скачать книгу бесплатно
Он остановился перед пустым амбаром, заглушил мотор и некоторое время сидел, глядя вперед. Тишину нарушало только их дыхание и тиканье затихающего мотора.
Он выключил фары и открыл дверцу, потом обошел машину, чтобы открыть дверцу с ее стороны.
Он помог ей выбраться из грузовика, и все это время она неотрывно смотрела на него.
Он мог бы шагнуть назад, но не сделал этого, и она почувствовала, что от него пахнет виски и лавандой, которую мать юноши, должно быть, использовала, когда гладила или стирала его рубашку.
Он улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ, чувствуя надежду.
Он расстелил пару одеял в деревянном кузове, и они забрались туда.
Они лежали рядом, глядя на бесконечное, усыпанное звездами темное небо.
– Сколько тебе лет? – спросила Элса.
– Восемнадцать, но мама обращается со мной как с ребенком. Сегодня мне пришлось тайком уйти из дома. Она постоянно беспокоится о том, что подумают обо мне другие люди. Тебе везет.
– Везет?
– Ты можешь одна гулять вечером в этом платье, без сопровождения.
– Знаешь, мой отец этому совсем не рад.
– Но все же ты гуляла. Вырвалась из дому. Ты когда-нибудь думаешь, что жизнь больше, чем то, что мы видим здесь?
– Да, – ответила она.
– Ведь где-то наши ровесники пьют вино и танцуют джаз. Женщины курят на людях, – вздохнул он. – А мы здесь.
– Я обрезала волосы, – сказала она. – По реакции моего папы можно было подумать, что я кого-то убила.
– Что со стариков возьмешь. Мои родители приехали сюда с Сицилии всего с несколькими долларами. Они все время рассказывают мне эту историю и показывают свою счастливую монетку. Как будто оказаться здесь – это счастье.
– Ты мужчина, Раффаэлло. Ты можешь делать что угодно, поехать куда угодно.
– Зови меня Рафом. Мама говорит, что это звучит более по-американски, но если уж они так хотели, чтобы я стал американцем, нужно было назвать меня Джорджем. Или Линкольном. – Он вздохнул. – Здорово, что я кому-то могу все это высказать. Ты хорошая слушательница, Элс.
– Спасибо… Раф.
Он перекатился на бок. Она почувствовала, что он смотрит на нее, и постаралась дышать ровно.
– Можно поцеловать тебя, Элса?
Она едва смогла кивнуть.
Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Губы у него были такие мягкие, от их прикосновения Элса почувствовала, что оживает.
Он осыпал поцелуями ее шею, и ей захотелось потрогать его, но она не решалась. Приличные женщины наверняка такого себе не позволяют.
– Можно… больше, Элса?
– Ты хочешь…
– Любить тебя?
Элса мечтала об этом, молилась, чтобы это случилось, сооружала фантазии об этом из прочитанного, и вот теперь все свершится. По-настоящему. Мужчина просил разрешения заняться с ней любовью.
– Да, – прошептала она.
– Ты уверена?
Она кивнула.
Он отодвинулся от нее, завозился с ремнем. Пряжка лязгнула о стенку грузовика, когда он стянул штаны.
Он задрал ее красное шелковое платье, оно скользнуло вверх по телу, щекоча и возбуждая. Он стянул с нее панталоны, и она увидела свои обнаженные ноги в свете луны. Она сжала ноги, но он раздвинул их и забрался на нее.
Боже мой.
Она закрыла глаза, когда он протиснулся в нее. Было так больно, что она вскрикнула.
Элса зажала рот рукой, чтобы не проронить больше ни звука.
Он застонал, вздрогнул и замер, лежа на ней. Она чувствовала его тяжелое дыхание у своей шеи.
Он скатился с нее, но остался рядом.
– Ух ты, – сказал он.
По голосу было похоже, что он улыбается, но разве такое возможно? Наверное, она что-то сделала не так. Не может быть, что это… все.
– Ты просто чудо, Элса, – сказал он.
– Тебе понравилось? – осмелилась спросить она.
– Очень, – ответил он.
Ей хотелось повернуться на бок и смотреть на его лицо. Целовать его. Эти звезды она видела миллион раз. Он же был чем-то новым, и он хотел ее. Весь ее мир пребывал в смятении. Элса никогда всерьез не думала, что такое случится. Можно любить тебя? – спросил он. А вдруг они вместе заснут и…
– Ну, пожалуй, мне лучше отвезти тебя домой, Элс. Отец мне голову оторвет, если я на рассвете не выеду в поле на тракторе. Завтра мы собираемся распахать еще сто двадцать акров, чтобы посадить больше пшеницы.
– О, – сказала она. – Да. Конечно.
Элса закрыла дверцу грузовика. Раф улыбнулся ей через открытое окно, медленно поднял руку и уехал.
Что это за прощание такое? Захочет ли он снова встретиться с ней?
Посмотри на него. Конечно, нет.
Кроме того, он жил в Тополином. За тридцать миль отсюда. И даже если им приведется встретиться в Далхарте, это ничего не будет значить.
Он итальянец. Католик. Совсем юный. Все это совершенно неприемлемо для ее семьи.
Она открыла калитку и вступила в благоухающий мир своей матери. С этих пор цветущий ночью жасмин всегда будет напоминать Элсе о нем.
Она открыла парадную дверь и вошла в темную прихожую.
Раздался скрип, и Элса остановилась. Через окно просачивался лунный свет. Она увидела, что у виктролы стоит отец.
– Кто ты? – спросил он, подходя к ней.
Расшитая бисером серебристая повязка Элсы соскользнула вниз, она поправила ее.
– В-ваша дочь.
– Черт возьми, это так. Мой отец воевал за присоединение Техаса к Соединенным Штатам. Он стал рейнджером, сражался в Ларедо, его ранили, и он чуть не умер. Эта земля пропитана нашей кровью.
– Д-да. Я знаю, но…
Элса не увидела, что отец замахнулся, не успела увернуться. Он так сильно ударил ее по щеке, что Элса упала.
В страхе она забилась в угол.
– Папа…
– Ты нас позоришь. Скройся с глаз моих.
Элса резко поднялась, взбежала по лестнице и захлопнула дверь спальни.
Дрожащими руками зажгла лампу у кровати и разделась.
Чуть выше груди осталась красная отметина. (Это Раф ее оставил?) На щеке уже проступал синяк, а волосы растрепались от занятий любовью, если это можно было назвать любовью.
И пусть, она снова сделала бы это, если бы могла. Пусть отец бьет ее, кричит, осыпает оскорблениями и лишает наследства.
Теперь Элса знала то, чего не знала раньше, о чем даже не подозревала: она сделает что угодно, перенесет что угодно, лишь бы ее любили, пусть хотя бы одну ночь.
На следующее утро Элсу разбудил солнечный свет, льющийся в открытое окно. На дверце шкафа висело красное платье. Боль в челюсти напомнила ей о прошлой ночи, как и боль, оставшаяся после любви с Рафом. Одну боль она хотела забыть, другую – запомнить.
На железной кровати лежала стопка лоскутных одеял – в холодные зимние месяцы она часто шила при свете свечи. У изножья кровати стоял сундук с приданым, куда Элса бережно сложила расшитое постельное белье, тонкую белую ночную сорочку из батиста и свадебное одеяло, которое она начала шить, когда ей было двенадцать лет, прежде чем выяснилось, что ее непривлекательность – это не этап, который нужно пережить, а данность. К тому времени, когда у Элсы начались месячные, мама потихоньку перестала говорить о свадьбе, перестала расшивать бисером алансонские кружева. Они лежали, переложенные папиросной бумагой, – хватило бы на половину платья.
В дверь постучали.
Элса села.
– Войдите.
В комнату вошла мама. Ее модные туфли на низком каблуке бесшумно ступали по лоскутному ковру, который почти полностью покрывал дощатый пол. Высокая широкоплечая женщина, не склонная к лишним сантиментам, ведущая безупречную жизнь, – она возглавляла церковные комитеты, руководила Лигой по благоустройству города и не повышала голоса, даже когда сердилась. Никто и ничто не могло вывести Минерву Уолкотт из себя. Она утверждала, что это семейная черта, унаследованная от предков, которые приехали в Техас, когда здесь можно было шесть дней на лошади проскакать и не встретить другого белого человека.
Мама села на край кровати. Шиньон, в который были стянуты ее выкрашенные в черный цвет волосы, подчеркивал суровость острых черт лица. Она потрогала синяк на щеке Элсы.
– Со мной отец обошелся бы куда хуже.
– Но…
– Никаких «но», Элсинор.
Она наклонилась и заправила прядку стриженых светлых волос Элсы за ухо.
– Подозреваю, что сегодня я услышу в городе сплетни. Сплетни. Об одной из моих дочерей. – Она тяжело вздохнула. – Ты попала в беду?
– Нет, мама.
– Значит, ты все еще хорошая девочка.
Элса кивнула, не в силах соврать вслух.
Мама указательным пальцем приподняла подбородок Элсы. Она изучала Элсу, медленно хмурясь, оценивая ее.
– Красивое платье не сделает тебя красавицей, дорогая.
– Я только хотела…
– Мы не будем говорить об этом, и подобное больше не повторится.
Мама встала, разгладила лавандовую креповую юбку, хотя ни одна складочка не осмелилась бы появиться на ней. Мать и дочь были так далеки друг от друга, как будто их разделял прочный забор.
– Никто на тебе не женится, Элсинор, несмотря на наши деньги и положение в обществе. Ни одному приличному мужчине не нужна непривлекательная жена на голову выше его. А если бы и появился мужчина, готовый закрыть глаза на твои слабости, то уж, конечно, запятнанная репутация его бы остановила. Научись находить радости в реальной жизни. Выбрось свои глупые романтические книги.
Выходя из комнаты, мама забрала красное шелковое платье.
Глава третья
В годы после Великой войны Далхарт охватил дух патриотизма. Дождь шел в свой срок, цены на пшеницу росли, а значит, у всех была причина отметить Четвертое июля. Витрины городских магазинов сообщали о скидках по случаю Дня независимости, и колокольчики весело звенели, встречая и провожая покупателей, которые решили запастись едой и выпивкой перед праздником.
Обычно Элса ждала праздника, но последние несколько недель выдались непростыми. После ночи с Рафом Элса чувствовала себя как в клетке. Беспокойной. Несчастливой.
Никто в семье к ней особенно не приглядывался и не замечал в ней перемен. Она не высказывала своего неудовольствия, а прятала его и шла вперед. По-другому она не умела.
Элса не поднимала глаз, старательно притворялась, будто ничего не изменилось. Проводила в своей комнате как можно больше времени, даже в самую жару. Из библиотеки ей приносили книги – подходящие книги, – и она прочитывала их от корки до корки. Она вышивала кухонные полотенца и наволочки. За ужином почти не говорила, слушала разговоры родителей и лишь кивала в нужных местах. В церкви прятала свои скандально короткие волосы под шляпкой, говорила, что плохо себя чувствует, и ее оставляли в покое.
В тех редких случаях, когда она решалась оторвать глаза от любимой книги и выглянуть в окно, она видела пустое будущее старой девы, простирающееся до самого плоского горизонта и за его пределы.
Прими это.
Синяк на щеке выцвел. Никто – даже сестры – ничего не сказал по этому поводу. Жизнь в доме Уолкоттов вернулась к норме.
Элса представляла себя запертой в башне леди Шалотт, которая из-за проклятья не могла выйти из комнаты и была обречена только наблюдать за кипением жизни снаружи. Если кто-нибудь и замечал, что Элса внезапно затихла, никто ничего не говорил по этому поводу и не спрашивал, что с ней. По правде сказать, мало что изменилось. Она уже давно научилась как будто растворяться в воздухе. Некоторые животные, защищаясь, сливаются с окружающей природой, становятся незаметными, и Элса вела себя так же. Ничего не говори, исчезни. Не давай сдачи. Если она молчала, люди забывали о ее существовании, оставляли ее в покое.
