скачать книгу бесплатно
– Нее..т, – прервала сбивчивую речь Любы девушка, силясь еще хоть что-то произнести.
Люба уже верещала в панель на стене:
– Тамара Петровна, она в сознание пришла, говорит.., да, представляете себе говорит!!– Катя уже смотрела на снующую Любу в упор, когда та наконец проследила направление ее взгляда – Врач сейчас придет, вы не беспокойтесь.
В палату влетела Тамара:
– Все, Люб, свободна, и так вторая смена подряд, давай домой и отсыпайся.
Тамара придвинула стул к кровати, сев рядом.
– Итак, я ваш врач, Тамара. Тамара Петровна, если точнее. Попробуйте сказать что-то, Люба сказала, у вас речь появилась.
Катя вновь набрала в грудь воздух, с удовольствием ощущая, что как минимум дышать ей уже не больно, но мысли в голове путались, она не могла ничего сформулировать.
– Так, давайте попробуем иначе. Остановимся на односложных словах. Давайте я задам вопрос, а вы попытаетесь ответить «да» или «нет». Вы помните аварию?
–Тх-ааа, – выдавила Катя, оказалось, буква «д» не так проста в произношении, когда челюсть, язык и губы тебе не подчиняются.
– Отлично. Помните ваше имя?
– Ха-а, – в этот раз получилось произнести еще менее понятно, но Тамару это невероятно воодушевляло, Катя же начала паниковать.
– Так, не плохо, Катерина, – Тамара что-то записала в планшет, – Острую боль где-то чувствуете?
В целом, у девушки болело все, но острой боли она выделить не могла, дернулась, пытаясь отрицательно покачать головой, но вышла странная возня.
– Нет, – получилось достаточно четко.
– Замечательно. Опрос отложим немного. Вы не волнуйтесь, набирайтесь сил, пока не говорите, не торопитесь. Вы способны меня ясно понимать? Понимаете, что я говорю? Если да, я вас в курс дела введу.
– Тхаа
– Катерина, вы не напрягайтесь, речь вернется в течении следующей недели, ну, возможно, чуть дольше, но прогресс прекрасный. Давайте вы слушайте, а я расскажу. Вас к нам перевели полтора года назад из корейской клиники. На момент поступления к нам вы были в коматозном состоянии. Судя по медицинским записям, что нам передали, вы попали в аварию, множественные переломы, внутренние повреждения, повреждение головы, не буду углубляться, вы не приходили в сознание. Удивительно, что вас вообще собрали, ни один орган не отказал, несколько шрамов, но все конечности на месте, невероятная удача. Хотя, благодарить за жизнь вы должны, конечно, вашего мужа, который увез ваше тело за границу почти сразу, там вас хорошо подлатали, не уверена, что подобных блестящих результатов добились бы у нас. После серии операций, вас пытались вывести из комы, но безрезультатно. Корейцы предложили отключить вас от аппаратов поддержания жизни, утвердившись в своем диагнозе относительно вашего вегетативного состояния. Они были полностью уверены, что вернуть вас к жизни невозможно. Но ваш муж не сдался, он вернул вас в Москву, так вы оказались у нас. В общей сложности в коме вы провели 3 года и 16 дней, у вас невероятные показатели. Конечно, вам следует быть готовой к длительной реабилитации. Какое-то время, и будем честными, оно может затянуться, будут проявляться различные последствия длительного коматозного состояния. Готовьтесь к психоневрологическим проблемам, мы пока не можем оценить состояние вашей памяти, моторных функций. Некоторые неприятные последствия могут остаться с вами навсегда, к сожалению, тут мы бессильны, но постараемся оказать максимальную помощь. Мы быстро разберемся, а вы очень стремительно идете на поправку. К сожалению, пока мужа к вам мы пустить не сможем, но мы ему уже сообщили, что вы пришли в себя.
– Ск……? – Катя пыталась произнести слово «сколько?», но не вышло.
– Тихо-тихо, вам нельзя сейчас много говорить, я пришлю к вам ординатора, он будет вам читать и ставить музыку, это способствует скорейшему выходу из вегетативного состояния, кроме того, будет заходить физиотерапевт, невролог, поддерживающее вам проколем. Все, я пойду. – она остановилась у самого выхода из палаты, замешкавшись, – и все-таки, Катя, у вас точно есть ангел-хранитель и он знает свое дело. Пожалуйста, и вы уж стремитесь ему навстречу, все что говорят специалисты выполняйте, будьте терпеливы и старайтесь, в противном случае, вся его работа насмарку. Вам так несказанно повезло, что вы живы. И поблагодарите мужа, он у вас такой заботливый, такое дорогостоящее лечение. Первые несколько месяцев, как вы оказались у нас, почти жил в вашей палате, каждую ночь сидел в кресле у вашей постели и держал вас за руку, читал вам на ночь. Даже пел колыбельные иногда. А цветы из вашей палаты приходиться вывозить на каталке для больных. Я врач с тридцатилетним стажем, но вообще никогда не видела столько белых лилий, каждый день ведь, весь год, как будто сам их растит…не знаю…Ладно, хватит! Вам необходим отдых.
В голове Кати вихрем сейчас проносились миллиарды мыслей.
«Несколько лет?! Я пролежала в коме, несколько лет?! Как такое может быть?! Это же просто нереально, вроде бы я даже читала где-то, что уже через месяц наступают необратимые последствия для мозга. А может они и наступили? Я даже одно слово с трудом произношу. Вегетативное состояние – это овощ? Я была формально мертва! Значит, сейчас я родилась заново и кто я теперь?»
Вот это волновало сейчас ее больше всего.
«Меня спас муж. Мой заботливый муж. Муж, который, кажется, меня очень любит, раз проявил столько беспокойства.» Кате вдруг пришло в голову, сколько могло стоить такое лечение. Ее семья не могла позволить себе сделать маме операцию на глазах, что избавила бы ее от близорукости, что было сравнительно недорого. Однако, врач сказала, что за последние три с лишним года она кочевала из клиники в клинику, точнее скорее кочевало ее тело, но лечение за границей и последующие три года аппаратов поддержания жизни – это целое состояние. Кто это оплатил или теперь она кому-то сильно задолжала? Кому вообще была нужна ее жизнь? Жизнь 20-тилетней студентки, подрабатывающей в интернет-магазине?
« Где мама и папа? Почему не им сообщили о моем воскрешении? Я замужем? Что за бред такой?! Нет вот это точно невозможно! Я не могу быть замужем! Кто мой муж? Тот, кто остался валяться на моих шелковых простынях, когда я бежала из собственного дома? Неееттт…что-то сомневаюсь, он имя то мое путал, да и был безработным…как оказалось… Эта грязная скотина не стал бы раскошеливаться из-за меня, да у него никогда и не хватило бы средств на такое лечение, и уж тем более он никогда бы не принес мне ни цветочка. Все что я от него получала, сомнительные комплименты, средний секс и куча хамства и нервотрепки.
Мне кажется, что это либо дурной сон, либо бред. Я сошла с ума и теперь лежу в психиатрической клинике, и медсестры врут мне, чтоб не ухудшать мое состояние. Точно.».
– Екатерина, меня зовут Анатолий, я ординатор. – вошел улыбчивый парень, – мы все очень рады, что вы очнулись. Я принес колонку, включу вам музыку. Сразу скажу, слушаем простенькую попсу на русском языке, вспоминайте слова. Минут на 20 буду включать каждый день. Музон отвратительный, надеюсь это подстегнет вас начать вновь говорить быстрее!
Он оскалился в ехидной усмешке:
– Злость тоже стимул скорее поправиться, буду вас раздражать. В общем, вы как сможете сказать, какую музыку любите, так мы репертуар и сменим. А пока, давайте я вам просто буду рассказывать, как вы тут у нас жили эти полтора года.
Задавать вопросы Катя не могла, поэтому просто слушала, стараясь усвоить и уложить в голове как можно больше. Выводы она решила делать позже, просто радуясь тому, что это «позже» теперь явно для нее наступит.
Глава 4
Прошло почти две недели, а неуловимый «муж» так и не появился у Кати в палате. Вернулась почти полностью речь, получалось самостоятельно сесть, встать с поддержкой. Голова иногда кружилась, общая слабость отступала, но вовсе не так скоро, как Катя надеялась.
Ясность сознания вернулась. Теперь все, что ее окружало, уже не казалось таким нереальным, как в ее первое пробуждение. Анализировать данные у девушки все же пока выходило с трудом. Она не противоречила тому, что сообщали врачи, сбалтывали нерадивые медсестры и ординаторы, однако, единой картины у Кати все равно не складывалось. Ее преследовал страх того, что как только она признается, что у нее нет мужа кому то из врачей, подмену обнаружат, и она вылетит из клиники, так и не пройдя реабилитацию. К тому же, Катя понятия не имела, куда пойдет, когда окажется «условно здорова» и за стенами клиники. По оперативным сводкам от Анатолия, она была в Москве, а не в Иваново, откуда была родом и даже не в дождливом Питере, куда поехала когда-то учиться. У нее никого не было в столице. Бомжевать после комы совершенно не входило в планы.
Были и непонятные для девушки странности. Ежедневно к ней приходил «врач для разговоров по душам», как окрестила его Катя. Семен Федорович был не то психологом, не то психиатром, не то врачом некой неизвестной Катерине специальности. Все сводилось к тому, что мужчина появлялся в палате около десяти утра и общался с Катей на разные темы, помечая что-то в своем планшете. Явно копался в ее голове. Необычным было, что этот монотонно отстраненный человек был единственным, кто отвечал на вопросы. Остальные на любой, даже самый банальный вопрос с ее стороны отшучивались или сводили разговор на нет. Медсестры так вообще молчали как рыбы, залетая и вылетая из ее палаты безмолвной тенью. Семен же вопросов не игнорировал, но и отвечал иногда загадками, явно не договаривая сути. При этом, его цепкий взгляд изучающе блуждал, сканируя каждую словесную паузу, интонацию, считывал ее движения. Иногда казалось, что она на допросе, и от нее ждут, когда ошибется, когда сболтнет нечто лишнее. Для себя девушка решила, что должна быть максимально аккуратна, не выдавая интереса, информации о себе, но и выведав максимум.
Катя давно поняла, что хорошо помнила события, себя и свою жизнь, но ровно до того визга тормозов, до злополучного утра, когда она отключилась на асфальте ожидая скорой. Но дальше… дальше дыра, черная бездна, ни одной вспышки воспоминаний. А ведь было что-то между тем днем, и днем когда Катя заново родилась, она чувствовала, просто знала это. Восстанавливая сюжет собственной жизни последних лет из обрывков подслушанных фраз и скудных ответов, что выдавал персонал, ей никак не удавалось сцепить нити повествования в единый сюжет. В этом пазле не хватало деталей, а те что были, не подходили к ни к картине «Жизнь Екатерины до самого худшего дня ее жизни», ни к странному постеру «Здравствуй новая Катенькина жизнь».
Конечно, Катя пыталась и сама добыть информацию, она всегда была внимательна, подмечала самые мелкие детали. Правда в нынешней ситуации результат был почти нулевой и расследование сходило на нет.
Например, через восемь дней после того, как пришла в себя, Екатерина решила твердо разобраться с вопросом о муже. Побоявшись спросить напрямую, решила начать с того, чтобы узнать собственную фамилию. Но не спрашивать же у врачей. Решила подсмотреть в карте. Навещавшие ее специалисты ни разу не выпускали документов из рук. Когда ловили взгляд девушки на бумагах, их как по команде накрывали папкой, ладонью или попусту уносили. Лишь единственный раз, Тамара, собирая свои записи, не заметила, как одна из справок, спикировав со стола, свалилась в щель между стеной и креслом. Катя помнила тот день, она ждала, когда, наконец, окажется в палате одна, чтобы достать треклятый листок. Как по закону подлости, вереница медиков не иссякала, а Катя все больше чувствовала наваливающую усталость и к вечеру начала сомневаться, что если она и останется одна, то сил, чтобы подняться, преодолеть расстояние до кресла и вернуться назад к койке у нее не хватит. Почти перед сном ей представилась возможность, она почти стекла со своего ложа и на карачках медленно начала продвигаться к заветному сокровищу. Руки и ноги дрожали, она почти решила пробовать ползти на животе, но так оказалось еще тяжелее. Снова кое-как она встала на четвереньки, последний метр почти подтягивая себя руками. Вытянув листок, она разочарованно вздохнула. Это были анализы крови, на месте имени значилось «НЕЗАРЕГИСТРИРОВАННЫЙ ПАЦИЕНТ».
Как она могла, несколько лет пролежав в клинике, быть «незарегистрированным» пациентом было не понятно. Тогда девушка подумала, что возможно, это связано с шероховатостью программного обеспечения, просто сбой, так часто бывало в российских поликлиниках, машины не совершенны. Дата рождения явно соответствовала действительности, свой день рождения Катя помнила, тут все сходилось, бумага была явно о ней. Вот только дата самого анализа не билась с внутренним календарем Екатерины, даже при условии того, что в кому она впала, по словам медиков, 3 года назад. На этом «открытии» Катя была обнаружена Любой, которая причитая подняла ее с пола.
– Ну, зачем вы сами встали-то?
– Я хотела в туалет сама дойти, – неуверенно отбивалась Катя.
– Что утка приелась? – осклабилась медсестра, – а если бы головой ударились? Опять в кому? Так вас уж Михаил Сергеевич не спас бы, так овощем бы и остались. Мы тут вам что, в игры играем?
– Ну не могу я так, хочу сама…
– Не можете, так потерпите немного, вы не только так себя в могилу загоните, но и нас всех под монастырь! – не унималась Люба, судя по настроению уже начиная злиться, – А это у вас что?
Заметив бумажку, Люба выхватила клочок из Катиных пальцев.
– Анализы какие-то у Тамары Петровны выпали, хотела вернуть, вдруг важное, что – она постаралась придать голосу флер обыденности.
Люба недовольно засопела, но поверила, быстро запихнув улику в карман, усадила девушку обратно на кровать, подбив ей подушку за спиной.
– Удобно?
– Да, спасибо.
– Сейчас утку принесу, не вставайте больше, – засобиралась из палаты Люба.
– Постой, а можно мне, – Катя ждала, когда Люба обратит на нее все свое внимание, – …зеркало?
Катя потупила глаза в пол.
– Зачем? – встрепенулась Люба, – Тамара Петровна не велела.
– Почему? Все настолько плохо, да? Я теперь похожа на Франкенштейна?
Люба сконфужено переминалась с ноги на ногу, молчала, а потом вылетела из палаты.
«Приехали, ни фамилии своей не знаю, ни как выгляжу теперь не выяснить. Тайна Мадридского двора просто какая-то».
Доступ в коридор девушке был строго воспрещен с объяснением «вы слишком слабы, не хватало нам травм, у вас в палате все есть», телефон и ноутбук воспрещены потому что «плохо влияют на сложную технику вокруг, к тому же зрение напрягают, а оно еще не готово к таким нагрузкам».
Сегодня пробуждаясь, Катя ощущала прилив сил и впервые острую головную боль. В глаз ярко светило солнце, но зажмуриться сил не хватало, так что она просто решила закрыть глаза и обдумать свое положение.
«Черт, дурацкое солнце! И голову как будто ломом проткнули. Ладно, это не первостепенно.»
Зачеркнув еще один день в своем мысленном календаре, девушка осознала: «Я тут три недели и два дня. Речь вернулась почти полностью, иногда забываю сложные слова, но, помню, что ручка называется ручкой, а стена стеной. Семен Федорович проверял – я не путаюсь в порядке действий, помню общеизвестные факты, галлюцинаций и ложных восприятий реальности нет. Я начала ходить, мышцы еще не восстановились, нет достаточного тонуса для длинных прогулок, но медленно могу доковылять уже до туалета. Осталось понять: куда, с кем и зачем дальше ковылять…».
На этой довольно воодушевляющей мысли, Катя распахнула веки, окидывая взглядом палату вокруг. Зрение полноценно восстановилось почти сразу, а пару дней назад она, наконец, ощутила, что к ней вновь вернулось полноценное обоняние. Палату наполнял дурманящий аромат лилий и противный запах больницы. Она всегда его ненавидела, этот специфический горьковатый запах стерильности, хлорки и лекарств.
Не было сомнений, что больница была не из бюджетных. Катя не раз бывала в таких: по семь человек в палате и застиранные простыни еще со второй мировой, на полу дырявый протертый линолеум и хамоватые «няньки», готовые поливать ежедневным пренебрежением любого обратившегося по полису. Здесь все было иначе, как сказала бы Катина мама «дорохо-бохато». Из коридора не воняло минтаем и капустой из столовой, никаких дышащих на ладан тумбочек у постели и общего холодильника на этаж.
Было так чисто, что казалось, коснись любой поверхности скользя, и послышится треск. Даже в лучах струящегося в палату солнца не танцевало ни пылинки.
Просторная комната с кремовыми стенами по правую сторону была почти вся уставлена непонятными Кате аппаратами. Единственным «свободным участком» была незаметная дверь в уборную, в которой был не только персональный только для ее пользования унитаз, но и душевая, вся сантехника была оснащена «примочками» для инвалидов, как в дорогих отелях, разница состояла лишь в том, что все было покрыто матирующей антитравматичной прослойкой.
Левую сторону палаты Катя прозвала «уголок больного»: в центре стояла кровать для пациентки, справа примостилась вместительная и абсолютно пустая тумба из цельного дерева, настолько новая, что в ней не скрипели даже створки. Разыскивая свою заплутавшую «личность», Катя надеялась, открыв ее, обнаружить хоть что-то личное, но ничего «её» в тумбе не нашлось, как и в шкафу для верхней одежды у выхода из палаты или на пустом журнальном столике слева. Столик скорее был интерьером для посетителей, рядом спинкой к окну расположилось глубокое, по виду очень уютное, большое песочного цвета кожаное кресло. В нем явно мог уместиться и даже вздремнуть посетитель любых габаритов. Вот только посетителей все не было. Единственным намеком на личное можно было считать множество напольных ваз, стоявших по углам и у стен, там, где по всему они просто не мешали. Все они были наполнены лилиями: белыми, тигровыми, садовыми всевозможных цветов. Каждый день к послеобеденному перерыву приносили новый сверток с несколькими ветками этих Катиных любимых цветов, заменяя едва подвявших товарищей. Это вселяло в ней уверенность, что кто бы ни был их дарителем, она сразу узнает его при встрече. Он знает ее вкус, знает ее.
Пропуска к зеркалу ей в ее люксовой тюрьме до сих пор не выдали, она силилась рассмотреть отражение в любых доступных поверхностях, но как на зло, все, что окружало, было матовым или цветным, силиконовым и пластиково-одноразовым, вплоть до злосчастного антитравматичного покрытия в уборной. Она, конечно, рассмотрела насколько могла свои конечности, грудь и живот, отметив очевидную и непривычную худобу. Было и несколько незнакомых шрамов под ребрами, на тыльной стороне руки от локтя до подмышки, и россыпь мелких как шрапнель на левой голени. Затылка, спины или своего лица, Катя увидеть не могла, наощупь, никаких фатальных изменений не чувствовалось, оставался страх, что тактильные ощущения вполне могут ее подводить. Эта война за зеркало начала ее порядком раздражать, но ведь по какой-то причине его не выдавали, и Катя леденела от ужаса предвкушения того открытия, что, вероятно, ей предстояло, когда она встретится с собой лицом к лицу.
Невролог дал задание, каждый день пытаться восстановить некий случай из ее жизни в голове до всех мельчайших деталей, что она помнила. Вспоминать, как сказал врач, логику вещей и строить цепочки в голове, восстанавливая память.
«Ладно, допустим сегодня момент аварии. Я действительно тогда здорово поранилась. Я психанула, рванула за кофе через дорогу, рассыпала содержимое сумки и полезла собирать. А дальше? Меня сшибли? Допустим. Что на мне было? Каблуки и платье цвета асфальта. Очень мудрый выбор, ползать по проезжей части вод Питерским ливнем в платье цвета мокрой дороги. Меня ведь кто-то тормошил. Прохожий или водитель? Может, идиот, который меня сбил таки принес меня медикам…или это не он? Я помню голос парня, он вызывал скорую. Ладно, пропустим этот вопрос. Как меня могло так поломать, как утверждают врачи? Я точно была в сознании по крайней мере некоторое время после столкновения, я даже кажется огрызалась на парня, пытавшегося помочь. Нет, уже не помню, что ему говорила, но что-то точно мы обсудили до того, как меня вырубило.»
Теперь она снова злилась, ее раздражало бессилие, неизвестность, собственная глупость и тот нерадивый водитель, эти потерянные незнамо сколько лет, эта неразбериха в которой она не могла осознать и найти свое место. На часах было почти 9 утра, скоро должны были прийти с первым утренним осмотром, а дальше снова день сурка, Семен Федорович со своим допросом, завтрак, Анатолий с опостылевшим музыкальным перерывом, снова Люба и все по кругу. Катя устало вздохнула и смежила веки.
Хотелось курить. Ее очень удивляло, что так долго пробыв в отключке, очнувшись, это единственное, что щекотало сознание больше всего. По понятным причинам сигарет ей никто не давал, но эта мысль постоянно крутилась в ее голове, преследуя ее. За нее она цеплялась, как за единственное, что находила в новой себе от самой себя, посему с некоей любовью не гнала мысль об этом далеко, возвращаясь к ней снова и снова.
«Да…только я могу думать о сигаретах в таком идиотском положении…»
Послышался шум и клацанье двери, Катя притаилась.
«Пусть думают, что я еще сплю, может хоть что-то толком узнаю. А не узнаю, так развлекусь, тут скучно как в могиле. Если повезет, застану бесконечный флирт Анатолия и Любы. Удивительно несгибаемая девушка, мастный ловелас Толик перепробовал уже с десяток клиньев, а она, по ходу единственная со всего отделения ему еще не сдалась. Анатолий же, видимо, действительно с серьезными намерениями и чувствами, но Люба непреклонна. Язва Марина Федоровна, мечтает оказаться на ее месте, но Толян, кажется, уже опробовал невролога и обратно в ее постель не торопится. Свежие медсестры Любу как самую удачливую тоже полощут, когда она не слышит. Жалко девчонку, добрая, отзывчивая, старательная..»
Скрип прорезиненных медсестринских тапок об кафель…и второй поодаль, сестер было двое.
– Может пустим его?
– Нет, пусть сначала хоть эта проснется, мне его и так уже жалко, – сетовал незнакомый голос, – он тут и так почти жил первый год. Ему специально сказали, что она в реанимационном еще, если сейчас его без ведома наших небожителей огорошить и сказать, что она не просто вышла из комы, а почти восстановилась и в своей палате, так мы ни одну процедуру сделать не сможем. Мы ж его не выгоним!
Второй голос тоже был не знаком Кате:
– И за что этой мымре досталось такое счастье? Нет, ну объясни, Свет? Умный, заботливый, богатый, да еще и выглядит как супермодель. А я пашу в три смены, один мужик в семье – сын и тот думает, что папка – космонавт Гагарин, а ведь не последняя, и сиськи и все при мне. А моль эта ущербная в цветах купается, даже пока дохлая лежит, как будто что увидит, пока в коматозе. Предлагала Нинке веники эти по-тихому выносить, продавать, хоть копеечку лишнюю, чтоль их считает тут кто, нет же, честная. Люба эта еще, сучка, накапала Тамаре, так та пересчет теперь ведет, сколько прибыло-убыло, как в банке. Дура тоже, все выслужиться хочет, сколько я ей говорила, что с ее мордахой, надо не работать как лошадь, а вон, хоть Толю хомутать и сидеть из декрета в декрет. У Тольки и перспективы и не в общаге, квартирка родительская трешка в трех минутах от Цветного Бульвара.
– Ой, а ты как я посмотрю, прям лучше всех разбираешься, кому как жить! ,– возмутилась ее коллега, – и за Любку и за Толю и даже за нашу золотую мумию с ее мужиком говорить можешь. Сама ты дура, Анжел! Ты про трешку его знаешь, потому что святой Толя туда каждую бабу свою водил. Каждая вторая в клинике девка знает какого цвета там у него потолок, так что Люба его правильно динамит-то. С ее данными, получше найдет.
Катя пока не готова была для этих ворон проснуться и продолжала лежать неподвижно, злилась: «Мымре? Она мымрой меня назвала? Вот сучка!!! Да, нормального человека Анжелой не назовут. Даже ей богу не за себя, за Любовь обидно. Я так понимаю это та самая медсестра, которая верещала в прошлый раз от счастья за Любу, когда той премию выписали и пару отпускных за круглосуточное надо мной бдение…лицемерка!» Золотой мумией Катю звали тут за глаза многие, она уже даже привыкла, а вот такой мерзкой завистью ее так давно не окатывали. Больничная Санта-Барбара была интересным шоу, но не настолько, чтобы Катю забавляло, когда ее саму кто-то так злобно начинал полоскать, пока она спит. В ее черный список вписалось еще одно лицо. Она всегда была злопамятна, но теперь среди тех, «кого она когда-то обязательно пришьет» появились такие личности, как «сволочь, которая не помнит даже моего имени», «гад, который меня окатил из лужи», «тот, кто меня сбил» и «лицемерная Анжела».
– Не заводись, Свет, ну ведь я права ведь! Ты видела его тачку? У нас даже главврач такую себе позволить не может. А ведь у нас самая дорогая частная клиника столицы!
– Ну уж не самая, не накручивай, – не желая сдаваться отнекивалась Света
«Ага, самая дорогая частная клиника в Москве. Доберусь до связи и обязательно найду. До сих пор не пойму, как я оказалась в Москве.»
– Да что там тачка…у него такая улыбка…, – продолжала мечтательно тянуть своё Анжела, – у меня аж колени подгибаются каждый раз, а заговорит, так трусики мокнут.
– Трусики у нее мокнут, – хохотнула собеседница, – Анжелк, не ври хоть себе, они у тебя не сохнут, пора сушилку уже настраивать, а то слышала анекдот про то как проститутка пришла к доктору, потому что там что-то облысело все, а он ей сказал, что на автобане трава не растет, – и снова прыснула гоготом.
Анжела слегка обижено огрызнулась:
–С таким мужиком не грех и облысеть, так и затащила бы его в раздевалку…А эта, глянь на нее, лежит как мертвая второй год, а он как щенок к ней ползает, платит за грядку для своего овоща сколько нам с тобой денег и не снилось никогда вообще. Вот ну чем взяла то? Ничего особенного же, ну факт же, не королева красоты. И ума, кажись не далекого, так расшибиться! Вот будь у меня такой муж, я б под машины сигать не стала, я б лучше под него сигала!
«Муж…мой муж… Загадка номер один. Все вокруг обсуждают именно «мужа», значит я замужем…Чувствую себя просто идиоткой…Я замужем, хотя ни разу не видела моего мужа, да и на свадьбе, видимо, своей на была…Хотя кажется он красавчик, а еще Анжела уже мечтает затащить его в темный уголок…Я, конечно, не помню его, но это совсем наглость…А что еще она сейчас сказала?».
Какая-то назойливая мысль, пропущенная мимо ушей в этом дурацком разговоре, взывала к Кате: «Она сказала, что не хочет его пускать без разрешения сверху. Значит, получается, он тут? Тут в больнице прямо сейчас, просто не знает, где меня искать. Меня от него скрывают? Или его от меня? Да, нет.. Глупо, скорее меня от него. Денежное содержание что ли они подольше сдоить пытаются?»
– Дак она вроде, я как поняла и не сигала под машину. Вроде говорят, расшиблась за рулем или что-то вроде того.
«Какого лешего? За рулем? У меня ни прав, ни машины, дуры набитые. Услышали звон и лишь бы языки почесать», подумала Катя начиная успокаиваться и чувствуя, что пора пробуждаться, пока не услышала еще чего нового. От скабрезных подробностей она начинала закипать, последней каплей стали прозвучавшие под очередной вздох слова Светланы:
– Ну совсем не согласиться с тобой, Анжел, я тоже не могу, конечно. Всем бы такими принцессами быть…Я бы тоже такого хотела. Он ее цветами завалил…эххх Как спящая красавица!
– Только не красавица! Пха-ха-ха, – прыснула Анжела, снова заливаясь похрюкивающим гоготом.
Катя не выдержала. Изобразив кашель, она открыла глаза, медленно, борясь с дурацким солнечным лучом, который все так же светил в глаз.
– Какое счастье, вы проснулись, – пропела немного шокированная Света, обдумывающая, как много слышала Катя. Глазки Анжелы заискивающе бегали, она испугано поджала губы.
– Вы говорили, что муж здесь?– медленно и тихо пробормотала она, силясь изобразить растерянное пробуждение.
«Я хочу его увидеть!!! Сейчас!!! Вот уж кто мне на вопросы даст честные ответы».
Медсестры смекнув, что слышала Катя все, раз про мужа услышала, побледнели обе, как по команде. Катя понимала, что пора надавить, пока не сорвалось, момент был подходящий. Не обозначит для этого мужа сейчас, что она уже жива, не выбраться ей еще полгода с этого добровольно-принудительного лечения. Она сурово посмотрела на Анжелу, как на менее принципиальную:
– Вас вроде бы Анжела зовут и работа, я так поняла, вам очень нужна, сына то тяжело, наверное, одной тянуть. Вы уж позовите его ко мне, он щедрый у меня, отблагодарит. А то я так заскучала тут у вас уже, хоть с Любой общайся. С другой стороны, ведь и с Любой есть о чем, о коллегах, о зависти, о злорадстве, а мало ль еще о чем.
– Да, мы его позовем, – тихо пролепетала девушка из черного списка, выбирая собственное спокойствие, сомнительной порчей отношений и возможной потере работы. Обе стрелой вылетели из палаты и быстрым шагом понеслись по коридору.
За окном поползли тучи, закрыв ненавистное солнце, она старалась не нервничать, но получалось с трудом: «Так, молодец, Катюха, это победа! Надо успокоиться…1..2…3…4…»
