скачать книгу бесплатно
– Первый, второй. Первый, второй… расчет окончен!
– В две шеренги становись! Раз-два! Теперь запомнили: первая шеренга – первый взвод, вторая шеренга – второй взвод. Первый взвод – командир взвода лейтенант Кравцов, принять взвод, назначить отделенных. Второй взвод – командир лейтенант Никифоров, принять взвод, назначить отделенных. Первая задача: обеспечить личный состав шалашами! И в доме, и в сарае располагаются только раненые! Хозяин покажет. Вопросы есть? Вопросов нет. Выполнять!
Часа три спустя, после обеда (скорей ужина) не очень сытного и очень жиденького (но Калиткин сказал, что больше никак нельзя), я собрал во дворе младший командный состав пехоты с двумя летунами во главе.
– Товарищи младшие командиры, дело в том, что старших пехотных командиров у нас нет, есть только два летчика, поэтому помогите им с тактикой пехотных подразделений. Товарищи лейтенанты, вы теперь командиры пехоты РККА, и вам надо изучить у старослужащих и младших командиров методику действия пехотных взвода и роты. И не переживайте вы, не боги горшки обжигают, и не тока батьки мамок пихают.
Все, товарищи пехотинцы, свободны, исполнять.
Чуть позже вернулся к своим любимчикам – разведке:
– Товарищи бойцы и командиры разведвзвода! Слушай боевую задачу! Треть идет на разведку, остальные – в боевое охранение, подготовить секреты вокруг лагеря. Любые новости – срочно нарочный сюда в штаб, разведкой командует лейтенант Онищук, в боевое охранение командиром назначить надежного товарища.
– Предлагаю, товарищ старший лейтенант, в командиры охранения красноармейца Мамбеткулова, это тот, что в колонне предателя в висок пнул. Второй год служит уже, отличный пограничник, четыре задержания нарушителей на счету.
– А чо, парень нормальный, советский пацан, почему бы и нет? Принимается. Онищук, свободен! Мамбеткулов, ко мне! Мамбеткулов, проверь наличие у часовых патронов, исправность оружия, возьмите четыре ДП и соорудите замаскированные секреты. Не ближе двухсот метров от лагеря. Пусть часовые, если заметят походящих к расположению немцев, сделают сдвоенный выстрел, это значит боевая тревога. И ни одна сука с фатерланда не должна проползти, проскочить, просочиться? Ферштейен зи?
– Так точно, товарищ старший лейтенант, разрешите исполнять. – Мамбеткулов, среднего роста парень с раскосыми глазами и чуть кривоватыми ногами (наверное, с детства на лошади… шучу), браво отдает честь, поднеся руку к пилотке.
– Иди, Мамбеткулов, выполняй. Остальные – отбой!
Все: первый осознанный, но сумбурный день моего пребывания в 1941 году наконец-то закончился.
Глава IV
«Засланцы из Абвера»
26 июня 1941 года, где-то в Белоруссии
Шалаш мне первому поставили. По здешним меркам – номер «люкс» получился. И потолок высокий – можно стоять, не сгибаясь в три погибели, и гостей принимать можно – шесть-семь, не считая меня, точно рассядутся. Даже вход тряпкой завесили – типа, дверь. И нары из ящиков (полных), лапником укрытых, да еще и сверху две немецких плащ-палатки наброшено, и стол из пары ящиков. Шик! Проснулся, сижу, задумался и тихо охерел, блин, я ж курильщик, а у меня ни сигарет, ни тяги к ним, едрить-мадрить, вылечился или как там, разохотилось. Зато, видимо, теперь я еще и бессмертный, как начинают меня убивать, я сразу начинаю «День сурка», это круче, чем «Каунтер страйк» какой-нибудь. Я бессмертный! – охренеть, упасть и не вставать во веки веков!
Ну, да ладно, я попаданец, я в 41-м году, но я ни фига не смогу внятно объяснить, ни про «АКМ», ни про танки современные и авиацию тоже. Абсолютно бесперспективный попадала. Меня к Сталину, Берии ну или на крайняк к Судоплатову фиг кто пустит, а и пустят, если обратно, или в дурдом отправят или из жалости расстреляют. Ни ноутбуков у меня с набитыми жесткими дисками, ни порталов, ни даже завалявшегося «КВ-2».
Тут, как чертик из табакерки, ну или гаишник из-под кустов (в РФ гибэдэдэшник, в Таджикистане БДАшник, в Узбекистане ДАНщик и т. д.), появляется Онищук, вот черт настырный, опять чего-то надыбал. Пацан-то Петро беспокойный, еще тот альфа-самец, Берлускони[79 - Сильвио Берлускони, итальянский олигарх, владеет ФК «Милан», несколько раз был премьер-министром Италии. Знаменит своими амурными похождениями.] обзавидуется.
– Товарищ старший лейтенант, там окруженцы, пять человек, – говорит Онищук.
– Петро, веди их сюда, щас разберемся, что к чему.
Парни наши привели окруженцев. Главный из них розовощекий, чуть выше среднего роста, крепенький такой, и на голове полубокс темно-русый, а еще, с виду, пребывающий в крайней степени хитропопости (глазки так и бегают!), докладывает:
– Товарищ старший лейтенант, сводный отряд окруженцев построен, докладывал младший сержант Ковалев.
– Ну, давай Ковалев, свисти, кто ты, и так далее и тому подобное.
– Мы, товарищ старший лейтенант, остатки н-ской дивизии Западного фронта, 24 июня во время контрнаступления дивизия разбита, вот мы и пробираемся к своим.
– Ну, понятно, давайте документы, и пока всех в отдельный шалаш и поставить охрану. Онищук, надо разобраться. Что за окруженцы такие?
Сижу, и опять тыква в думки влетела, что ж делать, я в истории, конечно, маракую. Но немного. Ну, знаю, что немчура шандарахнула по Красной Армии, и бедные предки, потеряв до хрени танков, боеприпасов, авиации, да и личного состава, откатывались от Вермахта, как пропивший зряплату дядька от жены, созданной в стиле «жесть». А я в истории ВОВ (особенно подробной) разбираюсь как католический монах в самогоноварении, ну или как самогонщик в монаховарении. Потому что проку ни хрена от моей беседы с руководителями СССР, инфы им от меня как от козла баксов. Да и ноутбука ни фига со мной нет, да трусов, скажем, из 21-го века, фигвам сплошной, у меня тело – и то не свое.
Подходит Онищук и с ходу начинает умничать:
– Товарищ старший лейтенант…
– Слышь, хватит, сам не устаешь каждый раз так долго меня обзывать? Давай просто, без политесов, чай, не на плацу, да и ситуация далека от устава РККА. Давай, Онищук, просто Виталий.
Разинутый рот Онищука был похож на Атлантический окиян.
– Политесы?
– Короче, называй меня Виталий, а то пока ты меня по моему званию длинному, как китайская стена, обзываешь, я успеваю забыть, кто ты. Понял?
– Хорошо, товарищ старш… ой, Виталий, ты зачем так с ребятами обошелся? Они и так помучились, повоевали, опять мучились в окружении, шли, а ты?
– Послушай, вот ты знаешь такое слово как «бдительность»?
– Да ладно, Виталий, свои они. Видно ведь.
– Так вот: насчет бдительности… Ты знаешь, у немцев есть такое подразделение «Бранденбург», причем целый полк.
– Ну и что? У них этих полков, как у Барбоски блох.
– Так этот полк – полк диверсантов, это раз. И они все говорят по-русски, причем очень хорошо. Они из прибалтийских немцев, из прибалтов, из белогвардейцев, ну и всякой другой шелупони, что знают русский язык. Так вот, одним из очень решающих факторов того, что немцы гонят нас, как участковый торговок, стал тот самый полк.
– И что, если немчура розмовляет по-нашему… хотя подожди, они что, в нашей форме диверсанты эти, по тылам вредят?
– Ну, ты не совсем дуб! Правильно, они мочат посыльных и любых одиночных бойцов и командиров, перерезают связь, начальство наше отстреливают и так далее. То есть нарушают целостность процесса руководства. Усек, Васек? Хотя нет, ты Петр.
– И ты думаешь, что это они? А как их поймать, ворогов-то этих?
– Самый простой путь, дай свой документ, и давай сравним с документом Ковалева.
Открываем, и что? У Онищука скрепки чуть тронуты ржавчиной, а у Ковалева ни черта, как новенькие, а дата выдачи не больно-то отличается.
– Ну, чуешь разницу?
– Та що це таке! У них что: в документах скрепки из нержавейки?
– Ну… Стой, это ж точно Хренденбурги, тащи, Петро, сюда этого «Ковалева», и побыстрей.
Да блин же! Что ж я так туплю-то?! Я ведь просто так перед Петром умничал! Надо же так! Сам пальцем в эти долбаные скрепки тычу, и до самого же не доходит, что это уже не теория, а самая распроклятая практика! Доумничал, кретин!
И тут же мы услышали несколько выстрелов где-то рядом. Опоздали! Вытаскиваю ствол, досылаю патрон, и мы с Петрухой бежим на звуки выстрелов. Подбегаем к шалашу, а там «окруженцы» завалили обоих часовых и сбежали. Один часовой еще жив, командую Онищуку, чтобы достали каждого засланца Абвера, сам склоняюсь к раненому. Тот мне хрипит, пуская кровавые пузыри:
– Они, твари, когда сидели в шалаше, один… то ли наступил другому на ногу, то ли еще чего не то сделал… И тот вроде как матюкнулся по-немецки… Сабуров хотел его вытащить… проверить… а тот Сабурова ножом, и эти наружу полезли… Ну, и я стал стрелять, а у них пистолеты… были… В меня они стрельнули… – тут у бойца ртом пошла кровь, и он умер.
Пришлось мне побежать туда, где раздавались крики и выстрелы. Вот я лох! Нет, чтобы сразу эти ксивы проверить, Хвилософ гребаный, опять еще двое погибли из-за моей тупости!..
* * *
– Петро, ложись! Эта сука там где-то засела, стреляет справа, вон – Васильева убил.
– Хорошо, вы отсюда будете постреливать, я обойду его сзади, а где остальные немчары?
– Далеко, Виталий. То есть нема. Кончились. Этот только и остался.
– Ну, все, щас я его за жабры возьму, гниду эту германскую.
И я поскакал, как молодой стрекозел весной в поисках стрекозлицы, сучонок абверовский был занят Петрухой со товарищи, и я беспрепятственно бежал на звуки выстрелов. Блин, переусердствовал я со своим лосиным бегом, у гитлерюги чуйка, оказывается, как у матерого волчары, ну или слух как у осла. Учуял он меня и свалил первым же выстрелом, да прямо в сонную артерию попал, вот ведь тварь.
Темнота…
Перемотка.
Он меня убил, а я даже не понял, где он именно был, ну разве не лох я? Теперь уже крадучись иду, научен горьким опытом, на этот раз меня голой жо… голыми, короче, руками не возьмешь. Крался я долго, минут десять, может, двадцать, ну не засекал я. На этот раз меня подстрелил кто-то из своих, блин, аж три пули на меня не пожалели, да кучно как, все в живот. Теперь я знаю, что значит адская боль. Это когда пуля в живот, а когда их три? Лежал я полчаса, мог, конечно, прервать страдания свои, но вдруг самоубийство не награждается перемоткой? Ну, нет, рана у меня смертельная, а боль можно и вытерпеть, ужасно хочется пить. Еле переворачиваюсь на спину, опираюсь спиной на ближайшее дерево, открываю фляжку и хлебаю воду. Из побитого пулями живота та самая вода выливается обратно, боже, как же больно. Тут, видимо, силы покинули меня.
Темнота…
Перемотка, наконец!
Ну, все, думаю, достаточно смертей моих, пора ж умнеть, опыта набираться, да знаний с опытом. Потому обхожу место стрельбы кругом, и иду, стараясь не шуметь, нет, умирать мне не страшно, но вот больно же будет. Короче, лучше поберегусь. Иду как безмолвный призрак, ну во всяком случае, у меня ощущение такое. Иногда прячусь за деревьями, мало ли или немчик подстрелит, или свои, а мне оно надо? И тут меж деревьев вижу его, ну да, немец мой лежит под деревом и стреляет. У, ну, постреляй сучара тевтонская, постреляй еще, сейчас магазин опустеет, и я тебе покажу, каким бывает полярный лисец (или песец?).
Жду как рыбак клёва, и вот щелкает магазин у гитлеровца, я прыжками несусь на него, и он не старается сменить магазин, а ждет меня, пригнувшись, последний прыжок, и я лечу на него. Но эта гнида успевает выпрямиться, вытаскивая при этом из-за сапога нож. Твою ж мать, как больно, ножом в живот, оказывается, больнее, чем тремя пулями. Фашист попал своим ножом мне прямо в печень, еще и повернул его, разрывая мне внутренности и особенно печень, я обречен.
В бессилии падаю, а этот нетопырь, нежить нацистская, еще прикрываясь мною, вытирает свой нож о мой китель, вот же гад. Потом фашист берет мое оружие и начинает стрелять в сторону Петрухи, а я, корчась от нестерпимой боли в животе, чувствую, что умираю. Гитлеровец видит, как я мучаюсь, знает, что я обречен, но просто наслаждается моими мучениями. Ничего. Я сейчас умру, потом мы с тобой, ублюдина, поговорим…
Темнота…
Перемотка!
Ну все, песец тебе, Абвер, я устал умирать, теперь твоя очередь. Потому я сначала отошел метров на двести вправо, потом пробежал еще метров сто и начал заходить за диверСранта (с тыла). Пригнулся, конечно, чуть не на четвереньки встал. А то на пулю от своих можно нарваться (спасибо, получал уже). Я, конечно, бессмертный, но все равно больно. А я ни разу не мазохист. Потом вообще пополз, все-таки диверсы брандергамбургеры, подготовочка у них, учует меня (два раза уже попался на эту удочку), и легким движением диверсантовой руки я превращусь в недоразумение. Ползу я и слышу, как немчик пуляет в наших, ну и наши в него – тоже. Подбираюсь все ближе. Уже и вижу его: вон, под деревом лежит. Убить его уже могу, но надо ж его живым брать. Расколоть его надо, как щелкунчик раскалывает гнилой орех, интересно ведь: кто такие и что им надо было. Не по нашу ведь душу по собственным тылам шляются. Явно, кого-то крупного вылавливают, да и отомстить треба, особенно за нож в печени. Подползаю метров на десять, практически не дышу, да и голову не поднимаю, к тому ж и наши в моем направлении нехило пуляют. Вот он, голубчик, за деревом лежит, у него «ППД»[80 - Пистолет-пулемет Дегтярева, был на вооружении РККА до «ППШ».], сучара фашистская, видимо, у нашего бойца прихватил. Пистолька у меня уже с патроном в стволе, да и предохранялка давно откинута. Прицеливаюсь в правое плечо (почти лопатка). Бум, йес (или яволь?), попал! Рывок, подбегаю, он оборачивается и получает сапогом в челюсть – кайфуй, падла семибатюшная! Тут же упал и рядом распластался: свои чуть не подбили!
Не приподнимаясь, воплю:
– Петруха, не стреляйте, я его взял!
Подбегают наши. А эта гнида лезет левой рукой к голенищу – ножичек там у него оказался (помню я этот ножик, печенью помню)! Да кто ж тебе даст, несамец собаки, тем ножичком баловать второй раз! Давай лучше я пока тебе эксклюзивный горячий допрос покажу.
Бум! – пуля в левом предплечье.
– Ну, чо, сука госдеповская, колись, кто ты такой?
– Я – сержант Ковалев…
Окончания фразы не слушаю, неинтересно мне продолжение. Стреляю в правое бедро, боли полная жопа у «типа Ковалева». (А, может, он и вправду Ковалев, и вообще родственник известного правозащитника?) Этот урод делает зверски кисломолочную харю и скрипит сквозь зубки звероарийские:
– Я лейтенант Ульрих Хашке, перевяжите меня, и я вам обещаю достойный плен. И хорошее содержание в плену.
– А я старший лейтенант НКВД Любимов, и обещаю я тебе достойный хрен. Колись и миссию свою слей, а нет, так я тебя солью. Считаю до трех, потом стреляю.
– Воин Великой Германии не отступит перед славянскими унтерменшами.
Бум! – выстрел. Пуля входит в землю в опасной близости от яиц гондураса по имени Ульрих.
– А у тебя выхода нет. Так что – давай, отступи перед славянским унтерменшем – в виде исключения! Кстати, лейтенант, у вас в рейхе офицеры без яиц бывают? – спрашиваю я, доставая из голенища его же сапога его же нож (тот самый, тот самый), и потихоньку разрезаю брюки. И втыкаю (а чего мне жалеть!) в ногу суперменша (скажете – юберменш, так я в школе английский изучал). Тот хрюкает, как недорезанный кабан (каковым он и является), что-то звиздит по-немецки.
– Шпрехен зи русиш, дойче швайне? – блещу я полиглотией. И с чувством морального удовлетворения слегка вонзаю нож в левое бедро Хуильриха (это тебе за печень, сука), да поближе к яйцам. Впечатлился… Слабоват оказался, даже ничего радикального не понадобилось. Заговорил, аж захлебывается от старания:
– Мы должны были внедриться к частям, выходящим из нашего окружения, а затем найти, чтобы взять в плен генерала. При невозможности пленения – уничтожить, но вывезти тело и документы.
– Какого генерала?
– По сведениям, полученным от перешедшего к нам сотрудника кобринского НКВД, где-то здесь, в лесу, среди окруженцев видели русского генерала. Фамилия ни ему, ни нам неизвестна.
– Где это бывший сотрудник НКВД?
– Был с нами. Наверное, уже убит.
– Спасибо, Хуильрих… и прощай. Земля наша тебе прахом – бум! Это вроде называется контрольным выстрелом. Или контрольный – немножко другое? Надо было, конечно, патрон на него не тратить. Но не могу я пока людей резать. Не научился еще.
Смотри-ка, какую фамилию выбрал себе гейропеец – Ковалев! А че не Новодворский? Или Нахренвальный, или Мудальцов. Наверно, еще МПГПП считает своей библией, после «Майн кампфа» и плана «Ост» (МПГПП, если кто не в курсах – Международный пакт о гражданских и политических правах – библия всяческих «демократов»).
– Онищук, позови бойцов, убитых соберите, раненых – к врачу. Потом Чапай речь скажет… Ну я то есть…
– Бойцы Красной Армии, подлые ублюдогерманцы, замаскировавшись под окруженцев, проникли к нам! Они увидели в последний раз в своей полной дерьма жизни кузькину мать, и им настал полный звиздец! Только вот эти сволочи ряженые убили шестерых наших ребят. А знаете почему? Потому что мы потеряли бдительность, у Гитлера – главного недоноска германской нации, есть такой полк: «Бранденбург» называется. В него собраны русскоязычные ублядки всей Европы, они берут к себе и тех бывших советских граждан, кто решил предать присягу и Родину. И у всей этой мрази одна цель: помочь своим хозяевам сделать нас своими рабами. Немцы считают, что все народы СССР – это люди второго сорта, и предназначение у нас – стать их рабами. И это про нас, которые с букваря начинали твердить: «Рабы не мы, мы не рабы!» (Ох, вовремя я эту фишку с букварем вспомнил! Еще в детстве в «Сыне полка» вычитал – пригодилось!) Короче: впредь – абсолютная бдительность! Каждый, кого мы принимаем, должен пройти проверку, никому доверия, пусть даже у него документы и внешность Буденного, Тимошенко, Ворошилова или даже самого Берии.
Бойцов похоронить, немцев просто прирыть как бешеных сук, а то вонять начнут.
Потом Онищук со своими орлами ушел порыскать в лесу и окрестностях. Ведь до чертовой хрени всякого имущества РККА валяется сейчас на территории, захваченной фрицами.
…Сижу, учусь разбирать «ППШ», мало ли, в бою пригодится, я-то с «АК-74» служил. Ну, и другие творения великого Михаила Тимофеевича в руках, разумеется, держал. А «ППШ» – это, братцы, вам совсем не «калашников»! Блин, намудрили-перемудрили! Я про муторное заряжение диска ваще помалкиваю! Руководство по автомату в ящике было (так бы вообще пипец!), но такое мутное! Или я такой тупой от привычки к более высокотехнологичным гаджетам. Короче, долго мне пришлось помучиЦЦа! Но, как известно, если долго мучиться, то что-нибудь получится. В результате я сделал тупо непрофессиональную неполную разборку-сборку плюс смазку «ППШ». Точнее, кое-как стер лишнюю заводскую смазку. Попутно выяснив еще одну нашу проблему: ветоши для чистки оружия у нас тоже практически нету.
Потом пред мои ясные очи откуда-то выявился наш стРашина, нет, не настоящий старшина, а тот, кого мы взамен старшины-оружейнника назначили – то бишь боец (и повар) Юткин (кстати, он один в один с этим как его там, ну который «Бабахов плюс» (ну, очень нетрадиционный дохтур с зомбоящика, только у нашего морда чуток потоньше), и пригласил кушать, типа: жрать подано. Жрать подали то, что экспроприировали у немчурбанов. Конечно, не шикарный дастархан, но жить можно. Чай, не курорт санаторного типа – война.
Не успел толком поесть, как появился Онищук: как всегда сумбурно и, как известие о трипаке, не очень радостно. Доложил мне наш разведхохол такие вот новостя:
– Товарищ старш… ой, товарищ Виталий, в трех километрах отсюда, на опушке леса нами обнаружены пять БА-10 и три БТ-7. Машины вместе с экипажами, окруженцы. У них бензин на донышке, а у кого и вообще пусто. Когда мы подошли, они там как раз пытались разоружить свою технику, чтоб уходить налегке. Мы помешали, сказали, что у нас-то бензина как у рыб водички, поделимся.
– Молодцы!.. Петруччо, а ты уверен, что это не вражьи засланцы?
– Та не-е, – Онищук благодушно ощерился, – то наши хлопцы, советские! Я и документы у всех проверил. Все, как ты показывал. Так у всех скрепки хоть чуток, да и тронуты ржавчиной. Да и помятые все, оборванные, и раненые у них. Те-то все гладкие были, сытые… Да! Я ж вот и старшего их сюда привел. Старший лейтенант… Абдаев, что ли… или Абдиев.
– Ну-ка, давай его сюда! – Онищук выскочил и мгновенно залетел обратно с казахом в форме бронетанкового старлея. Что-то у меня на лица постоянные ассоциации с современниками идут! Тот старлей – точь-в-точь Сангаджи из команды РУДН, только этот слегка поширее в кости, ростом пониже и помедленнее в движениях. Зато с таким же дерзким, слегка насмешливым взглядом. Прямо мне: Батый-2.0, ну или Чингисхан 3.0 (это если Батыя считать Чингисханом 2.0).
– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! Старший лейтенант Абдиев Ержан, командир роты бронеавтомобилей отдельного разведывательного батальона тридцатой танковой дивизии четырнадцатого мехкорпуса. Командую остатками батальона, остальные командиры пропали вместе с машинами во время боя, – старлей вздохнул. – Может, отстали, может, погибли, у меня информации нету. Последний приказ был: нанести фланговый удар по наступающему противнику… Там такое… Шайтанлар… Отойти нам пришлось, не получилось никакого удара: расстреляли наши танки и броневики, как в тире… на засаду нарвались… И вот… мы остались, потому что наши машины позади танков шли, а танкистов совсем мало вышло, старшим у них лейтенант Нечипоренко, он в нашем батальоне командиром взвода был. Бензин у нас на исходе, и мы вынуждены, разоружив, бросить технику, чтобы дальше пробиваться к своим пешком, тем более и патронов осталось по ленте на пулемет и снарядов по три-четыре на орудие.
– Абдиев, мы можем помочь бензином, но есть одно «но». К своим тебе сейчас не пробиться. Потому как немцы верблюдочные наши войска очень далеко отодвинули. Так что предлагаю тебе тут, на месте, врага бить.
