скачать книгу бесплатно
– Ой, я тебя умоляю! – закатила глаза Соломоновна. – Мне таки нравится, когда яйца учат курвицу. Коуч-шмоуч! Ей нужен хороший мущинка и немножко мазла. Удачи, то есть. Так это нужно всем. Я не знаю, шкильда, шо у вас там было, но у меня сейчас будет инфаркт от твоих шмоток. – Клянусь тебе всем святым: здоровьем моей дочки, внучки – шоб она мне была здорова там, где она сейчас сидит – и заначкой под полом кухни, что если еще раз увижу тебя в этом, то своими руками все эти одежки порэжу! Причем я буду рвать, метать и показывать тебе жёлтую жизнь! Запомни основное правило обманутой жены: если у твоего мужа любовница, ты обязана держать удар и форму. Так выглядеть, как никогда! Чтобы комар обрезание не подточил!
– Носа не подточил, – хихикнула Килька. – Носа!
– Я и говорю: обрезания, – Соломоновна метнула на Кильку грозный взгляд и та юркнула за гору вещей и затаилась там. – Ты меня поняла, шкильда?
Я молча кивнула.
– Не слышу! Таки открой рот с этой стороны! – она грозно уперла руки в бока.
– Ну все-все, поняла, – поспешно ответила я. – Правда, выброшу их.
Айфон, наконец, зарядился. И сразу же зазвонил.
– Кто вы? – раздался на том конце линии требовательный мужской голос.
– Надя. Мы с вам были там, за машиной. Помните?
– Это вы так подрабатываете? – ледяным тоном осведомился он. – Таскаете из карманов телефоны и продаете владельцам? И сколько мне будет стоить возврат телефона?
– Да вы. Да я… – у меня аж голос сел от его наглости, пришлось срочно брать себя в руки, чтобы не нахамить. – Я верну ваш телефон абсолютно бесплатно.
– Благодарю! Могу подъехать к вашему дому.
– Лучше встретимся где-нибудь на нейтральной территории.
– Кофейня «Ван Гог» на Патриарших в три. Вас устраивает? Такси я оплачу.
– Не нужно. Я на машине. Буду ровно в три.
Платон
Надя опаздывала. Платон, который не терпел опозданий, тихо скрипел зубами. Он открыл ноутбук и начал просматривать эскизы неоконченного портрета бывшей жены и ее фотографии. Как ухватить этот нерв? Эту буйную натуру? Удержать в браке так и не смог, так хоть запечатлеть на холсте навсегда. Но как она может спать с этим неандертальцем?
Самое ужасное, что физиономия любовника его бывшей жены была знакома Платону. Где-то он уже видел эту наглую ухмылку, которая выдавала нереальную уверенность в себе. Где же? Платон напряг память, но тщетно.
Обычно интерьер кофейни его успокаивал. Платон не терпел свет и солнце. Он мог бы, как вампир, вечно жить в темноте. Кофейня «Ван Гог» была оформлена в стиле одной картины великого мастера «Ночь в Шарли»: темно-синие стены, тяжелые шторы черного цвета, создававшие затемнение, а на потолке звездное небо и спирали галактик. Из освещения – только желтые светильники на стенах в форме звезд. Официанты, одетые в желтые, светящиеся в темноте рубашки, тихо скользили между столиками.
Но сегодня Платону было недостаточно темноты и тишины. Его одолевали тревога, беспокойство. Чего-то хотелось. Чего – он сам не понимал.
– Извините за опоздание, пробки, – Надя повесила куртку на спинку синего бархатного стула и села. – Вот ваш телефон, – она протянула Платону айфон. – А это пальто. Зашитое. Работали профессионалы, так что ничего не будет видно, – она положила на стол черный пакет.
– Зачем вы? – Платон растерялся. – Спасибо, конечно.
– Я порвала, я и зашила, – пожала плечами она.
Платон был раздосадован. Черт с ним, с пальто! Ему хотелось уйти. Весь остаток дня был забит деловыми встречами. Но вежливость требовала хотя бы предложить ей кофе. Что он и сделал в надежде, что она откажется.
Но Надя неожиданно согласилась. Платон внутри вскипел. Она забирала у него драгоценное время. Он заказал ей кофе и взял телефон, просматривая многочисленные сообщения. Вежливость обязывала поддерживать беседу.
– А ваш муж чем занимается? – поинтересовался он, просматривая почту.
– Перевозками. У него своя транспортная компания.
– Понятно, – машинально ответил Платон и вдруг замер.
Он вспомнил, где видел ее мужа. Платон сжал зубы и едва не застонал. Ну, конечно! Перевозки! Полгода назад в его галерее проходила выставка скандального и знаменитого на весь мир скульптора. Адель, тогда еще жена Платона, занималась всей логистикой. Именно она нанимала транспортную компанию для перевозки работ скульптора.
Платон был очень занят. Мотался по Европе с одного аукциона на другой. Но на открытие выставки прилетел в Москву. Потому что гости были один важнее другого. Упускать такой момент завести связи было нельзя. Платон и не упустил, фотографируясь с важными шишками, раздавая интервью прессе и отпуская щедрые комплименты скульптору. Вот только Адель он упустил. Гопника он видел всего один раз, за несколько часов до открытия, когда грузовики один за другим доставляли скульптуры. Платон подошел к жене, чтобы поцеловать ее и поздороваться. Адель мило беседовала с неандертальцем и едва обратила внимание на мужа. Лишь представила их друг другу.
– Знакомься, Платон, это Дмитрий. Он владелец компании, которая перевозит наши скульптуры. Лично приехал, чтобы проследить за разгрузкой.
– Как никак шедевры, – улыбнулся гопник. – Не каждый день такое возим. Вот сфоткаться хочу. Чтоб пацаны заценили, – он зажал в грубой лапище телефон, прижался к Адель, которая стояла возле уже разгруженных скульптур, и щелкнул затвором камеры. – Типа культура там, духовность, туда-сюда, все дела! – хмыкнул он. – Не все ж жратву с мебелями возить.
Платон тогда едва сдержался. Культура и типа духовность. Хорошо хоть пальцы веером не распушил.
– Наслаждайтесь, – Платон растянул губы в вымученной улыбке и ушел в свой кабинет.
Если бы он знал, какую роль в его жизни сыграет этот «туда-сюда культура», то, наверное, сразу бы его придушил.
Надя зябко поёжилась, вытянула рукава свитера до пальцев и взяла кофе обеими руками. Бежевый свитер натянулся на груди. Платон машинально отметил, что грудь неплохая, хоть и маленькая. Ну хоть что-то хорошее, и на том спасибо. Но этот жест поразил его. Такая серая мышка, девочка из маленького городка. Ксюша-Ксюша-Ксюша, юбочка из плюша, а жест слишком нервозный, аристократичный даже. Как-то он не вязался с общим обликом. Платон, как художник, привык подмечать такие мелочи. И руки изящной формы. Пальцы нервные. Такие бывают у музыкантов.
Надя сделала глоток, глядя мимо него. И в этот момент выключился свет. Кофейня погрузилась в кромешную тьму. Официанты забегали между столиками, расставляя свечи.
– Извините за неудобство! Сейчас всё починим, – официант, который принес кофе, зажег желтую свечу и поставил ее рядом с Надей.
И вдруг в золотистом блике свечи, посреди бархатной тьмы, Платон на миг увидел другую Надю: худое, измученное лицо, небрежно поднятые вверх волосы, упавшие на щеки пряди, тонкие руки, судорожно сжимающие чашку. Золотой профиль в полной темноте. Перед ним сидела Адель. Но не его жена, а Адель Блох с картины Климта! У Нади был ее нерв, привычка дергать шеей и слегка сводить лопатки. Ее странное выражение лица, которое многие не понимали. Искусствоведы, арт-дилеры, художники безуспешно пытались разгадать, что чувствовала эта женщина.
Платон понимал. Память о сломанных крыльях – вот что это было. Печальная история в прошлом. У Нади и золотой Адели одну жизнь назад были крылья, сотканные из любви мужчины. Предательство любимого сломало их. Но осталась память тела. И холод в спине, которая больше не была прикрыта крыльями.
Платона всегда притягивали женщины со сломанными крыльями. Когда-то такой он увидел Клаву – девочку из провинции, которая сама пробивала себе дорогу. Ей никто не помогал. На первом свидании Платон пригласил ее в ресторан. Она ела степенно и медленно. Но он привык подмечать мелочи. Он видел, чего ей стоила эта медлительность. Ее руки дрожали от нетерпения. Он пошел в туалет, чтобы не смущать ее. И, стоя за углом, видел, как жадно она набросилась на еду, едва он скрылся из поля зрения.
У нее была какая то мутная история с отчимом. Она никогда не ездила домой, не звонила матери и не рассказывала о семье. Платон понимал, что эта тема – скрытая боль. При любых расспросах по ее лицу пробегала темная тень. И Платон принял это за сломанные крылья. Но у Клавы они просто сложились, ожидая своего часа. И после замужества два крепких черных крыла развернулись за ее спиной. Поэтому он так и не смог написать ее портрет. Любовь к демонам – отдельная тема. Она была у Врубеля, который всю жизнь их рисовал. Платон не любил ни Врубеля, ни демонов. Потому что с детства был с ними знаком.
Жесткий и непримиримый отец Платона полностью подавлял его мать – тихую, нежную и очень утонченную натуру. Поэтому Платон жестко конфликтовал с отцом, защищая мать. В десять лет по настоянию отца он начал посещать психолога. Психолог рассказал маленькому Платону про Эдипов комплекс: ненависть к отцу и любовь к матери. Отец жил своей жизнью и менял любовниц, как перчатки. Он искал вдохновения. А его мать искала любви и покоя. День ее смерти Платон запомнил навсегда.
Она приготовила завтрак, сложила белье в шкафу, собрала его в школу. Платону было одиннадцать лет. И вдруг прижала его к себе и прошептала:
– Прости меня, сынок!
– За что? – не понял Платон.
Она не ответила. Он ушел в школу. Два урока все думал о ее странной фразе, не выдержал и побежал домой. Мать лежала в ванной. Он навсегда запомнил ее тонкую, безвольно свесившуюся с края ванны руку с перерезанными венами. А за спиной торчали обломки высохших и сломанных крыльев.
После этого Платон впервые увидел Адель Климта и сразу узнал это выражение лица женщины, которую разлюбили, которая потеряла крылья. С тех пор он начал искать это в женщинах. С Клавой он ошибся, да. Она запутала его своей любовью к картине, когда сказала, что тоже помешана на ней. Картина Климта стала своего рода паролем, с помощью которого Платон безошибочно узнавал тех, кто потерял самое важное в жизни: чью-то любовь. Кто знал, что такое полет и падение в пропасть.
Поэтому за картину так дрались арт-дилеры и коллекционеры. Обычная публика не понимала этого безумия. Клава понимала. Поэтому она стала Аделью. А Платон стал ее мужем. Позже он сообразил, что Клава просто воспользовалась ситуацией. Сказала ему то, что он хотел услышать. Но сейчас ошибки быть не могло. Надя была такой же, как его мать и золотая Адель Климта.
Фердинанд Блох, муж золотой Адели с картины Климта, богатый еврейский торговец из Вены плохо разбирался в искусстве. Зато хорошо понимал в жизни и интригах. Его жена утонченная Адель, которую выдали за него замуж по шиддеху – сватовству – едва терпела его грубую натуру. Поэтому и завела модный салон, в котором бывали известные художники и литераторы. Яркая и необычная, она влюбляла в себя мужчин с первого взгляда, не будучи красавицей. Художник Густав Климт не стал исключением.
Между ними завязался пылкий роман. Вся Вена обсуждала это событие. Но в еврейской семье ни о каком разводе и речи быть не могло! Тогда Фердинанд начал думать, как без лишнего шума вернуть Адельку – он всегда называл ее только так. И придумал нечто гениальное: он заказал у Климта портрет жены, но с условием, что художник должен сделать ровно сто эскизов.
Он пообещал художнику огромный гонорар. Но еще больше был штраф за невыполнение работы. Фердинанд знал, что Климт часто менял женщин, муз, натурщиц. И предполагал, что Аделька ему попросту надоест, если он будет встречаться с ней каждый день. Художник выполнил свою работу. Фердинанд оказался прав: Адель надоела Климту, и он бросил ее. Сначала подарил крылья, а потом сам же их и сломал. А в ее глазах навсегда осталась память о сломанных крыльях. И растерянность женщины, которую внезапно разлюбили. И эту память о предательстве любимого мужчины Климт гениально запечатлел на холсте.
Надя молча пила кофе, в котором отражался золотой огонек свечи. Как сказочная фея, что пьет нектар волшебных цветов. Платон не мог отвести от нее глаз. Ему хотелось прикоснуться к ее спине. Там, где в прошлой сказочной жизни у нее росли серебристые крылья. Ты, Наденька, носила их элегантно и невесомо, укрытая волшебством любви. Зимой они покрывались пушистым снегом. Осенью намокали от дождя. И ты злилась на дождик. И открывала желтый зонтик, чтобы они не намокли. Ты укрывала ими любимого по ночам, чтобы свет любопытных звезд не будил его. Они ведь всегда подглядывают за влюбленными, эти невыносимые звезды. Подглядывают и сплетничают. А когда твой мужчина засыпал, ты летала по ночам над сказочным городом, и луна улыбалась тебе, расцвечивая крылья серебряной кисточкой.
А потом сказка закончилась. Муж разлюбил тебя. И ты разучилась летать. Как жаль, что ты всё позабыла.
4 глава. Картошка в мундире
Экран телефона вспыхнул ледяным голубым светом. На экране телефона высветилось сообщение от Мамикона:
«Я жду, и времени мало».
Темноту кафе разрезало на три осколка: лед голубого экрана, желтое пламя свечи и золотой профиль Нади. Этот контраст ударил по глазам. В висках Платона застучал пульс. Адреналин мощным потоком хлынул в кровь. Платон словно проснулся от долгого сна. Всё стало ненужным и неважным. Всё, кроме одного: образа Нади.
Как долго он ничего не чувствовал! Словно спал. Развод, бизнес, проблемы, деньги – с утра до ночи крутился, как белка в колесе. Но во сне. На автомате. Робот – именно так он сам себя видел со стороны. А Муза спала. Как бабочка в коконе. Плотном, в чём-то уютном и скучном, но хорошо знакомом. Психологи называют это прокрастинацией. Искусствоведы – ступором. А писатели и художники говорят просто: неписун.
Вначале Платон страдал. А потом привык. Не всем же летать, кому-то нужно и на земле двумя ногами стоять – так он сам себя успокаивал. Муза, отчаявшись ждать, пока он проснется, обернулась тёплым одеялом покоя и окуклилась в мягком сонном коконе.
И вдруг три осколка цвета: льдисто-голубой, жёлтый и золотой вспороли кокон покоя, и бабочка выпорхнула на волю. Голодная, дрожащая, она раскрыла крылья, посмотрела на себя в зеркало требовательным женским взглядом, вздохнула и превратилась в прекрасную Музу.
– С тебя причитается, Аверин! – шепнула она на ухо Платону. – Начни писать. Иначе сожгу!
Она не врала. Платон чувствовал, как внутри него загорается огонек нетерпения. И желание похитить натурщицу, утащить в мастерскую, закрыться с ней там навсегда и писать без продыху сутками напролет. Только вот натурщица Надя о его планах ничего не знала.
– Спасибо за кофе, пойду, – она отодвинула чашку и встала.
Остановить ее. Немедленно! Не дать уйти! Платон встал, подал ей куртку. На экране телефона снова высветилось сообщение от Мамикона: «Поторопись! У дяди Мамикона терпелка маленький».
План действий сложился в голове моментально. Словно кто-то нашептал его на ухо.
– Подождите! – Платон схватил Надю за руку.
Она вздрогнула и жалобно попросила:
– Отпустите, пожалуйста!
– Извините! – он торопливо отдернул руку. – Надя, вам нужна работа?
– Работа? – удивилась она. – Какая?
– Хорошо оплачиваемая.
– И что нужно делать?
– Позировать. Будете моей натурщицей.
– Голой позировать? – уточнила она.
– Не уверен, – улыбнулся Платон. – Но не исключено.
Она вспыхнула и задохнулась от возмущения:
– Да вы… да как… вы смеете? Неужели я похожа на… – она не договорила, схватила сумку и побежала к выходу.
– Постойте! – Платон бросился за ней, сшибая по дороге стулья. – У вас какие-то странные представления о работе натурщицы. Вы, наверное, не разбираетесь в искусстве?
– Не делайте из меня дурочку! – разозлилась она. – Я не вчера родилась. Не нужно было зашивать вам это чертово пальто и отдавать телефон, – она попыталась застегнуть куртку, но руки так дрожали, что застёжка-«молния» никак не поддавалась. – Не обеднели бы! – отчаявшись справиться с «молнией», она в распахнутой куртке выскочила на улицу и скрылась за стеной метели.
Платон улыбнулся. Никуда ты не денешься. Слишком легко тебя найти.
Он позвонил Мамикону и сказал:
– У меня есть гениальная схема. Сейчас приеду.
Мамикон ждал его в своем офисе. Со стороны он казался невозмутимым и даже расслабленным. Ноги он удобно забросил на роскошный стол из черного дерева. А руки беспрестанно двигались. Мамикон давил орехи в ладонях и забрасывал ядра в рот. Скорлупки небрежно бросал в золотую пепельницу. Платон слишком хорошо его знал. Мамикон нервничал. Видимо, отстирать деньги нужно было очень срочно. Иначе он так бы не давил на него.
– Ну? – нетерпеливо спросил Мамикон.
Платон налил стакан воды из графина и выпил до половины. Больше не успел. Мамикон выхватил стакан из его рук и швырнул в корзину для мусора.
– Давай делай мне белька, как у Пушкина, – он набрал полную пригоршню орехов и высыпал их в пепельницу. – Чтобы скорлупка золотые, ядра чистый навар. Ну?
Платон кратко изложил ему план. Мамикон удивленно поднял бровь и с уважением сказал:
– А ты не зря свой хлеб кушаешь, – он швырнул горсть орехов на стол, достал из кармана черный шелковый платок с золотой монограммой и вытер руки. – Даже хорошо, что из тебя не получился художник. Иначе гениальным бизнесменом ты бы не стал. Но тут вот какой засада: нужна та самая натурщица. И где ты ее возьмёшь?
Платон улыбнулся и достал из кармана телефон.
– У меня есть кое-кто на примете. Сейчас ей позвоню. А ты веди себя тихо, иначе спугнем. Девушка нежная и робкая.
– Нэжный цветок и чистый родник? Это я люблю, – осклабился Мамикон. – Порядочные женщины стоят дорого. Гораздо дороже, чем честные давалки. Зато так интереснее.
Надя
Я выскочила из кафе. Метель совсем разбушевалась, бросая в лицо пригоршни снега. Но собачий холод не мог охладить мою злость. Я так пылала от ярости, что даже не запахнула куртку, пока бежала к машине.
Он принял меня за подстилку. Псих ненормальный! Сначала глядел сквозь меня, словно я мебель. А когда вырубился свет, вдруг завёлся. Я видела, как сверкали его глаза. Как жадно он на меня смотрел. Зачем я ему? Холеный избалованный москвич из богемы. Барин до мозга костей. Понимаю, отчего он так вспыхнул. Это из-за Димы и его любовницы: бывшей жены этого барина. Платон решил отомстить Диме через меня. Это у мужчин принято. Дима всегда говорит: «Если я сплю с женщиной, то это я ее. А если спят с моей женщиной, то это меня…».
Не помню, как доехала домой. Метель не стихала. Дворники едва справлялись со снегом. Но в моем доме погода была не лучше. Крики мужа я услышала, как только переступила порог. Не разуваясь, бросилась в комнату сыночка.
Сережа сидел за письменным столом у компьютера. Дима нависал над ним.
– Че это за гоблин с меченой рожей? – он ткнул пальцем в экран компьютера. – Нормального не можешь нарисовать?
– Это Ведьмак. И он герой, – тихо ответил Сережа, продолжая раскрашивать рисунок в Фотошопе. – Он один против всего мира и чудовищ.
– Че за бабские сказки? Какие еще чудовища? И вообще отложи эту хрень, когда с тобой отец разговаривает! – Дима схватил ноутбук и швырнул на кровать.
