скачать книгу бесплатно
Это была высокая женщина, очень милая. У нее был особенный голос. Музыка этого голоса была какой-то удивительной, ни на что не похожей. Никто так не говорил, как она.
Потом мы с Левой узнали, что она англичанка. Капитан какого-то русского корабля, который плавал по всему свету, однажды попал в Лондон. Там он встретил и полюбил английскую девушку. Он женился на ней, и она приехала с ним в Россию, в Мурманск.
Муж ее потом куда-то пропал, и она осталась вдвоем с сыном Мишей. Она плохо понимала советские порядки и не знала, как зарабатывать на жизнь. Приехала в Ленинград и стала ходить по городу, искать работу. На Невском увидела огромный магазин – Дом книги. Она любила читать и решила зайти туда.
Оказалось, что книги продаются только на первом этаже, а на четвертом находится Учпедгиз. Вот так и получилось, что она нашла самую подходящую для себя работу, стала редактором учебников английского языка.
В Учпедгизе работала и моя мама, поэтому мы с Левой познакомились с Констанцией Сиднеевной и подружились с Мишей. И Лева разговаривал с ними по-английски! Ему было тогда пятнадцать лет.
Время было нехорошее – 1936 год. Добрые друзья Констанции Сиднеевны настойчиво убеждали ее вернуться в Англию. Она не соглашалась – может быть, надеялась найти своего капитана. Но наконец решила все-таки вернуться.
Летом 1936 года мы с Левой были на даче на Сиверской. Это была дача для детей сотрудников Учпедгиза, нас было там человек двадцать пять. И Миша был там. Но вот однажды к Мише приехала его мама. Мы удивились – родители обычно приезжали в выходные дни. Оказалось, что Констанция Сиднеевна приехала не просто навестить Мишу. Она приехала забрать его домой. Потому что они скоро уезжают в Англию, уже и билеты куплены.
Очень было жалко, что Миша уедет, он был нам самый близкий друг. Но ничего не поделаешь. Мы обменялись адресами, и он уехал. Тут я даже немного обрадовался. Я собирал марки и подумал: как будет теперь здорово! Миша будет нам писать, и у нас в коллекции появятся заграничные марки. Ни у кого таких нет. Кто же получал тогда письма из-за границы? Никто!
Но вот прошло сколько-то времени. Однажды приходит мама с работы домой и вынимает из почтового ящика письмо из Англии! Я не помню, что она сказала нам тогда или потом, но я на всю жизнь запомнил мамино лицо. Оно было совершенно белое. На нем написан был смертный ужас…
Красноармеец Лев Владимирович Малаховский
Институт, война, Аляска
Несмотря на свои успехи в иностранных языках, Лева в детстве все же тяготел больше к теxнике, чем к литерaтуре. У него был cвой «Фотокор», который cнимaл нa cтеклянные плacтинки. Я помню его очень хорошие кадры.
Лева любил конструктор и даже соорудил из него длинную гибкую «руку», которая держала мaленькую электролaмпочку. С этой лампой он накрывался с головой одеялом и там читал. Недaром мой пaпа поcлaл ему книгу об электротеxнике, на английском! А от дяди Фимы доcтaлcя Леве толcтый H?tte. Cтaрики еще помнят – это был универcaльный cпрaвочник по электротехнике и механике. Помню, что Леву оcобенно xвaлил его учитель мaтемaтики Бориc Ильич. Неудивительно поэтому, что, окончив школу, он поступил в Политехнический, на электрофизический факультет.
Отлично сдав экзамены, Лева поехал в Кратово к своему папе Владимиру Филипповичу Малаховскому и бабушке Мальвине, потом к маминым друзьям Хотиным в Колмово, где и возникла его дружба и любовь с Дебочкой.
Начались занятия в институте, но поучиться ему пришлось недолго. 30 октября Леву неожиданно взяли в армию. Мы были к этому совершенно не готовы. Лева, как всегда, был спокоен, уверен в правильности всего происходящего, утешал маму. Он легко и, я бы даже сказал, охотно входил в новую ситуацию.
А через месяц началась война – Сталин напал на Финляндию… Наши войска застряли на линии Маннергейма. Ленинград был в затемнении, по ночам по Литейному непрерывно ехали кареты скорой помощи с ранеными. Говорили, что десятки тысяч красноармейцев ранены, обморожены, погибли бессмысленно. Мы с мамой очень боялись за Леву.
С братом и мамой Лией Пейсаховной Пекуровской. Последнее фото перед войной. Выборг, 2 мая 1940 года
Сначала Лева находился в казарме где-то возле Витебского вокзала, потом его перевели в Детское Село, в Третий запасной химический полк. Только через месяц мы смогли его увидеть и с тех пор ездили к нему каждую неделю. Зима наступила рано и была страшно холодной. Казарма его была рядом с Орловскими воротами. Зимой они казались еще более грандиозными.
С утра мама готовила бутерброды и термос с какао, куда обильно добавляла сливочное масло. Мы встречались в караулке, где и присесть было некуда. Лева всегда спокоен, ест и пьет степенно, не торопясь. Рассказывает о стенной газете и о том, как он учится стрелять. Час промелькнул – Леве пора уходить…
В марте его полк направили на фронт. Мы с мамой каждый день с опаской открывали почтовый ящик. Но нам повезло. 13 марта было заключено неожиданное перемирие. Войска об этом не знали. Сражения продолжались, и Красная армия с большими потерями взяла Выборг, уже после перемирия. Хотя он и так отходил к СССР по соглашению. Так или иначе – Лева не попал в эту переделку.
Весной 1940 года мы с мамой съездили к нему в Выборг. Его часть была где-то за парком Монрепо, неподалеку от монастырских стен, на улице то ли Серых, то ли Черных братьев. После Выборга я уже не видел Леву до самой войны. Великой Отечественной.
Когда началась война, Лева служил пулеметчиком вблизи финской границы. Писал стихи в армейскую газету. Помню, на мотив «Средь нас был юный барабанщик» он написал «Средь нас был юный пулеметчик». Он прислал нам этот номер газеты. Читая «погиб наш юный пулеметчик, но песня о нем не умрет», я всегда думал о Леве и готов был расплакаться.
Он очень часто писал мне, понимая, как мы беспокоимся о нем, но жизнь свою на фронте описывал как обычную, будничную и никогда, ни в письмах с фронта, ни потом, не рассказывал о страшной стороне войны.
16 августа 1941 года мина разорвалась в двух метрах от Левы. Его ранило многочисленными осколками, контузило, и он потерял слух на одно ухо. После госпиталя Лева вернулся в армию и еще три года воевал на Карельском фронте. Мне запомнились места: Ошта, Оять, Алеховщина. И там, на фронте, он беспокоился обо мне, радовался, когда я поступил в институт. Поздравительные его письма полны надежды на то, что я вырасту и стану серьезным, образованным, умелым (словом, таким, каким он хотел бы меня видеть!), и сожаления, что он далеко от меня и не может мне в этом помогать, как раньше.
Левино ранение и контузия подорвали его здоровье. Маме удалось – через своего друга юности Меера Вовси (брата Михоэлса), главного терапевта Красной армии – добиться, чтобы Лева прошел медицинскую комиссию. К счастью, комиссия эта была в Москве! И вот осенью 1944 года произошло великое событие нашей жизни: впервые после мая 1940-го мы все трое наконец увиделись.
Комиссия признала Леву «ограниченно годным», и его направили в Военный институт иностранных языков Красной армии, который находился Москве. А я тоже в это время учился в Москве, в Энергетическом институте, в Лефортове, рядом с Левиным институтом. Лева был на казарменном положении, но мы часто виделись. Он проучился несколько месяцев, а в марте 1945-го его послали на Аляску. Там, на военно-морской базе, он провел полгода. Лева был военным переводчиком, принимал американские корабли, которые отошли Советскому Союзу по ленд-лизу[5 - О своей службе на Аляске Лев Малаховский написал небольшие воспоминания, которые были опубликованы в журнале «Русская Америка» (1995, №5).]. Вернулся он в Москву в конце сентября.
По окончании службы на Аляске им выдали фантастического размера сухой паек из тех трехмесячных запасов, которые были на каждом корабле, принятом по ленд-лизу. Он привез морскую капитанскую форму, мешок сахару, ящик шоколада, ящик сигарет Camel и Chesterfield. Время было еще голодное, и сигареты я продавал или менял на хлеб. А меня под белы рученьки – и в каталажку. Там я просидел несколько дней. Выручил меня дядя Фима, мамин брат. Песенник American Soldier Songbook и справочник The World Almanac, которые Лева привез, послужили для меня первым толчком интереса к Америке, к ее истории и политике.
Лева вернулся в Военный институт и продолжал там учиться до демобилизации весной 1946 года. В конце весны 1946 года мы все собрались в Ленинграде. Началась мирная жизнь. Лева поступил в Ленинградский университет на второй курс филфака, на английскую филологию, я – на второй курс физфака. Получилось так, что мы с ним учились в университете одновременно, несмотря на шесть лет разницы в возрасте.
С Левой, Дебой и мамой. Ленинград, 1956 год
Встречи и разлуки
Детство мое кончилось, я уже был «сам с усам». Женился и уехал с Таней на Памир. А Лева женился на Дебе, и они остались жить в Ленинграде. Наши встречи стали нечастыми и короткими. Когда удавалось приехать из экспедиции в Москву, я всегда старался побывать в Ленинграде. Иногда летом мне удавалось навестить Леву с Дебой на даче, это были счастливые дни…
С Левой всегда было интересно разговаривать. Он открывал мне и Тане интересные и неожиданные вещи из мира лингвистики. Так, помню, мы обсуждали разнообразие названий жителей городов: туляк, пинчук, киевлянин, ленинградец, вятич, одессит…. А использование числительных в живой речи! Лева проводил частотный анализ числительных в художественной литературе. Он рассказывал, что существуют числительные, которые не означают число, они означают просто «много» («сто раз я тебе говорил…»). Существуют «любимые» (мистические) числительные (тройка, семерка…).
Левины рассказы пригодились мне в работе, связанной с подземными ядерными испытаниями. Лева рассказывал о любопытных психологических корнях употребления «круглых» чисел в живой речи и художественной литературе. Мы даже хотели приложить эту идею к статистике погрешностей измерений, где происходит бессознательное округление последней (ненадежной) цифры. Увы – руки так и не дошли…
Летом 1965 года Малаховские прилетели всем семейством к нам в Талгар, близ Алма-Аты. По этому случаю Лева написал торжественную оду. Это было прекрасное время. Мы много ходили по окрестностям, «угощали» их красотами Тянь-Шаня. Поднимались в горы, ходили нашими любимыми маршрутами, а потом совершили «кругосветное путешествие» вокруг Иссык-Куля и провели там несколько дней.
Деба…
…и Лева летом на даче. Счастливые дни!
Таня и Лева на юбилее тети Раисы. Фергана, 1986 год
Два братика – Талик и Левушка
В 1980-х, когда мы снова работали в Гарме, Лева с Дебой навестили нас там. Мы были счастливы показать им наши любимые места, родину наших детей…
Помню в нашем Гармском аэропорту голос из рупора: «Халтурин-старший! Халтурин-старший, пройдите на посадку!» Странно было это слышать. Когда-то я был младшим братиком Левы. А тут вдруг он оказался не сам по себе, а приехавшим в гости старшим братом всем известного Халтурина…
Помню встречу в Фергане, куда мы съехались по случаю 80-летия маминой сестры тети Раисы. Сохранилась серия Левиных фотографий, сделанных в Фергане в это время. Какое удивительное у него лицо! Мимика вроде бы скупая, но в неуловимо тонких шевелениях губ, глаз – такое богатство внутренней жизни… Внимание, удивление, ирония, доброта, неодобрение, любовь.
Время летит…
Мы с Левой по натуре очень разные люди. Я человек импульсивный, легкомысленный и непредсказуемый. Думаю, что в детстве – а скорее всего, и потом – доставил Леве немало забот и огорчений. А он – воплощение правильности, порядка, надежности. И был он таким от рождения, генетически. Ни война его не озлобила, как очень многих, ни все остальное, что выпало на долю матушки Руси и его собственную долю.
Даже все сказочно нелепые злоключения словаря новых английских слов[6 - После того как в 1980 году старшая дочь Льва Малаховского Наталия была выслана из СССР за литературную деятельность в самиздате и активное участие в феминистском движении, Малаховский оказался в положении опального ученого. Начальство чинило препятствия в работе, его даже пытались уволить (спасла лишь фронтовая инвалидность). Только после перестройки ему удалось защитить докторскую диссертацию. Тогда же вышли в свет его основные научные труды. Но словарь новых английских слов так и не был напечатан… Лев Владимирович Малаховский скончался в Петербурге 7 мая 2003 года. Его памяти был посвящен специальный номер домашнего альманаха «Семейная мозаика», который Виталий Халтурин и Татьяна Раутиан выпускали в Америке в 1999—2004 годах.], любимого его дитяти, который долгие годы то принят был к печати, то возвращен, великими трудами восстановлен и тоскливо пылился в папках под столом, не лишили его оптимизма…
Время течет, летит, и чем дальше, тем быстрее. Вечная наша занятость, работа, забота… Теперь остается только жалеть о невосполнимом – о чем не успел с Левой поговорить, где не успел с ним побывать, что не успел, не догадался сделать для него.
И остаюсь в вечном долгу перед ним…
2003 год
Таппан, штат Нью-Йорк, США
Диалог с маминой автобиографией
Моя мама Пекуровская-Малаховская Лия Пейсаховна (или Павловна, как все ее звали) родилась 24 ноября 1895 года в городе Мозыре в Белоруссии, в еврейской семье. Умерла 22 сентября 1972 года в Ленинграде.
Она была старшей в семье дедушки Пейсаха и бабушки Хавы. Пейсах это по-еврейски Пасха, а Хава – Ева. Дедушка был приказчиком у судопромышленника Смолянского, возил на барках по реке Припяти товары из Киева в Мозырь. Получал пятьдесят рублей в месяц. Накопив деньги, купил маленький дом на улице Ромашов Ров, где и поселилась семья. Сначала родилась Лия (Шифра-Лея), потом Абрам, потом Фаина (Фейгеле), потом Раиса (Ришеле) и потом Фима (Хаим). Лия была старшая и очень способная. Дедушка Пейсах ею очень гордился. Она рано научилась читать и писать по-еврейски. Дома и все соседи говорили на идише. Мама знала несколько еврейских песен, которые она мне часто пела в детстве. Особенно я любил грустную песню «Ин Америка ист дайн тате»…
Мама быстро освоила белорусский и русский языки. Дедушка решил записать ее в гимназию, где преподавание велось по-русски и куда для евреев была пятипроцентная норма. Мама готовилась все лето. По-моему, у нее был учитель из ссыльных социал-демократов, это он заронил в ней интерес к политике и социал-демократии. Мама успешно сдала экзамены и проучилась в гимназии все годы на пятерки.
Из автобиографии Лии Пекуровской 1963 года: «Я окончила еврейское начальное училище, а потом семиклассную гимназию. Окончила отлично, удостоилась золотой медали и была очень огорчена, что не могла ее получить: за медаль надо было заплатить большую сумму.
Отец утешал меня: «Вот выйдешь замуж – муж заплатит». Меня это еще больше раздражало. Не любила я богачей и не о замужестве мечтала. Я хотела учиться дальше, получить профессию по душе, заниматься историей, литературой, языками.
Высшие учебные заведения с гуманитарными факультетами, куда принимали женщин, были только в Петербурге, Москве и Киеве. Но въезд в эти города простым евреям был воспрещен, там могли жить только богатые евреи – купцы первой гильдии. Поэтому мне пришлось отказаться от своей мечты, и в 1915 году я поехала в Юрьев (ныне Тарту Эстонской ССР), где поступила на Высшие медицинские курсы. Стипендий тогда не было, приходилось зарабатывать на жизнь уроками».
Из автобиографии Лии Пекуровской 1941 года: «Моя трудовая жизнь началась рано. Еще будучи гимназисткой, я давала уроки, а с 1911 г. я стала жить самостоятельно. Занималась педагогической практикой и не прерывала ее до 1918 г., совмещая работу с учебой. В 1913-м я жила на кондиции в доме одного лесопромышленника на ст. Житковичи Минской губернии».
«На кондиции» – то есть в качестве домашней учительницы. Свою ученицу Муравчик мама в 1942 году неожиданно встретила на улице в Кирове (Вятке), где их свела эвакуация.
Из автобиографии Лии Пекуровской 1941 года: «В 1914—1915 гг. я работала в еврейской школе на ст. Калинковичи, давала частные уроки. С 1915 до 1918 г. учительствовала в г. Юрьеве, а затем в Харькове».
В юности мама была активной сионисткой – сторонницей переезда евреев в Палестину и создания там еврейского государства. Она даже собиралась туда поехать, но тут началась Первая мировая война, и все дороги были закрыты. Кроме того, она сочувствовала и бундовцам – еврейским социал-демократам и марксистам.
Лия Пейсаховна Пекуровская. Февраль 1920 года
Пейсах Пекуровский. Фотоателье С. Я. Гамзы в Мозыре
Из автобиографии Лии Пекуровской 1954 года: «Политической жизнью стала интересоваться еще в 1913—1918 годах. Тогда это был интерес к судьбам еврейского народа, о страданиях которого я немало наслышалась и насмотрелась в г. Мозыре и в Киеве, и т. д. Разрешение еврейского вопроса я тогда видела в организации еврейского государства в Палестине, следовательно, по политически незрелым воззрениям я тогда примыкала к „Цеирей Цион“ – националистической организации еврейской молодежи, но ни в какой парии никогда не состояла до вступления в партию большевиков».
Мама была общительна, активна, в Юрьеве у нее было много друзей, с которыми она поддерживала связь до конца своих дней. С ней училась Гадаса – мать Ларисы Вольперт, моей подруги детства и Маиной преподавательницы (ведь 70 лет спустя Мая поступила учиться туда же – в Тарту, а Лариса там работала). С мамой учился Борис Хотин, отец Дебы, и Моисей Бухман из Мозыря. Они оба ухаживали за мамой. Но Борис сильно храпел по ночам, а Моисей был грубоват, так что эти партии не состоялись. Зато потом мой брат Лева женился на Дебе, а Моисей Бухман оказался в Душанбе, и с его дочками мы подружились на долгие годы. С Олей Бухман и ее мужем Яшей Беккером мы с Таней общаемся по сей день.
Из автобиографии Лии Пекуровской 1963 года: «В Юрьеве было много студенческих организаций, которые вели большую и интересную работу: устраивали лекции, диспуты, литературные вечера. Там я многое получила для своего политического развития, впервые узнала о Российской социал-демократической партии, о большевиках и меньшевиках, о Владимире Ильиче Ленине. В Юрьеве застала меня Великая Октябрьская революция. В это время я была на четвертом курсе. Однако вскоре мне пришлось покинуть Юрьев, так как по Брестскому договору Юрьев должен был отойти к немцам. Я уехала в Харьков и поступила там в Харьковский женский медицинский институт. Но долго учиться там мне не пришлось. Разгоралась гражданская война, и над Украиной нависла серьезная опасность. Правительство Украины было вынуждено эвакуироваться в Киев. Вместе с небольшой группой студентов уехала в Киев и я. В это время в Киев прибыла группа большевиков Петрограда и Москвы, посланная на помощь советскому правительству Украины. Среди них был и один из организаторов Красной гвардии в Петрограде, член партии с 1911 года Владимир Филиппович Малаховский. Все мы жили тогда в общежитии, которое было устроено в бывшем дворце миллионера. Впервые я попала в общество людей, которые так много сделали для победы революции. Я стала работать заведующей библиотечным отделением Наркомвоенмора Украины и заведующей клубом Киевского гарнизона. Ведала отправкой литературы на фронт. Вскоре я подала заявление в партию, но партийный билет получила уже в Москве. Положение на Украине настолько ухудшилось, что Киев пришлось оставить, и советские работники, и в том числе и мы с Владимиром Филипповичем, были эвакуированы в Москву. Там мы и поженились.
Почти сразу же мы должны были отправиться на фронт: враг приближался к Москве. Владимир Филиппович был назначен помощником комиссара 8-й дивизии 13-й армии Южного фронта, а меня назначили политкомиссаром санитарно-эпидемического отряда 42-й дивизии той же армии. Работа политкомиссара в условиях того времени была очень напряженной и ответственной. В армии свирепствовал тиф. Среди медицинских сестер были выходцы из дворян, из княжеских семейств, которые всячески вредили Красной армии, расхищали ценные лекарства, пытались отравлять раненых красноармейцев. Нужно было иметь зоркий глаз и приложить немало усилий, чтобы предотвратить попытки вредительства».
Владимир Филиппович Малаховский – потомственный питерский рабочий (среди его предков были немцы, белорусы и поляки). Он был высок, красив и, я бы сказал, аристократ. Образован, воспитан, хотя, по-моему, нигде не учился. На фронте мама переболела тифом, первый ребенок у них умер.
Левушке два года. Крым, август 1923 года
В августе 1920 года ее демобилизовали и отозвали в Москву, где мама работала в журнале «Коммунистка» вместе с Марией Ильиничной Ульяновой и Надеждой Константиновной Крупской. Она знала Инессу Арманд и многих других деятелей революционного движения.
Из автобиографии Лии Пекуровской 1941 года: «По семейным обстоятельствам (ввиду переезда мужа) я в конце 1921 г. переехала в Ленинград. Здесь я начала свою работу в Городском отделе народного образования, где с 1922 по 1926 г. занимала разные должности. Одно время заведовала клубным отделом Губполитпросвета, была председателем экспертной комиссии по проверке педагогов, инспектором школьного отдела по Выборгскому району и членом Научно-методического совета. Работу в гороно я совмещала с учебой, а впоследствии – с преподаванием в Педагогическом институте им. Герцена и с методической работой в пионерской организации».
8 мая 1921 года у мамы и Владимира Филипповича родился сын. Его назвали Лев Владимирович Малаховский – это мой старший и любимый брат. Подозреваю, что его назвали Львом в честь руководителя Красной Армии и пламенного борца за мировую революцию Льва Давидовича Троцкого… Забыл сказать, что дедушка Пейсах не мог простить маме, что она вышла замуж не за еврея, и проклял ее. С тех пор они не виделись. Но бабушка Хава и все сестры-братья ее очень любили и были с ней связаны.
Из автобиографии Лии Пекуровской 1941 года: «При мне, а я старшая в семье, жили с 1923 г. мои младшие братья и сестра с матерью. Отец при советской власти одно время служил в сельской кооперации, работал по заготовке грибов. По состоянию здоровья (он болел диабетом) принужден был работу оставить, жил небольшими доходами, что давал ему ненационализированный маленький деревянный дом в г. Мозыре. Умер он в 1933 году. Мать умерла в 1938 году».
Сначала в Ленинград приехал мамин брат Абрам и стал там работать и учиться, потом приехала Раиса и поступила в сельхозинститут в Детском Селе – Пушкине. Потом приехал Хаим и поступил в строительный техникум. А потом приехала и бабушка Хава. С дедушкой Пейсахом они почему-то разошлись. Бабушка Хава хорошо говорила по-русски, была ласковой, заботливой. Тетя Раиса вся в нее – она тоже вечно заботится обо всех, кроме себя.
Бабушка Хава так и прожила в Ленинграде до конца своих дней, я ее немного помню. Она умерла в 1938 году, и это были первые похороны в моей жизни, впервые я увидел в гробу мертвое лицо близкого мне человека. Дедушка Пейсах прожил в Мозыре до самой смерти, и я его никогда не видел.
С Левой на похоронах бабушки Хавы. Ленинград, 1938 год
Мама была на партийной работе, но все время хотела учиться. За медицину уже браться было трудно, ее деятельность была связана с печатью и народным образованием – и она пошла в Педагогический институт имени Герцена в Ленинграде. К тому времени они с Владимиром Филипповичем разошлись. Мама была энергична, активна, много работала. В основном занималась пионерским движением, библиотеками и часто бывала в редакции газеты «Ленинские искры» – первой пионерской газеты страны. Ее основателем и первым редактором был Иван Халтурин[7 - Иван Игнатьевич Халтурин (1902—1969), уроженец Вятской губернии, выходец из крестьянской семьи. Журналист, литературный редактор, сотрудник детских издательств. Составил несколько замечательных книг для детского чтения. Воевал, был ранен. О своем отце Виталий Халтурин написал биографический очерк, опубликованный в журнале «Детская литература» (2002, №3). Юношеским годам Ивана Халтурина был посвящен выпуск домашнего альманаха «Семейная мозаика», который вышел в 2003 году. Мы надеемся напечатать материалы, посвященные Ивану Халтурину, в виде отдельной книги.]. Там (видимо, в 1926 году) они познакомились и полюбили друг друга. А в конце лета 1927 года у них родился сыночек. Это и есть я.
Из автобиографии Лии Пекуровской 1941 года: «В 1925 г. я окончила Педагогический институт имени А. И. Герцена, получила право преподавать педагогику и была оставлена при кафедре педагогики, где и проработала в качестве преподавателя до 1931 года».
В институте мама тоже была активной коммунисткой и председателем парткома. Помню, как я пришел к маме на партийное собрание и спрашиваю: «А беспартийным можно?» На собрании пели революционные песни, а тексты были написаны крупными буквами и свернуты в рулон, который на сцене перематывался. Помню мамино фото из газеты – как она азартно выступает с трибуны…
Из автобиографии Лии Пекуровской 1941 года: «С 1926 по 1929 г. я по настоянию Облбюро пионеров была переведена на штатную работу в обком ВЛКСМ, принуждена была оставить работу в гороно, но преподавательской работы в Институте имени Герцена и научно-исследовательской работы в Государственном институте научной педагогики не оставила. Руководила областным методическим бюро пионеров, организовала в Ленинграде первый областной кабинет пионерработы и три года была его заведующей. Организовала при пединституте пионерский кабинет. Кроме общего курса педагогики вела еще дополнительный курс – «Вопросы детского коммунистического движения». Эти же вопросы я преподавала на курсах пионервожатых. По вопросам пионердвижения и политвоспитания в школе я часто выступала не только с докладами, но и со статьями в печати – в педагогической и в детской прессе. Одно время была членом редколлегии газеты «Ленинские искры» и журнала «ЧИЖ».
В 1929 году Педагогическому институту удалось добиться моего освобождения от методической работы в облбюро пионеров, и я перешла на штатную работу в Педагогический институт имени Герцена, где в качестве помощника заведующего учебной частью организовала общеинститутское бюро по руководству производственной практикой студентов. Эту свою работу я совмещала с преподавательской и научно-исследовательской работой при Институте научной педагогики в области деткомдвижения и политического воспитания.
В 1930 г. в числе «пятидесяти» человек я была утверждена аспирантом по педагогике. Однако полностью закончить курс аспирантуры и защитить диссертацию мне не удалось: была отозвана Культпропом ЦК партии на работу в Москву. В дальнейшем только путем самообразования я продолжала и продолжаю повышение своего идейно-политического уровня, общего и специального образования».
Мама и папа были, как говорят, «не расписаны», тогда это было вообще не принято. Халтурина вытеснили из редакции «Ленинских искр», его потянуло в Москву. Он вообще был из другого теста и плохо приспособлен для стабильной семейной жизни. Короче говоря, они не разошлись, но отец уехал в Москву, стал временно работать в издательстве «Молодая гвардия» и так там и остался.
Мама осталась в Ленинграде. У нее уже была большая семья, и она всех содержала: двое детей, братья-сестры, бабушка Хава… Потом приехала папина мама Анна Федоровна и папина сестра Капитолина. Все они жили с нами. У нас была домработница, которую мы с Левой очень любили, Мария Павловна Лялина, крестьянка из Псковской губернии. Я звал ее «ртыпамуля», а бабушку – «лтыкава». Почему? Убей бог не помню. Мама много работала – надо было всех прокормить. Потом она поняла, что Халтурин не вернется, и решила сама ехать в Москву.
Из автобиографии Лии Пекуровской 1941 года: «В конце мая 1931 года по предложению ЦК ВЛКСМ я получила от Культпропа ЦК партии путевку в Научно-исследовательский институт детского коммунистического движения, который тогда только что организовался в Москве. В этом институте я работала ученым секретарем, помощником директора по научной части, сочетая все эти должности с руководством научной бригадой и выполнением научной работы по плану института.
В 1934 г. я вернулась в Ленинград (институт закрылся). Больше года я работала в гороно в качестве заведующей кабинетом внешкольной работы, совмещая эту работу с работой в Институте научной педагогики. Преподавательскую же работу вынуждена была оставить из-за болезни горла.
В конце 1935 г. горком партии направил меня на работу в Ленинградское отделение Учпедгиза. Начала я свою работу там заведующей редакционным сектором, а затем была утверждена главным редактором и заместителем начальника отделения по редакционной части. Последние годы я совмещала эту работу с заведованием русской группой редакций и редактированием отдельных книг по педагогике (по разрешению начальника). За хорошую организацию работы и оперативное выполнение правительственных заданий я неоднократно премировалась, имею благодарности по приказу. Работу в издательстве оставила 15 февраля 1941 г. по собственному желанию, мотивируя это невозможностью совмещать три должности. К тому же при этой работе мне невозможно было работать над повышением своей научной квалификации, ее оформлением. Работаю сейчас самостоятельно по истории педагогики, в частности по истории школы Крайнего Севера.
В партию я вступила в ноябре 1919 г., уже будучи на фронте, и еще до оформления принимала активное участие во всех мероприятиях партийной организации Наркомвоенмора Украины.
Никаких колебаний в проведении линии партии у меня никогда не было, ни в каких оппозициях никогда не участвовала. В партии всегда была активной. Я неоднократно выбиралась членом партийного бюро, была парторгом (в 1935 г. в институте, в 1937 г. в Учпедгизе). Много лет была прикреплена к комсомолу, руководила политкружками, кружками текущей политики и истории партии. Систематически выступала с докладами по различным вопросам партийно-политической пропаганды. Постоянно привлекалась районным и городским Комитетом партии к агитационно-пропагандистской и обследовательской (инструкторской) работе.
