Нада

скачать книгу бесплатно

– Не плакала ли она, когда ты взял у нее ребенка?

– Нет, не плакала. Она сказала: воля моего властелина пусть будет моей волей!

– Хорошо. Если бы она плакала, то тоже была бы убита. Кто же был при ней?

– При ней была Мать Небес!

Чека нахмурил брови.

– Унанда, моя мать? Зачем она там была? Клянусь, хотя она и моя мать, если бы я думал… – и Чека остановился. На минуту он замолк и затем продолжал. – Скажи-ка, что у тебя в этой циновке? – Он указал концом своего ассегая на узел за моими плечами.

– Лекарства, царь!

– Ты носишь с собой такое количество лекарств? Да их хватило бы на целое войско. Разверни циновку и покажи, что в ней!

Скажу вам откровенно, отец мой, что от ужаса у меня кровь застыла в жилах. Если бы я открыл циновку и он увидел ребенка, тогда… – Это «шагаши» оно заколдовано, мой повелитель. Не следует смотреть лекарства!

– Открой, говорю тебе! – возразил он гневно. – Что? Я не могу видеть этого, что должен глотать? Я, величайший из царей?

– Смерть есть лекарство царей! – ответил я, взяв в руки узел, и положил его как можно дальше от него, в тени изгороди. Затем нагнулся, медленно развязывая веревки. Капли пота текли по моему лицу, подобно каплям слез. Что делать, если он увидит ребенка? А что, если ребенок проснется и закричит? Я должен буду вырвать копье из рук царя и ударить его. Да, решено! Я убью царя и затем себя самого. Наконец циновка была развязана. Сверху лежали коричневые корни целебных трав, а под ними бесчувственный ребенок, завернутый в мох.

– Скверная штука! – сказал царь, нюхая щепотку табаку. Смотри-ка, Мопо, какой у меня верный глаз! Вот тебе и твоим лекарствам! – С этими словами он поднял ассегай и намеревался пронзить им узел, но в эту минуту, когда он прицелился, мой добрый змей внушил царю чихнуть, и вследствие этого копье пронзило только листья моих целебных трав, не задев ребенка.

– Да благословит небо царя! – сказал я, как того требовал обычай.

– Спасибо, Мопо, это хорошее пожелание, – сказал царь, – а теперь убирайся! Следуй моему совету. Убивай своих, как я убиваю своих. Я делаю это для того, чтобы они не надоедали мне. Поверь мне, лучше потопить детенышей льва!

Я поспешно завернул узел, руки мои дрожали. О, если бы в эту минуту ребенок проснулся и закричал! Наконец я завязал узел, встал, поклонился царю и, согнувшись вдвое, прошел мимо него. Не успел я переступить ворота Интункуму, как ребенок начал пищать. О, если бы это случилось минутой раньше!

– Что это, – спросил меня один из воинов, – спрятано у тебя под поясом, Мопо?

Я не отвечал и бежал, не останавливаясь, до своего шалаша. Когда я вошел, обе мои жены были одни.

– Я вернул ребенка к жизни! – сказал я, развязывая узел. Ананди взяла ребенка и стала его разглядывать.

– Мальчик кажется мне больше, чем был!

– Дыхание жизни вошло в него и раздуло его! – объяснил я.

– И глаза его совсем другие, – продолжала Ананди. – Теперь они большие и черные, похожие на глаза царя!

– Дух мой глянул в них и сделал их красивыми! – ответил я.

– У этого ребенка родимое пятно на бедре. У моего, что я дала тебе, такого знака не было!

– Я прикладывал лекарства к этому месту! – ответил я.

– Нет, это другой ребенок, – сказала она угрюмо. – Это подмененное дитя, оно принесет несчастье нашему дону!

Тогда я вскочил в ярости и проклял ее, я понял, что если я не остановлю ее, язык этой женщины погубит нас.

– Замолчи, колдунья! – крикнул я. – Как ты смеешь так говорить? Ты хочешь навлечь проклятие на наш дом! Ты хочешь сделать нас всех жертвами царского гнева! Повтори еще твои слова – и ты сядешь в круг, Ингомбоко сочтет тебя за колдунью!

Я продолжал браниться, угрожая ей смертью, пока она не испугалась и, бросившись к моим ногам, молила о прошении.

Признаюсь, однако, я очень боялся языка этой женщины, увы – не напрасно!

Умслопогас отвечает царю

Прошло несколько лет и об этом происшествии, казалось, все забыли, но это только казалось. О нем не говорили, но и не забыли, и скажу тебе, отец мой, я очень боялся того часа, когда о нем вспомнят.

Тайна была известна двум женщинам: Унанде, Матери Небес, и Балеке, сестре моей, жене царя. Другие две – мои жены, Макроса и Ананди, подозревали ее. При таких условиях тайна не могла быть сохранена навсегда. К тому же, Унанда и Балека не умели скрывать своей нежности к ребенку, который назывался моим сыном, но, в сущности, был сыном царя Чеки и сестры моей Балеки и, таким образом, приходился внуком Унанде.

Частенько то та, то другая заходили в мой шалаш под предлогом посещения моих жен, брали ребенка на руки и ласкали его. Напрасно просил я их воздерживаться от этих знаков особенного внимания к нему, любовь к ребенку брала верх, и они все-таки приходили. Кончилось тем, что Чека однажды увидел мальчика, сидящим на коленях своей матери Унанды.

– Какое дело моей матери до твоего мальчишки, Мопо? спросил ой меня угрюмо. – Разве она не может целовать меня, если ей так хочется ласкать ребенка? – И Чека дико расхохотался.

Я ответил незнанием, и вопрос на время замолк. Но с этого дня Чека приказал следить за своей матерью.

Тем временем Умслопогас из мальчика превратился в здорового крепкого отрока, подобного ему не было далеко кругом. С самого детства характер мальчика был немного угрюм, он говорил мало и, подобно отцу своему, Чеке, не знал чувства страха. Он любил только двух существ на свете – меня, Мопо, которого называл отцом, и Наду, считавшуюся его сестройблизнецом.

Надо сказать, что если среди мальчиков Умслопогас выделялся силою и храбростью, то, в свою очередь, Нада была прелестная, самая красивая девочка.

Скажу тебе откровенно, отец мой, мне кажется, она не была чистокровной зулуской, хотя поручиться в этом не могу. Во всяком случае, глаза ее были нежнее и больше, чем у женщин нашего племени, волосы длиннее и менее курчавы, и цвет лица ближе подходящий к цвету чистой меди. В этом отношении она вся была в мать свою, Макрофу, хотя красивее матери – красивее, чем кто-либо из виденных мною женщин. Мать ее Макрофа, жена моя, принадлежала к племени Сваци и попала в крааль царя Чеки вместе с другими пленными после одного из его набегов. Она считалась дочерью вождя из племени Галакаци, и что она родилась от его жены – это было верно, но был ли вождь отцом ее, я не знаю; от самой Макрофы я слыхал, что до ее рождения в краале ее отца проживал европеец. Он был родом португалец, очень красив и мастерски выделывал железные вещи. Этот европеец любил мать моей жены; говорили, будто Макрофа была его дочерью, а не дочерью вождя племени Сваци. Я знаю тоже, что за несколько месяцев до рождения моей жены вождь Сваци убил этого европейца. Никто, конечно, не мог знать сущей правды, и я говорю об этом лишь потому, что красота Нады более походила на красоту европейцев, нежели на красоту наших единоплеменниц, что было бы вполне естественно, если бы ее дед был действительно европеец.

Умслопогас и Нада были всегда неразлучны. О, как они были милы! Дважды, за время их детства, Умслопогас спас жизнь Нады.

В первый раз дело было так.

Однажды дети зашли далеко от крааля в поисках ягод. Незаметно забрались они в страшную глушь, где их застала ночь. Утром, подкрепившись яйцами, они тронулись дальше, но не могли выбраться из незнакомого места, а тем временем наступил вечер, и спустилась непроглядная мгла.

Наступило следующее утро, и дети изнемогали от усталости и голода, так как ягод больше им не попадалось. Нада, обессиленная, опустилась на землю, а Умслопогас все еще не терял надежды. Оставив Наду, он полез на гору, на склоне ее мальчик нашел много ягод и очень питательный корень, которым утолил свой голод. Наконец мальчик добрался до самой вершины. И что же, там, далеко, на востоке, он увидел белую полоску, похожую на стелющийся дым. Он сейчас же сообразил, что видит водопад за царским жилищем.

Бегом спустился он с горы с целым запасом кореньев и ягод в руках, прыгая и крича от радости. Но когда он добежал до того места, где оставил Наду, то нашел ее в бесчувственном состоянии. Бедняжка лежала на земле, а над нею стоял шакал, обратившийся в бегство при приближении Умслопогаса.

Казалось, было только два выхода из такого положения – или самому спасаться, или же лечь рядом с Надой и ждать смерти. Но мальчик нашел еще третий. Он снял свою кожаную сумку, разорвал ее, сделал из нее веревки и привязал ими Наду к своей спине. С этой ношей мальчик направился к царскому краалю.

Ему бы никогда не удалось добраться – путь бил слишком дальний, – но, к счастью, под вечер несколько царских посланных, проходя этим лесом, наткнулись на голого мальчика с привязанной к его спине девушкой. Мальчик с палкой в руках, шатаясь, медленно продвигался вперед с блуждающими глазами и пеной у рта. От усталости он не мог больше говорить. Веревки глубоко врезались в тело на его плечах.

Узнав в нем Умслопогаса, сына Мопо, люди эти помогли ему добраться домой. Они хотели было оставить Наду, думая, что она уже мертвая, но Умслопогас знаками указал на ее сердце, и, убедившись в том, что оно еще билось, захватили и ее с собой. В конце концов, оба быстро оправились и более, чем когда-либо, полюбили друг друга.

После этого я просил Умслопогаса сидеть дома, не выходить за ворота крааля и не водить сестру по диким, незнакомым местам.

Но мальчик любил бродить, как дикий зверь, а куда он шел, туда шла и Нада. В один прекрасный день они опять ускользнули через открытые ворота и забрались в глубокую долину. Эта долина имела дурную славу из-за являющихся в ней привидений. Говорили, будто эти привидения убивают всех, кто туда попадет. Не знаю, правда ли это, но знаю, что в этой долине жила дикая женщина. Жилищем ей служила пещера, а питалась она тем, что ей удавалось убить, украсть или вырыть из земли.

Женщина эта была помешанная. Случилось это вследствие того, что мужа ее заподозрили в колдовстве против царя и убили. Чека, согласно обычаю, послал разрушить его крааль. Воины пришли и убили всех его обитателей. Напоследок умертвили детей, трех молодых девушек и закололи бы и мать, если бы в эту минуту, на глазах у всех, в нее не вошел дух, и она сошла с ума. Тогда они отпустили ее из-за духа, поселившегося в ней, и с тех пор никто не решался ее тронуть.

Несчастная женщина убежала и поселилась в этой долине. Сумасшествие ее выражалось тем, что где бы она ни видела детей, особенно девочек, ею овладевало безумное желание убить их, как убили когда-то ее собственных детей. Такие случаи бывали не раз. Во время полнолуния, когда ее безумие достигало высшей степени, женщина уходила очень далеко в поисках детей и, как гиена, выкрадывала их из краалей.

И вот Умслопогас и Нада пришли в эту долину, где жила детоубийца. Они присели около впадины с водой, находившейся вблизи входа в ее пещеру, и, не подозревая об опасности, занялись плетением венков.

Вскоре Умслопогас отошел от Нады, ему вздумалось поискать тех лилий, что растут на скалах: Нада любила их. Уходя, он что-то крикнул ей. Его голос разбудил женщину, спавшую в своей пещере. Обыкновенно она выходила только ночью, подобно диким шакалам.

Услышав голос мальчика, женщина вышла из пещеры, полная кровожадных инстинктов, в руках она держала копье.

Увидев Наду, спокойно сидевшую на траве, занятую цветами, женщина крадучись стала приближаться к ней с намерением убить ее. Когда она уже была в нескольких шагах, – я рассказываю со слов самой девочки, – Нада почувствовала около себя как бы ледяное дыхание.

Невольный страх овладел девочкой, хотя она еще не замечала женщины, собиравшейся нанести ей смертельный удар. Нада отложила цветы, нагнулась над водою и там-то и увидела она отражение кровожадного лица детоубийцы.

Сумасшедшая подползла к ней сверху. Всклокоченные волосы закрывали ее лицо до бровей, глаза сверкали, как у тигрицы. Пронзительно вскрикнув, Нада вскочила и бросилась по тропинке, по которой ушел Умслопогас. Безумная женщина дикими прыжками пустилась вслед за нею.

Умслопогас услышал крик Нады, обернулся и бросился назад под гору и вдруг, о ужас! Перед ним очутилась безумная.

Она уже схватила Наду за волосы и занесла копье, чтобы пронзить ее. Умслопогас не был вооружен, у него ничего не было, кроме короткой палки. С этой палкой он бросился на безумную и так сильно ударил ее по руке, что она выпустила из рук девочку и с диким воплем бросилась на Умслопогаса с поднятым копьем.

Мальчик отскочил в сторону. Опять она замахнулась на него, но он высоко подпрыгнул вверх, и копье пролетело под его ногами. В третий раз женщина ударила его, и хотя он бросился на землю, стараясь избежать удара, но копье все же вонзилось ему в плечо. К счастью, тяжесть его тела при падении выбила оружие из ее руки, и раньше, чем она могла снова схватить его, Умслопогас был уже на ногах на некотором расстоянии от нее, причем копье осталось воткнутым в его плече.

Женщина обернулась с безумным яростным криком и бросилась на Наду с намерением задушить ее руками. Умслопогас, стиснув зубы, вырвал копье из раны и ударил им безумную. Женщина подняла большой камень и с силой швырнула его в мальчика.

Удар был так силен, что камень, ударившись о другой, разлетелся вдребезги. Он снова ударил женщину, и на этот раз так ловко, что копье пронзило ее насквозь, и она мертвая упала на землю. Нада перевязала глубокую рану на плече Умслопогаса, после чего с большим трудом дети добрались до крааля, где рассказали мне эту историю.

Однако, дело тем не кончилось. Некоторые из наших единоплеменников стали роптать и требовать смерти мальчика за то, что он убил женщину, одержимую духом. Но я сказал, что никто не тронет его. Он убил безумную, защищая свою жизнь и жизнь сестры, а всякий имеет право защищаться. Нельзя убить только того, кто исполняет приказание царя. «Во всяком случае, – говорил я, если женщина и была одержима духом, то дух этот был злой дух, потому что добрый дух не станет требовать жизни детей, а лишь животных, тем более, что у нас не в обычае приносить Аматонге человеческие жертвы, даже во время войны – это делают только собаки племени Базуто.»

Однако, ропот все увеличивался. Колдуны в особенности настаивали на смерти мальчика, они предсказывали всевозможные несчастия и наказание за смерть безумной, одержимой духом, если убийца ее останется в живых, и, наконец, дело дошло до самого царя.

Чека призвал меня и Умслопогаса, а также колдунов. Сначала колдуны изложили свою жалобу, испрашивая смерти мальчика. Чека спросил, что случится, если мальчик не будет убит. Они ответили, что дух убитой женщины внушит ему чинить зло царскому дому.

Чека спросил, внушит ли дух причинить зло лично ему – царю. Колдуны, в свою очередь, спросили духов и ответили, что опасность грозит не ему лично, а одному из членов царской семьи после него. На это Чека сказал, что ему нет дела до тех, кто будет после него, и до их счастья или несчастья. После этого он обратился к Умслопогасу, отважно смотревшему ему прямо в глаза, как равный смотрит на равного.

– Мальчик, что ты имеешь сказать на то, чтобы не быть убитым, как того требуют эти люди?

– А то, великий царь, – ответил он, – что я убил безумную, защищая свою собственную жизнь!

– Это еще не важно, – сказал Чека, – если бы я, царь, пожелал убить тебя, осмелился бы ты убить меня или моего посланного? Итонго, поселившийся в этой женщине, был, несомненно, царственный дух, который приказал убить тебя, и ты должен был подчиниться его воле. Что ты можешь еще сказать в свою защиту?

– А вот что. Слон, – ответил Умслопогас, – если бы я не убил женщину, то она убила бы мою сестру, которую я люблю больше своей жизни!

– Это еще ничего не значит, – сказал Чека, – если бы я приказал убить тебя за что-нибудь, то разве не приказал бы убить и всех твоих? Не мог ли поступить так же и царственный дух? Если ты не имеешь ничего более сказать, то ты должен умереть!

Признаюсь, мне становилось страшно. Я боялся, что Чека, в угоду колдунам, убьет того, кого называли моим сыном.

Но мальчик Умслопогас поднял голову и храбро ответил, не как человек, просящий о сохранении своей жизни, а как человек, защищающий свое право.

– А вот что, победитель врагов, если и этого не достаточно, то не будем больше говорить – вели меня умертвить. Ты, царь, не раз приказывал убить эту женщину. Те, кому ты поручал исполнить твое приказание, щадили ее, считая женщину одержимой духом. Я же в точности исполнил приказание царя, я убил ее – будь она одержима или нет, так как царь повелел умертвить ее, а потому я заслужил не смерти, а награды!

– Хорошо сказано, Умслопогас! – ответил Чека. – Пусть дадут десять голов скота этому мальчику с сердцем взрослого человека, его отец будет стеречь их за него. Ты теперь доволен, Умслопогас?

– Я беру должное и благодарю царя, потому что он платить не обязан, а дает по своей доброй воле! – ответил мальчик.

Чека на мгновение замолчал, он начинал сердиться, но вдруг громко расхохотался.

– Да, да, этот теленок похож на того, что был занесен много лет тому назад в крааль Сенцангаконы! Каким я был, таков и этот малый. Продолжай, мальчик, идти по этой дороге и, может быть, в конце ее найдешь тех, кто будет тебя встречать царским приветствием «Баете!» Но смотри! Не попадайся на моем пути – нам вместе тесно будет! А теперь ступай!

Мы ушли, но я заметил, как колдуны продолжали ворчать про себя. Они были недовольны и предвещали всякого рода несчастья.

Дело в том, что они завидовали мне и хотели поразить в самое сердце через того, кто назывался моим сыном.

Великое Ингомбоко

Некоторое время все было тихо, и так продолжалось до конца Праздника плодов.

Немало людей погибло за эти празднества, но тогда же происходило Великое Ингомбоко, или травля колдунов. Многих заподозрили в колдовстве против царя. В то время в стране зулусов положение было таково, что все племя трепетало перед чародеями. Никто не мог спать спокойно; так как не был уверен, что на другое утро его не тронут жезлом Изангузи, как назывались сыщики колдунов, и не приговорят к смерти.

Чека молчал и был доволен, пока Изангузи выслеживали только тех, от кого он сам желал отделаться, но когда они стали соблюдать свои собственные интересы и подвергали смерти его любимцев, царь стал гневен. Обычай страны требовал немедленной смерти тех, на кого указывали колдуны. Той же участи подвергалась и вся семья этого человека. Ввиду этого, сам царь редко мог спасти даже тех, кого любил.

Однажды ночью я был призван к царю по случаю его нездоровья. В этот день происходило Ингомбоко, и пятеро храбрейших военачальников были заподозрены вместе со многими другими. Все они были умерщвлены, послали также убить их жен и детей. Чека, очень рассерженный этими убийствами, призвал меня к себе.

– Мопо, сын Македамы, у нас теперь в стране зулусов правят колдуны, а не я! – обратился он ко мне. – Чем же это кончится? Чего доброго, они, наконец, меня самого заподозрят и убьют. Эти Изангузи одолевают меня, они покрывают страну, как ночные тени. Научи меня, как отделаться от них?

– Тот, кто идет по мосту копий, о царь, падает в бездну небытия! – ответил я мрачно. – Сами колдуны не могут удержаться на этом мосту. Разве у колдунов не такое же сердце, как у других людей? Разве кровь их нельзя пролить?