скачать книгу бесплатно
И вот завсегда в разговорах такой за столом найдётся, кто по скудости сваво ума других подденет. Может, сам того не желая:
– Небось из немцев каких, обрусевших! Али иных басурман!
Ответил мастер на те глупые слова снова неспешно да спокойно:
– Русский он, сказывают. Из тобольских. И звать – Ползунов Иван. Сын Иванов. Капитан-поручик! О как! А если б и был – из обрусевших? Что же с того? Не об том речь веду. Важно, что из Рассеи человек – наш! И первый сделал то, чево в мире ране не видывал никто!..
Старик один, сгорбившись за столом, покачал горестно плешивою головой:
– «Ране»… слышь-ка? Ране пар токмо в банях и был. А в печах – огонь.
– В пыточных тоже сказывают – огонь с дымом…
Это снова тот щербатый.
– Не спознаться бы тебе, дурню, самому с тем огнем…
Остальные – и коситься никто не стал. Вид сделали, будто и не было речей тех глупых вовсе. Не дал Господь человеку ума – к соседям за сём не пойдёшь.
Мужичина один (тож, проезжий) лишь крякнул в пегую бороду, молвил степенно:
– Да, в избах только дым и был… Потом, при царе Петре Алексеиче, дым глотать начали. Курить трубки…
И опять свои пять копеек тот балбес вставил:
– А я раз слыхал, еще ране на Москве в мыльнях всяки-разны смеси курили. Из рогов коровьих. До памороков докуривались, мерещилася, вишь, сладкая жуть…
Тут не выдержали мужики. Залепили охальнику оплеуху:
– Дай ты, дурья башка, умным людям слово вставить!.. Хуже горькой редьки…
Притих, наконец – тот щербатый…
Помолчали для приличия.
Снова дядя Митяй промолвил смущенно:
– Вот и говорю. По-всякому пар-огонь люди пользовали, а нынче! Теперь, глянь-ко, с паром чаво сотворили.
И снова честный мастер спокойно ответил:
– Что ж с того. Без воздуха в мехах, что огонь раздувает, да без огня – ни одной кузницы не бывает. А оборону как держать от неприятеля? Без пороху не стреляют ни ружья, ни мортиры. И опять – огонь там. И тут так же…
– Как в Преисподней! Прости-Господи…
Тут уж заводской чуть брови густые сдвинул:
– Только здесь-то ничего бесовского нет! Человеку на то разум и даден. Для труда, и для знания! «… И если человек ест и пьет, и видит доброе во всяком труде своем, то – это Дар Божий …»
Эка, как закрутил! Даром, что мастер. Как диакон глаголет, право!
Супротив Святого Писания никто не посмел и слова вымолвить. Тут уж крыть нечем – давненько Господь человеку огонь даровал. И впрямь, рогатого поминать не к месту. Может, и правда – дело Божеское…
Парнишка тот несмелый снова голос подал:
– А коляску сию, что ж, дядечка? Ваши умельцы сотворили? Тутошние?
– Почитай, наши. Мастер придумал один. С сыном…
А ещё, замечаю я, завсегда окажется в разговоре такой, какому, что ни скажи – всё – «эка невидаль». Вот и сейчас нашёлся. Тот самый – сизый нос. Сам лыка не вяжет, а туда ж:
– Ссс-лыхал я про то дело… Грят, всё с Европы-Заграницы умык-нули. За тем и ездили туда. Иэээк! Из-вестно дела. Сваво ума нетути. Всё… чужим умом жи-й-вём!
Притихли мужички за столом. Взоры потупили.
У мастера аж глаза засверкали! Ждали люди, что заводской с одного удара так и вышибет дух из пьяного дурака. Так, вишь – нет.
Только и всего, что лишь миг глазами полыхнул. Недаром говорят: «Кто сдержан – умён тот».
Молвил мастер сурово:
– Что ж того – к умным ездить учиться!? Ан вот, теперь дома – сами сделали. И так англичане да немцы за глаза нас хают… Мол – будто мы туземцы для них какие, в перья ряженые. Словно нам до них век не допрыгнуть. Вот теперь пущай узнают, да языки прикусят.
Знать, пронесло пьянчугу. Воистину, Господь дураков любит!
Юноша тот сметливый, Алёшкой его звали. Поспешил он сгладить неловкость, что над столами повисла. Снова обратился к мастеру с вопросом:
– А как же будет, дяденька, имя мастера вашего да сына ейного?
– То не просто мастер, честный отрок. А Главный, вишь, Механик! Вот в какую силу мужик вошёл. И всё через труд свой да разуменье. Черепановы они. Отец – тот, значит, Ефим, а по батюшке Алексеев. И сын его – Мирон. Стало быть – Ефимыч.
Переглянулись за столами. То дело серьезное! Главный Механик – сие не шутка. Знать, и впрямь – ухватил удачу!
Посунулись мужики:
– Что ж они, из крепостных будуть?
– А откуда им ещё взяться? Наши. Господ Демидовых. Только в прошлом годе старший вольную получил. Да серебряну медаль – за усердие.
Дед тот лысый сей раз подтвердил, закивал:
– То правда всё. Хто в годах, деда Миронова помнят ще. Черноработным человеком был. Подённым.
– Здесь то ж, при заводе?
– При нём…
Алёшка аж загорелся весь. Завладела им мысль о чуде – паровозе:
– А что, дядечка, посмотреть тот пароход сухопутный можно?
– Чего ж нельзя. Слышишь гул далёкий?
– Слышу…
– То дорога чугунная, с повозкой паровой и есть.
Отец, что рядом сидел, до того тихо, здесь молчать не стал:
– Ишь что надумал! А рванёть, как бочка с порохом?! И в гроб положить неча будеть?! Мать-наша-Заступница… И думать не смей – засеку!
Мастер улыбнулся одними уголками рта, глядя мальчишке в глаза.
– Сыну супротив отцовой воли идти никак неможно. То верно. Отдыхайте, православные, после трапезы, с дороги-то…
И, глядя на Алёшку, вроде как веком так, легонько, дрогнул. Подмаргнул. Никто и не заметил. Окромя Алёшки одного.
После обеда, то известно, сон – первое дело. Да только, кто же спать по юности будет!
Подождал Алёшка, покуда отец с мужиками носам песню обычну затянули, да пошел побродить вокруг-то.
Обошел трактир. Конюшни. Постройки. Вот уж огороды. А там дале – лес с просекой. И гул оттуда так и манит, словно голос русалкин. Всё ж возвернулся…
Тут, подростков-погодков ватага, местных. Ничего, по глазам не злые, а так, веселые просто.
– Эва! Ты что ль, с мужиками приехал, что во дворе на телегах дрыхнут?
– Ну, я…
– Айда с нами, на паровую коляску глядеть!..
– Далече, небось …
– Да не трясись ты, враз обернёмся. Одна нога здесь – друга там!
– Твои еще и второй сон не досмотрят, а мы уж снова здеся будем.
И боязно Алёшке без отцова дозволенья, а посмотреть охота. Когда еще такое увидишь! Шутка ли! Первая во всей Рассеи самоходная паровая телега! Да еще и дорога у ней какая-то особая. Всю жись пересказывать можно!
Главное, страх свой людям чужим не показать. Мы, мол и сами – с усами. Да на годик-другой постарше буду. Невместно сумлеваться эдак.
– Што же, ежели близко, так можно было б и глянуть, – не теряя достоинства, степенно, произнес Алёшка. Пояснил еще деловито, совсем, как взрослый:
– Времени терять неохота. Упряжь кое-где поправить надо. Бате подсобить.
Ребята на то улыбнулись легко, беззлобно:
– Вестимо, успеешь с упряжью, раз тако дело…
Украдкой прошли обратно на зады постоялого двора, также тихо – снова мимо новых ворот конюшни, через скотный двор, с курами и утками, сквозь огороды с картошкой да свёклой. И вот снова – тот же лес еловый, обступает. И просека дале. По ней и двинулись.
– Нешто там драгун нет? Али другого какого охранения? – спросил, шагая среди ребят, Алёшка. Вроде как небрежно.
Те удивились:
– Какие ж тут те – сторожа? Чай, не цари ездют…
Вышли меж делом за поворот просеки. А тут сбоку – уже заруб другой, и скрозь него – насыпь идет, как вал городской. Теряется за новым поворотом.
Эко диво! Такого Алёшка сроду не видывал. И впрямь, дорога из железа!
Докуда видать – лежат на насыпи той, толстые железные брусья прямые. Черные. А меж ними поперёк – как поленья, брусья деревянные – размерами помене.
Будто забор какой диковинный собрали, да положили наземь. Чудеса, да и только!
Тут вдали птицы над лесом взвились. И дым белый, будто пожар. Только не бывает таких пожаров. Видно, с одного только места дым идет. Да вот незадача – место – тож движется, будто печь какая на катках едет! Да сколь быстро! Небывалое!
А может, просто всё? На телеге что горит, да лошади испужались и понесли?! А гул тогда откуда?
Гул, сначала тихий, становился меж тем все громче и громче. Переходил уже в грохот. Стали слышны в нём разные оттенки. Как в оркестре полковом. Алёшка раз на Пасху на ярмарке видал.
И земля, опять же. Думал, померещилось, вначале. Ан, нет. Дрожит земля-то! Всё сильнее, да сильнее. А забор тот железный вроде как поёт тоненько. И вот, знаешь ведь, что то – повозка, людьми созданная – паровая, безлошадная. О которой мастер на постоялом дворе во всех подробностях сказывал. А всё ж одно – боязно. Страх так и берет. Хоть и не один Алёшка здесь, с робятами, а всё одно!
И вот из-за поворота, будто какой змей сказочный огнедышащий, и впрямь выскочила телега и понеслась по той дороге из чугуна. К ребятам навстречу.
Те от насыпи аж отступили на шаг. И впрямь – диво дивное!
Скорость мож и обычная, лошадная. Да только лошадей впереди никаких запряжённых нет!
Теперь уже видно было всё хорошо. Повозка не повозка, а как бочка железна на железных ж колесах, как на ободах.
«Точно Емеля на печи едет», – подумал Алёшка.
Да только, не в сказке он. Да и – глаза, чай, не обманут.
По бокам бочки ходуном ходили палки, как оглобли. Оглобли те крепились к колесам.
Вот он, небось – «котел». Только «котел» энтот не чугунок вовсе, в каком бабы щи варят.
И впрямь, «котел» с колесами схвачен. Не соврал, гляди, мастер.
А над всем этим труба длиннющая, высоченная. Только опять, гляди, железная. Дым белый, тугой. Так и валит, так и валит! Цельна туча от повозки вверх расходится, кудрявится. Тает медленно.
Это сколь же дров нужно? Такую махину топить. Чтобы пар поршни те в печи толкал. Чтоб повозка силу имела себя везти, да позади себя чего.
За волшебной телегой железной и впрямь цельный обоз шел пристегнутый. Несколько одинаковых открытых телег других. Горкой была погружена в них порода. С рудника, видать. А сразу за бочкой железной – площадка с невысокой огородкой. Навродя запяток у колясок барских. И на площадке той – человек стоит в картузе, за рычаг держит! Возница, видать. Сразу за спиной у него шла первая телега, поменьше – с дровами…
Полминуты не прошло, как всё с грохотом пронеслось мимо. Скрылось за поворотом.
