скачать книгу бесплатно
Вот дерьмо, подумал Крыс.
– Говорю же – вас это не касается.
Пистолет проревел – никакое оружие такого размера не имело права так громко бабахать. Фарфоровая маска разлетелась осколками, и голова ползущего взорвалась. Это его, конечно, не убьет, даже не особо и замедлит. Он слепо хлестнул по Алине, но она откатилась и, вскакивая на ноги, вытянула нечто, похожее на старинный короткий меч. От мечей толку тоже мало, подумал Крыс. Это рой, а не единое существо. Убей одного или даже сотню – только раздразнишь клубок. Лучший способ по-настоящему уязвить ползущего – это…
Клинок Алины сверкнул сполохом и воспламенел. Вот так годится.
Она рубанула ползущего, пытаясь поджечь его плащ, но чудовище отпрянуло от взмаха, неимоверно вытянув сплетенное туловище. Она бросилась в нападение, меч полыхал ярче фонаря. Ползущий отступал, пребывая пока в полном замешательстве. Она не давала ему ни времени на заклятье, ни пространства сотворить чары. Он содрал стесняющую накидку, уклоняясь от огненосной стали.
Алина шагнула вперед, свет меча отражался в ее глазах. Наступая, святая показалась Крысу выше, стан ее рос, теперь уже она возвысилась над ползущим.
– Назад, куча мерзкой погани! – Она двигалась с пугающей неспешностью, тяжелой поступью, шаг за шагом, ступая размеренно и устойчиво. Ползущий заиграл, перекатывая волны, заскользил, поплыл ей навстречу. Крыс заметался, увиливая меж двух единоборцев. Здесь его превосходили по всем статьям. Он помчался прятаться.
Из руки ползущего вырвалась молния. Сияние осветило подземелье, разогнав тени. Сила разряда уничтожила конечность чудища – она расплелась и осыпалась, одни черви разлетелись по сторонам, другие втянулись в обожженную культю. Алина вовремя выставила пылающий меч между собой и ударом заклятия, но все равно пала на колени, когда ее кудесничество столкнулось в борьбе с чарами многосоставной древней твари в ее собственном логове.
Пламя меча колыхнулось и умерло. Сияние померкло. Теперь светился лишь отброшенный посланницей фонарик. Алина с трудом поднялась и встала на краю этого круга света. Из носа, из ушей хлестала кровь.
– Ты че, самый ловкий? Слышь, да мои племяши на тебя рыбу удить будут! Иди сюда, хорош ныкаться!
Из внешней тьмы ползущий ответил. Без своей расколовшейся маски он говорил хором прокопченных голосов, за словами его гудел шепот на тысяче разных наречий:
– Не спеши покидать пределы склепа, но питай и научай самого червя грызущего, целого в совокупности его, вечно рожденного и вечно истребленного мертвой рукой, что движет слепым глазом, что видит…
В глазах Крыса – но не Алины – тьма меняла свой цвет. Теперь он видел в ней бесформенные обличья, видел, как создания из тени собираются подле черной башни ползущего. Тот теперь стал многорук: отростки раскачивались, жестикулировали, прядя более могучее заклятие.
Вокруг него сгущалась сила. Тьма припадала к нему, влекомая колдовством. В подземном зале не оставалось воздуха, и Крыс боролся за каждый вдох. Сгустки тьмы смыкались вокруг Алины.
И тут Крыс углядел на тягаче поезда тормозной рычаг и дернул его. С основательностью камнедробилки тягач пришел в движение, сперва медленно, затем скорей и скорей, под уклон, словно и его притягивало заклинание ползущего. Голубые искорки запрыгали между брюхом поезда и рельсами, на которых стоял ползущий. Крыс вылетел из несущегося стального короба, плюхнулся на землю на четвереньках, откатываясь как можно дальше.
Ползущий обрушился до того, как его переехал поезд. Он распался на составных червей, девятифутовая фигура вмиг развалилась в густой шевелящийся ковер. Хлопки, когда черви лопались под колесами поезда, терялись в общем лязге и грохоте.
Крыс схватился за Алину.
– Бежим! – заорала она ему в ухо, и спорить ему не хотелось. Рука в руке они наобум рванули по коридорам, доверившись инстинкту Крыса выбрать тот, что ведет вниз. Сколько времени спустя – неизвестно, они одновременно замедлились, переводя дух.
– Боженькин кал, – бросила Алина. – Охереть ты решил срезать путь, а? Давай сбережем время, только нас черви в жопу трахнут?
– Если б ты не зажгла фонарь… – зашипел Крыс, но ему не хватило воздуха – не смог закончить.
– Аюшки, – уныло произнесла Алина. – А я откуда могла знать, что здесь целая, на хрен, станция? Когда лезешь по кишкам земли навстречу, драть их, древним ужасам со времен зари человечества, обычно не у кого спросить, нельзя ли подъехать пару остановок.
Крыс пожал плечами. Здесь, внизу, бывают вещи и более странные. Он ее предупреждал.
– Вот говнище! – Алина подняла порванные остатки котомки. Свитка не было.
* * *
Кари не знала, как людям полагается воссоединяться. В целом и как возвращаться – представляла слабо. Эладоре тоже было не по себе. Кари быстро просекла, что Онгент ничего не рассказывал родственнице ни о жизни сестры со дня ухода из дома, где обе провели детство, ни о ее непонятных видениях. Кажется, Эладора считала, что профессор взял Кари из жалости; будто этот мягкосердный дурень наврал университету, чтобы дать ей крышу над головой. Он вытащил Кари из тюрьмы и доставил сюда, в тихую обитель книг, закрытых дверей и аккуратно сложенной одежды, а потом потопал из дому в университет на гребне холма, а ее оставил наедине с Эладорой.
Почти наедине – в доме был кто-то еще, в каморке на чердаке. Она как-то услышала шаги, скрип, но жилец так и не показался.
Эладора использовала вежливость, как корабельный конопатчик смолу, полным ее совком замазывая каждую трещинку в разговоре. Она начинала лопотать об общих родственниках и людях, знакомых с детства. Кари и тогда не было никакого дела ни до кого из них, а пролетевшие годы сентиментальности ей не прибавили. Имелся еще и подводный риф в виде убийства семьи Таев, которое Эладора усвоила избегать, а Кари обсуждать не хотела, поэтому любой разговор о семье требовал тщательно продуманной навигации.
Более безопасным было плавание по теме университета. Эладора – одна из студенток Онгента на факультете истории. Профессор Онгент – замечательный учитель. Ну не чудо ли очутиться здесь, в великом городе Гвердоне, с его достопримечательностями и своеобразным духом? И даже с долей безрассудства – порой Эладора с подругами заходят аж в трущобы на Доле Блестки!
Стало ясно, что жили они в совершенно разных Гвердонах. Вежливая улыбка зависла, пока Кари буднично описывала закоулки города, о существовании которых Эладора и не догадывалась. Раз Кари обмолвилась, как сальник пырнул ее ножом, и Эладора выронила чашку. Фарфор разлетелся об пол, при этом Эладора, застыв лицом, даже не повела бровью.
Прикалываться, так по полной. Кари начала травить дорогой сестрице истории про свои мореплавания. Некоторые правдивые, некоторые – нет, но Эладоре явно не дано было различить, где какие. Эладора севшим голосом помянула бойцовые ямы; за Кари однажды на болотах гнался червь-умертвитель. У Эладоры есть синий жадеитовый браслет; Кари припомнила, как похитила груз синего жадеита с побережья Маттаура. В классе Эладоры учился мальчик, который ей нравился; Кари была храмовой танцовщицей в Северасте – ну и так далее.
Коронным блюдом стал вопрос Эладоры, где Кари останавливалась до того, как Онгент привел ее сюда, и Кари ответила, что делила скромную квартирку с каменным человеком. Эладора вдруг вспомнила какое-то неотложное дело и скрылась в ванной. Послышался шорох неистовой оттирки, и полчаса Эладора не высовывалась обратно. Следующим утром Кари встала и обнаружила, что кухня отдраена с химическим средством очистки, а их чашки выбросили в камин, растолкли и сожгли.
Эладора показала Кари ее комнату. Первый этаж, рядом с сестрой. Этажом выше по узкой лесенке располагалась еще комната. На двери замки, а ключей нет. Нет книг на полках. Простыни свежестираны, и на стуле сложены три серые платья-хламиды, как то, что она носила.
– Почти как раньше, в мамином доме в Вельдакре, – сказала Эладора, пускай ничего похожего не наблюдалось. – Так здорово снова тебя увидеть, Кариллон, – хотя очевидно, это не так, – но ты наверняка устала.
Последнее – правда.
У Кари многие годы не было такой большой и мягкой кровати. Первый раз за много месяцев у нее полный живот. Ей тепло, сухо и безопасно, но сон все равно не шел. Она переживала о Шпате, переживала о Крысе. Каждый раз, когда она едва не засыпала, краешком сознания слышались голоса – голоса шептались друг с другом, перекликались где-то на крыше. Порой они звучали здесь, за окном.
В конце концов она сдалась. Собрала одеяла, спустилась по ступеням в подвал и в темном углу соорудила себе постель.
Наконец она заснула и не видела снов.
Глава 5
Джери наблюдал за спящим каменным человеком. Каменные люди спят беспокойно, каждые несколько минут меняют позу, удостоверяясь, что не кальцинируются без движения. Джери знавал больных, использовавших изощренные способы – слуг, которые каждый час их расталкивали, наклонные постели, с которых постепенно скатывались вниз, часы, свечные будильники и прочие приспособления для пробуждений. Другие просто упражнялись спать короткими наплывами дремоты, никогда не лежали неподвижно более получаса за раз.
Большинство спали стоя на случай, если вдруг больше не смогут подняться. Ничто не убьет каменного человека быстрее, чем вынужденная лежка.
Запертому на островке Шпату было не на что опереться, и ничто не разбудит его, если сон надолго затянется, кроме собственных страхов. Он вздрагивал каждые пять минут, болезненно распрямлялся, протрясал каменевшие члены, проверяя, что за отдых ни один сустав не заклинило.
Парень снова подхватился и заметил Джери в его маленьком гребном ялике.
– Завтрак, – крикнул Джери и швырнул сверток с едой. Шпат попытался поймать, но от усталости оставался вял и медлителен – и выронил пакет. Тот с плеском упал в воду и погрузился на отмель у островка. Джери мог подгрести и вытащить его, но так близко подходить к заключенному не собирался. Он слишком уважал силу каменных людей.
По-любому, голодным парень скорее сдаст ему Хейнрейла.
Шпат перегнулся над водой, в страхе поскользнуться на илистых камнях и свалиться в пучину. Он выудил из воды промокший сверток. Но сырая бумага расползлась под пальцами, и ломоть хлеба отправился в плавание по темно-зеленым волнам.
– Созрел к разговору? – спросил Джери.
Шпат сел к ловцу воров своей могучей гранитной спиной и начал есть то, что осталось от и так мелкой пайки.
– Вечером вернусь, – добавил Джери и погреб обратно к берегу. Перед уходом он проверил в кабинете коробку с алкагестом. Осталась всего одна порция. Надо найти еще. Джери гордился тем, что способен сломить волю самого упрямого задержанного, но это был сын Иджа. Того Иджа, который плюнул в харю городу и страже и принял петлю, чтобы защитить основанное им Братство.
Папка той девчонки Тай до сих пор на столе. Он взял ее в руки и с раздражением пролистал. Целый день убил на капризную беглянку, а она о Братстве ни в зуб ногой. Ладно, не совсем впустую – хотя бы профессор задолжал ему ответную любезность. Он задвинул папку в лоток и взял с собой тот журнал записей рождений и смертей из разрушенной палаты. Неясно, что с ним делать, – говоря официально, он не имел права его изымать, но он научился полагаться на чутье. Найти важные записи по делу нетронутыми, когда сгорело все прочее, – это что-то значило, даже если он пока не мог разгадать их смысл.
Следующее место встречи – кофейня на площади Отваги. Это заведение высшего разряда, поэтому поверх кожаной амуниции он накинул богатое пальто. Посох с крюком он оставил на вешалке, а взамен взял прочную трость для ходьбы, с потайным клинком. У пальто отличные большие карманы, хватит спрятать и маленький пистолет, и руки самого Джери со всеми их шрамами и мозолистыми костяшками. Утром он побрился – еще одна уступка знатному обществу. Надо напустить респектабельность, когда вращаешься среди членов парламента.
Он сунулся в комнату Болинда. Здоровяк развалился на койке, как выброшенный на берег кит, и читал газету.
– Я пошел. Поглядывай, как там Иджсон.
– Так точно, босс. Принесете мне оттуда один сладкий рулетик, ладно?
– Я похож на официанта?
Газета сдвинулась набок, пока Болинд его оценивал.
– Не, больше похож на гориллу, разодетую в мужика-проститута.
* * *
Кофейня уже более сорока лет де факто являлась офисом Эффро Келкина. До сих пор по утрам старик обходил рынок, приветливо жал руки сторонникам и холодно зыркал на соперников, проверял цены и корабельные грузовые списки – точно как попрошайка пересчитывает у себя в миске монеты. Потом он шел к себе за стол, в зальчик в глубине «Вулкана», и сидел, как гласила легенда, над одной и той же чашкой кофе – ее без конца наполняли снова.
Джери больше узнал о Келкине от профессора Онгента и его привычки фонтанировать наставлениями из новейшей истории, чем от самого старика. Келкин был очарователен донельзя, когда сам того хотел, но Джери его работник, а не приверженец на выборах, поэтому ему досталась другая сторона большого человека – кислая, что твой уксус.
Поколение тому назад Келкин был самым могущественным политиком города. Он был творцом промышленно-либеральной коалиции, разорвавшей хватку теократов на горле парламента, непобедимый чемпион среди торговцев и вкладчиков, чьи состояния приливали и отливали через пристани Гвердона. Будучи у власти, он возглавил карательный поход против «преступности, коррупции и раскола». В изложении Онгента, вместо попытки исцелить раны Святой Розни он прижигал их огнем. Хранители ненавидели его за это до сих пор, и всегда ходили слухи, будто Келкин – тайный член какой-нибудь катакомбной секты или зловещего культа. Пронаблюдав за нанимателем почти четыре года, Джери – ловец воров подозревал, что для Келкина существуют только одни боги: Деньги, обрученные со святою невестой Торговлей, и двое их сыновей – Порядок и Власть.
Ты этот город создал, размышлял Джери, и город тебя одолел. В наши дни старая промышленно-либеральная фракция Келкина – ничтожное парламентское меньшинство, а власть в руках мастеров гильдий, особенно алхимиков, и вражда Келкина с гильдмистрессой Рошей знаменита своим накалом. Несколько лет назад Келкин попытался обойти алхимиков по вопросам закона и правопорядка, а те в ответ вывели на улицы сальников, и Келкин барахтался как мог, чтобы не отстать в соперничестве.
Однако деньги Келкина оседали в кармане Джери, в то время пока старый политикан пытался, как мог, нанести удар по городской организованной преступности. Уже звучали возгласы спустить сальников с поводка, дать им больше свободы в охоте на криминал.
Джери шагнул в гостеприимную теплоту кофейни, протолкался сквозь напиравших посетителей к столу Келкина. Обычно ему приходилось ждать приема, но не сегодня.
– Я б тебя за пальцы на струне подвесил, – прошипел Келкин. – Это же полный провал.
– Я не завтракал, босс, – возразил Джери, – поэтому дайте отдышаться, прежде чем обрушите гнев.
– Я тебя твоими же, сука, кишками накормлю. По-твоему, смешно, что Палата Закона все еще догорает?
– Разумеется, нет. Разумеется, это несчастье – но скорее для алхимиков, а не для вас. Это их свечки горели вокруг здания всю ночь и все равно не предотвратили нападения. Если они не в силах защитить Верховный суд, вряд ли они смогут убедить доверить их рукам охрану всего города?
– Я тебе не за консультации плачу, – отрезал Келкин. – Где Хейнрейл?
Джери поймал взгляд официантки, беззвучно шепнул заказ. Она кивнула. Келкин ложкой шарахнул Джери по кисти. Внутренне Джери расхохотался – он оценил дерзость старика. Келкин наверняка знал: Джери способен мигом сломать ему шею голыми руками, не говоря о дюжине боевых орудий, тайно укрытых ловцом в широком пальто.
– Прошлой ночью в Палате находились две воровские банды Хейнрейла. Одна группа, по-видимому, взламывала сокровищницу под башней. Это они заложили бомбу и, похоже, недооценили, насколько мощным получится взрыв. Я пока не читал отчет алхимика – ознакомлюсь, непременно, – но догадываюсь: взрывом убило всю первую группу. Вторых собрали приманки ради, чтобы привлечь внимание стражи и выманить ее из хранилища. Каменный человек, проныра-воровка и упырь. Упырь достался сальнику, зато я поймал двух других.
– И кто эта воровка? – спросил Келкин.
Джери тщательно взвесил ответ. С одной стороны, Таи участвовали в коалиции Келкина, но это не значило, что они не были заодно и его злейшими врагами, а Келкин ведет дотошный учет долгов, услуг и причитавшихся наказаний. Если рассказать об истинной личности девушки, это может породить новые проблемы. В любом случае Келкин платит ему за Хейнрейла, а не Кариллон Тай. Она – приз Онгента. Чемпион в конкурентной торговле вряд ли обвинит Джери за помощь нескольким клиентам сразу.
– Обычная девчонка, человек, недавно приплыла из Севераста. Даже не принята в Братство. Расходный материал.
Келкин раздраженно хрюкнул.
– Значит, у тебя ничего нет.
– Есть каменный человек, я запер его в старом литозории, на Мойке. Он был вожаком их группы и общался с Хейнрейлом.
– Напрямую или через посредника?
– По-моему, напрямую. Я его пока не расколол, но…
– Но ему нужен алкагест. Знаешь, теперь Хранители дают его даже уголовникам в тюрьмах! Милосердные болваны. Пенсы из тарелки подаяний для бедных идут прямо Роше в карман – и ради чего? Пары новых прискорбных дней жизни ходячему мертвецу? – Келкин щелкнул пальцами. – Я перемолвлюсь с Вангом или другим мировым судьей, добьюсь предписания, и сможешь держать своего каменного взаперти еще месяц. Если не сломаешь к тому времени, придется передать его в обычный суд… или ты думаешь, он ни за что не даст показания на Хейнрейла?
Не один Хейнрейл считает Шпата одноразовым товаром.
– Думаю, сумею его уломать. Он упрям и верен Бра… гильдии воров, но я над ним поработаю, постараюсь убедить, что Хейнрейл его продал – выставил приманкой для стражи – и что старые времена давно ушли.
Келкин кивнул:
– Достану тебе расширенное предписание.
Джери практически слышал за кустистыми бровями перестук счет и скрип пера в объемистой книге долговых записей. Любезность, оказанная судье за продление срока задержания для Шпата. Новый должок перед Джери к выплате серебром. И вечно наращиваемый процент огромных, обширнейших обязательств, которые причитаются Келкину со всего города – по его собственному мнению.
– Что было в хранилище? – спросил Джери. – Если знать, для чего им понадобилось взламывать Палату Закона, многое станет понятней.
– Ладно, будет и список.
Они покинули кофейню. В летах, но темп Келкин задал устрашающий, споро прихрамывая, как сердитый жук. Джери приметил на площади Отваги его карету, но старикан пер к улице Сострадания пешком.
Запах гари. Сажа на стенах и окнах. Непривычное небо без Башни Закона – прежде она высилась над округой, как часовой.
Они миновали виселицу.
Миновали воздвигнутый Хранителями памятник на том месте, где узников некогда продавали с молотка разным культам, обрекая на участь человеческих жертв, – давным-давно, когда Гвердон, бывало, заигрывал со свободой вероисповедания. Кровавые истории о торгах живым мясом Хранители выдвигали как довод против замыслов Келкина открыть город иноземным богам.
Они миновали и ряд бдительных сальников – походило, будто место происшествия обнесли горящими факелами.
Внутри, среди булыжников, ковырялись рабочие. Многие – заметил Джери – каменные люди. Когда напасть проявилась впервые, лет так тридцать назад, Келкин приказал отделить зараженных и заключить их в загородной соляной шахте. Тысячи обызвествились там до смерти, и прокатились Каменные бунты, и то правительство было низложено. Даже Джери похолодел, когда один из хворых монстров обратил на Келкина внимание и узнал его. По гуще людей пробежался ропот недовольства.
Келкин, наплевав, прошел мимо них, будто они уже застыли известью.
Каменных людей бросили на раскопки, потому что на руинах по-прежнему горячо. Однозначно заряд алхимический – фанаты оружия доводили до совершенства огонь, что не гас, кислоту, что проедала корабельный корпус, газы, что слепили и удушали. Сыворотку оборотней, распылители трансмутационных испарений. Стремились познать секрет Философской Бомбы.
На улице Сострадания, за шеренгой сальников, собралась многочисленная толпа. Кучка поменьше, но и знатнее, сошлась по эту сторону, на почернелой траве центрального двора. Гильдмистресса Роша, самая могущественная женщина города, и ее уполномоченный в парламенте, Дроуп, спорили с группой Хранителей в рясах о передаче останков колокола, бившего на разрушенной ныне звоннице. Хранители утверждали, что это освященная церковная реликвия, пускай установленная на гражданской постройке. Роша настаивала на проведении анализа металла – это позволило бы выявить примененное поджигателями оружие. В отсутствие более авторитетной или более компетентной власти решал спор начальник городского дозора Артан Набур. Джери навострил уши и пристроился позади собравшихся, пока Келкин отправился портить жизнь какому-нибудь уголовному приставу или писарю.
Что выберет Набур? Для Джери привычней ставить на то, какой таракан первым домчит до потолка в трактире, или на исход драки в Мойке, однако тот же принцип и здесь. Воспротивится ли Набур переходу городской стражи под опеку гильдии, вступится ли за людей из плоти и жил против восковых чудищ или же, виляя хвостом, потрусит в конуру доживать до отставки ради милостей Роши?
Никакой борьбы мнений. Набур прочавкал о том, как признателен он гильдии за помощь, как важно городу поскорее разрешить это дело, чтобы не потерять лицо, и как Хранителям, ценной и почитаемой части нашего духовного руководства, недопустимо и далее навязывать свою волю светским властям. Он распинался, пока Роше не надоело и та не перебила его: отчет об анализе будет передан страже, как только будет готов. Каменные люди пошли грузить в фургоны с огнеупорными тентами искореженные куски кладки, осколки колокола, разломанный булыжник и до сих пор мягкие наплывы металла. Повозки казались Джери катафалками.
Ему нужна копия этого отчета, в идеале до того, как бумага попадет в руки стражников. Он изучал лица младших алхимиков, надзиравших за работами, – один из них может стать его источником. С алхимиками одна беда – нельзя подкупить людей, способных превращать грубое сырье в золото. В данном случае через продажу за море оружия и лекарств – но принцип тот же. Ничего, он отыщет способ.
Из толпы возник Келкин и вручил ему убористо исчерканный листок.
– Пара тысяч монетами. Церемониальные жезлы и цепи. Один из мечей Изгнания. Копии договоров и всяких правовых документов. Улики и показания к судебным делам, культ Каракатицы, Беканорский вопрос… – бормотал Келкин. – Естественно, все уничтожено. Придурки!
