

– Я обманула по забывчивости, а ты сознательно!

– Ах да, конечно! Можешь использовать Эвис Каро в качестве оружия. Только не раздражай меня упоминанием о ней и не заставляй жалеть о принятом решении.

Марсия покраснела и промолчала.

Следующим утром пришел ответ на письмо с просьбой к родителям благословить их на брак, однако, к изумлению Марсии, отец занял совсем не ту позицию, какой она ожидала. То ли дочь скомпрометировала себя в его глазах, то ли для уроженца острова, где царили патриархальные взгляды на семью, вопрос будущего не стоял так остро, как вопрос настоящего, но мистер Бенком решительно не одобрял союз с ненавистным Пирстоном и не только не давал согласия на брак, но и отказывался продолжать разговор вплоть до личной встречи. Если в голове сохранилась хотя бы частица здравого смысла, а венчание еще не состоялось, то дочь должна немедленно вернуться домой, откуда ее явно выманили обманом. Только тогда отец постарается как-нибудь вызволить свою Марсию из отчаянных обстоятельств. В ином случае и пальцем не шевельнет.

Пирстон не сдержал сарказма по поводу открытого пренебрежения Бенкома им самим и его семьей, и Марсия обиделась.

– Если в этой ситуации кто-то заслуживает насмешки, то только я! – воскликнула она горячо. – Начинаю понимать, что поступила глупо, убежав из отцовского дома по такой мелочной причине: подумаешь, получила выговор за расточительство.

– Но ведь я предлагал тебе вернуться!

– Да, но весьма своеобразно и совсем не тем тоном, каким следовало. Кроме того, ты презрительно отзывался о моем отце – поставил под сомнение его честность как торговца камнем.

– А как я мог говорить иначе, зная, что…

– Что ты имеешь против него? – перебила Марсия.

– Все знают, что в свое время Бенком сделал целью жизни разорение моего отца. А тон, которым он отзывается в письме обо мне, подтверждает, что враждебность никуда не исчезла.

– Чтобы скряга Пирстон разорился из-за такого щедрого человека, как мой отец! Все это грубая ложь, выдумки твоей семьи!

В глазах Марсии сверкнуло презрение, а лицо вспыхнуло гневом. Жаль только, что прямолинейная жесткость черт безжалостно уничтожила женственную прелесть.

– Право, дорогая, ты непростительно искажаешь события! Как каждый житель острова, я готов подробно изложить тактику захвата, использованную твоим отцом. Он одну за другой разорял и присваивал чужие каменоломни, и моему отцу с огромным трудом удалось удержаться на плаву. Смягчающих фактов просто не существует. Отношения родителей – ужасный изъян предстоящего брака, и мы только начинаем это осознавать. Не представляю, каким образом нам удастся преодолеть столь серьезное препятствие.

– Не думаю, что вообще преодолеем! – решительно возразила Марсия.

– Возможно. Возможно, окончательно не преодолеем, – согласился Джоселин, созерцая великолепную картину первозданной ненависти, представленную классическим лицом и темными глазами Юноны.

– Если не попросишь прощения за свое поведение!

Пирстон не понял, чем именно провинился перед своей чересчур властной леди, и отказался извиняться за то, чего не делал.

Марсия вышла из комнаты, а спустя некоторое время вернулась и горько заключила:

– Ты обвинил меня в чрезмерной вспыльчивости. Но на все есть свои причины, и, возможно, ты напрасно бросил Эвис ради меня. Вместо того чтобы жениться на Розалинде, Ромео убегает с Джульеттой. Веронским любовникам повезло умереть вовремя. Вскоре враждебность двух кланов привела бы к глубокому разладу. Джульетта вернулась бы в свою семью, а Ромео – в свою. Противостояние поссорило бы их точно так же, как поссорило нас.

Пирстон усмехнулся, однако вскоре выяснилось, что Марсия говорила вполне серьезно. За чаем она заявила, что, поскольку Джоселин отказывается просить прощения, подумав, она решила все-таки переехать к тетушке – во всяком случае, до тех пор, пока отец не согласится на брак. Пирстон в той же степени ужаснулся ее решимости, в какой удивился независимости поведения в обстоятельствах, в которых женщины, как правило, ведут себя иначе, однако чинить препятствий не стал. После прощального поцелуя – странно холодного по сравнению с недавним пылом – Ромео из семейства торговцев камнем Монтекки вышел из отеля, чтобы избежать даже видимости попытки удержать свою Джульетту из враждебного рода Капулетти. А когда вернулся, ее уже не было.

* * *

Между чересчур поспешно обрученными женихом и невестой завязалась переписка, выдержанная в тоне серьезного обсуждения неловкой ситуации семейной вражды. Свою недавнюю любовь они видели такой, какой она была: слишком поспешной, слишком опрометчивой, слишком внезапной, как вспышка молнии…

Теперь оба смотрели на недавнее чувство с таким спокойствием, холодностью и мудростью, что о воссоединении даже мечтать не приходилось.

Конец дискуссии положило последнее письмо Марсии, отправленное не откуда-нибудь, а из недавно покинутого отцовского замка на острове, в котором сообщалось, что мистер Бенком внезапно появился в доме тетушки и уговорил дочь вернуться вместе с ним. Марсия честно поведала обо всех обстоятельствах бегства и тех мелких случайностях, которые его вызвали. Отец сумел убедить ее в том, что и она сама поняла в результате разногласий: о браке нельзя даже думать, во всяком случае пока. Любая неловкость и даже скандал лучше поспешного союза в результате случайной быстротечной страсти и пожизненного принесения себя в жертву ситуации, которую невозможно изменить.

Пирстон ясно увидел, что мистер Бенком повел себя как истинный островитянин, все приобретения которого лишь прикрывают традиционные понятия о браке. Торговец камнем не стал прибегать к общепринятому в подобных случаях средству лечения опрометчивости дочери, а предпочел дождаться последствий.

Мистер Пирстон же считал, что, успокоившись и осознав свое истинное положение, Марсия все-таки вернется к нему, несмотря на семейные разногласия. Общественного повода против такого поступка не существовало. По условиям рождения пара вполне совпадала. И хотя семья Марсии достигла большего благополучия, отчего могло возникнуть впечатление, что преимущества союза принадлежат одной стороне, Пирстон был подающим надежды, способным прославиться скульптором. Таким образом, брак не мог считаться недостойным женщине, не имевшей особых возможностей, помимо солидного наследства, поэтому, хотя и глубоко разочарованный, Джоселин все-таки считал необходимым оставаться в доступности по своему лондонскому адресу до тех пор, пока существовал хотя бы малейший шанс появления Марсии или письма с призывом присоединиться к ней, чтобы вместе отправиться к алтарю.

И все же ночами он то и дело слышал насмешливые голоса и саркастическое завывание ветра по поводу краткого неудачного романа, а долгими скучными бесцветными днями сидел в комнате и наблюдал печальный исход Возлюбленной из той физической оболочки, которую лелеял в последнее время, вплоть до полного исчезновения. Точного момента окончательного удаления Пирстон не смог бы назвать, однако, думая о Марсии, уже не находил в облике милых черт и не слышал в речи дорогих интонаций. Знакомство, хотя и бурное, оказалось слишком коротким для глубоких чувств. А вскоре пришло время, когда из надежных источников Пирстон получил два важных для себя известия. Первым стал брак Эвис Каро с кузеном. Второе состояло в том, что семейство Марсии отправилось в кругосветное путешествие, включавшее визит к родственнику мистера Бенкома – банкиру из Сан-Франциско. Отойдя от дел, торговец камнем слегка заскучал и, почувствовав, что путешествие благотворно повлияет на здоровье, решил ни в чем себе не отказывать. Пирстон пришел к выводу, что у Марсии не обнаружилось никаких нежелательных последствий вспышки страсти, и она отправилась в путешествие вместе с родителями. Больше всего его потрясло истинное, хотя и завуалированное, значение предпринятого турне: упрямое противостояние мистера Бенкома браку дочери с представителем ненавистного клана.

Глава 9

Знакомые видения вдали

Постепенно Пирстон вернулся к привычному образу жизни, вновь с головой погрузился в работу и за два прошедших года лишь однажды услышал от бывших земляков о Бенкомах.

Продолжительное путешествие родителей Марсии вселило в их души интерес к дальним странам. Утверждали, что отец, по-прежнему пребывавший в добром здравии, если не считать отдельных кратких недомоганий, перенес приступ космополитизма и инвестировал капитал в иностранные предприятия. Предположение Пирстона полностью оправдалось: Марсия сопровождала родителей, а необходимости воссоединения с ним не возникло. Следовательно, расставание с той, которая едва не стала его женой, приобрело постоянный характер.

Казалось, теперь блуждающий плод воображения вряд ли обретет постоянную обитель. Подойдя к браку с Марсией настолько близко, что даже успел подать заявление на лицензию, Джоселин долгое время ощущал себя связанным исходным контрактом и не собирался намеренно смотреть по сторонам в поисках утраченного идеала.

Таким образом, в течение первого года отсутствия мисс Бенком, твердо решив сохранить преданность на тот случай, если она вдруг надумает вернуться, наш наделенный бурной фантазией герой порой трепетал при мысли, что произойдет с его торжественным намерением, если Образ неожиданно материализуется по собственной инициативе и незаметно его соблазнит. Несколько раз казалось, что желанное воплощение мелькает вдали: в конце улицы, на песчаном берегу, в окне, на лугу, на железнодорожной станции, – однако Пирстон решительно отворачивался и уходил.

В течение нескольких лет после порыва Марсии к независимости (время от времени вызывавшего всплески тайного восхищения) Джоселин страстно направлял в творчество тот бурлящий поток чувств, который без выхода на свободу способен разрушить всех, кроме величайших художников. Несомненно, благодаря данному обстоятельству, а вовсе не старанию и стремлению к успеху ему удалось многого достичь в своем искусстве и мощным рывком преодолеть многолетнюю неопределенность.

Успех пришел сам собой, без особых усилий. Мистер Пирстон был избран членом-корреспондентом Королевской академии художеств. Однако когда-то казавшееся столь желанным высокое признание теперь утратило для него привлекательность. По-прежнему оставаясь холостяком, Джоселин скитался в обществе без руля и ветрил, без причала, который смог бы назвать родным. А из-за отсутствия центра притяжения почести рассеивались и неощутимо растворялись в воздухе, ничего не добавляя к материальному благосостоянию.

Даже если бы его творения никогда не предстали перед зрителями, он все равно продолжал бы с равным пылом работать резцом. Полное безразличие к восприятию созданных скульптур зрителями и критиками даровало Пирстону редкую уверенность в собственных силах, позволявшую воспринимать любое мнение без утраты душевного равновесия.

На долгие годы его единственной радостью стало изучение красоты. На улице скульптор внезапно отмечал лицо, движение, жест, мимолетно выражавшие во плоти то, что стремился передать в застывшем камне. Подобно детективу он следовал за обладательницей желанного образа: в омнибусе, в наемном экипаже, на пароходе, в толпе, в магазинах, в церкви, в театре, в пивных и даже в трущобах, – но, к сожалению, почти всякий раз разочаровывался.

В пылу профессиональных поисков Джоселин порой смотрел за реку, на верфи южного берега Темзы, а особенно на тот причал, где изо дня в день разгружались кечи с добытым в отцовских каменоломнях песчаником. Иногда ясно различал белые блоки – огромные каменные кубы, с таким упорством вырубленные отцом и его рабочими из скал родного острова в проливе Ла-Манш, что становилось страшно, как бы старик не вывез по частям весь остров.

Пирстона обошла стороной непреложная истина, что, как утверждают поэты и философы, любовь особенно ярко горит в молодости и успокаивается в зрелые годы. Возможно, в результате абсолютного домашнего одиночества в то плодотворное время, которое последовало за первыми годами после ухода Марсии, продвигаясь по жизни от двадцати пяти лет к тридцати восьми, Джоселин время от времени влюблялся со всем пылом юности, хотя и сдержанным неведомым прежде самоконтролем.

* * *

Причудливая островная фантазия выросла в твердую уверенность, что Возлюбленная снова обрела видимый облик и постоянно существует где-то рядом. Месяцами он видел ее на театральной сцене, а потом она вдруг исчезала, оставляя пустую бледную оболочку, жалкую фигуру, полную недостатков и банальностей, продолжавшую существовать независимо. Потом она иногда появлялась в поначалу не замеченной, случайно встреченной на вечеринке, выставке, базаре или обеде особе, а спустя несколько месяцев перелетала в иную обитель и грациозной продавщицей стояла за прилавком модного универмага, куда доводилось зайти. Затем с легкостью покидала новое место жительства и обнаруживалась в образе знаменитой писательницы, пианистки или скрипачки, чьему таланту Пирстон поклонялся почти год. Однажды явилась танцовщицей в Королевском мавританском дворце варьете, хотя за время ее выступлений на этой сцене поклонник ни разу не произнес ни слова, а сама она даже не подозревала о его существовании. По опыту Пирстон уже знал, что даже десятиминутная беседа за кулисами прогонит неуловимый призрак в другое, еще менее доступное укрытие.

Возлюбленная являлась блондинкой и брюнеткой, высокой и миниатюрной, стройной и полной, красивой и просто миловидной. Лишь одно качество присутствовало неизменно: нестабильность обитания в образе. Поистине ничто в ней не было так постоянно, как непостоянство.

«Странно, – думал Джоселин, – что мой опыт, или идиосинкразия, или что бы там ни было, для других мужчин могло стать пустой тратой времени, а мне служит основательным творческим подспорьем». Действительно, все мечты воплощались в скульптурных образах и чудесным образом соответствовали общественному вкусу, который мастер никогда не стремился удовлетворить и даже презирал. Иными словами, Пирстон рисковал утратить репутацию серьезного художника и приобрести популярность столь же мимолетную, сколь блестящую и захватывающую.

– Однажды угодишь в ловушку, друг мой, – порой предупреждал рассудительный Сомерс. – Не хочу предрекать, что впутаешься в неприятную историю: верю, что на практике ты столь же идеален, как в теории. Имею в виду, что процесс обратится вспять. Какая-нибудь женщина, чей идеал блуждает точно так же, как твой, привлечет внимание и заставит прилепиться подобно моллюску. Сама же отправится вслед за своим призраком, оставив тебя страдать в одиночестве.

– Возможно, ты прав, хотя мне кажется, что ошибаешься, – возразил Пирстон. – Во плоти она ежедневно умирает подобно апостольскому физическому воплощению. Когда я соприкасаюсь с реальностью, ее там больше нет, и потому не могу сосредоточиться на единственной инкарнации.

– Подожди, пока станешь старше, – заключил Сомерс.

Часть II

Молодой человек сорока лет

Когда Любовь зовет к служенью,
Покорен я могучей воле.
Все, что несет она с собой:
Богатство, счастье иль страданье, —
Приму с открытою душой.

    Т. Уайетт

Глава 1

Прежний образ возвращается

Плодотворные годы художественных устремлений внезапно нарушила печальная новость: в Сандборне, куда отправился по совету врача, скоропостижно скончался отец.

Как опрометчиво напомнила Марсия во время ссоры, в быту Пирстон-старший проявлял скупость. Правда, сын никогда не испытывал ограничений в деньгах. Рачительный владелец каменоломни всегда оставался суровым хозяином и начальником, но в то же время был надежным казначеем, готовым платить хоть и бережливо, но справедливо. К всеобщему удивлению, на добыче камня старик сумел сколотить весьма значительный капитал, тем более для столь незаметного и скромного бизнеса, куда больше, чем представлял Джоселин. Пока сын воплощал эфемерные фантазии во вполне зримые и осязаемые формы, отец на протяжении полувека крушил скалы в проливе Ла-Манш, добывая материальную основу этих форм, а потом посредством лебедок и блоков, телег и барж отправлял добычу по всей Великобритании. Приведя в порядок все дела и, согласно отцовскому завещанию, продав бизнес, Джоселин обнаружил, что к тем двенадцати тысячам фунтов, которыми уже располагал благодаря собственным трудам и другим источникам, прибавилось еще восемьдесят тысяч.

Продав другую находившуюся в безусловном праве владения недвижимость, помимо каменоломни, поскольку жить на острове не собирался, Пирстон вернулся в Лондон. Он часто задумывался о судьбе Марсии. Когда-то он дал себе слово не беспокоить мисс Бенком, и в течение двадцати лет оставался верен обещанию, хотя порой, в минуты житейских невзгод, вздыхал о присущем своевольной особе надежном здравом смысле.

Судя по всему, родители мисс Бенком умерли, а сама Марсия на остров не вернулась. Вероятно, за границей она с кем-то связала судьбу, так что по девичьей фамилии ее искать было бесполезно.

Некоторое время после смерти отца Пирстон не появлялся в обществе, но однажды вечером от скуки принял приглашение знакомой светской львицы, нанял экипаж и отправился на площадь, в элегантный особняк, где та жила три-четыре месяца в году.

Едва кабриолет свернул за угол, как взгляду открылся впечатляющий ряд домов на северной стороне. У подъезда одного из них стоял знакомый лакей с факелом в руке. На балконе светились разноцветные китайские фонарики. Пирстон сразу догадался, что обычный «небольшой ранний прием» в данном случае перерос в нечто грандиозное и позднее. Он вспомнил о недавно случившемся политическом кризисе, убедительно объяснявшем расширение круга гостей графини Ченнелклиф. Дело в том, что ее дом оставался одним из немногих политически нейтральных светских сообществ, которые партийные деятели предпочитали откровенно ангажированным собраниям.