скачать книгу бесплатно
Провинция Кранц
Антон Владиславович Хапилов
Когда солнце встает над землей, оно ярко освещает небольшой городок, расположенный на самом берегу Балтийского моря. И если живешь здесь много лет, то однажды, совершенно неожиданно, появляется желание оглянуться назад, что бы вспомнить едва уловимые моменты настоящей провинциальной жизни, ушедшей навсегда…
Антон Хапилов
Провинция Кранц
Пролог
За пределами крупнейших региональных столиц, на перекрестке трех дорог, на берегу молодого и прохладного моря, существует город, который некогда, носил немецкое имя Cranz, или «Венок». Сие древнее поселение жило и развивалось год за годом, век за веком, являя собой небольшое скопление домиков под соломенной крышей, где ютились семьи рыбаков, стоял одинокий трактир в стиле «трех пескарей», с коморками для отдыха, расположенными на втором этаже. Это была почти идиллия, лаконичное и полное слияние с самой природой, честное проживание жизни в прекрасных интерьерах чистой и непорочной действительности. Кто сейчас помнит лица и имена древних жителей этого рыбацкого поселка? Красота и загадочность их душ ушла от нас безвозвратно, прервав чреду рождений и смертей, в тот момент, когда проживающее на побережье немецкое население, покинуло этот город, оставив дома, со всей обстановкой и вещами. Страшная война вмешалась в судьбы людей, полностью изменив и ход жизни самого приморского городка.
Теперь здесь стали говорить по русский, хотя, этот город и раньше, в начале двадцатого века, слышал эту речь. Самыми желанными гостями на немецком курорте были граждане российской империи, оставляющие здесь золотые царские рубли за бальнеологические и грязевые услуги. Но теперь здесь поселились жители советской страны, победившие немецких национал – социалистов, которых вел за собой, истеричный лидер, по фамилии Гитлер. Город лежал перед русским человеком, почти не тронутым, цельным, готовым к продолжению своей исторической жизни, принимая новых жителей, в свои каменные объятья.
Надо сказать, что немецкие бюргеры, были жителями культурными, хозяйственными. Они создавали уют, высаживали розы в палисадниках, мыли с мылом мостовую, уложенную булыжником, поэтому город всегда был свеж и прекрасен. Но такими хозяйственными педантами жители Пруссии были не всегда. Во времена далекого средневековья население было темное и очень некультурное. Жители выливали помои из окон своих комнат, прямо на мостовую, спали на улице, перепив в трактире лишнюю рюмку шнапса, использовали закутки города для оправления своих естественных малых и больших нужд. Это кажется сейчас, невероятным, но трудолюбие и любовь к порядку, вбивалось в сознание немецкой нации с помощью жесткого наказания кнутом и большими денежными штрафами. Так, год за годом, под страхом непрерывного наказания, у них появилось долгожданное чувство педантичности и желание поддержания идеального порядка. Да, за бюргерами угнаться было невозможно, их города были прекрасны, чисты, совершенны. На полях, опутанных сетью дренажных каналов, спела пшеница, упитанные коровы давали парное молоко, курорты принимали гостей, жизнь кипела во всех ее наивысших проявлениях. И всем казалось, что так будет вечно.
Но, как только, 9 апреля 1945 года Советская армия взяла штурмом город Кенигсберг, и немецкие жители покинули эту, некогда благодатную землю, сев в городе Пилау, на грузовые корабли и отчалив от берега, города Восточной Пруссии опустели. Не избежал этой участи и городок под названием Кранц. Его небольшие улочки остались без пешеходов, площади стали пустынны, а на прекрасных песочных пляжах гулял лишь один прохладный морской бриз. Это было большое потрясение для города, ведь мы приняли искусственное скопление домов за некий живой организм, и жители были главным его составляющим. Теперь можно было ждать всего, чего угодно, обветшания стен домов, поломки электрических линий, протекания крыш, заторов ливневой канализации. Города без жителей приходят в упадок, превращаясь в призраки, теряя само идентичность, зарастая деревьями, и забывая всю свою славную историю.
Я появился в этом городе в 1979 году. Признаться честно, подобных городов мне не приходилось видеть, доселе, никогда. Очень ранним июньским утром, примерно в шесть часов, мы с мамой спустились из тамбура электрички прямо на перрон городского вокзала. Было тепло и тихо, жители еще спали в своих постелях, лучи восходящего солнца едва касались улиц и стен домов мягким утренним светом. Представшая перед нами цивилизация состояла из лаконичных правильных домов, имеющих крыши рыжего цвета с обязательной кирпичной трубой на скате. Все это было, несколько игрушечно, почти сказочно, спящий утренний город, демонстрировал нам, с мамой, свои достоинства как музейные экспонаты, выстроенные много лет назад, представителями другой нации.
Мне было одиннадцать лет, а это такой возраст, когда долго удивляться, такой мелочи, как архитектура, не приходится. Сознание советского мальчика было свободно от трудов и забот повседневной жизни, и было заполнено своими мечтами и фантазиями. Как бы сейчас сказали, я был на своей волне. Мы нашли двухэтажный дом, с двумя квадратными верандами на лицевой стороне дома и мама постучала в окно, так и не найдя вход в жилище. Спустя несколько минут, за стеклом замаячило заспанное лицо женщины, которая долго разглядывала стоящую на пустой улице высокую даму и угловатого мальчика, прячущегося за ее спиной, а затем мотнула головой, подтверждая свои действия речью, которую никто из нас не услышал. Она предлагала обойти дом, ведь дверь в жилище находилась с тыльной стороны.
Хозяева квартиры, с простой украинской фамилией Гетмановы, в результате обмена, который они произвели с моей мамой, стали обладателями современной трехкомнатной квартиры в станице Старощербиновской, мы же вселились в двухкомнатную квартиру в старом немецком доме, на берегу Балтийского моря. Гетмановы имели в квартире настоящую немецкую мебель, посуду, а так же, мотоцикл с коляской фирмы BMW, который они хранили в самодельном сарае, в палисаднике. Все это было погружено в огромный металлический контейнер, под завязку, после чего мы распрощались с ними, и больше не видели никогда.
Наша новая квартира оказалась стара. Дом был довоенной постройки, межкомнатные стены были выполнены из дранки, потолок укреплен соломой, туалет был размером метр на метр, а входная дверь выходила во двор, являющийся проходным. Зато в каждой комнате была установлена настоящая печь, с поддувалом и заслонкой на трубе. Теперь маме только и оставалось, что сесть на стул, и заплакать. Это было выражение отчаянья и слабости женщины, которое мне пришлось наблюдать воочию, крик души вынужденного одиночества, которое я запомнил на всю жизнь.
Теперь, спустя многие годы, я оглядываюсь на тот период нашей жизни, наполненный светлыми мечтами и большими хозяйственными делами, и время это кажется мне прекрасным. Город, который сначала казался, похожим на некую художественную декорацию, построенную иным народом, постепенно наполнился школьными друзьями, соседями, товарищами и подругами. А я заполнил город собой, сделав ему маленькую услугу, и прожив в нем часть своей жизни, однажды оглянулся и посмотрел назад. И там я увидел маленькие провинциальные истории, судьбы, типажи, впечатления о которых, порой, хочется рассказать.
Город
Он не был прекрасен, этот город. Скорее, он был прост и доступен, являя собой скопление домов ушедшей эпохи, доставшихся нам, по причине победы в войне. Построенные в конце девятнадцатого, начале двадцатого веков, строения, не претендовали на звание архитектурных шедевров прошлого. Пожалуй, только здание Лютеранской кирхи, возведенной в 1897 году, была, по настоящему, монументально. Церковь носила имя Святого Адальберта, и в советское время, внутри ее, располагался городской спортзал. Остальные строения делились на фундаментальные и утилитарные. Первые были более крепкими, с высокими потолками и большими окнами, в них угадывались индивидуальные архитектурные штрихи, поднимающие цену и престиж жилища. Вторые были просты в исполнении и предназначались для люда рангом пониже. Но в каждой квартире имелась высокая печь, с помощью которой производился обогрев жилища. Кроме того, в комнатах наличествовала мебель, кухонные и постельные принадлежности, на подоконниках стояли горшки с цветами. Все говорило о том, что здесь, еще совсем недавно, бурлила жизнь, но затем все стало по-другому.
В новое время, подобное нарекли бы пост апокалипсисом, придав произошедшему иной смысл, но тогда, это было «эхо войны». В опустевшие дома города и стали заселяться первые русские переселенцы. Бросив все там, в российской глубинке, они пытались обрести, что-то здесь, в немецкой провинции. И, опустевший было город, вновь задышал, расправил плечи, дома его наполнились теплом, по улицам вновь зашагали люди, на площадях стали устраивать праздники, а по деревянному променаду стали прогуливаться влюбленные парочки.
Особенности мировосприятия новых жителей напрямую отражалось на внешнем облике домов и улиц. Брусчатку сразу же закатали под асфальт. На улицах поставили деревянные столбы и натянули на них линии электропередач. Затем, в свободное пространство города, воткнули новые пятиэтажные дома, называемые в народе хрущевками. Жить в таких домах было престижно, здесь, у каждого хозяина, была своя кухня и теплый туалет. Разве это была не мечта, воплощенная в бетоне? Догнать и перегнать запад, руководство нашей страны, хотело непременно. Надо сказать, что в домах довоенной постройки, туалет располагался на лестничной клетке, и был общим для всех жильцов дома. Впрочем, бывали и исключения. Но, русский человек, по своей личной природе, был неприхотлив, и бытовые проблемы решал легко и просто. Лестницы в доме красились светло-коричневой краской (цвет детской неожиданности), и ее популярность можно было объяснить только тем, что другого цвета в магазине и не имелось. Двери и окна окрашивались в радикально белый цвет. Все это было частью индивидуального косметического ремонта, практикуемого хозяевами квартир. И по количеству слоев краски, можно было судить о количестве лет, проведенных в жилище, как по слоям на спиле дерева, определяли возраст срубленного растения.
Еще одной особенностью домов были крутые лестницы на второй этаж, и делалось это по причине экономии пространства. Таким образом, равномерно распределялась полезная площадь для проживания, ведь лестница была задрана и площадка перед дверью оказывалась минимальной. С таких конструкций легко падали люди, проезжая попой по деревянным ступеням вниз, как с горки, после чего упирались ногами в дверь, ведущую на улицу. Но это в лучшем случае. А так, больше слетали кубарем, производя характерный громкий шум от соприкосновения тела о деревянную поверхность лестницы. Само падение происходило очень быстро, но жильцы слышали грохот, и выглядывали в коридор, проявляя солидарность.
В какой-то момент в жизни города наступило удивительное равновесие. Оно выражалось в мире и покое, воцарившихся на улицах, дворах, учреждениях и домах. Люди знали, что делать в этом наступившем единении, они работали и отдыхали, заводили семьи и рожали детей, устраивали праздники и грустили на похоронах. Вполне возможно, что такое единение домов и людей, было ожидаемо, это был некий ренессанс, пик жизни поселения, связанный с особенностью настоящего времени, запасом прочности строений и подземных коммуникаций, новым уровнем развития городского хозяйства. А может и руководящей ролью коммунистической партии? По крайней мере, хозяева города того счастливого времени не были заняты набиванием деньгами своих личных карманов. Работа на созидание имеет одно неоспоримое преимущество. Город чувствует себя в надежных руках.
А на променаде еще стоял старый остов известного немецкого ресторана «У лося». Название этого заведения я узнал много лет спустя. На старых довоенных фотографиях это угловое здание, с мягкими округлыми формами фасада, имело два этажа. На первом располагалось закрытое кафе, окнами смотрящее на море, на втором открытая веранда, где за столиками восседали посетители, пили кофе и смотрели на вечерний морской закат. В детстве я ходил по разрушенным помещениям кафе, где пол был усыпан осколками стекла и битым кирпичом. Мне казалось, что сейчас я найду под ногами старую монетку, пуговицу, что-то из того ушедшего времени, потерянного городом. Это ощущение присутствия жизни иных людей, создавших город, а затем, ушедших из него навсегда, теплится во мне до сих пор.
«Прибой»
Рядом с руинами старого немецкого кафе, на променаде, выдвинувшись всей конструкцией в сторону моря, стоял ресторан под названием «Прибой». Построен он был в 1976 году и представлял собой целый комплекс заведений, который включал в себя кулинарию, столовую, кафе, пивной бар и ресторан. Помещение ресторана располагалось на втором этаже, и как бы, парило в воздухе, опираясь на четыре бетонные колонны, вмонтированные в городскую набережную. В солнечный день конструкция давала тень, а в дождливый укрывала от потоков воды, льющихся с небес, заглянувшие же, на огонек путники получали закуску и выпивку, по вполне сносной цене.
Архитектурный полет мысли создателя этого здания явно делал отсылку к теме моря. Это был, то ли корабль, пришвартованный с помощью виртуальных шканцев к кромке берега, то ли маяк, указывающий морякам путь в ночи, а может, вилла, с вертолетной площадкой на вместительной крыше. Если последнее, то архитектор должен был ухватить эту идею, увидеть ее на дорогих курортах Майями или Лос-Анжелеса, где находились дома богатых американцев. Я подозреваю, что идея пришла из Прибалтики, где в поселке Юрмала находился ресторан «Юрас Перле», похожий на «Прибой» как две капли воды. Там, кстати, одно время пела Лайма Вайкуле. Ах, эта волшебная атмосфера вечернего варьете. Она всегда манила людей, а советский человек был не особенно избалован развлечениями. Итак: странный внешний вид, удачное расположение и общий дефицит развлечений, превратили ресторан в место, как сейчас говорят, притяжения любителей выпивки, танца и легкого курортного флирта.
Я впервые попал в ресторан в 1989 году, после службы в армии. Мне было всего двадцать лет, и вся будущая жизнь походила на бескрайний путь, который лишь предстояло пройти, ведь я был только в самом начале. Именно по этой причине, зал ресторана «Прибой», показался мне, прекрасен. Огромные стеклянные окна, играющие роль внешних стен, были украшены тяжелыми портьерами черного цвета. Эргономично расставленные столы, покрытые белыми скатертями, давали возможность всем посетителям видеть сцену, на которой располагались члены вокально-инструментального ансамбля и место для танцев, подсвеченное лучами ярких софитов. Все лаконично, без лишних изысков и нагромождений, мешающих правильному отдыху людей, уставших от повседневной рутины жизни.
Забронировав столик, посетитель приходил к часам восьми вечера, входил в помещение ресторана и занимал место, после чего ожидал прихода официанта. Заполнение мест происходило постепенно, люди появлялись компаниями, и по – одиночке, чувствовался некоторый ажиотаж, все ловили взглядом официантов, оглядывали соседние столики, курили в томном ожидании. В те времена курение не было под запретом, наоборот, на столах устанавливались пепельницы, которые периодически заменялись на чистые. Дым уходил высоко под потолок, на высоту четырех, пяти метров, а мощные вентиляционные вытяжки уносили табачный дым прочь, за пределы зала ресторана. Если официанта удавалось поймать и сделать заказ, то со временем, на столе могли появиться закуски, бутылки со спиртным, рюмки и бокалы. Для приготовления горячих блюд требовалось время, но народ уже наливал по маленькой, гас верхний свет, и под лучи искусственного света и звуки магнитофонной музыки выходили танцевать прекрасные девы, представительницы варьете. Они были одеты вызывающе фривольно, вычурно, ярко, но при этом выглядели парадоксально скромно, слегка зажато и почти мило, по-домашнему, олицетворяя собой обманчивую изнанку доживающего свой век советского общества. С момента их выхода на помост ресторанного варьете, начиналось всеобщее вечернее застолье.
Официанты несли горячее, меняли пепельницы, наполнялись рюмки и бокалы. Стройные ножки танцовщиц взлетали вверх, под музыку Штрауса, а в это время люди ели мясо с помощью столовых приборов, пили из бокалов вино, запрокидывали рюмки с холодной водкой, курили сигареты, снова выпивали, ели и смотрели восхищенным взором на танцующих нимф. Время в зале ресторана внезапно притормаживало, застывало на целую секунду, казавшуюся вечностью, а затем стрелки возобновляли ход, волшебным образом подстраиваясь под сознание каждого посетителя этого заведения, расположенного на самом берегу Балтийского моря.
Вокально-инструментальный ансамбль начинал свою программу в тот самый миг, когда ощущение счастья уже владело всеми участниками ресторанного действа. На танцплощадку перед сценой из-за столиков неспешно подниматься и выходят люди, звучат популярные мелодии, образуются спонтанные компании, все танцуют и смеются, охваченные некой эйфорией, где алкоголь, музыка и свет сливаются в одно целое, являя собой главную квинтэссенцию происходящего в полутемном помещении ресторана. Солист ансамбля, красивый молодой человек с длинными волосами, держит в руках электронную гитару и поет слова песни: «Розовые розы, Светке Соколовой, Светке Соколовой, однокласснице моей…» Сейчас он настоящая звезда этого вечера, лабух, исполняющий песни за деньги, почти главный человек этого вечера. Почти, потому-что, из-за высокой акустической колонки выглядывает Александр, администратор этого заведения, человек, распределяющий свободные места в большом зале. Сейчас он будет петь песню, спрятавшись за аппаратурой, так, что будет слышен только его голос. Такая маленькая слабость, позволенная ему благодарными сотрудниками. Какую же песню он исполнял? Это была лирическая мелодия, коих в тот период было много, но время утратило мои знания о ней. Одно могу сказать точно, пел администратор проникновенно и с определенным внутренним чувством.
«Прибой» закрывался в двенадцать часов ночи, и многие посетители еще успевали попасть на ночную электричку, называемую, по такому случаю, «пьяной». В поезде подвыпившие люди продолжали позднее общение, которые они начали в зале ресторана, расположившись теперь на сиденьях, в тамбуре меж вагонов, где продолжали пить вино, громко говорить, петь песни и драться, не поделив какую-нибудь мелочь, ставшую сейчас камнем преткновения всего вечера.
Казалось, это время, будет течь вечно, утвердившись в этом незыблемым мире, но последующие за распадом Советского Союза вещи, прямо отразились и на здании ресторанного комплекса. Хозяйство стало приходить в упадок, стены быстро обветшали, огромные стекла вынули и увезли в неизвестном направлении. Теперь пустой зал ресторана стал действительно похож на остов корабля, брошенный своей командой, и обдуваемый со всех сторон пронзительными морскими ветрами. А затем его снесли. Здание превратилось в пыль, оставив после себя лишь кусок фундамента, спрятанного за жестяным забором. В своих воспоминаниях я возвращаюсь в это строение, но меня интересуют не пьяные возлияния молодости. Алкоголь несет вред здоровью, нарушая работу внутренних органов и мозга, хотя, такие проблемы в молодости не сильно заметны. Еще учась в школе, я приходил в отдел кулинарии, расположенной на первом этаже ресторанного комплекса, и покупал штук восемь стеклянных бутылок «Пепси-колы», приносил домой и ставил в холодильник. После тренировок я доставал одну бутылку и утолял жажду. Когда пепси заканчивалось, я собирал пустые бутылки, шел в кулинарию, и обменивал на новую партию напитка, с доплатой. У меня дома никогда не заканчивалась «Пепси-кола». Вот это было мое лучшее воспоминание о «Прибое», не смотря на то, что теперь газировку считают вредной.
Альфред Адлер
Австрийский психолог Альфред Адлер в детстве сильно болел, однажды он даже, чуть не умер, но судьба была к нему благосклонна. Став врачом общей практики, Альфред увлекся психиатрией и неврологией, и достиг на этом поприще больших успехов. Он искал ответы на вопросы, волновавшие его с самого раннего детства. В его системе анализа ведущую роль играла человеческая агрессия и жажда власти. Ребенка побуждает к поступкам, желание выжить, и чем слабее малыш, тем больше его потребность компенсировать свои недостатки. Комплекс неполноценности. Такое знакомое выражение на память, лежащее на полочке, на коре моего головного мозга, ожидая своего часа, что бы появиться на свет, в качестве некого размышления о природе человеческих поступков. Жизнь индивида подвержена бесконечной чреде психоанализов, человек смакует поступки другого человека, анализируя с личной выгодой для себя. Провинция является самым благодатным местом для созерцания жизни ближнего, ведь все друг друга знают, в той или иной степени, волей случая, живя в небольшом приморском городке, обдуваемом холодными северо-западными ветрами.
По мнению Адлера, возникающее чувство неполноценности у ребенка, можно разделить на три категории. Это дети, рожденные со слабыми или несовершенными органами, дети, к которым относились сурово и без любви, и, наконец, слишком избалованные дети. Как это знакомо, ведь мы все родом из детства. Поколение за поколением, люди идут по жизни, вырастая из детских штанишек и одевая, взрослые цивильные платья. Эти дети выросли на книгах Бенджамина Спока и Антона Макаренко, во времена Советской эпохи, запомнившейся тем, что создавались новые институты семьи и ребенка. И делалось это на обломках старого русского мира, закончившегося после Октябрьской революции 1917 года.
Прежде чем рассмотреть и проанализировать жизнь горожан Кранца, мне требуется обратиться к себе, своему детству, так будет немного честнее перед честным народом. Я помню себя маленьким фрагментарно, это похоже на нарезку кинематографических кадров. Что-то типа попурри, составленное из разрозненных воспоминаний, где главным действующим лицом выступает мир вокруг меня. Дома, в которых я бывал, дороги, по которым ходил. И все это видится через призму моего личного сознания. Мое «я» здесь незыблемо. Возможно, это происходило по причине малого возраста, ведь ребенок трактует все свои поступки как естественные, а главные переживания крутятся вокруг фигур матери и отца. Мои родители жили не очень мирно, вернее так, они проживали параллельно друг друга. Я был всегда хорошо одет, обут, накормлен и ходил в детский сад. Внешнее благополучие оставляло за скобками истинное отношение самых близких моих людей. Вероятно, они не любили друг друга, а жили по инерции, создав семью еще на заре своей молодости. В основе их чувств была внезапная влюбленность, импульс, сексуальная энергия, непобедимое желание, заложенное в основу всей жизни на планете Земля. Но все истинные начала нивелировал духовный кризис, который можно было бы описать как период эгоизма и отчуждения. Естественно, я сильно переживал происходящее, и в результате скрытых внутренних эмоций, стал бродить по ночам, мучимый легкой формой лунатизма, и писать в постель. Такая незадача преследовала меня довольно продолжительное время, вплоть до переезда на новое место жизни, в город Кранц. Внезапная смена обстановки полностью излечила меня от лунатизма и энуреза, что, с одной стороны, было удивительно, а с другой, констатировало наличия настоящего кризиса в отношениях моих родителей, зашедшего слишком далеко. Некоторые называют подобное движение точкой невозврата.
Как итог, мои любимые родители развелись, окончательно и бесповоротно. Можно ли было связать мою неуверенность, с переживаниями детства, когда, по идее Адлера, намечаются будущие комплексы неполноценности, или я был просто глупым мальчиком, оставшимся без живого примера отца, который мог быть моим наставником, но факт остается фактом, я застрял в провинции, найдя укромное место для своих скрытых страхов и желаний.
Что бы справиться с зарождающимся чувством неполноценности, Адлер предполагал к использованию стремление к превосходству, и абсолютному совершенству. Именно это стремление является главной движущей силой в будущей жизни человека. Каждый индивид реализует это стремление по-своему. И здесь преодоление может идти несколькими путями. В одном случае индивид достигает цели в борьбе за основные жизненные блага, то есть, становится нормальным членом человеческого социума. В другом случае, происходит сверх компенсация, иначе говоря, индивид прилагает избыточные усилия для преодоления детских проблем, желая, во что бы то не стало, изменить все к лучшему. Ради этого можно жертвовать всем, чаще реальной действительностью, создавая искусственные конструкции, в декорациях которых, человек ощущает себя сильным, смелым, красивым, цельным. Но и это еще не все. Следующей ступенькой в чреде достижений становится невроз, некое болезненное состояние, находясь в котором, человек не может освободиться от чувства неполноценности, и вырабатывает симптомы болезни, оправдывающие свои жизненные неудачи. Эти люди не прекращают свою борьбу за дивиденды жизни, ставя подобную задачу основной целью своего существования.
Невроза мне избежать удалось. В выдуманном мире я жил какое-то время, наслаждаясь бытовым алкоголизмом, и ведя тайный дневник неудачника. На тетрадных листах я жаловался сам себе, удивляясь своей несмелости, жизненной не агрессивности, общей апатии. Прав был старина Адлер, желание превосходства в борьбе за жизненное пространство, едва теплилось внутри меня. Свой личный комплекс я пестовал, как комнатное растение, живущее в глиняном горшке, на подоконнике, не зная, что делать с ним далее.
Превосходство можно пустить работать на благо, и так живет основная часть общества, позволяя социуму быть мобильным, подвижным, правильно реагировать на внешние раздражители, формировать среду обитания, воспитывать детей, выполнять законы и следовать нравственным нормам. Именно на этом и акцентировал свои размышления психолог Альфред Адлер, и его можно понять, ведь он выполнял свою работу, желая быть лучшим, преодолевая свой комплекс неполноценности детства, и объясняя поступки людей, окружающих его в жизни. Но, ход жизни не предполагает специальной остановки для подобных измышлений, и остается только что довериться своим чувствам и желаниям. А желание у человека есть самое простое, оно же главное, и заключается в проживании своей жизни от начала и до конца.
Идеальное общество всегда было несбыточной мечтой разного рода фантазеров, которых смело можно было назвать невротиками. Они грезили об обществе, где все должно было быть идеально, ровно, похоже, без потрясений и лишних эмоциональных скачков. Именно там мечтателю будет хорошо, исчезнут страхи и комплексы, никто не будет шпынять, насмехаться, затирать локтями, даст равные возможности, надежду на спасение и удачу. Чем идеальнее «Город Солнца», тем темнее одинокие мечты идеалиста-изгоя, желающего для себя личного счастья в виртуальном общественном пространстве.
Снежки
Когда я учился в техникуме, у меня был друг по имени Артур. Он обладал несомненной харизмой, был статен, красив, играл на гитаре, пел песни, имел жену, и растил сына. Не весть, какая характеристика, но на тот момент, парню было всего восемнадцать лет. Уже тогда, Артур задавал себе особый вектор будущего развития, упорно постигая учебу в техникуме, и совмещая ее с физическим трудом во благо жены и сына. Студенческая жизнь, подкрепленная, неуемной энергией молодости и гипотетической свободой новой взрослой жизни, была полна скрытого романтизма, живого эротизма, и легкого сарказма, свойственного молодежи. На курсе у нас образовалась группа веселых нигилистов, куда входили красивые, «прикольные» девчонки, и ребята, обнаружившие друг в друге здоровый дух товарищества, и общность интересов. В студенческой среде, приветствовались алкогольные возлияния, посвященные богу виноделия Бахусу, вечерние походы на дискотеки, совместные празднования дней рождения, и даже свадьбы. Жизнь била ключом, и эти несколько лет совместной учебы, оказались временем удивительного счастья, свойственного очень молодым людям, вырвавшихся из лап долгой родительской опеки. Кроме всего прочего, мы с Артуром, реализовывали свой творческий запал на подмостках художественной самодеятельности курса, делали смешные интермедии, ролевые сценки, и даже, сочинили одну песню, посвятив ее красивой девушке, по имени Лариса, которая училась с нами в одной группе. Юмор наш грешил парадоксальностью, свойственной агитбригадам раннего социализма, с обязательной излишне громкой декламацией, ввода в действие пьесы нелепых персонажей, внезапное переключение внимание зрителей на визуальные спецэффекты, музыкальные заставки, нарочитую искусственность короткого сюжета с элементами буффонады. Подобное лицедейство было признаком полного любительства, но мы с Артуром, ощущали себя молодыми режиссерами, неприхотливыми и легкими на творческие решения, и личным примером утверждали истинную мотивацию, работая ради чистого искусства. Мой напарник по творческому порыву, Артур, и здесь показал себя ответственным работником Мельпомены, а иначе он и не мог. Вершиной нашего творческого союза было участие в выступлениях сводного хора техникума, под руководством Шейнблита А. Е., где я был ведущим программы, а Артур играл на гитаре в репризах. В таком качестве мы были на небольших гастролях, в городе Гродно, где имели теплый прием, номер в гостинице и хорошее питание в столовой города.
После окончания техникума, жизнь каждого из нас пошла своим чередом. Еще какое-то время мы общались, по инерции, пытаясь проводить время как прежде, но водоворот новых людей, важных дел, событий закрутил старых товарищей, разлучил и умчал навсегда. Конечно, это было преувеличение о вечном разлучении. В сжатом пространстве области, все истории и слухи об интересующих тебя людях есть в свободном доступе, их передают из уст в уста цепочка людей, связанных между собой близкими и дальними знакомствами, словно родственными узами. Друг Артур полностью оправдал мое представление о себе. Он, как и раньше, прекрасно видел будущее, продолжал учиться, приобретая одно высшее образование за другим, а затем, стал воплощать свои навыки в жизнь, идя по карьерной лестнице вверх. Наверное, он стал богат, зажил в Москве, купил квартиру на побережье. Хотя, богатство в этом мире – есть вещь, определенно, относительная. Я думаю, он пришел к некой независимости, принимая ее выражение в денежном эквиваленте, свободе передвижения, и занятии любимым делом.
И вот, спустя много лет, с помощью современных технологий, через одну социальную сеть, мы с ним связываемся и договариваемся о встрече, здесь, на побережье, в городе Кранце, в одном из местных кафе. Все это было настолько спонтанно, что, в один из моментов, меня настиг невольный вопрос «а зачем?». Здесь была проблема даже не в ворошении прошлого, когда-то случившегося, имевшего место быть, но утратившего актуальность спустя энное количество времени. Мы же были не преступники и не бойцы невидимого фронта, не знавшие друг друга в лицо, и живущие под чужими именами в далеких тревожных странах. Мы просто потеряли связь, а значит, она была не столь крепка. Сколько бы литров вина мы не выпили тогда, в общежитии, студенческий этап жизни остался далеко позади, навевая лишь ворох воспоминаний.
На встречу я пошел вместе с Владимиром, который является моим другом с тех самых времен учебы в техникуме. Артур сидел в кафе у окна, на столе перед ним располагался ноутбук, рядом стояла кружка с чаем. Это было похоже на рабочее место человека, занимающегося удаленным делом. За окном шумело море, набегая ленивыми волнами на песок пляжа, а в небе долго парили чайки. Артур искренне обрадовался нашей встрече, мы обнялись, по – дружески, и, расположившись за столом, приступили к разговору. Все оказалось просто, мы вспоминали наших общих знакомых, смеялись над официанткой, затем надо мной, общий задор присущий нам в молодые годы, очень хорошо сохранился, как – будто мы расстались всего лишь вчера, после бутылочки винца и ночной дискотеки. А теперь вот, встретились поутру, дабы обменяться впечатлениями прошедшей ночи. Артур был уверен в себе, весел, обаятелен, действительно жил в Москве, и был чрезвычайно занят. Вполне возможно, и наше время сегодняшней встречи, скоро подойдет к концу, согласно его внутреннему расписанию. Действительно, разговор постепенно исчерпывался, затухал, паузы становились все длиннее. Официант принес нам счет за выпитые напитки, и мы расплатились.
Вдруг я вспомнил, что написал книгу, и сообщил об этом Артуру. Он тут же, нашел на ноутбуке страницу сайта, удивился, затем во спрял, радостно засиял и предложил мне написать рассказ о том, как мы, я и Артур, будучи студентами, продавали на центральном рынке города Калининграда снег.
– Тебе надо, обязательно об этом написать рассказ! Ха-ха-ха! Это было просто невероятно! Я всем рассказываю эту историю!
Его эмоция была настолько непосредственна, что мы тоже стали смеяться, хватаясь за эту историю, как за очень даже удачное завершение нашей встречи. Собравшись для общей фотографии, мы, по очереди, щелкнули, каждый своим смартфоном, троих друзей, стоящих радом. Это был, несколько, неловкий жест, доступный благодаря наступившему в мире прогрессу.
Расставшись с Артуром, мы шли с Володей, по летней улочке курортного города, двигались в полной тишине, находясь под впечатлением прошедшей встречи.
– А что ты хочешь, Артур как всегда…
Владимир мыслил несколько масштабно, захватывая очень большие пласты временных отрезков, анализируя жизненные поступки общего друга, в контексте нашей с ним сегодняшней встречи. Это было подтверждением силы Артура, его личным стремлением к превосходству, деланию своей жизни во благо себе и своим близким. Господин Адлер, определенно, был бы горд таким индивидом, лишь подтверждающим его теорию о человеческом преодолении.
О чем же вспомнил Артур, в последние минуты нашей встречи в кафе, расположенном у самой кромки Балтийского моря? Это был случай из нашего студенческого прошлого, самый канун Нового года. Мы с Артуром, голодные и уставшие от учебы, попали на Центральный рынок, и бесцельно брели между рядов. Было людно, торговцы кутались в теплые одежды и переминались с ноги на ногу, коротая время в ожидании своего покупателя. На землю выпал снег, и рыночники сгребали его в большие кучи, освобождая дорожки для удобства передвижения посетителей рынка. В один момент, остановившись около сугроба, прямо посреди рынка, мы огляделись вокруг, увидели под ногами деревянный ящик для переноса фруктов и решили реализовать одну идею. Она была удивительно созвучна реалиям того смутного времени, где концепция достать и продать, владела умами современного русского человека. Девяностый год был самым началом тяжелого периода смены сознания целого поколения, но в нашей идее было больше идеалистического, чем меркантильного, хотя речь шла о продаже… снега.
И главным генератором был Артур, имевший за своей спиной опыт торговли в общепите. Суть его идеи была в том, что бы продавать снег. Вокруг нас, его было достаточно, он лежал под самыми нашими ногами, осталось только нагнуться и поднять его, лепить руками полновесные снежки, и, тут же их продавать, по сходной цене. Мы встали возле сугроба, поставили деревянный ящик, днищем вверх, образовав небольшой кустарный прилавок, достали листок бумаги, ручку, и нарисовали ценники. Самое сложное было начать. Люди останавливались, недоуменно разглядывая «товар», так стала образовываться толпа, подогревая ажиотаж. Именно в этот момент стала вырисовываться потенциальная группа покупателей, готовых потратить некоторые деньги на некую несуразность, и это были люди со здоровым чувством юмора. Покупка снега не имеет практической пользы, но здесь все было построено на парадоксальности происходящего, где главным посылом была сиюминутная дурашливая радость обладания самим снежком. Его покупали именно потому, что оценивали шутку должным образом. Тем более что цена была вполне доступна. Большой снежок стоил двадцать копеек, средний – пятнадцать, а за маленький мы просили десять.
Казалось бы, вот она, куча снега, человеку ничего не мешает нагнуться и потрогать снег рукой, но проходящие мимо люди ухватили саму суть нашей абстрактной идеи. Это была самая честная и искренняя торговля в тот заснеженный декабрьский день, люди покупали снежки, выбирая размер, комментируя, шутя, наблюдая, как я на место проданного товара, зачерпывал в сугробе материал, формировал его и укладывал на прилавок. Весь процесс производственной цепочки, был налицо, и покупатели видели своими глазами, что их не обманывали молодые и вполне перспективные предприниматели.
Продав снежков на три с половиной рубля, мы свернули свою импровизированную продажу, и пошли в пивной киоск, где купили трехлитровую банку пива, и выпили ее, закусив вяленой рыбкой. И сделали это с чистой совестью.
Курортный роман
В самом этом определении заложена суть идеи, но она не несет в себе великого зерна идеализма, основанного на желании обрести единственную любовь на земле, наоборот, здесь все излишне рационально, меркантильно и ждет своего личного случая, на который отдыхающие и надеются. Расслабленные, покинувшие свои основные места обитания, и приехавшие на курорт для полноценного отдыха, индивиды, полностью меняют свой режим дня. Смена среды и ритма, рождают несколько порочные мысли в головах отдыхающих, а летняя жара, теплое море, отсутствие прежних забот и уйма свободного времени, пробуждают желания, доселе дремлющие в самой глуби человеческой натуры. Мужчины, в одночасье становятся записными холостяками, бегут в магазин, где покупают сухое красное вино, фрукты, горячий хрустящий хлеб и идут на пляж, где наслаждаются внезапно нахлынувшей на них полнотой свободой. Это была, пожалуй, самая сложная часть дилеммы, не понятная разуму, но ощущаемая всеми кончиками чувствительной нервной системы представителя мужского пола. Разогретые солнцем и красным сухим вином гормоны тестостерона гонят новоиспеченных ловеласов в такие места отдыха, где обитают представительницы прекрасного пола. В домах отдыха это танцевальные клубы, с эпическими названиями «кому за тридцать…», с обязательным многоточьем в конце, обозначающим возрастные границы, что-то вроде, знака математической бесконечности, перенесенного на простой язык межличностного общения.
Женщины относятся к алкоголю более сдержанно, традиционно предпочитая пить шампанское из высоких хрустальных бокалов. Подчеркнутая изысканность и аккуратность в одежде и макияже, не смотря на бытовые трудности советской и пост советской эпохи, осторожность и сдержанность, все работает на тайное желание иметь легкую интрижку, мимолетный флирт, зиждущаяся на иррациональном желании быть непременно красивой и желанной. Несбыточная мечта, основанная на личном эгоистическом счастье и настойчивое сексуальное желание, загнанное глубоко внутрь женщины и мужчины, заставляет их идти на риск и нарушить зыбкое равновесие этого мира, иначе говоря, табу.
Молодежь рефлексирует курортный роман иначе. Для них сама интимная связь, ради которой и затевается все действо на улицах небольшого города, является вещью сложной, но объективно достижимой. Романтизм здесь отсутствует, в привычном понимании этого слова, но сама красота природы, яркие закаты, купание обнаженными в ночном море, поднимает флиртующих парней и девушек, на необычайно высокий уровень, закрепляя в памяти удивительные картины, длящиеся бесконечно, но по факту, не долго, на время действия алкоголя, находящегося в крови человека.
Один мой друг, сквозь годы пронес воспоминания об июльской теплой ночи, проведенной в зале знаменитого ресторана «Прибой», где он отдыхал в компании своих друзей. Изрядно выпив, для храбрости, он ринулся приглашать на медленные танцы раскрепощенных дам, присутствующих в зале. Окрыленный вниманием противоположенного пола, друг стал выводить девушек на свежий воздух, спускаться с ними, по ступенькам, к самой воде, и любить их на песке, средь камней, наблюдая, между делом, как луна отражается в ночной глади воды, мягкие волны накатывают на влажный песок, создавая едва уловимый ритм, медленно остывающего моря. В течение короткого времени две молодые особы поддались напору его скромного обаяния.
Следующий персонаж, переживая летнюю идиллию, познакомился с двумя молодыми девушками из Северной столицы, и окрыленный вниманием прекрасных особ, закрутил с ними настоящий курортный роман, задействовав друга для полноты компании. Они встречались с дамами на берегу, пили вино и жгли костры, растворившись в красотах вечерних закатов, а ночью любили друг друга, бросив на прохладный песок большое банное полотенце. Романтика завершилась однажды, в тот миг, когда закончилось действие путевки. Обнявшись, он и она расстались, но эта история имела нечаянное продолжение. Осенью друг уехал служить на Камчатку, окончив военно-морское училище, где оформился в служебной части, получил довольствие, должность и место в офицерском общежитии. Суровая военная служба захватила молодого человека, появился дефицит свободного времени, накапливалась усталость, одолевало одиночество и неустроенность скупого офицерского быта. И тогда он вспомнил о давнем курортном романе, отыскал телефонный номер своей нечаянной любови и позвонил в город Санкт-Петербург. Ему ответил знакомый голос. Героиня давнего романа помнила о прекрасных вечерах у самой кромки морского прибоя, и на его неожиданный призыв посетить Камчатский край, ответила скорым согласием. Он высылает ей деньги на билет, и через некоторое время он и она вновь встречаются на берегу, но уже Тихого океана. Казалось бы, вот, призрачная идиллия, романтический флер, и пикантное продолжение отношений, удачное совпадение, и возможная женитьба на офицере военно-морского флота, становились живым воплощением сути курортного романа, как такового. Брак полностью оправдывал бы их летнее безумие, превратив беспорядочные соития на пляже в любовную прелюдию страсти, ночные пьянки в ритуальное камлание, а хулиганскую беспардонность в сигнал, поданный свыше. Но, к сожалению, почти сразу, все пошло не так. Серьезные намерения быстро обесценились, ввиду абсолютной разности в целях этого случайного союза, и то, что начиналось как романтическая связь, превратилась в рутину каждодневной жизни. Героиня разочаровалась, покинула своего принца, и, вернувшись в родной город, забыла его навсегда. Да, он был явно не Дмитрий Дмитриевич Гуров, а она не Анна Сергеевна фон Дидериц, дама с собачкой, гуляющая по променаду города Ялта много-много лет тому назад. Именно там герои рассказа Антона Павловича Чехова, в порыве скуки и одиночества, встретились однажды, и закрутили интрижку, ставшую самым главным курортным романом русской литературы. Только их случайная связь стала началом будущих отношений, тяжелым путем к обретению друг друга. Ведь у каждого из них были свои семьи, разрушить которые, в те времена, было не так просто, как в современное время.
В городской газете, весь прошлый год шел конкурс на тему «Курортный роман». Эта идея оказалась настолько популярной, истории не иссякали, о них помнили как о ярких моментах прошлого, произошедших с конкретным человеком, в определенные сроки, сжатые во времени и пространстве, как под воздействием, так и полностью спонтанные, вызванные внезапным порывом скрытых чувств и тайных желаний. Знакомый корреспондент по имени Инна, по всей видимости, ведущая эту рубрику, обратилась ко мне:
– Ты же, Антон, пишешь? Вот тебе и тема…
А ведь точно…, и у меня был свой, маленький курортный роман. Не забытая история из жизни…
Белла
«Однажды я закончил школу. Все время учебы я думал о том, что это когда-то должно было произойти. Ожидания каждый раз откладывались, но все произошло внезапно и бесповоротно. Даже жаль стало. По инерции поехал поступать в институт города Риги. Старая Рига манила тесными улочками и зарубежным шиком, навеянным фильмами про разведчиков. Экзамен я не сдал и вернулся домой.
Все происходящее со мной было похоже на «Смутное время», постигшее Русь на одном из этапов ее развития. Мама терпеливо сносила мои монотонные будни и пыталась подключить к хозяйственной жизни дома. Я валялся на пляже, ходил на дискотеки, и даже занимался в «качалке». Готовился к армии, как к некой неизбежности. Мне было страшно. Или так только казалось.
Наступила осень. Еще было тепло, но погода уже менялась. Очень часто бывало так: палило солнце, а с моря дул резкий, холодный ветер. В такую погоду люди прятались за песчаными дюнами и принимали последние солнечные ванны. Но в один из дней погода захандрила. Солнце скрылось за набежавшими облаками. Я бродил по парку бесцельно, словно ожидая чего-то. Возле озера гуляла молодая девушка, моя ровесница. В парке было пусто и мне показалось вдруг, что до невозможности необходимо заговорить с ней. Ее мельком брошенный взгляд, ее одиночество, схожее с моим состоянием, давали на это право. Так я подумал и подошел к ней.
Ее звали Беллой, и она показалась мне красивой и беззащитной. Ее вздернутый вверх носик придавал загадочность бледному овалу лица. Все, что я говорил ей, я тут же забывал безвозвратно. Но мы ведь, о чем-то говорили с ней? Я был в чрезвычайном волнении и даже больше, почти не верил в происходящее. Она записала на клочке бумаги номер моего домашнего телефона и уехала в Калининград на электричке. Я стоял на перроне и смотрел ей вслед. Теперь она звонила мне, я встречал Беллу, и мы бродили с ней по набережной. Говорили о разных мелочах или молчали, находясь в приподнятом состоянии.
Наша дружба манила и тяготила меня. Я не знал, что мне необходимо делать. Я был явно глуп. Девушка казалась мне недосягаемой. Мы даже с ней не целовались. В Белле не было, свойственной дамам болтливости. Она ворковала, осторожно улыбаясь. И еще она рисовала. Это были силуэты людских фигур и абрисы лица, расчерченные шариковой ручкой синего цвета на тетрадных страницах. Мне нравились ее «незамысловатые каракули», как я их называл. Я, вообще, много шутил, но без чувства такта, и, не обдумывая последствий. Было так, что она обижалась, но потом мы мирились, и шли на дискотеку.
Но вот осень подошла к концу. Пришла пора, идти в армию, и я пошел в нее. Надо сказать, что служба в войсках – это тяжелый труд. Я ощутил это на себе. Белла написала мне однажды письмо, ответив. На листке было несколько фраз и нарисованный шариковой ручкой профиль юной девушки. Поверх рисунка было широко выведено имя «Белла» причудливыми вензелями. Это было ее единственное письмо. Я хранил его всю службу. Иногда открывал и вглядывался в рисунок, пробегал глазами, переворачивал, а затем прятал среди личной корреспонденции. Так прошло время моей службы, и я вернулся домой. Я обнял маму. Она была так рада моему возвращению.
Иногда я вспоминал о Белле. Понимая, что жизнь ее, вероятно, теперь движется по иным законам, я вновь удивился своей глупости, когда пришел к ее дому и остановился у подъезда. Сентиментальное чувство охватило меня, и я едва не прослезился. Затем, повернувшись в сторону двора, я собрался уходить. Навсегда. В это время хлопнула входная дверь подъезда. «Она», тревожно подумал я и обернулся. Это действительно была Белла. Она остановилась, несколько растерявшись. Под одеждой угадывался округлившийся живот. Я проводил ее до остановки. Мы перекинулись несколькими фразами. Она села в автобус и входные двери закрылись.
Я стоял и смотрел вслед автобусу, отъезжающему от остановки.
Прекрасная Белла – будь счастлива!»
Эта история произошла много лет назад. Именно этот вариант рассказа я принес в редакцию местной газеты «Волна», и его напечатали. Сейчас все произошедшее когда-то видится несколько отстраненно и печально романтично. Белла оказалась намного взрослее вчерашнего школьника, и ее желание быть матерью, имело довольно веские основания. Я понял это только лишь спустя пятнадцать лет, после почти бесконечного мытарства по лабиринтам своих жизненных реалий, больше похожих на тяжелый сон. Правда оказалась настолько проста и чиста, что в это трудно было поверить. Случайная встреча не переросла в роман, где я мог стать отцом ребенка, женится на прекрасной Белле, вести быт, работать и отдыхать вместе с ней. А еще стареть вместе. Этот важный атрибут верности и полного принятия человека. Поэтому и вышел лишь рассказ, завершившейся очень даже оптимистично, пусть и на минорной ноте, но явно не в стиле «Оптимистической трагедии».
Алкаш
«Чрезмерное употребление алкоголя вредит вашему здоровью». Похожая надпись есть на каждой этикетке вино – водочного изделия. Государство озадачилось здоровьем нации и подает настойчивые посылы своим гражданам, надеясь на их благоразумие. Но, есть такие бесстрашные люди, для которых подобное утверждение просто пустой звук. Если они и читают это предупреждение, то только для смеха, для большего куража. Они испытывают себя на прочность каждый день, не жалея себя и мир вокруг. Их так и называют в народе – алкаши. Впрочем, в этом слове есть что-то восточное, мудрое, близкое, податливо вязкое, величественное. Паша, падишах, палаш, алкаш. И это при том, что так сокращенно называют алкоголиков, людей полностью зависимых от водки и вина. Их воля несколько повреждена, имеет бреши в нервной системе и работает со сбоями в коре головного мозга. Что может быть печальнее повести на свете, чем увядание сильного и здорового человека, на глазах других членов социального общества. Да не обидится на меня Уильям, наш, батюшка, Шекспир. Тем более удивительно, что падение этих красавцев происходит рядом, за соседней стенкой, в ближнем дворе, на другой стороне улицы, и поделать с этим ничего нельзя. Небольшой город предполагает условную близость всех жителей, в той или иной мере. Лежали рядом на пеленальном столике в роддоме, ходили в один детский сад, сидели за соседними партами в школе. Провинциальная жизнь связала их незримыми узами, практически породнила, лишила их личной истории, встроив в одну большую семью, небольшого провинциального городка, расположенного на берегу Балтийского моря.
И вдруг, такая маленькая слабость, ставшая камнем преткновения всей короткой земной жизни индивида. И, если, будучи еще школьником, я наблюдал движения этих темных личностей, мельком, и порок алкашей казался смешным, почти игрушечным, то взросление привнесло в мою жизнь иное понимание проблемы вселенского пьянства. Незримая, едва уловимая грань, разделяющая людей, выпивающих по праздникам, под хорошую закуску, за сервированным столом, и алкоголиков, пьющих по неотложной необходимости, гнется и ломается так быстро, что человек не всегда может этот момент уловить. По теории Альфреда Адлера, алкоголики квалифицируются, как избегающие ответственности в процессе своей личной жизни, люди. Под напором обстоятельств, реальных и мнимых, настигающих наших горе – героев, как снежная пурга одиноких путников в степях Северного Казахстана, их сознание деформируется, меняется, запутывается, и дает сбои в самых неожиданных интерпретациях.
Место провинциального алкоголика не бывает пусто, и павшего бойца на поле земной битвы занимает вновь прибывший, новоиспеченный адепт. Собирательный образ алкаша, как представителя некой застывшей субкультуры, базирующейся исключительно на спиртовой основе, без политического и межнационального контекста, видится мне ясно, но не так ярко, как того хотелось. Это очень одинокий, тихий, слегка «прибитый» человек, находящийся в возрасте от двадцати до тридцати пяти лет, сидящий на шее родителей, не имеющий работы или работающий от случая к случаю. Его неуверенность в себе строится на непрерывном сомнении, с элементами само копания и уничижения, но данная рефлексия действенна до определенного времени. А времени у алкаша мало. Это только, кажется, что он свободен и легок на подъем, общителен и добродушен, излишне хитер и в меру умен. Какими бы эпитетами он себя не наградил, алкоголь постепенно забирает у этого человека силы, и не редко это происходит без явных признаков борьбы. Здесь я, конечно, преувеличил, говоря о полном отсутствии силы воли, у иного она (воля), еще теплится, трепещет, поет печальные песни, шепчет что-то на ушко, но водка проклятая сильно притупляет действия нейронов и веществ в голове и теле алкаша, меняет его внутреннюю структуру, суть, психологию и поведение.
В определенные этапы развития и жизни города, существовали свои антигерои, достойные представители тяжелого порока, гордо несущие знамя над своей хмельной головой. Внешне это походило на борьбу спрятавшегося в подполье сопротивления, имевшую перед собой главную цель – напиться любой ценой, не отдать ни пяди своей личной свободы, и независимости, назло сварливым женам, сопливым детям, бывшим тещам, строгим отцам, коррумпированным властям, всему миру, устроенному не так как хотелось бы видеть все в самом начале. Но, если и вернуться в это самое начало, исток, колыбель, то…
Большие алкоголики прошлого столетия были людьми зрелыми, почти состоявшимися. Они имели кинематографическую внешность, повадки аристократов, и широкую душу поэта. Аркадий, человек с внешностью экранного злодея, Татарин, предприниматель из девяностых, Кума, силач и бывший борец. Их жизнь была наполнена определенным смыслом, и они шли по своей стезе, широкими и сильными шагами, зная само направление движения, пока иллюзия не стала превращаться в действительность. И они умирали, не дожив до седых волос, от цирроза печени и остановки сердца. Пали, так сказать, на поле брани своей глупости и человеческой слабости.
Следующие поколения городских пропойц становились внешне слабее, они мельчали, буквально, на глазах. Это были еще вчерашние юнцы, которые подогревали алкоголем свою смелость, разгоняли ее до некоторых высот, а затем планировали над суетой обыденности, принимая падение за настоящий полет. Так, незаметно, день за днем, год за годом, они набирались этого странного опыта, тренировались в мастерстве алкогольных возлияний свой мозжечок, пестовали свои детские комплексы неполноценности, не умея и не желая разобраться в обидах прошлого. Жители города видели все это своими глазами, проявляя недовольство, поругивали, грозили пальцем, и даже, применяли физическое воздействие, но алкоголики умели быть упрямыми людьми. Я бы назвал это глупейшим нонконформизмом в истории человечества. Алкаши уходили из жизни феерически громко, умея, напоследок, красиво хлопнуть дверью. Вот один умер рано утром в свой очередной день рождения. Следующий герой, подавился куском колбасы, жадно завтракая с похмелья. Этого нашли свернувшимся калачиком в подвале, на старой, прожженной сигаретными окурками, тахте. Так происходило до поры до времени.
А затем я бросил пить, и все кардинально изменилось. Нет, пить не перестали, алкоголь теперь продается в любом магазине. За бутылкой не надо стоять в длинной очереди, боясь не успеть купить дежурную чекушку. На смену дефициту пришло изобилие, несущее вечную дилемму невыразимой сложности выбора. Просто люди, живущие в параллельной реальности, проносятся где-то мимо меня. Их племя сильно сократилось, ведь молодежь ищет иные способы ухода от реальности. Теперь алкаши бродят, покинутые всем обществом, страдая за свое неумение вовремя остановиться, встать и идти. Простые банальные истины, не усвоенные в подростковом периоде, стали не преодолимым барьером в совсем недалеком будущем.
Когда умер мой последний знакомый алкаш, мне стало заметно легче, с души упал тяжкий груз обязательств и сожалений, но осталось ощущение печали за судьбы потерянных людей. Чего им не хватало в этом мире? Может они его не так ценили? Или не ценили вообще, мелко мыслили, предпочитали социуму свой личный эгоизм, замешанный на дремучем первобытном упрямстве? Условно, у пьющего человека есть выбор, но не хватает силы для следующего шага. Алкоголь может быть только способом, средством ухода от взрослой реальности, инструментом сохранения спокойствия в этом суматошном мире, а лишь затем болезнью, несущей с собой разложение и смерть. Как сказал, однажды, алкоголик по имени Андрей, выпив поднесенный ему стакан воды: «Вкусная водичка». И умер. Некоторые простые истины приходят только в самом конце земной жизни.
«Криминальный рай»
Рай – это несбыточная мечта для человека. Как она может быть связана с криминалом? Потерянная некогда, божественная земля безмятежной жизни, где царила любовь и бессмертие, место с хорошим климатом и обильной пищей, падающей прямо с небес, известна теперь только по преданиям. С тех пор, когда первые живые свидетели Эдема, сошли на землю и умерли от старости, память о прекрасной земле потускнела, черты растворялись, бледнели, пока не исчезли вовсе. Теперь это слово, полное ностальгии, обозначает место, где всегда должно быть очень хорошо. А что же криминал? Преступниками являются люди, преступившие моральные и этические нормы, и живущие за счет нарушения правил этой игры, установленных в нашем земном мире. Но это не какие-то монстры, непременно жаждущие обмана, насилия, смерти, будто их мозг устроен иначе, по другому, где нет места добру и состраданию. Напротив, преступники бравируют своей честью, бесконечно подчеркивая ее силу и чистоту, в противовес всей системе, и абсолютно не важно, какие у этой системы координаты и цели. Как говориться, благими намерениями… Кроме материальной выгоды, человек из криминального мира, приобретает псевдо моральную власть над другими людьми, словно воспаряет над этим миром, презирает, издевается, глумиться над законом, бравирует своими плохими поступками и скверными делами.
По некоторым предположениям, периодически, в мире возникают такие временные отрезки, отдельные периоды, когда для людей, ведущих преступный образ жизни, возникает время благодати, полной безнаказанности. Этакий криминальный ренессанс, пользуясь терминологией уважаемых историков и въедливых социологов. Поэтому я назвал такое время «Криминальным раем», и в России, он наступил в начале девяностых, в момент обрушения социального строя, безвременья, опустошения, дефицита и безденежья. Страну захватила волна приватизации, менялись собственники заводов и фабрик, появились кооперативные магазины, власть слабела, а криминал, наоборот, пошел в гору. Стало модно быть бандитом, или как их называли в народе, братками, почти братьями, своими, опять живущими в соседнем дворе и на параллельной улице. Как тесен мир провинции, где все переплелись в витиеватом клубке ближних и дальних знакомств, малых расстояний и лапидарных форм.
Господин Альфред Адлер, развивая мысль в лоне собственной теории неполноценности, определял деятельность людей, вставших на криминальный путь, как личностей, винящих других и полностью оправдывающих себя. Жестокий мир общества отталкивает этих людей, вместо того, что бы согреть в ласковых «родительских» объятьях, и накормить божественной амброзией. Что может быть обиднее и горше, чем участь брошенных сыновей и дочерей, тогда они замыкаются в своей обиде и начинают мстить всему этому огромному и жестокому миру.
В небольшом курортном городке, в летнее время, когда солнце и море становятся главным лейтмотивом земного существования, появлялись сообщества сильных молодых людей, живущих за счет всего остального мира. В природе это типичная форма паразитизма, открытая и наглая, когда один организм живет за счет другого, пользуется его ресурсами, ничего при этом не делая. Братки больше любили называть себя хищниками, вероятно, ассоциируя себя с сильными и, опять же, благородными, львами и тиграми. Каково это, ощущать себя сильным животным в сафари? Но все, на что хватало, этих сильных и наглых людей, это «отжимать» деньги у коммерсантов, и тратить нечестно заработанные, на кабаки и иную красивую жизнь. Все жили в провинции одним днем, словно мир не изменился вовсе. Кого только не было в рядах нового криминалитета, боксеры, борцы, каратисты, регбисты, бодибилдиры, десантники. Они соревновались между своими спортивными концессиями, в силе и значимости, делили сферы, бились в жестоких драках, объединялись и вычисляли ренегатов и стукачей, потихоньку бряцали огнестрельным оружием, постукивали кустарными кастетами, и самодельными ножами. Для серьезных разборок выезжали на «стрелки», забитые где-нибудь за городом, в лесу или поле. Везде были «смотрящие», люди из криминальной среды, ответственные за определенные участки территории города, района, области. Это что-то типа мастера в цеху, или инженера на производстве, с функциями третейского судьи. По большому счету, ничего нового, в структуру криминального мира, здесь внесено не было. Все известные криминальные корпорации, типа, «Коза ностра», китайская «Триада», японская «Якудза», итальянская «Коморра», колумбийские картели, строились по принципу жесткой иерархии, сообразно местного менталитета, особенности экономических и политических условий государств, на территории которых действуют подобные сообщества. Не исключением была и русская мафия. По России шел великий передел собственности, взрывали автомобили криминальных авторитетов, убивали из пистолетов у самого порога дома директоров заводов и фабрик, само утверждаясь, в полной мере, в новой постсоветской реальности.
Появляющиеся в очередной летний сезон, сообщества криминальных братков, представляли собой собрания рэкетиров, желающих отдохнуть и повеселиться. Это были веселые молодые люди, с хорошо развитой мускулатурой, они по вечерам пили водку в ресторане «Прибой», наводя тихий ужас на местную молодежь. Затем на курорт ринулись гомельские боксеры, спортсмены из республики Литва, Казахские бандиты, боксеры из Калининграда. И всем находилось место в бывшем немецком городке Кранц, расположенном на самом берегу Балтийского моря. Постепенно, между местными жителями и братками налаживались простые человеческие отношения. Дошло до того, что горячие литовские парни, нашли себе невест, из городских красавиц, женились и у них пошли дети. У рэкетира по кличке «Бара» родилась дочь. Чемпион мира по кикбоксингу по прозвищу «Белорус», занял одну тысячу долларов у моего друга одноклассника Алексея, оставив залог в рублях, который, вскоре, забрал назад. «Я, мысленно, уже распрощался с долларами», рассказывал Алексей, но произошло чудо, долг был возвращен в полном объеме. Это был пример джентельменских отношений, что не мешало «Белорусу», стричь мзду с местных предпринимателей, для продолжения отдыха в заведениях курорта.
Отметился в криминальном рае и мой друг Андрей, боксер. Мы пили с ним водку и спорили на тему бума криминальной реальности. Естественно, мои аргументы сводились к тому, что это современные разбойники, паразиты, ведущие страну к краю, а может и за край. На что мой оппонент, совершенно искренне, уверял меня, что это работа. «Это тяжелый и кропотливый труд, требующий большой концентрации и внимания», говорил Андрей. «Может вам еще и молоко давать за вредность, как шахтерам?», возмущался я. «Лучше, виски». Отвечал он и смеялся. Что он именовал работой? Вывоз должников в лес и привязывание к дереву? Сколько таких бедолаг тряслось от страха за свою личную жизнь, пока «работяги» из криминального цеха, «прессовали» сознание несчастного, рисуя страшные картины его ближайшего будущего. «Ну, разве это труд, бить по печени должника?», продолжал вопрошать я. «Да», уверенно проговаривал друг, непоколебимо стоя на своем, «после такого удара человек был, намного сговорчивее». Андрей был самоуверен, силен, имел большой авторитет, которым пользовался и я, невольно купаясь в лучах его успешной «работы».
Удел безвременья закончился так же внезапно, как и стартовал. Серьезные люди рассеялись по нашей великой стране, устав бодаться друг с другом, за власть и денежные потоки. Даже молоко за вредность не помогло. Вероятно, жизнь государства стабилизировалась настолько, что милиция вновь занялась своим прямым делом, а именно, отловом и посадкой расплодившихся по стране криминальных элементов. Тех, кто еще остался в живых, пройдя этапы борьбы за свое «правое дело». Труд бандитов был действительно труден и опасен. Кроме идейного тупика, их еще снедало глубокое чувство неудовлетворенности плодами своей работы. Где-то подсознательно, эти люди понимали истинную цену своего нечестного дела. Избыточный энтузиазм был следствием этого скрытого понимания, став «пацаном», невозможно вернуться назад, признаться себе в несостоятельности выбранного пути. Остается только путь вперед, к тюрьме или ранней смерти, наступившей от пули или передозировки наркотика.
Криминального рая нет, и не могло быть никогда. Придуманная идея должна быть интересна для футуристов или фантастов, рисующих необычные картины объединения нечестных людей и выселение их на далекий скалистый остров, обдуваемый всеми ветрами, не приспособленный для комфортного проживания, вдали от всего остального мира. До полного исправления. Так будет по справедливости…, общечеловеческой.
Море
«Нет ничего прекрасней, чем жизнь на берегу моря». Примерно такую фразу произносит любой абориген прибрежной полосы. Здесь даже спорить не приходится, просто надо выйти на высокий берег и посмотреть на морскую гладь, простирающуюся под твоими ногами. Море благоволит к внимающим звукам морской стихии, стоящим у самой кромки прибоя, в том самом месте, где вода бурно взаимодействует с землей, обрушиваясь шумной массой на берег, растекаясь, пенясь, шипя и шурша, поднимая песок и двигая камни. Сила необузданной водной стихии несет с собой страх и трепет. Когда великая масса воды снисходит на бренную землю, житель побережья застывает в благоговейном экстазе, неловко придерживая одной рукой шляпу на своей голове, что бы ее ни сбило внезапным порывом ветра. Надо запомнить этого пытливого созерцателя, отождествляющего себя с самым разгаром стихии, где эпицентр природных и душевных сил проходит по кромке неистового прибоя, призрачной границе двух стихий, воде и земле.
Но это еще не ураган, не вселенский потоп и полное окончание света, а лишь легкая преамбула природного светопреставления. Затем вода смывает все на своем пути. Тогда человек прячется в своем жилище и слушает стон ветра и нескончаемый шум бушующего моря.
Но непогода имеет свойство, рано или поздно, заканчиваться. Утихает ветер, проходит волнение, на небе растворяются тучи и миру является солнце, в ореоле своих ослепительных лучей. На берегу видны следы былой стихии. Это отточенные водой коряги, сплющенные консервные банки, пакеты, старая обувь, мертвые рыбы. Вся кромка прибоя «инкрустирована» случайными вещами, выброшенными на песок в момент бури. Вода уже успела стать прозрачной, и теперь еле колышется, почти дремлет, отдыхая после своего буйства накануне. Море сетует на ветер, набежавший с запада, на давление воздуха, на жару на юге и непогоду на севере, на тоску и печаль вечной жизни, хотя ему всего четыре тысячи лет. На дне мягкий песок и разноцветные камни, и еще янтарь, застывшая смола древних деревьев.
Все местные жители считают море своей личной собственностью, ревнуют и скупо делятся им с приезжими и отдыхающими. Вернее, совсем не делятся, находя возможность не лежать на общем пляже, культивируя свои заветные места, подбирая время и длительность индивидуально, по личному распорядку. В результате встречи аборигенов с морем становятся редкими, но теплыми. Созерцание большой воды воодушевляет и дает надежду, которую маленький человек трактует как абсолютно необходимую и важную. И если бушующее море вызывает эмоциональный трепет, то закат во время штиля, дает душе свою толику чистоты и спокойствия. Необходимо спуститься к самой воде и идти вдоль берега неспешно, чуть отрешенно, ступая босыми ногами по мокрой поверхности песка, оставляя за собой следы ступней, которые смывает набежавшая на берег волна. Некоторые видят в этом действии непреходящую бренность мира, необратимый бег времени, невосполнимость и хрупкость мироздания. Аллегория стирающегося на твоих глазах следа босой ноги стала классикой, где даже самые прожженные материалисты, старательно вышагивают по мокрому балтийскому песку, в легкой, возвышенной задумчивости.
Человек, лежащий на покрывале, у самой кромки воды, есть само олицетворение вселенской лени. Что заставляет его приходить на пляж рано утром и быть здесь в течение дня, до самого вечера, как не желание побездельничать, позагорать и покупаться. Именно эти слова произносят отдыхающие дома, после дня проведенного на песке. «Мы хорошо позагорали, и покупалась…» Опуская за скобки свою усталость от подобного отдыха, когда тело горит от ожогов прямых лучей солнца, а в ушах скопилась соленая вода от частого купания.
Приходить к морю лучше всего в приближающихся сумерках, когда солнце, на исходе дня, готово покинуть этот мир, исчезнув за горизонтом. В ясную погоду, закат вполне может превратиться в эпическое действо, озаряя небо лучами звезды в спектре от ярко золотого, до темно багряного, и заставляя наблюдателя непрерывно рассматривать эти необычные оптические эффекты. Вполне возможно, что прекрасный закат, благотворно влияет на ночной сон, улучшая настроение и снимая накопившуюся за день психическую нагрузку. Но для полноты вечера, необходимо совершить позднее купание, когда воды моря становятся темны и загадочны, чуть прохладны и не узнаваемые на ощупь. Визуальная обстановка действительности резко меняется и под водной гладью купальщику уже чудятся сильные морские чудовища, старые и забытые утопленники, коварные русалки, скользящие чешуей хвоста по самому низу его ноги. Древние страхи выходят наружу, поднимаются вверх и растворяются в ночном небе, позволяя человеку беспрепятственно выйти на берег, обтереться полотенцем, снять мокрые плавки, накинуть халат и подняться на променад, где спокойно отряхнуть от мокрого песка ноги, надеть шлепанцы, и уйти домой спать.
Самое лучшее время для прогулок по берегу моря, наступает зимней порой. На Балтике зимы бывают разные настолько, что угадать будет снег и мороз, или будет дождь и слякоть, невозможно. Однажды был такой мороз, что море замерзло до самого горизонта. Тогда люди, бросив ходить по берегу, пошли по льду, открывая для себя тропы, лавируя между прибрежных ледяных торосов. Иные из них заходили так далеко, что становились похожи на черные точки, среди белой ледяной пустыни. Следующую зиму лил дождь, проделывая это с небольшими перерывами, давая время подсохнуть и чуть подмерзнуть земле. Тогда прибрежный песок покрывался тонкой ледяной пленкой, которая уходила и под воду, покрывая все прибрежное дно. Я узнал об этом, когда в ночь крещения, вместе с другими верующими, бросился в воду, чтобы произвести священное омовение. Именно тогда, мои ноги заскользили по замерзшему на дне песку. Зимняя вода сковала мои члены, перехватила дух, заставила тело так дрожать, что на берег я заскользил уже разгоряченный холодом, испытывая легкое жжение тела и обретя новые надежды на будущее.
