Петроградка. Ратные дела. Блуждающее слово

скачать книгу бесплатно


Развернулась, шагнула к шикарного вида автомобилю солидного бутылочного цвета с предупредительно распахнутой то ли охранником, толи шофером задней дверью. Помахала ручкой, села и укатила.

Опохмельченко подошел к Шкалику не сразу – благоразумно дождался пока авто с с дамой скроется за поворотом.

– Сколько там?

Шкалик растерянно уставился на свои руки – в одной банкноты, в другой визитка.

Подсчитали. Не так уж много оказалось. Ну да богатенькие всегда жмоты. Потому и богатенькие, наверное. Впрочем, на бутылку с прицепом хватило.

Уединились в закутке пыльного скверика, доживавшего последние дни перед сносом под очередной торговый центр.

– Масленкина Екатерина Прокопьевна, генеральный директор ООО «Севэкспортраст», – прочитал Шкалик уведомление на визитке. Пожал плечами: не знает такой…

Сели, выпили. Настроение у Шкалика не улучшилось. Напротив, вторая и вовсе не пошла. Махнул рукой притихшему Опохмельченке: мол, не жди меня, я потом. Опохмельченко понимающе кивнул:

– Ладно, Игорек, я свою половину добью и пойду. Выпьешь свою,когда отпустит…

Но Шкалика не отпустило даже к вечеру, даже после того как он допил, давясь от отвращения, свою половину вырученной за фаллоимитатор водки. Эх, еще бы граммов двести и он бы снова ожил, в смысле – вырубился бы наконец, опьянел бы и с концами. А там утром добрый боженька наверняка что-нибудь на опохмел подкинет. Что-нибудь приличное, что можно сбыть легко и непринужденно – на раз-два…

И вдруг, трезвея, вспомнил, возмутился. Почти вслух. Почти внятно.

– Николай я, а не Игорь! И фамилия моя Агурихин… Да, точно – Огурихин, а не какой-то там Адомайский. И ни из какой я не из Кривой Наволочки , а из Питера, из Красного Села…

Вскочил, замахал руками, бормоча опровержения, сел и… заплакал…

Кто-то над ухом тихо пропел с издевательской проникновенностью: «Плач, синюха, плач, меньше писать будешь…»

Шкалик затравленно огляделся – опять никого. Вздохнул, утерся, встал и побрел искать урну, в которую по дороге в закуток бросил скомканную в сердцах визитную карточку обознавшейся дамы. А вдруг он все-таки не Николай, не Огурихин, и даже не Шкалик, а как есть Игорь Адоматский, опустившийся уроженец Кривого Наволока, для которого еще не все потеряно в этой жизни?

Глухарь

Чтобы видеть, надо не слышать. Звуки оскорбляют. Жить всеслышащим слепцом утомительно. Надоедает то и дело переспрашивать всяк встречного, поперечного, параллельного и перпендикулярного: какого хрена им всем от меня надо, неужели не заметно, что ни черта, кроме мата сердечного, не обломится? Если не заметно, пусть внимательнее смотрят, пусть не полагаются только на слух. В особенности это пожелание относится к тем нерадивым да юродивым, что усвоили дурную привычку добиваться единовременного вспомоществования, апеллируя к моей природной сентиментальности своими слезливыми автобиографиями: безутешный вдовец, организму холодец, подайте сколько не жалко на приличные похороны и разностороннее воспитание детворы… Такое впечатление, будто все разом осиротели, овдовели и обманулись в лучших чувствах. Мне собственных глаз жалко все это читать. Я не разделяю мнения, будто нищему надо подавать с благодарностью уже хотя бы за то, что он не вор, не убийца, не сексуальный маньяк; будто творя милостыню, я подаю не конкретному попрошайке, а лично Богу, – словно Господь нуждается в чем-либо еще, кроме моей бескорыстной любви! Я точно знаю: истинно нищие – нищи духом, а не мощной. И пусть не пытаются сбить меня с толку. Не удастся. Уж лучше я благословлю прожорливую осень, пирующая на останках весны, упьюсь карнавалом тления для очарованных очей, пересчитаю желтые листики увядания на половом коврике природы…

Ну вот, кажется, еще один сиротка спешит надорвать мне сердце слезами, истребить душу жалостью.

Смотрите все! Вот идет нищий – клянчить у ближних на пропитание. Вот идут ближние – хлопотать о Царствии Небесном жалкой подачкой. Великое сообщество тварей Божьих, у которых ума всегда больше, чем денег!

А у меня наоборот: сколько денег, столько и ума. Принцип гармонии и равновесия, опровергающий суеверия филантропов, полагающих, будто деньги есть самый верный способ поладить с людьми. А мне надоело с ними ладить! Отныне наилучшим из моих чувств я считаю тугоухость. Да здравствует отосклероз в последней стадии развития!

Хотя чего скрывать, порой я все еще испытываю к сирым и обездоленным прежнее сострадание. Причем так им об этом прямо и заявляю: сочувствую, мол, весьма тронут и обескуражен вашей личной бедой и крайне возмущен несправедливостью фортуны в ваш горемычный адрес.

Сочувствие – довольно вредная для здоровья эмоция. От него тощают карманы и бумажники. Поэтому с некоторых пор я выхожу к народу только в наглухо застегнутом костюме справедливости: ни черта не слышу, зато всех умиротворяю: Бог услышит, Бог призрит, Бог простит, Бог подаст…

Господи, пронеси! Особенно тех, кого принесла нелегкая!

Господь-то, конечно, пронесет, но полагаться только на Господа – тягчайший грех, ибо святая заповедь «спасайся, кто может» вовсе не подразумевает, будто тех, кто не может, спасет Бог. А посему я воздеваю очи горе и с отсутствующим видом любуюсь крупногабаритным шиком рекламных словоупотреблений.

ИЗМЕНИМ ЖИЗНЬ К ЛУЧШЕМУ – КУПИМ ИНДУЛЬГЕНЦИЮ!

Надо же, сколько разительных перемен за ночь: еще вчера здесь призывали приобретать ПРОТИВОЗАЧАТОЧНЫЕ ТАБЛЕТКИ ОТ ЗАБЕРЕМЕНЕНИЯ ДУРАЦКИМИ МЫСЛЯМИ. Видимо, средство оказалось с изъяном и кто-то, крупно залетев, международно поскандалил с медицинской общественностью, наотрез отказавшейся приравнять трепанацию к аборту. Доказывай теперь, что не Зевс и достоин лучшей участи…

Хренистый путь мой пролегает через подворотню. Да не через простую, а через прославленную, все стены которой самый чебуречный из чебуреков в глухие года самодурии нелегально окропил своей горячей революционной мочой. Соответствующий аромат эпохи не выветрился до сих пор. А на входе и на выходе по дюжему охраннику, и у каждого по персональному представлению о пределах мздоимства, свой личный подход к непосильной Христовой заповеди: «не скупись».

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЗАБЕГАЛОВКУ «ТЕЩИНЫ БЛИНЫ» (БЫВШИЕ «ЗОЛОВКИНЫ ОЛАДЬИ»)! УЧТИТЕ, ПОКА ВЫ РАЗДУМЫВАЕТЕ, ДРУГИЕ УЖЕ ЕДЯТ!

Поесть – черт с ним? Или воздержаться – Бог со мной?

Закурю-ка я и поразмыслю: каким воззванием владельцу платного туалета привлечь к себе внимание зятьев, отведавших тещиной стряпни, – авось-либо есть и расхочется.

Зря курил, мозги мыслями беспокоил, – без меня додумались

МИЛОСТИ ПРОСИМ ЗАМОРИТЬ ЧЕРВЯЧКА – ВЫВЕСТИ ГЛИСТУ СОМНЕНИЯ НА ЧИСТУЮ ПРОТОЧНУЮ ВОДУ!

Уговорили – вон сколь народу в очереди пританцовывает. Натуральный порочный круг: пока дотанцуешь, присядешь да выведешь, вновь есть захочется. Вечная масленица получается, – из тех, что не все коту, в смысле – кошке под хвост, а все на благо человека. Что ж, каждому свое. Меня моя глухота вполне устраивает. Она не только лечит нервы невозмутимым созерцанием ошибок природы, но и позволяет легко замечать даже то, чего еще нет или уже никогда не будет. Недаром древние всерьез полагали, что нравственная глухота есть залог душевного здоровья, а все прочее – лишь суета маеты и томление слуха. Иначе говоря, слышать да слушать – самый верный способ спознаться накоротке с нервными припадками; уподобиться тем несчастным, что сперва шумно налаживают с друг дружкой братские отношения любви, уважения и взаимовыручки, а затем всю оставшуюся жизнь оглушительно их выясняют. Вопят, какофонят, целуются, ругаются, свистят, одним словом, общаются. Странно, – даже тем, кто подобно мне, увенчан диадемой наушников, и то неймется. Должно быть, их плейеры не безмолвием гармонии сфер заряжены, а все той же разносортицей децибел. Знать, не каждому по плечу вечное молчание безграничного пространства, – это вам не Моцарт, и даже не концерт для Иерихонской трубы с оркестром; это – торжественный и окончательный отказ от услуг собственных барабанных перепонок: первая ступень на пути к вечному

спасению…

ХОТИТЕ СТАТЬ СЧАСТЛИВЫМ – КУПИТЕ ПНЕВМАТИЧЕСКУЮ ПОЧЕСАЛКУ!

Не успел: трамвай нагрянул, как всегда кстати и невовремя. Пассажиры, храня обычай, усиленно пожирают сонными взорами риторические красоты многофункционального стиля.

СЛАВА ЗНАТНЫМ ПОТРЕБИТЕЛЯМ ДУХОВНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ!

Все же насколько благороднее подсматривать, чем подслушивать! Особенно если слышишь только то, что видишь, а видишь непривычно мелкий шрифт, вынуждающий щуриться и тем выдавать себя и свою заинтересованность в происходящем.

«…позднее в ее светлую голову закрались мрачные сомнения, а с ними и остатки здравого смысла, который она потеряла прошлой ночью вместе с девственностью и святой верой в экстатические свойства трения…

– Сор, вы плюнули в наш колодец! Потрудитесь объясниться!

– Моя слюна стерильна и полезна для здоровья! Вот справка от врача, а вот сертификат от экологической службы…

– О моя дарлинг леди, я готов сделать для тебя всё, что пожелаешь!

– Сделай так, чтобы я по тебе соскучилась…

Мистер Роллинг решил встать тем вечером пораньше: ему пришла в голову замечательная идей – побриться на ночь глядя. Бриться и одновременно разглядывать ночь оказалось делом нелегким и даже хлопотным. К тому же ночь как назло выдалась черным-черна, словно задний проход неряшливого негра. Мистер Роллинг тем не менее нашел, чем заслушаться и на что засмотреться. Рука его, отягощенная старой, ржавой и чрезвычайно неудобной бритвой, предательски дрогнула. На венецианское зеркало старинной работы брызнула кровь последнего из рода Роллингов. ПОЛЬЗУЙТЕСЬ БРИТВАМИ ФИРМЫ SHAVING SET WITHOUT DEAD!

Я поднял заплаканные глаза и едва не усомнился в самодостаточности гармонии сфер, умерщвляющей плоть слуха моего. И вновь выручила реклама.

ЛУЧШИЕ ТОВАРЫ ИЗ ВТОРЫХ РУК! ПРЕЗЕРВАТИВЫ, ТАМПОНЫ, ЗУБНЫЕ ЩЕТКИ, КЛИЗМЫ И ПНЕВМАТИЧЕСКИЕ ПОЧЕСАЛКИ!

Я радостно улыбнулся, представив, как бы я страдал, если бы это не читал, а слышал. Радость познается в сравнении. В том и состоит высшая мудрость, чтобы знать, что с чем сравнивать. Например космический порядок с нашим бардаком, когда задний вагон не слушается переднего и следует своим маршрутом, игнорируя протесты пассажиристой общественности и полное отсутствие рельсов. Пожалуй, я единственный, кому с ним по пути. Все равно объявлений я не слышу и ориентируюсь в пространстве умозрительно: как только промелькнет в мозгу сатериологическая мысль об отосклерозе, что спасет мир, а за окном – аршинное уведомление о ГРУППОВОМ ИЗУЧЕНИИ КАМАСУТРЫ ПО МЕТОДУ ДОКТОРА ФРЕЙДА, так мне выпрыгивать…

Я опять приземлился удачно: сумма отдавленных конечностей не превысила меры моей щедрости. Напрасно люд прохожий гоношится, криком исходит, права качает, терпение мое испытывает, электронную слуховую трубку подешевке впарить мне норовит. В ответ я только слабо улыбаюсь и миролюбиво втягиваю голову в плечи, подкрепляя эту жалкую мимику риторической отвагой мысленно отповеди.

Не по адресу, господа! Я не праведник, шум мира мне ни к чему. От того, что у меня разболится то, что я втянул в туловище по самую челюсть, никому легче не станет. Не позволю уродовать свое среднее ухо электричеством! Мне по душе пребывать в гнетущем пространстве тишины и довольства; проявлять к вашему миру исключительно спекулятивный интерес отставного Господа Бога; наблюдать суетным взором наглость земных предметов, разгадывая между делом тайны скверных привычек бытия. В неозвученном пространстве главное – уметь замечать только те косые взгляды, что откровенно льстят вашему личному эго, и, высокомерно игнорируя двусмысленные улыбочки встречных особ, мужественно воздерживаться от немедленной проверки содержимого своей ширинки на предмет игривого сглаза.

ЗАЙДИ!

Зайду.

УЗРИ!

Узрю.

КУПИ!

Может, действительно купить себе высший смысл своего существования? Чем он хуже любого иного? Знай себе уничтожай бактерии в родимом унитазе. Долой одноклеточных паразитов! Да здравствуют многоклеточные энтузиасты чистоты и белизны!.. И не дорого совсем… А вдруг потом ужаснусь, содрогнусь, раскаюсь в содеянном и побегу со своей вдовьей лептой обрадовать Фонд Общества Охраны Бактерий от Бесчинств Чистоплюев? Ведь и я отношусь к числу тех решительных ребят, которые всегда делают только то, что хотят, хотя и не всегда догадываются, что хотели именно того, что натворили… Какая все-таки накладная штука – жизнь! С одной стороны, если поразмыслить, унитаз все же мой, и я имею законное право считать бактерии захватчицами частной собственности и поступать с ними в соответствии с уложением о наказаниях. Но с другой стороны, если подойти к проблеме с божеских позиций любви и непротивления вселенскому злу мордобоем догматов, унитаз ничем не лучше рубашки, которую заповедано отдавать ни за понюшку табаку и даже не за красивые глазки. Или все же лучше?.. Подойдем к проблеме с тылу. Меня хотят убедить, что источником большинства моих бед является унитаз, зараженный вредными бактериями, и что мой прямой долг перед собственным здоровьем состоит в том, чтобы, восседая на стерильном унитазе, испражняться экологически безвредным калом. Боюсь, от такой чистоты у меня отверзяться уши и слух мой вновь наполнится благим матом шумоделов и звукопроизводителей. Один Бог ведает, сколько всего я претерпел ради того, чтоб впасть, наконец, в просветленную глухоту, научиться внимать миру очами души моей! Ибо глухарьство мое – не прихоть, а насущная необходимость страждущего сердца. Потеряйте слух и вам не придется крепить веру дополнительными доказательствами бытия Божия, ибо безмолвие – это торжество полного согласия с самим собой и с Господом Богом; вечная теофания тишины!..

Подумать только, – а чуть было не купил и тем самым едва не лишил себя благодати. Вот что значит думать о теле, а не о деле. Бактерий испугался! Да как они могут повредить твоей бессмертной душе, если даже в антисанитарии ада ей обеспечена вечность, не говоря уже о рае, где и унитазов-то никаких не держат, поскольку нектар с амброзией полностью усваивается организмом психеи? Решено! Никаких гигиенических средств! Бактерии – это испытание души на профпригодность в райских кущах. Лучше вшивым войти в жизнь вечную, нежели чистюлей быть ввержену в геенну огненную, где терзает уши скрежет зубовный… Кстати, о зубах. Зубы чистить будем или отдадим на откуп кариесу? Учти, в случае чего, нечем будет скрежетать…

Признаться, меня порой даже пугает исключительная последовательность, столь присущая моим рассуждениям. Практически ничто из общепринятого не выдерживает дыбы моего анализа. И этим я тоже обязан своему счастливому дару – ничего не слышать. Ведь раньше как было? Стоило о чем-нибудь серьезном да возвышенном задуматься, как тебя уже бесцеремонно окликают или кричат, чтоб посторонился и не лез им в очи психологической пыльцой… Уж не говорю об общем шумовом фоне, этой варварской смеси механического гула, электрических воплей, вороньего грая и невыносимого жужжания почетных участников городской суеты. Всем до всех есть дело. От минутного молчания скукой давятся. Вот и жгут друг дружке сердца глаголом, выжигают в душах неповторимые скрижали: «Здесь был Валера и чуть не помер от тоски», «Валера – кретин! Мы тут славно повеселились! Группа гомеопатиков». Ну уж до моей души им теперь не добраться, у меня отныне вечное «занято». Я теперь замечаю только то, к чему лежит душа, а все прочее надменно игнорирую. Я научился безошибочно отличать себя в любой толпе, сверяя по памяти приметы. Если ко мне внимательно приглядеться, то, при наличии внутреннего ока и отсутствия внешнего слуха, можно узреть над моей непокорной головой нерукотворное кредо мое: ЗАПРЕТЫ ХРИСТА – В ЖИЗНЬ! Коротко и ясно. Пусть я глух, как контуженный любовью тетерев, но дело всей своей жизни знаю наперед. Сначала разучусь читать, затем говорить, потом думать, испражняться, размножаться. Ибо мудрец – тот, кто устал копить иллюзии и стал забавляться игрой собственных впечатлений.

Машинописец

Только когда в человеке состарятся

страсти, тогда, наконец, возникает

счастливое спокойствие невинной

души и безмятежность сердца –

будто это вековечный пир.

Эразм Ротердамский. Оружие .

христианского воина

.

Хочется начать так. Я человек простой, неглубокосердечный, крещенный во младенчестве в холодной купели и с тех пор крепкий верой, слабый бронхами, суставами и рассудком. С возрастом к ним прибавились мигрень, подагра, защемление седалищного нерва, бунт желез и зубовный скрежет. Иного я и не ждал, с младых ногтей догадывался: старость – не радость, а скромная награда за жизни, полную тяжкого труда и похмельного синдрома; унылая пора ухода за остатками волос и здравого смысла. Единственная отрада в наши годы – пенсия. Мне ее приносят на дом раз в месяц и этого удовольствия хватает аж на целую неделю. Я объедаюсь моченым хлебом, наворачиваю пшенные каши, смакую бульонные кубики, гоняю чаи, одним словом, чревоугодничаю, как блокадник, чудом угодивший на Большую землю. Потом начинается:

– Дядя Боря, это ты, хрен огородный, скомубобил мозговую кость из нашего борща?!

– Борис Арнольдович, опять вы грязными руками терзали хлеб наш насущный!

– Бобик, еще раз увижу, что ты трешься возле моего холодильника, – прижгу задницу!

Такие вот дела. Между прочим, я с детства приучен мыть руки перед едой и беречь задницу от ожогов.

Опять меня пытаются загнать в угол, поставить в пограничную ситуацию принудительного выбора, столкнуть лбом с трилеммой: либо, дядь-Борь, выбей себе пенсию посолидней, либо, Борис Арнольдович, найдите себе работу на дом, либо, Бобик, давай мы тебя похороним вскладчину… Но с какой стати мне вдруг увеличат пенсию,? Кто мне даст работу на дом, если я не шью, не вяжу, не пеку и отлучен за неуплату от телефона? Наконец, кому я нужен на кладбище живым, потому как я помирать покамест не собираюсь: по мне, лучше тут с вами так, чем т а м – Бог весть с кем и черт знает как!..

Сжалившись, они решили проявить заботу, – взвалить на свои плечи тяготы моего пропитания. За мой счет, разумеется.

Утром я выпивал жиденького чаю с корочкой ржаного хлеба. В обед вливал в себя пол-литра горячей воды, приправленной осьмушкой бульонного кубика, а потом долго гонялся с ложкой за соринками пшенки в их брандахлысте. Вечером мне дозволялось побаловаться аж двумя кружками такого же чая, что и утром, но хлеба причиталось раза в два меньше, – дескать, все айболиты мира советуют спать натощак.

Ночью меня прошибал холодный пот: снилось, что в тоннеле метро гонится за мной пронзительная электричка. Нет кошмаров хуже навеянных пустым желудком, – они урчат и резонируют…

Так продолжалось восемнадцать суток. На девятнадцатые пенсия не выдержала столь дикого напряжения и вся вышла.. Я гоголем расхаживал по общим коридорам и шумно горевал об упущенных возможностях погонять нормального чая, попировать приличной кашей, побаловать душеньку сытыми днями да спокойными ночами. Смущенные и пристыженные, они попрятались по комнатам, не позабыв прихватить с собой свои съестные сбережения. Но меня было не унять. Я подстерегал их в местах общего пользования: стыдил, дерзил и едва не довел Лизавету Семеновну до повторного климакса.

В общем, дни стояли бранчливые. Мир в очередной раз не оправдал моих ожиданий, хотя меня и пытались уверить, что он очень старался. Странное дело, – негодовал я, – чем больше он старается, тем в больший упадок я прихожу, тем напряженнее приходится эксплуатировать верблюжьи свойства моего петербургского желудка. Терпение мое не беспредельно! Долой раскисляйские будни! Да здравствует пресветлый праздник Творога и Сметаны! Я, между прочим, кушать соскучился! Я жрать истосковался!..

Когда-то в молодости я всерьез намеревался выяснить, чего мне следует хотеть, и на кой черт хотеть надлежит именно того, что следует. Чем преклоннее возраст, тем меньше праздных вопросов тебя мучит. Научаешься хотя бы в самой малой степени учитывать биотические факторы среды своего потешного обитания. Начинаешь понимать, что крылатая истина «человек человеку волк, товарищ и случайный собутыльник» не лишена смысла в любом из своих фрагментов. Обнаруживаешь приятные стороны в репутации мелкого психа-громовержца.

…Вечером я пожинал плоды нервного припадка: кирпичик ржаного хлебы от Лизаветы Семеновны, суповой набор от Томки, килограмм ячневой крупы от Евстюхина, наконец, пачка индийского чая от Валериана Андриановича. А вы мне толкуете: свободный выбор принудительных обстоятельств, пограничная ситуация на реке Суже… А я вам официально заявляю: на Руси еще никто с голоду не помирал, а только от нечуткости, равнодушия, клеветы или другого какого недоразумения.

Признаться, и на меня иногда находит нечто странное, похвальное, святое: то ли «Интернационал» затянуть, то ли усесться в пепел, проклясть свой день, похулить Бога и умереть. Но я умею справляться с этими душевными тенезмами, я их попросту претерпеваю. Я твержу себе: все в этом мире есть сплошное испытание на прочность: мастурбальная юность, фертильная зрелость, импотентливая старость. Жить приходится буквально на износ. Неудивительно, что к концу сроков мысли норовят впасть в собственное детство. Пугаться не стоит, – это всего лишь естественные симптомы надвигающегося слабоумия, издержки мудрости по старости. Впереди маразм, склероз и прочие милости природы.

Большинству из нашей немощной братии теорию и практику вырождения приходится постигать одновременно, причем большей частью вручную. Не успеешь оглянуться, а ты уже весь в разнужде, глодаешь скудный хлеб пенсионерской праздности и комично недоумеваешь: выходит, все труды мои были для души моей, ибо рот-то мой не насытился?.. Сытость есть периодическая галлюцинация вечно голодного желудка. Так что радуйся, старче, своему духовному богатству, изливай вольным потоком речей петербургскую душу и утешайся тем, что зажил ты, наконец, заслуженной собачьей жизнью. – Достойная награда за пропасть лет, отданных высокому служению светлым идеям тотального благоденствия, за преподавание в вузах, за диссертацию на тему «Значение индивидуального просвещения в деле всеобщего процветания», за научный прогноз о судьбах личного бессмертия в эпоху вечной весны (во времена всеобщего, равного и справедливого процветания каждый индивид после смерти будет разлагаться согласно своим религиозным убеждениям), за славу знатока добра и зла, за репутацию искусного истолкователя единственно верной правды и беспощадного сокрушителя бесчисленной лжи.

Что скрывать, был я человек уважаемый, начальством обласканный, фортуной отмеченный, муж жене, отец детям, сам себе судья и достойный пример… А кто я теперь? Посмешище историческое? Коммунизма сеятель пустынный? Ночной инспектор мусорных ведер коммунальной кухни? Незадачливый взломщик чужих холодильников?.. Что посеял, то ем, то и усладой мне в старости: слова, одни слова, и ничего, кроме слов…