скачать книгу бесплатно
– Есть, но она странновато себя порой ведёт и не подпускает меня близко к себе.
– Ладно, давай неси из холодильника пару бутылок пива чимкентского разлива и вяленого палтуса прихвати. Разговор у нас будет очень серьёзный и возможно тебя от этих новостей может хватить апоплексический удар. Я заинтригованный таким неожиданным поворотом, быстро принёс бутылки, открыл и с наслаждением отпил добрую половину бутылки. В связи с убийственной жарой летом хорошее пиво в Средней Азии было всегда в большом дефиците.
– Присаживайся Александр и пожалуйста не вздумай меня перебивать, разговор у нас будет долгий и не очень приятный, наконец пришло время тебе всё рассказать.
– Что-то начало нашего разговора начинает мне уже не нравится!
– Думаю, то что я сейчас расскажу тебе ещё больше не понравится.
– Ого! Терпеть не могу сюрпризы, но я весь внимание.
– Когда-то, очень давно, жила-была приличная девочка Агния. Природа одарила её неплохими физическими данными и к 1917-му году, она уже имела все положенные выпуклости, присущие девушкам в гораздо старшем возрасте. Вообще, ей с детства говорили, что некрасивых девушек с именем Аглая в природе не существует, все они привлекательны, грациозны и изящны, а главными чертами характера у них являются доброта, женственность и отзывчивость. К тому же Аглая имела на плечах весьма неглупую головку. Дочь начальника одного из полицейских отделений Санкт-Петербурга, с детства, вращаясь в кругу питерской богемы, в раннем возрасте усвоила все прелести современной жизни и рано узнала цену этой жизни. К тому же, её отец, Павел Прохорович Зотов был тоже далеко не дурак и прекрасно умел извлекать всё полезное из этой жизни. Частенько брал взятки и жил с дочерью ни в чём себе не отказывая, жена его, после скоротечной болезни, мучилась недолго и умерла от чахотки в 1912 году в Крыму.
К концу этого же года обер-полицмейстер Санкт-Петербурга, за определённую мзду, назначил его начальником полицейского отделения, возложив на него контроль за деятельностью подчинённых ему околоточных надзирателей в Путиловском районе, а те в свою очередь контролировали участковых приставов. Через некоторое время, чувствуя свою безнаказанность, он набрал такой ход, что вообще попутал все берега. Теперь он сам не брал взятки напрямую, а обязал всех приставов и надзирателей приносить ему деньги прямо в кабинет. Рядовой городовой получал жалование 130-150 рублей в год, жилье, вопреки уставу, теперь предоставлялось ему не в казарме, а в доходном доме бесплатно, кормился городовой на улицах, в кабаках, на рынках и в борделях, где главную скрипку играли "синенькие" и "красненькие" купюры номиналом в пять и десять рублей, которые позволяли жить припеваючи.
А с приходом нового начальника отделения жить городовым стало ещё лучше. Отдал раз в неделю определённый процент от мзды и продолжай творить чудеса на вольных хлебах. Ответственности никакой. Всем городовым он непринуждённо и не навязчиво объяснил, что от количества ассигнаций, вложенных в конверт, напрямую зависит их продвижение по служебной лестнице. И со временем некоторым благоволила удача, из городовых, после пяти лет безупречной службы, они производились в околоточные надзиратели, а это уже другие деньги и другие привилегии. Под началом околоточного надзирателя оказывался определённый район (околоток) с десятком городовых.
В поздней Российской империи, каждый чиновник должен знать своё место, а околоточный надзиратель это уже фигура, пусть пока маленькая, но со значительным повышением личного статуса. Тут и форма полагалась, как всем чиновникам в классе, а к ней наган в кобуре и шашка казачьего образца с черным кавалерийским темляком на красной юфтевой портупее.
Городовые, по-современному, это что-то наподобие наших милицейских участковых, имели довольно широкие полномочия, от контроля за ремонтом мощёных улиц, доходных домов, за любым строительством в его околотке и до контроля за рынками и правилами соблюдения уличного порядка, за лоточниками торгующих на улице, за разносчиками продуктов, за кабаками и трактирами, а главное, за многочисленными домами терпимости. До революции в Российской империи проституция была занятием легальным, и каждая продажная женщина должна была быть официально зарегистрирована, а в качестве подтверждения она получала соответствующее удостоверение. А где платят за удовольствие и требуется разрешительная документация, там всегда будет царить мздоимство и гнусное вымогательство. Вот и выстраивалась по утру в понедельник очередь из городовых, которые по одному входили в кабинет начальника отделения полиции Зотова Павла Прохоровича и отчитывались о проделанной работе за неделю, не забывая при этом вложить в любезно приоткрытый ящик стола, вожделенный конверт с дензнаками. Последующие исторические события, перечеркнули всю сладенькую жизнь Зотова Павла Ивановича и не дали до конца жизни насладиться этой приятной синекурой…
– Тётя Шура, этот экскурс в историю Российской империи имеет какое-либо отношение ко мне? Надеюсь вы меня не обвините в свержении самодержавия и внедрения социалистического строя в Российской империи? К большому сожалению я к этому не причастен!
– Не язви и придержи свой остренький язычок, да, косвенно эти события коснутся и тебя, но гораздо позже, видно так уж повелось, что без допинга разговор у нас не получается, и чтобы ты более внятно все вкурил, сходи-ка на кухню и принеси из холодильника бутылочку "Кинзмараули" и вынь пожалуйста из своей беспокойной задницы родовое шило, посиди спокойно и послушай.
– Была у них в семье ещё одна дочь, на пять лет младше Агнии, но после смерти матери в 1912 году, её забрала к себе тётка, старшая сестра матери. Своих детей им Бог не дал, и она уговорила отца Агнии отпустить девочку на время пожить у них в Москве. Через два года отец Агнии потребовал дочь назад, но начавшиеся летом 1914 года Первая Мировая война, спутала все карты, муж тётки, военный офицер, незамедлительно отбыл в пехотный полк расквартированный в Можайске, ночью полк в срочном порядке снялся с постоя и отправился на фронт. Больше своего мужа тётка не видела. Видимо сгинул бравый офицер его Величества на этой бессмысленной и жестокой войне. Тётке было страшно оставаться одной, и она правдами или неправдами, уговорила отца Агнии не забирать дочь пока не кончится война. Но, как говорится в Ветхом Завете: «Много замыслов есть в сердце у человека, но случится только то, что определено Господом».
За Первой Мировой, последовала Февральская революция, через восемь месяцев грянула Октябрьская, а потом завязалась кровопролитная Гражданская война. В сентябре 1918 года ВЦИК принял резолюцию, в которой появился кровавый термин «красный террор»: «На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и её агентов». Декрет, положивший начало массовым расстрелам представителей русской интеллигенции. Начались аресты всех дворян и жён военных офицеров, их вылавливали и попросту расстреливали на улице без суда и следствия. Эта позорная страница русской истории продолжалась вплоть до начала Великой Отечественной войны. В один из дней пришли и за тёткой, а восьмилетней сестре Агнии чудом удалось схорониться в соседней конюшне под ворохом прошлогодней соломы.
Осталась сестра Агнии одна, без дома, без денег и без одежды, а впереди была зима. Дом экспроприировали большевики для нужд революции.
– Как можно выжить такой маленькой девчонке без поддержки родителей – я не понимаю?
– С началом Первой Мировой войны, тысячи малолетних детей и подростков остались без родительского крова и средств к существованию, они стали массово убегать из голодных западных губерний России в центральную и южную часть страны. События семнадцатого года и начавшиеся потом Гражданская война оставили сиротами несколько миллионов детей. Уже к началу 1919 года огромное количество детей скитались по просторам России без куска хлеба и жилья. Гражданскую войну, Агния Зотова встретила в 14-летнем возрасте, отец с должности был смещён большевиками, арестован и бесследно исчез. Её определили в детский дом, из которого она в 1920 году сбежала вместе с группой таких же сирот.
Началась у Агнии беспризорная жизнь, она крала продукты на рынках, дралась до потери сознания с торговцами за каждое украденное яблоко или кусок сала, а однажды, даже исполосовала опасной бритвой одного беспризорника за мизерную краюху хлеба. Но однажды, во время одной из облав на рынке, была задержана чекистами. Всех беспризорников, кое-как отмыли, подстригли, выдали мало-мальски годную одежду и вывезли под Полтаву, где определили в воспитательное учреждение для несовершеннолетних правонарушителей. им. М. Горького, под управлением А. Макаренко, где она пробыла до конца 1924 года.
Эта коммуна, за время своего существования до конца двадцатых годов, практически ничего не получала от государства и была на самоокупаемости, воспитанники сами обрабатывали себя. Колонисты имели реальное дело, которое их и кормило, и дисциплинировало. Вначале колонисты обустроили своё натуральное хозяйство просто чтобы себя прокормить, позже занялись серьёзным производством. В 1922 году, после окончания Гражданской войны, коммуна попала под пристальное внимание начальника ЧК Феликса Дзержинского. Коммуне стали помогать чекисты отдавали часть своего жалования, но этого хватало только на половину потребностей и со временем, коммуна была переименована в коммуну имени Дзержинского, чтобы получить поддержку от государства. Именно Дзержинский настоял на том, чтобы специальный Декрет Совета Народных Комиссаров 1919 года обязал бесплатно обеспечивать детей продуктами питания вне зависимости от их социального происхождения. Конечно, эта идея понравилось не всем, но категорическое требование Дзержинского: «для детей нет тюрем и лагерей» не осталось пустым звуком, Ленин его поддержал и подписал Декрет. Пребывание в этом учреждении сыграло важную роль в становлении и развитии характера Агнии и через четыре года её, как ставшую твёрдо на путь исправления, приняли в комсомол и несмотря, что эта коммуна была мальчиковая, рекомендовали вожатой в трудовую коммуну ОГПУ №1, которая образовалась в 1924 году, недалеко от Москвы. Агния быстро взрослела и её начали интересовать, более приближенные к земной жизни, профессии.
Дочь высокопоставленного полицейского, не озлобилась, не стала мстить красному террору за физическое устранение своего отца и, как её не уговаривали, наотрез отказалась присоединиться к белому движению: "За веру, царя и отечество", а лозунги большевиков, такие как: "Землю крестьянам, а фабрики рабочим" нравились ей всё больше и больше, она полностью признала советскую власть. Это и определило дальнейшую судьбу Агнии. У неё не осталось в России больше родственников, чтобы выбирать, на какой стороне баррикад ей оставаться. О сестре не было никаких сведений. В 1926 году поступила в московский рабфак – учреждение системы народного образования, потом на высшие юридические курсы, а летом 1931 года поступила в только что образовавшийся Московский институт советского права. За время учёбы в совершенстве овладела английским, итальянским и немецким языками. Обучение Агния закончила в 1936 году и получив диплом, стала специалистом по советскому праву. В один из дней была вызвана в райком и по комсомольской путёвке была рекомендована большевиками для работы в НКВД.
Таких как она, обездоленных, умных и дерзких, НКВД собрал целое поколение ровесников революции, которые предпочли не спокойную гражданскую жизнь, а жизнь полную опасности и приключений. России надо было восстановить порушенную революцией агентурную сеть, а также усовершенствовать систему советской разведки. Карьера Агнии Зотовой сложилась весьма удачно: она без проблем пережила репрессии, была награждена правительственными наградами, но это видимая сторона её жизни, а была ещё одна, глубоко скрытая от посторонних глаз, о которой мало кто знал.
Капитан НКГБ Агния Зотова, под оперативным псевдонимом "Каракурт" вошла в особую группу, которая состояла из потомственных русских дворян. ОГПУ, а в последствии НКВД состояла в основном из профессиональных революционеров и поднаторев в борьбе с царской охранкой, быстро научилась работать на результат и своих верных единомышленников обучала довольно грамотно.
В августе 1938 года Агнию нелегально перебросили в Норвегию, где она легализовалась и оформила фиктивный брак с местным норвежцем, работавшим на русскую разведку под псевдонимом "Сивуч". В Норвегии она вербовала вчерашних русских аристократок, кабацких актрисулек и известных обольстительных красавиц. Агния с ранней юности умела разговаривать с людьми, доходчиво объяснять прописные истины и виртуозно ими манипулировать. К завербованной будущей сотруднице спецслужб, предъявлялись особые требования. Она должна была уметь владеть собой, разбираться в тонкостях психологии, знать языки, но главное – быть привлекательной. Таких несчастных, но гордых, белоэмигранток в Европе было вдосталь. Не согласных работать на советскую разведку профурсеток и идейных фанатичек, дабы не быть раскрытой, Агния попросту устраняла чужими руками, инсценировав несчастный случай.
После оккупации Норвегии Германией в 1940 году и после досадного прокола, в котором был виновен её легендированный муж, они срочно свернули вербовку и перебрались в немецкий Франкфурт-на-Майне, где выдали себя за итальянцев, получили вид на жительство и стали преподавать детям немецких бюргеров в элитной немецкой школе, итальянский язык, а муж испанский. Постепенно стали вхожи в богатые и известные дома немецких политиков, банкиров и высокопоставленных военных, что было отличным местом добычи информации для нашей разведки.
Развивающему СССР, накануне войны, позарез нужна была валюта, а Франкфурт, на протяжении столетий, был финансовым центром Германии и являлся местом сосредоточения крупных банков. На протяжении двух лет им удалось провернуть несколько финансовых операций, в результате которых, огромная сумма в иностранной валюте, была трансформирована в слитки золота и отправлена через третьи страны в СССР. К концу 1944 года, когда советские войска полностью очистили от немцев территорию СССР, её и фиктивного мужа вывели из операции и решили срочно вернуть в Советский Союз. При переходе границы агент Сивуч был убит румынскими пограничниками в Чёрном море. Потом было ещё несколько операций, но уже на Ближнем Востоке и Юго-Восточной Азии.
Мало кому из ранних чекисток удалось совместить работу с женским счастьем, но Агния в этом преуспела. Официального мужа у неё никогда не было, но в результате появились двое детей, зачатые по любви от разных мужчин.
– Ого, что я слышу, опять золото? Это уже интересно, продолжайте пожалуйста!
– А нечего продолжать, в 1947 году Агния, сняла погоны и перешла в совсем другое ведомство.
– И что, больше она с сестрой не встречалась и не знает, что с ней стало после войны?
– Что с её сестрой было дальше, Агния не знала, они лишь однажды встретились случайно, перед самым началом войны, но это уже была не та кроткая и покладистая кроха. Агнии показалось, что это был хитрый, алчный и беспринципный человек, но это было не так. Это была маска, которая её спасала. Она Агнию не узнала, да и не могла узнать, слишком мала она была в 1912 году, к тому же Агния сменила имя и фамилию, так требовалось при работе под прикрытием. Подумав, Агния решила пока не открываться, в то время иметь таких родственников было небезопасно и это могло негативно сказаться на её карьере нелегала.
С началом войны их пути окончательно разошлись, но после войны Агния вновь начала искать свою сестру, писала, на протяжении пяти лет, запросы в архивы МВД, НГКБ СССР, в архивы союзных республик, но тщетно, всё, что касалось репрессий, расстрелов, многочисленных лагерей, допуск к такого рода материалам был зачастую закрыт по причине не снятия с них грифа секретности. Всё это ей показалось очень странным.
– Господи, какие шпионские страсти вы мне рассказываете, а надо ли мне это знать?
– Да, о своих родственниках ты должен знать всё!
– О каких родственниках, какое отношение имеют мои родственники к разведке, – открыл я было рот и… чуть не лязгнув по-звериному зубами, закрыл, до меня наконец, на подсознательном уровне, начало что-то доходить, но я решил пока не задавать вопросов, а дослушать эту исповедь до конца.
– Чёрт бы побрал эту вашу сталинскую идеологию, как вы там выживали?
Тётя Шура не ответила, она задумчиво смотрела в окно, по её щекам катились крупные слёзы.
Я хотел её успокоить, сказать какие-то тёплые слова, и… осёкся на полуслове, мне стало вдруг всё понятно, – Тётя Шура, Агния Зотова это вы? – промямлил я, чуть дыша, – но почему у вас имя Александра? Тётя Шура вздрогнула, вытерла слёзы платком и строго посмотрела на меня, – Догадался стервец – я не сомневалась! А новое имя? Это я подстраховалась, для предупреждения лишних вопросов и в начале шестидесятых сварганила себе новый паспорт. С тем, что у тебя покоится в кармане, в виде драгоценных камушков, не трудно было это сделать.
Я смущённо притупил взгляд, – все заметила старая чекистка!
– Так, раз всё мы расставили по местам, я буду рассказывать от первого лица, и так, продолжим.
– Увидев вашу гбэшную ксиву и прикинув что почём, мне не трудно было догадаться.
– Ты уже знаешь, что я сидела в Амурлаге с 1951 по 1960 год, но не знаешь, что я там встретила свою сестру, которую не видела очень много лет.
– Да вы что! И как ваша встреча произошла, вы узнали друг друга?
– В начале 1954 года в Амурлаге, в этом жутком месиве изуродованных жизней, я обратила внимание на фамилию Зотова, когда начальник конвоя, вечером, выкрикнул эту фамилию во время вечерней проверки. Я запомнила бригаду, в которой девушка работала и после отбоя разыскала её. После нескольких наводящих вопросов Агния убедилась, что перед ней действительно её родная сестра. Сестра, после трагических событий во время революции, навсегда, так и осталась с покалеченной судьбой: на её глазах большевики расстреляли тётку, потом пребывание в детском приюте с нечеловеческими условиями содержания, побег в 1924 году, затем улица, свирепая шпана, нищета, голод, воровская среда и, так до первого ареста за кражу пары булок хлеба у лоточника на рынке. Сызмальства, заклеймённая унижающей фразой: "шпана беспризорная", она, отвергнутая обществом и озлобившиеся до такой степени, что с годами, растеряла все доброе, которое присуще нормальному человеку и очень быстро превратилась в настоящую преступницу.
Сразу после революции вышел Декрет СНК в 1920 году, где отменили суды и тюремное заключение для несовершеннолетних, но уже в 1926 г статья 12 УК РСФСР вновь разрешила судить детей с 12-летнего возраста за кражу, насилие, увечья и убийства. Вот и сестрёнка в 14-ти летнем возрасте попала под эту раздачу. Через два года вышла из колонии, идти некуда, на работу не берут, везде отворот поворот и в конце концов опять воровская малина, наглое ворьё, неизменные пьянки и новый срок. Перед самой войной вновь кража по-крупному, вновь приличный срок и, как водится, в воровской иерархии, превратилась в авторитетную «жучку».
–– Сейчас у нас их кличут «воровайками».
Тётя Шура открыла семейный альбом и показала фото своей сестры. Фото было довольно старое и на фото был запечатлена девочка лет десяти. Еле уловимые черты сходства с тётей Шурой я уловил сразу, но никак не мог связать всё то, что мне рассказала тётя Шура, а главное, какое отношение к этому имею я.
–– Ну и… – не выдержав такого длинного вступления, я нетерпеливо заёрзал на кресле, – что дальше то?
–– Дальше? Она огорошила меня неожиданным известием, что у неё где-то есть взрослая дочь, моя племянница, но где она сейчас она не знает.
–– Глаша, у меня есть дочь, которая родилась в 1928 году в Тайшете, – плача, заявила Тамара, – где она сейчас и что с ней я не знаю. Я её ещё маленькую, отдала на воспитание нашему дяде, младшему брату отца, Зотову Ивану Прохоровичу, а сама продолжила свою бедовую жизнь. Как я позже узнала всю деревню и нашего дядю с его семьёй расстреляли немцы в начале зимы 1941 года в Курской области, и я окончательно потеряла все следы дочери.
–– Что, ты родила её в 16 лет? С ума сойти! – поразилась я, – и где она сейчас?
–– Я не знаю, Глаша найди её и не выпускай из виду, у тебя старые связи с чекистами, какой-никакой авторитет, деньги наконец, она всё-таки твоя родная племянница.
–– И ты больше не пыталась найти её и от безнадёги руки опустила? Напрасно, искать её мы будем вместе. Но, судьба предполагает, а Бог располагает. Меня в 1955 году и всех политических этапом отправили из Амурлага в Краслаг, а сестру в Тайшет. Больше до 1957 года я её не видела. После освобождения в 1960 году я начала по крупицам собирать всю информацию о сестре и моей племяннице, в то время – это делать было очень трудно, МКГБ умела хранить тайны. Не знаю, как это назвать, то ли провидение, то ли невероятные стечение обстоятельств, но после освобождения, я случайно узнала от подруги детства, что с ней в Тайшете отбывала срок девушка с похожей фамилией, но только её полное имя было Екатерина Ивановна Зотова, уроженка Курской области.
–– Нашли и что? Это была ваша сестра?
–– Не торопи события, юноша. После такого известия, я с новыми силами начала активно искать свою сестру. Безрезультатно потратив на поиски своей сестры более трёх лет, я уже хотела прекратить поиски, но помог случай. Помотавшись по Восточной Сибири в поисках сестры и её ребёнка, я, при пересадке на вокзале Иркутска, неожиданно встретила свою подругу детства, которая только что освободилась из женского лагеря в Тайшете. Таких совпадений не бывает, уже третий раз я слышу про Тайшет! Интуиция мне подсказывала, что поиски надо начинать именно с Тайшета, но, после страшного рассказа моей подруги детства, я прекратила происки.
В 1923 году мы вместе с подругой детства бежали из детского приюта, вместе крали, беспризорничали и скитались по просторам России. На радостях я пригласила подругу в привокзальный ресторан, чтобы отметить столь значимую для них встречу. Выпили по маленькой, потом ещё по одной, разговорились, поплакали, вспоминая детство, потом перешли на взаимоотношение полов, проклиная неверных мужчин, политику и Елизавета, так звали мою подругу, рассказала трагическую историю, которая произошла в Тайшете с одной молодой зечкой, она, спасая своего ребенка, пожертвовала своей жизнью.
Может быть я не предала бы этому рассказу большого значения, мало ли девушек погибло в те лихие годы, но, когда я услышала вновь имя Зотова Екатерина Ивановна, то чуть не потеряла сознание. Эта девушка вероятней всего была моей племянницей, возраст, имя, фамилия неимоверно совпадали и после расспросов выяснилась, что это действительно это моя племянница и она мамка, так на воровской фене именовали женщин, родивших в лагере ребёнка.
В канун нового 1953 года, у Екатерины, завязался нешуточный роман с местным режимником, красавцем грузином – «кумом», как его здесь называли и неожиданно забеременела. К концу года она родила в Тайшете ребёнка. Роды прошли благополучно, мальчишка родился здоровый, но крикливый и с незначительным дефицитом массы тела. Имя отца ребёнка так и осталось неизвестным, подруга, помявшись, сказала, что это кто-то из администрации лагеря, но его имя Екатерина назвать отказалась и хранила молчание вплоть до трагического случая.
Лишь однажды, один единственный раз, в минуту редкого откровения, она с надрывом в голосе пожаловалась ей, – Елизавета, милая, даже находясь в этом нечеловеческом аду, я уже догадывалась, что у меня осталось очень мало времени и с годами мне, до умопомраченья, до боли в сердце, мне, молодой женщине, не познавшим себя в достойном материнстве, хотелось горячей любви, хотелось о ком-то заботиться и до безумия захотелось ребёнка – существа, самого родного и близкого, который продолжит мой род и за которого мне не жаль будет отдать жизнь. Они обнялись и вдруг, как по команде, эти две, не сломленные невзгодами, стальные духом девушки, навзрыд заплакали. В лагере Елизавета её всегда поддерживала и при случае, всегда помогала скудными продуктами.
В те суровые дни, когда на улице метёт сумасшедшая пурга и мороз выше пятидесяти, на работу их не водили и все узницы, запертые в бараках, вспоминали своих детей, семью и свою жизнь на воле. Разоткровенничалась и Катя, она, задумчиво теребя ватную подушку, оглядываясь по сторонам, с горечью произнесла, – Знаешь Лиза, – страшно не родить, страшно подумать, что ждёт этого ребёнка в будущем. Теоретически, отбыв срок, я имею право забрать своего ребёнка, при условии, что ребёнку не исполнилось три года на момент освобождения матери. Но это теоретически, а в действительности, после трёх лет ребёнка у меня изымут и отправят в детский дом, в какой – мне об этом никогда не сообщат. Меня скорее всего, после рождения ребёнка, как правило, лишат родительских прав, и даже отбыв срок, я не смогу восстановить свои материнские права. Условия в детдомах сейчас очень ужасные: дети умирают от голода и холода.
–– Катюша, мне не надо рассказывать, что такое детдома в СССР, – обняла подругу Елизавета, – я сама, пару десятков лет назад, испытала это на себе, правда, я не была рождённой в неволе, но мне хорошо известны судьбы детей, рождённых за колючей проволокой. Дальнейшая жизнь у этих детей складывается тяжело и непредсказуемо. Детей врагов народа, круглых сирот в детдомах не жалуют, ежедневно избивают, отбирают у них еду, а ночами насилуют, не взирая на возраст. Да что я тебе рассказываю, мы с тобой сами прошли в детдомах эти круги ада.
–– Нет Елизавета, самое страшное не это, в детдомах будут методично ломать ребёнка идеологически и грубо ломая через колено, будут крушить неокрепшую психику и настраивать против нас, якобы не путёвых родителей. По прибытию в детдом сразу поменяют фамилию, заставят отказаться прилюдно и осудить родителей, внушая, что они были врагами советской власти. Если малыши – эти ещё не до конца поймут это, но вот школьникам будет совсем тяжко, им настоятельно будут рекомендовать забыть своих родителей, сторониться их, испытывать стыд и нетерпимость и даже ненавидеть – ведь вождь советского народа никогда не ошибается. Лиза, если со мной что-нибудь случится, дай слово, что ты моего ребёнка не бросишь и найдёшь его где бы он не был? Елизавета такое слово дала.
– Да, дела, – я лишь сокрушённо покачал головой, – вот где истинный Освенцим!
– Мамочек от работы освобождали только непосредственно перед родами. В случае рождения живого ребёнка, кормящие матери получали для новорождённого несколько метров чистой белой ткани для пелёнок, усиленную пайку хлеба, три раза в день примитивные щи из белой капусты или из прошлогодней брюквы, иногда их баловали рыбными отходами со стола надзирателей.
– Но ведь это неправильно, ребёнок ни в чем не виноват! Почему ему не предоставляли полноценное питание?
– Новорождённый не считается заключённым и его не обязаны ставить на довольствие, однако, по неписанному правилу, ему иногда выписывался неплохой детский паек. Баланда для мамочек, в период кормления, как правило, становилась гуще – должно же быть молоко у матери. Матерей каждый день под конвоем сопровождали к детям для кормления, а если попадался сердобольный начальник караула или вдруг он оказывался отцом ребёнка, что было нередко, то матери оставались на ночь с детьми.
Вот после одного такого посещения Катя неожиданно бесследно пропала и за ребёнком смотреть стало некому. Много позже стало известно, что кто-то ночью шагнул в запретку и часовой на вышке попросту его застрелил. Это была, как стало известно из слов Елизаветы, моя племянница Екатерина.
– Страсти-то какие, как можно так просто бросить своего ребёнка? – возмутился я.
– Через много лет, мне удалось узнать из архива МГБ, что местный лепила определил у неё туберкулёз, причём в открытой форме, и чтобы не передавать с грудным молоком ребёнку эту заразу, она решилась на этот отчаянный шаг. Выскажу крамольную мысль, но этот трагический шаг она сделала слишком поздно, ребёнок всё-таки подхватил туберкулёз в легкой форме, но последующие события: горный воздух на берегу Черного моря, отменная еда, сгладили острое течение болезни, оставив лишь в правом лёгком отложения в виде заросших сгустков кальцинатов.
– Да… на это не каждый мог решиться! Довольно неординарный поступок.
–– В то время в Тайшете, строили долбанную железную дорогу «Тайшет-Братск» Это, так называемое сейчас – начало БАМА! В лютые морозы, преодолевая снежные заносы, в весеннюю распутицу, в зной, ежедневно стоя по колено в воде, они прокладывали дорогу по горам, отсыпали дорожное полотно, укладывали рельсы.
Адский труд и скудное питание унесли там немало жизней. С ними бок о бок трудились пленные японцы, так они вообще мёрли пачками. Там-то и подхватила Тамара туберкулёз, и чтобы обезопасить тебя от заражения и от клейма «сын пособника нацистов» и предчувствуя свою скорую кончину, она в одну из ночей специально бросилась в запретную зону. В этом случае никаких документов, кроме констатации смерти не составлялось, тело просто хоронили в безымянной могиле. После кошмарного трудового лагеря в Тайшете, Елизавету наконец в 1956 году перевезли этапом в один из лагерей Краслаг, иначе она там непременно бы погибла.
– Что интересно Александр, многие дети и я в том числе, и те, которые потеряли родителей, прошли детские дома, нечеловеческие лишения и были по большому счёту так несчастны, что, сцепив зубы, не смотря на повсеместное унижение, не сломались, не наплевали на свою жизнь, а выучились и стали достойными людьми своего общества. После освобождения, большинство лагерных мамок, на протяжении многих лет – даже после реабилитации, не любят и боятся говорить в кругу семьи, про сталинские лагеря. Прошло чуть более пяти лет после разоблачения культа личности Сталина и лозунг: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» скоренько заменили другим: «Всё лучшее – детям!». Но ничего не изменилось, мамки всё равно весьма неохотно отвечают на эти вопросы. Прошло много лет, и я впервые тебе всё это рассказываю.
У Елизаветы появился смысл жизни и она, во что бы то не стало, решила выходить этого ребёнка, она упросила режимника, за эту индульгенцию ей пришлось провести с ним ночь, делились с ним последним куском пайки, делала «соски» – размоченный кусок хлеба заворачивала в марлю и совала ребёнку в рот, как могла подкармливала его до трёх лет и не давала его никому в обиду. Это продолжалось пока ребенку не исполнилось три года и однажды ребенок исчез. В спецчасти на расспросы девушки ей ответили, что ребёнка отправили в детдом. Всё…следы затерялись.
Тётя Шура, трясущими руками, никак не могла прикурить папиросу, раз за разом спички ломались и не зажигались. По её глазам и по трясущим рукам я понял, что ей очень трудно и неприятно вспоминать об этом прошедшем кошмаре.
– Бывало, что в лагере сидели целые семьи, хотя обвинение в контрреволюционной деятельности был предъявлено только одному члену семьи.
– Как же так, – ведь дети за отца не отвечают, не так ли сказал ваш товарищ Сталин?
– Пацан наивный, в то время в нашей стране за отца отвечали все, начиная от сына, дочери, мамки, дедки, бабки, тётки, даже дворовый Тузик держал ответ, да любой человек, имеющий хоть малейшее родственное отношение к арестованному, должен быть репрессирован. На каждую семью "врага народа" составляли формуляр со списком всех родственников до седьмого колена. – жён, детей, престарелых родителей, дядек и тёток, невзирая на преклонный возраст и даже тяжело больных. Жены арестовывались в первую очередь, если только она не оказывалась беременной, за ней следовали дети старше 14 лет. В лагерь прибывали и больные, и пожилые, и беременные, и женщины с грудными детьми – никаких исключений не должно было быть. Идеологическая мясорубка работала на всю катушку!
– Из-за вас и нам… член вашей морде, – проговорил я зло, известную в зонах поговорку, политическая статья – это очень страшно!
– Ещё в лагере меня долгое время донимал другой вопрос, почему сестра не была освобождена по Ворошиловской амнистии, которая была в марте 1953-го года, еще до рождения ребёнка? Со мной-то понятно – я политический узник, и, как мы не ожидали долгожданной свободы, её так и не последовало, но она осуждена была по бытовой статье и должна была освободиться. Это долго оставалось для меня загадкой.
В 1956 году сестра наконец вышла по амнистии и разыскала меня, были слёзы, разговоры до утра и мы, крепко обнявшись, дали клятву, что больше никогда мы не будем переступать закон, а мерзкое прошлое забудем, как дурной сон.
Сестра рассказала мне всё, что произошло с ней за это время, но старательно обходила стороной годы военного периода, а ведь последний срок она отхватила в Киеве в мае 1941 года, за месяц до начала войны и скорее всего заключённых не успели вывезти до сентября 1941 года, когда в Киев вошли немецко-фашистские войска. Немцы в начале войны выпускали всех заключённых из тюрем, в надежде, что кто-то согласится на них работать, но потом просто расстреливали всех прямо в камерах.
– Где сейчас ваша сестра, опять на зоне?
– Нет, с прошлой жизнью благодаря мне она завязала, а живёт здесь неподалёку и о том, что она воровская "жучка" никто не знает, она сменила документы и у неё другое имя. Так вот, только осенью 1955 года, когда вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941-1945 годов из лагеря начали освобождать лиц, сотрудничавших с оккупантами в военный период, мне сразу стало понятно почему моя сестра старательно скрывала своё прошлое в военный период – она работала на немцев, то есть была пособником, а за это после войны судили очень строго. Подавленная этим неприятным известием я несколько дней не решалась поговорить с сестрой, но однажды потеряв терпение, я с пристрастием начала пытать сестру, – Ну-ка, моя дорогая сестрёнка, давай не придумывай ничего и выкладывай начистоту, ты работала на немцев? Как могло такое произойти?
Сестра смешалась и зло ответила, – Ты была в немецком плену, ты знаешь, что это такое? Это не сталинские лагеря, где худо-бедно есть шанс выжить, ежедневно подогревая себя надеждой, что однажды твой срок наконец закончится и ты выйдешь на свободу живой и невредимой. А там не было такой уверенности, ни тем более надежды, мы каждый день ждали неминуемой смерти. А я хотела жить, мне было всего чуть больше тридцати, понимаешь – жить! Хочу успокоить тебя, в карательных операциях я не участвовала, немцы нам не доверяли, но горюшка с ними я хлебнула сполна. Я работала в прачечной, теряя сознание, вытаскивала из камер пыток истерзанные трупы партизан и красноармейцев, а по ночам, эти немецкие кобели измывались над нами как хотели.
Когда немцы побежали с Украины, я срочно в 1946 году устроилась на маленький срок, совершив наглую кражу, чтобы скрыть своё незавидное прошлое, но мне это не удалось, выдал меня один из выживших красноармейцев. Влепив скоренько, мне в зубы, десять летлишения свободы по ст.58.3, с последующим поражением в правах на 5 лет, я оказалась в одном из сибирских лагерей. Спасибо, что не расстреляли, но легче мне от этого не стало, получив клеймо пособника нацистов, мне любезно предложили смерть в рассрочку. Подарив жизнь, наше долбаное государство предоставило мне возможность искупить свою вину ударным трудом. И если бы усатый не умер, то, при существовавших нормах выработки и крайне скудном питании, моего здоровья хватило бы ненадолго и потеряв всякую надежду, я оправилась бы в землю вслед за многими бедолагами. Но теперь я не могу умереть, мне надо жить, у меня есть цель, надо обязательно найти моего внука, хотя я не представляю себя в роли бабушки. Но это мой шанс начать другую жизнь и забыть этот кошмар.
– Да, неисповедимы пути Господни! Как же жизнь ломает людей. Я откупорил полную бутылку пива и начал неспешно отхлёбывать.
– То, что я тебе сейчас расскажу, будет похоже на фантастику, но эти события произошли реально и они напрямую касаются тебя. Делаю это я, по указанию твоей матери, сама она не решилась бы это тебе рассказать.
– Так, интересно девки пляшут – по четыре сразу в ряд. Я чего-то о своей семье не знаю?
– Александр, а ты в каком году родился и где?
– В 1953 году 3 октября, в Запорожской области на Украине.
– Ты в этом уверен? Это не совсем неверная информация, ты родился действительно в 1953 году, но совсем не на Украине. Дальше я расскажу, почему у тебя неверное место рождения.
– Но так написано в моём свидетельстве о рождении, что не так?
– А как полное имя твоей матери?
– Екатерина Ивановна Ярцева, 1924 года рождения, уроженка Курской области.
–– Твоя мама не Ярцева и не Екатерина Ивановна и к сожалению, она не твоя родная мама, не она тебя родила, но с малых твоих лет принимает непосредственное участие в твоём воспитании. Тебя воспитала моя сестра Тамара Прохоровна Зотова, нынешняя твоя мама!
От этой неожиданной новости я поперхнулся пивом, бутылка выпала у меня из рук на пол, и я медленно, вслед за бутылкой, стал оседать на пол. Тётя Шура, не давая мне опомниться, добила меня, – Твою настоящую маму звали Екатерина Ивановна Зотова, она погибла в запретке от пуль автоматчиков в 1957 году в Тайшетлаге, а моя младшая сестра, Зотова Тамара Прохоровна заменила тебе твою биологическую маму!
Я оглушённый этой убийственной новостью сидел на полу в полуобморочном состоянии и, как рыба, хватал открытым ртом воздух. Из бутылки, противно булькая, медленно вытекало пиво на туркменский ковёр ручной работы. В комнате повисла неприятная пауза. Наконец я пришёл в себя и пробормотал, – Выходит, моя мать ваша родная сестра Тамара и она мне не мать, а бабушка, а вы моя родная тётка?
– Да, Тамара освободилась по амнистии раньше меня на три года и твёрдо решила разыскать тебя, но в первую очередь она решила навести порядок в своих документах, сам понимаешь, отдать на воспитание ребёнка только что освободившемуся пособнику нацистов, на это не осмелится ни одно государственное учреждение. Всеобщее презрение к этим людям, после окончания войны, было повсеместным. После недавней войны в архивах и Загсах ещё не навели порядок в документах, часть архива сгорело, часть пропало, а часть попросту было вывезено немцами. Особенно большая проблема с архивами была на бывших оккупированных территориях, поэтому она специально приехала на недавно освобождённую Украину.
–– Подождите, да подождите же, – еле слышно промямлил я, – да дайте же прийти в себя от этой убийственной информации, – я залпом выпил бутылку пива и от отчаяния обхватил голову руками. Тётка выждала некоторое время и продолжила.
