скачать книгу бесплатно
– Начинаем поиск души, – хором проговорили свет и тьма.
***
Пётр Данилович Чернов поднялся со своей постели и тяжело задышал. С каждым днём подниматься ему удавалось всё с большим трудом. Старость не радость. Но, пока у него есть силы, он упорно отказывался получать помощь от родственников. «За еду спасибо, но штаны натянуть я смогу сам», – говорил он, отмахиваясь от сыновей, дочерей и даже внуков.
В их искренности он не сомневался, он честно разделил всё по частям и заранее позаботился о завещании, проследив, чтобы все родственники ознакомились с этим. И предупредил, что что бы они ему ни говорили, он не передумает. Они и не говорили: все молча смирились с решением основателя рода и только хотели помочь.
– Пускай лучше себе помогут, – сказал Пётр, выглядывая в окно своей московской хрущёвки.
За окном шли митинги. Народ требовал перемен, требовал демократии, джинсы, жвачки, кружевные трусики и ещё одна только коммунистическая партия знает что. Пожилому мужчине было больно смотреть на всё происходящее и страшно. Очень страшно, но не за себя, а за своих потомков. Как они будут дальше жить? Он-то своё уже пожил и многое повидал: родился ещё при царской власти, пережил гражданскую войну, поучаствовал в Великой Отечественной, дойдя израненным, но живым аж до самого Берлина. Хмельной, он стоял возле рейхстага, плача сразу по двум причинам. Оттого, что война закончилась, и оплакивая своих падших друзей, которых забрала бессердечная сука – война.
Во время Великой Отечественной он служил моряком на военном транспорте, но в сорок четвёртом всё так перемешалось, что он оказался в пехоте. Армии нужны были резервы для осуществления последнего победного рывка, и она стягивала их отовсюду. Хмельная весна сорок пятого года, люди были пьяны от одного только воздуха. Все праздновали победу. На волне эйфории он тогда познакомился со своей женой, работающей санитаркой в полевом госпитале. По правде говоря, тогда он ещё не знал, что нескладная санитарка будет его будущей женой. Просто два молодых человека поделились радостью друг с другом. И от этой радости родилась другая радость. Пришлось жениться. Но Пётр ни о чём не жалел. С женой он сошёлся на любви к морю, вместе они поселились во Владивостоке, где прожили тридцать счастливых лет вместе. Жена родила ему двух сыновей и дочь. Несмотря на любовь к морю, жена боялась, что Пётр может не вернуться с плаванья, ведь море – место коварное. Но всё было хорошо, за это время дети выросли и, как это всегда бывает с детьми, разъехались по своим делам, нечасто навещая родителей.
Появились внуки. Черновы старились вместе, но, как советские люди до мозга костей ещё старой закалки, не привыкли жить ради себя. Пётр недолго уговаривал жену взять из детдома детей. Жена не упиралась. Мальчик и девочка: Володя и Ирина. Они желали поднять хотя бы ещё двоих детишек. Потом случилось несчастье: Пётр овдовел. Никто ни в чём не виноват. Не было пьяного водителя, сбившего пожилую женщину, несчастного случая по чьей-то халатности, просто инсульт с фатальным исходом. Ничто не предвещало, предугадать такое было невозможно.
Подходя к преклонному возрасту, Пётр всё сильнее боялся пережить жену, но, как это часто бывает, судьба-злодейка всё давно уже решила за нас сама. Пётр ушёл с рыболовного судна, оставшись один. Нужно было больше внимания уделять приёмным детям, да и здоровье уже не позволяло. Всё сильнее и сильнее сказывались ранения, полученные во времена Великой Отечественной войны. Приёмные постепенно вырастали в красивых юношу и девушку. Род Черновых крепко стоял на ногах благодаря первому, чему научил их отец, – это взаимовыручка. Так что его дети и внуки не теряли контакта друг с другом, приёмных детей потомки воспринимали, как своих.
В один из обычных дней из Москвы приехал старший сын, ставший в столице крупным чиновником. Он убедил отца, что Володе и Ирине уже пора поступать в институт и лучше всего это будет сделать в Москве, а заодно и попытался уговорить отца тоже переехать в Москву.
– Что мне там делать?
– Отец, там лучшая медицина, а у тебя сердце.
– Я старею, – говорил Пётр. – От смерти ещё никто не ушёл.
– Но я не знаю тех, кто пытался её приблизить.
– Тут моё место, я прожил здесь почти всю жизнь, вырастил вас, похоронил вашу мать и хотел бы остаться здесь до конца.
– Жаль. А я думал, ты поможешь мне присмотреть за Иринкой…
– А что за ней смотреть? Чай немаленькая уже.
– В том-то и дело. Немаленькая красивая студентка, живёт одна… Ну, бать, соображай.
Пётр сообразил. Сам когда-то был молодым. В таком возрасте соблазн велик. Старший хоть и любил приёмных, как своих, в основном из-за того, что своих детей у него не было, но много внимания уделять им не мог. И, чёрт побери, был прав: не то чтобы Ирина была гулящей, но восемнадцать лет – это восемнадцать лет.
По первоначальному плану старшего сына за Ириной должен был приглядывать брат – Володя. Но тот пожелал остаться и поступил в местный институт кораблестроения, хотел стать инженером. В Москве Петру не понравилось: страна постепенно разваливалась, но там, с далёкого Востока, это ощущалось не так явно. Меченый упырь с каждым годом всё ближе подводил страну к краю пропасти своими реформами. В стране был кризис, но вместо того, чтобы его решать, правительство его всё сильнее усугубляло. И, как следствие, демонстрации, забастовки, беспорядки, попустительство властей, непонятные концерты, смущающие умы граждан чуждой идеологией. Как до всего этого дошло? Было больно смотреть, как под пляски и танцы рушат страну.
– Сталина на вас нет, – поморщился Пётр, провожая толпу диссидентов.
– Пап, а ты чего у окна стоишь? – спросил Иришкин голосок, звучащий словно колокольчик.
– Да вот, любуюсь безобразием, что на улице творится.
– А, ты про этих, – махнула рукой Ирина и понесла продукты в холодильник.
– Как дела в институте, что-то ты сегодня рано?
– Не было сегодня пар, учителей всех на митинг потащили.
– Безобразие! Чтобы учителя вместо того, чтобы преподавать, таскались со студентами по митингам.
– Папа, не волнуйся ты так, тебе вредно.
– Да как мне не волноваться, когда ты по улице вместе с этими на голову больными ходишь?
– Что они мне сделают? Шумят, ходят, только раздражают.
– Ну а если они чего того тебе сделать захотят?
– Не захотят, в светлое время суток всё спокойно. А в тёмное время я шаль бабы Глаши накидываю – она вся нафталином уже провоняла – и с палочкой хожу. Ко мне не то что подойти, от меня вообще шарахаются.
– Ха! – улыбнулся Пётр и резко присел. Ирина сразу подхватила приёмного отца и усадила на постель.
– Да, что-то земля из-под ног ушла.
– Я сейчас давление смеряю.
Его приёмная дочь уже давно неплохо управлялась тонометром и стетоскопом. Обмотав морщинистую руку надувной резиновой грушей и приложив мембрану стетоскопа к вене, Ирина стала накачивать давление.
– Слишком низкое. Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, давно себя так хорошо не чувствовал.
– Я сейчас дам тебе таблетку и вызову скорую.
– Не надо скорой, – сказал Пётр, проглатывая таблетку. – Сейчас мне станет легче, такое уже не первый раз было.
– Ладно. Но, если через десять минут давление не поднимется, я вызываю.
– Вот и договорились, а я пока полежу.
– Может тебе что-нибудь принести?
– Нет. Можешь почитать мне стихи?
– Какие?
– На твой выбор, мне просто нравится слушать твой голос…
Ирина выбрала что-то из Пушкина, её приятный голос убаюкивал. Вскоре Пётр ощутил, что хочет спать, и заснул. Скорая не успела.
***
Пётр не понимал, где он находится, только ощущал, что у него нет рук и ног и, вообще, он какой-то шарообразный. Но самое главное: ему это не мешало, он чувствовал себя хорошо и очень молодо. Впервые за долгое время ничего не болело, а наоборот его распирала энергия. Вот только в шарообразном теле сложновато махать руками и ногами, хотя очень хочется.
Почему-то было чувство, что его шарообразность – всего лишь удобная форма для передвижения, как у птицы перед пикированием сложенные за спину крылья, но стоит ему остановиться, как всё изменится, но он не мог. Он был не один, вместе с ним летели тысячи подобных ему тел, всех их инстинкт вёл в единое место, и его было видно. Гигантский водоворот душ. Существуют миллиарды галактик, бесконечное количество миров, но водоворот душ есть только один. Сюда стекаются все души всех рас, здесь они очистятся от воспоминаний и лишней информации, как от грязи, отдохнут, чуть-чуть подрастут и снова ворвутся в великий круговорот жизни и смерти. Пётр уже предвкушал, оказавшись в этом месте: всё стало неважно, ведь он по-настоящему дома. Место, куда стекаются все – источник всего.
Но что-то пошло не так: чем дальше он продвигался, тем тяжелее было это делать, возникло какое-то сопротивление, все окружающие души проскакивали мимо, а он будто завяз в тине. Он попытался расчистить себе путь руками. Стоп! Появились руки?! И ноги тоже!
– Блин, опять жить! Да дайте же хоть годик отдохнуть! – простонала заново оживающая душа, понимая, что происходит.
А потом его потянуло назад, и водоворот душ сразу же померк.
***
Пробуждение было неприятным. Сильно болела голова. Да и механизмы психики, встроенные в живое тело, стремительно избавлялись от информации о водовороте душ, чем добавляли свою порцию мучений. Живой организм со сложной нервной системой и развитым мозгом просто не смог бы правильно осознать увиденное, поэтому всё, что Пётр помнил о своей недолгой загробной жизни, это то, что он видел свет в конце туннеля.
Голова просто раскалывалась, он хотел пошевелиться, но боль быстро вернула его обратно в лежачее положение. Постепенно он всё сильнее приходил в себя и начал воспринимать окружение. Сначала пришли звуки. В унисон стонали два голоса: звонкий женский и хриплый, скрипучий мужской. Морщась, Пётр приоткрыл один глаз. «М-м-мда, похоже, я мешаю», – подумал Пётр.
В помещении было темно и плохо видно, хоть через окно и проникали редкие солнечные лучи, но они не давали приспособиться глазу к темноте, делая ещё хуже. Однако скачущую волосатую задницу он разглядел. Первая мысль Петра – это то, что пациент больницы соблазнил медсестричку. Такое бывало, когда он попадал в больницу, хоть и не часто. Но чтобы так, в общей палате! Причём так близко от него, они что, совсем охренели? Парочка была так близко, что он мог похлопать их по задницам.
Пётр попробовал пристыдить молодых людей, но вместо речи у него получалась какая-то хриплая тарабарщина. Наверное, оттого что в горле пересохло. Ничего не поделаешь, придётся лежать, терпеть и ждать. Благо, это долго не продолжилось: уже через пару минут мужчина хрюкнул от удовольствия, изогнулся и отвалился от женщины.
«Ну слава коммунистической партии, якорь тебе в дышло».
Петру всё происходящее было противно: тёмное помещение, жёсткая постель, милующаяся парочка рядом. Он ещё не знал, в какую больницу он попал, но утром он обязательно пожалуется главврачу. Шумы уже перестали отвлекать Петра, и он собирался подремать, как новое движение снова привлекло его внимание. Низкорослый мужчина с трудом поднялся и двинулся в сторону своей пассии. Девушка тоже пришла в себя, испуганно замычала и, упираясь ногами, поползла куда-то.
Заинтересованный, Пётр полностью открыл глаза, напрягая зрение, и увидел, как в полутьме на солнечных лучах блеснула сталь, занесённая над женщиной. Дальше мозг перестал работать и начали работать инстинкты. По какой-то причине мужчина решил убить свою любовницу. Его надо было остановить, так, как уже не раз бывало в далёких сороковых. Пётр отстранился от боли и, превозмогая, бросился на душегуба, одной рукой вцепившись в руку с ножом, а другой найдя на ощупь горло. На удивление, Пётр ощутил, что его противник слаб и немощен. Самому Петру было тяжело и больно, его шатало, но противник был ниже ростом, минимум на голову, пузат, измождён, а ещё сильно вонял. Всё это он ощутил на ощупь.
Он пытался образумить его, но вместо речи всё шла и шла непонятная тарабарщина из рыков. В конце концов противнику стало просто не хватать воздуха и он вырубился, впрочем, как и Пётр.
***
Дикарка перестала бояться и успокоилась. Только что перед ней развернулся бой между двумя её похитителями. В котором ей, по счастливой случайности, удалось выжить.
О себе Дикарка почти ничего не знала, так как давно была полоумной и слепой. Она давно разучилась разговаривать, да и зачем? Кто будет разговаривать с безумцем и убийцей. О таких тонких материях, как нравственность и права, Дикарка давно не задумывалась, слепая девушка даже не осознавала, кто она есть, к какой расе она относится, где она находится и где это здесь, а главное, сколько ей лет, её разум застыл на уровне четырёх годов, и мыслила она очень простыми желаниями. Обычно её интересы ограничивались двумя желаниями: «что поесть?» и «где поспать?» Так она жила годами, и помогал ей в этом её редкий дар.
Лишив зрения и разума, судьба выделила Дикарке небольшую компенсацию: своими слепыми глазами она видела ауры. Она точно знала, что к существу с зелёной аурой можно подойти и попросить помощи. Ну как попросить. От одичания особой речью она не владела, но сам её вид взывал о помощи. Редкие белые ауры точно помогут, а может, даже приютят и помогут помыться. С гигиеной у Дикарки были проблемы: блохи и вши буквально заедали, а мыться под дождём очень опасно. Во-первых, можно простудиться и заболеть, а во-вторых, велика вероятность того, что одежду украдут или она сама забудет, где её оставила.
Как-то раз с ней случилось несчастье и она осталась без одежды. Кто-то украл её лохмотья. Не то чтобы это была великая ценность, чисто ради смеха, ведь это же забавно, как городская сумасшедшая бродит по городу нагишом. А без одежды нельзя, так как все ауры очень плохо реагируют на её отсутствие: зелёные ауры сразу становятся жёлтыми или оранжевыми, даже белые ауры иногда окрашиваются в жёлтый цвет. Но с того случая она узнала кое-что новое об аурах: при виде её обнажённого тела в некоторых аурах появлялись вспышки розового цвета. Позже она поняла, что это за вспышки – они могут присутствовать в аурах любого цвета – это стремление сделать приятно, правда, иногда и больно. Как сейчас час назад две красные ауры похитили её, когда она пыталась найти себе что-нибудь съестное и слишком отдалилась от скопления других аур.
С помощью своего дара Дикарка легко находила разного рода корнеплоды и другую растительную пищу: еда, она всегда есть, надо лишь уметь её найти. Потом бы она предложила собранную еду знакомой белой ауре, и та сделала бы её вкусной, а после поделилась с ней. Но Дикарка не успела вернуться обратно к скоплению аур. Она забрела в это заброшенное жилище, чувствуя под досками пола весьма крупную грибницу. Ломая доски камнем, она слишком шумела и не заметила две приближающиеся красные ауры, привлечённые звуками. Красные ауры – это очень плохо, это значило, что сейчас её будут бить до полуобморочного состояния, возможно, даже убьют.
Она затаилась, но это не помогло. Красные ауры нашли её, поколотили и бросили на пол. Дикарка видела розовые всполохи в красных аурах, а это значило, что сейчас ей сделают приятно, хоть и сначала очень больно. По-другому красные ауры не умеют, но это шанс, на памяти Дикарки, нередки были случаи, когда после того, как ей делали приятно, ауры меняли своё отношение. Чаще всего, конечно, ничего не менялось, но иногда оранжевые и жёлтые становились зелёными. Один раз даже аура стала белой, и они ходили повсюду вместе. Это было хорошее время, белая аура была для неё глазами и повсюду помогала. А потом она угасла и Дикарка снова осталась одна.
Дикарка безвольно ожидала, когда красные ауры начнут делать ей больно и даже развела для этого ноги в стороны. Лучше не сопротивляться, так будет меньше побоев. Но они не спешили, между ними началась небольшая потасовка, в результате которой победила более крупная и насыщенная аура. А блеклая ушла в дальний угол – ожидать своей очереди.
Красная приблизилась к ней и стала грубо мять её небольшую грудь, а потом Дикарка почувствовала боль между ног. Но это ожидаемо, Дикарка уже успела приготовиться к боли, поэтому ждала её, надо немного потерпеть и скоро станет приятно. Как и ожидалось, после боли пришло удовольствие. А потом произошло неожиданное: блёклая красная аура быстро приблизилась и чем-то ударила насыщенную. Послышался громкий глухой звук, будто камнем о дерево ударили. И насыщенная аура стала стремительно бледнеть. Далеко второй красный не смог оттащить своего бледнеющего товарища, просто бросил рядом и занял его место на Дикарке.
Было по-своему тоже приятно, но больше всего Дикарке хотелось, чтобы её уже оставили наконец в покое и отпустили. Ужасно хотелось есть: уже два дня она ничего не ела, да ещё и белая аура куда-то запропастилась. А без белой ауры нелегко: жёлтые и оранжевые отбирают у неё еду и ничем не делятся, а сама она сделать еду вкусной не могла, потому что слепая и могла только искать. Наконец, красная аура удовлетворённо содрогнулась и откинулась от Дикарки, при этом она почувствовала, как в животе стало тепло. Самое время уйти, но грибы – это еда, сейчас она готова была есть их невкусными и сырыми.
Вторая красная аура поднялась, и её цвет действительно менялся, но не на жёлтый, как она ожидала, а на чёрный. Дикарка инстинктивно боялась чёрных аур и держалась от них подальше. Когда видишь чёрные ауры, нужно бежать от них со всех ног, потому что это смерть, чёрный цвет ауры – это желание убить Дикарку.
Иногда она сталкивалась с чёрными и каждый раз пыталась убежать, один раз даже в плечо получила чем-то острым и очень долго болела. А тут не убежишь, у неё за спиной деревянная стена. Дикарка испуганно пятилась и невразумительно мычала. Что происходило дальше, дикарка не поняла: откуда-то взялась белая аура и заступилась перед дикаркой. Какое-то время они боролись, но потом тёмная аура поблекла и они вместе с белой аурой упали на пол.
По насыщенности аур Дикарка понимала, что чёрная аура придёт в себя раньше, чем белая, и будет снова пытаться убить её, поэтому надо действовать. Пошарив руками по полу, она нащупала что-то острое и взяла это в руки, потом приблизилась к чёрной ауре и со всего размаху всадила острый предмет прямо в пульсирующий клубок на теле чёрной. Аура содрогнулась и померкла, исчезла из поля зрения Дикарки. Если напрячь своё зрение, Дикарка могла видеть ауры во всём, даже у куска мяса есть своя аура, но она такая бледная. Чтобы её увидеть, придётся напрячь своё зрение на ауры изо всех сил, а это так утомляет. У Дикарки просто нет сил.
Решив свою проблем с чёрной аурой, Дикарка снова взялась за старую работу, доломала пол и стала собирать грибы. Сырыми она бросала их себе в рот и пережёвывала. Грибы были со слегка серой аурой, а серый цвет в ауре – это плохо, но не страшно. Удовлетворив свой голод, Дикарка посмотрела на свой живот. Она видела не только чужую ауру, но и свою. Очень подробно она видела переплетение всевозможных трубочек и верёвочек, сияющих всеми цветами радуги, она видела кляксы синяков и бегущие по трубочкам внутри неё потоки жидкости, обладающие своим цветом ауры. Она видела, как у неё в желудке растворяется еда и выделяется серая муть. Это яд, несильный, поэтому её организм смог бы справиться с ним и сам, но зачем тратить драгоценную энергию, чтобы бороться с ядом, лучше от него избавиться заранее.
Дикарка собрала яд в шарик и стала ждать, когда здоровая пища уйдёт из желудка дальше в кишечник. Она была очень голодна, поэтому процесс шёл быстро. Когда в желудке остался только шарик с ядом, она заставила желудок сжаться и её вырвало. Теперь порядок. Хотя нет, не порядок. Гораздо ниже желудка, но выше паха также образовывались серые всполохи. Она слишком увлеклась своим желудком и пропустила этот орган: его редко отравляли, а если и появлялась какая-то болезнь в этом месте, то обычно она имела фиолетовую ауру. Видимо, эти красные ауры отравили её тело чем-то и яд уже начал впитываться в кровь, нельзя допустить, чтобы испорченная кровь попала в голову, иначе будет совсем плохо.
Манипулируя своими органами, она сначала остановила впитывание яда в этом месте и активировала слизистые железы. Между ядами тут же образовался барьер из слизи, яд стал медленно вытекать, между ног опять стало щекотно и липко. Всю грязную кровь она направила в печень, яд тоже был несильный, иначе она бы просто сбросила его вместе с кровью через почки. А так животик поболит, главное, чтобы серость не достигла головы. Сев на корточки и пописав, Дикарка окончательно избавилась от попавших в неё ядов, её тело украшали синяки, но главное, что ничто не сломано. От синяков избавляться она не собиралась: они не сильно мешали, а чтобы от них избавиться, нужна прорва сил, так что лучше их поберечь.
Она уже собиралась уйти, но споткнулась о белую ауру. Та всё ещё валялась без сознания и не напоминала о себе. Дикарка, увлечённая своими делами, совсем позабыла об ауре. Она внимательнее вгляделась в эту ауру и различила её рисунок, раньше эта аура была красной, но теперь она белая. Это странно, может, чтобы красные ауры становились белыми, им не нужно делать приятное, а надо бить? Сложно, обычно красные ауры били её, но эта аура защитила её от другой красной ауры, но что с ним теперь делать? Дикарка снова вгляделась в ауру, сильнее напрягая аурное зрение. В целом, с ним всё было в порядке, только во втором крупном аурном узле были какие-то синие кляксы, похожие на её синяки.
Дикарка не оперировала понятиями враг или иная раса, все намерения разумных она видела буквально: чёрные и красные ауры – враги, белые и зелёные – друзья. Неважно, какого цвета была раньше эта аура, сейчас она белого, и это значит – друг. Это даже хорошо, что она нашла новую белую ауру. Может, аура согласится о ней заботиться, делать еду вкусной и искать тёплые мягкие места для ночлега, а главное, поможет отделаться от паразитов: блохи просто заедают, заставляя тратить энергию на борьбу с возникающими болезнями и раздражениями.
Дикарка могла помочь белой ауре оправиться, но для этого их ауры должны были слиться воедино. Дикарка стала снимать с себя одежду и раздевать белую ауру – одежда мешала слиянию аур, – она редко кого-то касалась своей аурой, но каждый раз это было очень приятно. Дикарка даже облизала губы в предвкушении.
***
Второе пробуждение было значительно приятнее, голова уже не болела. На секунду Петру даже показалось, что ему всё приснилось и он в постели с женой.
«Так, стоп! Жена-то давно померла, да и не выделывала она таких вещей в постели, – задумался Пётр, уже боящийся подавать признаки жизни: по ощущениям, его насиловали. – Такое со мной делала только фрау Грета году так в сорок пятом под Берлином. Сходил тогда, понимаешь, за кипяточком, что чуть под трибунал не попал. Хе-хе».
Пётр открыл сначала один глаз, потом второй – и охренел. Его действительно насиловала, или вернее насиловало непонятно что. Существо здоровое, чумазое и откровенно бомжеватого вида. На голове был большой колтун свалявшихся волос, этими космами было прикрыто полтела так, что расовую принадлежность существа навскидку установить не удалось. Он дёрнулся и выскочил из-под… Наверное, всё же женщины. Когда он из-под неё вылез, существо совершенно по-бабьи пискнула.
– Эй, эй, гражданочка, держите себя в руках, хорошо? – попытался сказать Пётр, но получалась у него сплошная тарабарщина, типа «Ар гыт мак, урляля тук мак тук».
Но, впрочем, и великанша не сильно далеко от него ушла: членораздельной речи он от неё не добился. Только «м-м-м-м» и «у-у-у-у», но чаще всё «ум» и «ум-м-м».
– Да, гражданочка, похоже именно ума вам и не хватает.
– Оум-м-м, ум-м-м, – чему-то закивала Дикарка.
– Пресвятая коммунистическая партия, чтоб мне Ленина всю жизнь охранять, куда же я попал?
– М-м-м-м-м, – согласно замычала Дикарка.
Пётр подошёл к окну и открыл его, чтобы впустить свет. За окном стоял летний полдень, тепло, даже слегка жарко, вот только незнакомый пейзаж его не обрадовал. Если коротко его описывать, то это была пустошь. Заброшенные, покосившиеся дома, по большей части не превышающие пяти этажей, преимущественно каменные, но были и деревянные. Некоторые дома разобраны до основания, впрочем, как и дорожная брусчатка. В местах, где удавалось добраться до почвы, росла дикая картошка или морковка. Росла как попало, видимо, её когда-то посадили да так и забросили.
– Это что угодно, но не районная больница, – сам себе сказал Пётр, глядя на свои руки: они были зелёные и какие-то мускулистые, ладони широкие, а пальцы толстые. Такими легко можно согнуть подковы.
– Не так я себе представлял потусторонний мир, – сказал закоренелый атеист.
Пётр продолжил изучать себя: он был бос и гол, на кривых, но мускулистых ногах стояло вполне мощное туловище, даже кубики пресса на животе были видны. Это его немного обрадовало: даже в лучшие годы у него не было таких мышц. Продолжив изучать самого себя, он коснулся лица, и вот тут радость уже схлынула: нос длинный, хотя нет, не так, ДЛИННЫЙ, сантиметров десять и остроконечный, припадал к сильно выступающей челюсти. Пётр ощерился, и его улыбка оголила челюсть до жевательных зубов. От удивления он открыл рот, или вернее будет сказать: пасть открылась градусов на семьдесят, как у собаки. В довершение ко всему из не менее лохматой головы, чем у его спутницы, в стороны торчали два здоровых остроконечных уха. Мало того, что не человек, так ещё и лопоухость последней стадии в придачу.
– Да что же это делается-то, а? Морского дьявола мне в попутчики, куда же меня занесло? Кто я? – последний вопрос он задал полоумной бомжихе-великанше.
Та, мыча, подбежала к нему и стала помогать подняться. Петру уже стали закрадываться сомнения: это не она большая, а он маленький. Высота окна ему была по шею, а женщине была бы в самый раз. Разница в росте между ними составляла сантиметров тридцать. Пётр стал с любопытством изучать Дикарку, та уже успела обрядиться в какие-то лохмотья и, видимо, уходить не спешила. Он последовал её примеру и натянул на себя чьи-то валяющиеся штаны, больше походящие на половую тряпку. По-видимому, их носил бывший обладатель этого тела.
– Ты кто? – задал, наверное, самый дурацкий вопрос Пётр. Откровенно говоря, он сам не понимал, на каком языке он разговаривает и язык ли это вообще.
– Ума мума м-м-м-м, – ожидаемо замычала полоумная.
– Ну понятно. Буду звать тебя Умка, – Пётр произнёс эти слова и остался недоволен: вместо слов шла сплошная тарабарщина.
