Близости

скачать книгу бесплатно

Адриан, ну брось, пожалуйста, попросил мужчина, нервно вскидывая руки к прическе. Я от и до на твоей стороне, я с Габи много месяцев не разговаривал, как она улетела – ни разу. Письма, бывает, приходят – это да, но там ничего существенного, честно.

Адриан еще мгновение смотрел на него, потом повернулся ко мне. Эти двое висели на телефоне чуть ли не каждый вечер, неумолимо продолжал он. У него вдруг прорезалась болтливость, он выкладывал мне все как на духу, будто я в курсе всяких подробностей его брака, хотя до этого самого момента он ни разу не обмолвился про жену и детей. Я прекрасно понимала, что Адриан не ко мне обращается, а к Кеесу, я лишь посредник, через которого идут его слова, и еще я понимала, что, стоя здесь, даю Адриану выговориться, выплеснуть Кеесу все, что он думает, он, наверное, копил это в себе много лет, а сказать не мог: в браке же все-таки есть элементарные приличия и есть уважение к долгой дружбе его жены с этим мужчиной.

Просто она мне доверяла, еле слышно отозвался Кеес, а я-то, между прочим, вовсе не напрашивался. Звонила всегда она, это всегда была ее инициатива, я разве что перезванивал, если пропускал звонок, или в ответ на сообщение. И, главное, почему я? У нее толпа подружек! В любое время дня и ночи, вот правда, мне ее излияний даром не надо, достала, хоть плачь, а у меня и своих проблем навалом, сам знаешь. Он сделал умоляющий жест в сторону Адриана, но тот и бровью не повел, хотя, само собой, знал все, что нужно и не нужно, о Кеесовых злоключениях, очень может быть, что Кеес был частым гостем в их доме, когда еще дом существовал, типа семейный друг-холостяк.

Габи чуткостью никогда не отличалась, сказал Кеес и, глянув на Адриана, слегка пожал плечами: мол, что я тебе рассказываю. Но в те месяцы ее вообще зашкалило, я уже и на звонки-то отвечал через раз, только когда вечер был совсем свободен, а то ведь она по часу, по два, иногда больше, и ее не остановить, говоришь ей, что ко мне друг сейчас пришел или у меня дедлайн, а ей хоть бы что, у нее и в мыслях нет, что в мире бывают вещи поважнее ее проблем. Ну да, Габи привыкла, что ее слушают, и при всех ее недостатках ты должен признать, что она была…?– нет, она и сейчас есть, она же не умерла, она все еще с нами, – что она грандиозная женщина.

Габи всегда была собой, раздраженно ответил Адриан. Кеес мгновение смотрел на него, потом кивнул, – по крайней мере, в этом они оба сошлись. Потом Кеес сказал, что ему пора: говорить больше было не о чем. Адриан сухо кивнул ему, закуривая вторую сигарету. Мы тоже не стали сильно задерживаться. Так с виду и не скажешь, произнес Адриан по пути к машине, а ведь Кеес – очень успешный адвокат, один из лучших в стране.

Я ответила, что как раз скажешь, адвоката сразу видно – вон какая у него гибкая мораль. Адриан покачал головой. По большому счету это вряд ли про мораль, ответил он, ну, или не настолько про мораль, как может показаться. Каждый заслуживает справедливой защиты в суде, даже самый безнравственный преступник, даже творивший нечто несусветное, зверства, которые и вообразить-то сложно, от одного рассказа о которых многие из нас заткнули бы уши и зажмурились бы. А у адвоката нет права на такую трусость, ему или ей нужно не только выслушать, но и тщательно изучить все данные об этих зверствах, он или она будет дышать этим, жить в этом. Мы вообще такое выдержать не в состоянии, а для адвоката это жизненная среда.

Адриан нахмурился. И меж тем Кеес – мелкий и, по сути, пустой человек, вот же парадокс – то ли личный, то ли природный. Я кивнула, и мы некоторое время шли молча. Мы дошли до его машины, я остановилась и повернулась к нему. На улице никого не было, и дождь перестал. Ты женат, сказала я.

Да, сразу согласился он. Правда, не знаю, надолго ли. Это ничего?

Слова совсем безыскусные, на грани бестактности, зато в этих словах не было попытки уклониться или избежать. Я тогда могла развернуться и уйти и не связываться больше с этим всем. Но меня обезоружила его честность – он задал такой простой вопрос, на который так трудно дать ответ. Я сознавала, даже в тот момент: видимость простоты – это вовсе не сама простота. И, как будто уловив мою нерешительность, он взял мою руку и поцеловал ладонь и пальцы. Я задрожала, когда его губы коснулись моей кожи. Он открыл дверцу, и я села в машину.

Это была моя первая ночь с Адрианом. Он без дальнейших разговоров повез меня с вечеринки прямо к себе домой, между нами тогда само собой установилось некое согласие. Он жил в квартире на верхних этажах солидного таунхауса, где для одного человека – слишком много места. Он отпер дверь, мы вошли, и мне сразу бросились в глаза следы присутствия Габи: ее пальто на вешалке в прихожей, золотой браслет в корзинке для мелочей возле двери. Меня при виде этих вещей передернуло, я вся вспыхнула, хотя было ясно: вещи здесь не потому, что Адриан ждет не дождется возвращения Габи, просто они никому не нужны. Адриан их вообще не замечал, он взял и впустил меня в дом и принял у меня пальто.

Он провел меня в гостиную, сказал, пойду принесу нам что-нибудь выпить, и исчез в кухне. Я осталась исследовать просторную удобную комнату: никакой вычурности, вместо нее – изысканный бардак. Полки были плотно заставлены книгами, но всякие безделушки и сувениры тоже присутствовали. На одной полке стояло фото в рамке: Адриан с женой и детьми. Кеес не преувеличивал, и правда потрясающая семья. Габи на самом деле была красивая, куда красивее, чем я могла вообразить, хотя в линии рта и в открытом взгляде, обращенном к камере, угадывалось высокомерие. Я все смотрела и смотрела на портрет: снимок, должно быть, сделали лет десять назад, Кеес говорил, что дети сейчас подростки, а на фотографии им было четыре, ну, может, пять лет. А вот Адриан и сейчас был примерно как мужчина на снимке, время и опыт его не состарили. Да, волосы поседели, морщин прибавилось – на лбу и возле рта, но в целом Адриан не изменился.

А если Адриан все тот же, подумала я, то и Габи наверняка такая, как на фото, ее красота не умалилась, ошеломляющая, как и десять лет назад. Я стояла перед снимком, и тут вернулся из кухни Адриан. Он встал у меня за спиной и сказал, что дети сейчас в Португалии, с женой. Ты и так знаешь, да? – добавил он и умолк. Я повернулась к нему и перестала думать о Габи и о детях на фото. Адриан потянул меня к себе, а я потянулась к нему. И в следующие несколько недель вещи, принадлежавшие жене Адриана, как-то незаметно исчезли, не все разом, но одна за другой. Фотография, правда, осталась.

4

Я смотрела на Адриана, сидевшего со мной за столиком. Перед ним лежала раскрытая карта вин, и он вопросительно повернул ее ко мне. Тяжелый день, сказала я. Давай тогда возьмем бутылку, предложил он и сделал знак официанту. Ты знаешь, что будешь? Я кивнула, на меню я, правда, глянула вполглаза, но в этом ресторане мы уже были несколько раз.

Официант принял наш заказ, и Адриан снова поднял на меня взгляд. А как там Яна? Адриан с Яной еще не были знакомы – они впервые увидятся как раз в эти выходные, Яна потому и выспрашивала у меня про еду для ужина. Я все не решалась их познакомить, хотя мы с Адрианом впервые встретились благодаря ей, косвенно по крайней мере, – на открытии выставки в Кунстмузеум[2 - Музей современного искусства в Гааге, одно из богатейших в Нидерландах собраний живописи и графики XIX–XX веков.], вскоре после того как я прибыла в Гаагу. Яна пригласила меня на мероприятие и, представив группе людей, скрылась из виду – по очевидным причинам она знала тут куда больше народу, чем я.

Так я и стояла с бокалом в незнакомой компании, беседу поддерживать не могла, потому что все начали по-английски, но съехали на голландский, а я тогда его почти не понимала. И я обратила внимание на Адриана: он казался таким непринужденным, но в разговор, который делался все оживленнее, тоже не вступал. Я довольно долго безмолвствовала и уже подумывала, как бы улизнуть, все-таки неудобно стоять с людьми и молчать как рыба. Тут-то Адриан и обратился ко мне: не хотите ли чего-нибудь выпить? Я сказала, что да, хочу, он взял из моей руки пустой бокал и, выдержав паузу, спросил: может, прогуляемся?

Я с облегчением покинула ту компанию. Мы пошли по галерее, увешанной Мондрианом[3 - Питер Корнелис Мондриан (1872–1944) – известный голландский живописец, проделавший путь от импрессионизма к абстракционизму, теоретик искусства. В Кунстмузеум находится крупнейшая в мире коллекция его работ.], и Адриан сказал, что очень любит Кунстмузеум, это одно из его любимых мест в городе. Открытия выставок – странная штука: по залам бродит толпа народу, все заняты друг другом, а до искусства никому дела нет. Правда, сейчас он и сам такой, поэтому чья бы корова мычала. Я рассмеялась, и он представился. Мы двинулись дальше по галерее, и я поведала ему, что совсем недавно в городе и с музеем пока не знакома. Повезло вам, откликнулся он, еще столько всего впереди.

Вот такая у нас вышла первая встреча, но после того, как мы разошлись, он вернулся и попросил мой телефон. Я помню, что просьба прозвучала очень естественно, и помню, что сердце радостно екнуло при виде Адриана, идущего ко мне сквозь толпу. Я дала ему телефон, и в тот же вечер он прислал эсэмэску. Спрашивал, не хочу ли я встретиться, и я в ответ отправила одно-единственное слово: да. Очень нехарактерный для меня ответ – и в смысле краткости, и в смысле однозначности, я словно подпала под влияние той прямоты, что была в его сообщении. И это, подумала я, перспектива, которую предлагают новые отношения, возможность побыть не только собой, но кем-то еще.

Когда я рассказала про Адриана Яне, она то ли слегка опешила, то ли еще что-то – судя по лицу, я стала в ее глазах какой-то другой. Она никогда не считала меня женщиной, заводящей знакомства на ходу. Но Яна смешалась лишь на краткий миг, а потом снова сделалась Яной, спросила, как его зовут, сказала, что нет, она его не знает, но будет очень рада познакомиться. Прозвучало, по-моему, преувеличенно бодро, и я ответила: не факт, что до этого дойдет. Но до этого дошло, миновали недели, потом месяцы, и, когда Яна предложила поужинать всем вместе, уже было никак не отвертеться.

Теперь же Адриан спрашивал, как там Яна, а я изумлялась: до чего мало его заботит и тревожит сама мысль о будущем знакомстве. Еще одна зарисовка на тему наших различий, мне такие вещи никогда не давались легко. Я мысленно ходила кругами, меня очень напрягало, что придется их знакомить, но от его уверенности и мне стало спокойнее. Она ничего, ответила я. Вчера была у нее в гостях. Вышло как-то странно, там на улице что-то стряслось, приезжала полиция.

Кто-то пострадал?

Не знаю.

Тут подошел официант с вином, бутылкой воды и тарелкой с закусками. Адриан терпеливо подождал, он воспринимал вежливое внимание просто как ритуал, который необходимо исполнить. Когда официант удалился, Адриан наклонился ко мне и прикрыл мою руку ладонью, как бы подтверждая: мы теперь одни. Скорее ободряющий жест, не эротический, прикосновение друга или даже отца, хотя намерение переменчиво, и в любой момент орел может стать решкой.

Но в любом случае, сказал Адриан, не переезжай жить в Янин район. Пожалуйста.

Сказал и заботливо, и чуточку игриво, как будто за словами прятался флирт или предложение. Я подумала о его доме, о мебели, которую выбирала его жена, о закрытых дверях детских спален. Дом когда-то принадлежал его родителям, там однажды сделали серьезную перепланировку, разделив пространство, слишком большое для одной семьи, на две квартиры, – и все равно это был дом, где Адриан провел долгие годы детства. Мне такой комфорт был незнаком, когда я была маленькая, мы нигде не задерживались, и у меня нет такого места, которое я назвала бы домом детства, мы приезжали и уезжали, вся жизнь в движении.

А у Адриана все было совсем не так, наверное, поэтому он так спокойно относится к артефактам своего брака, все эти вещи я бы выставила из чистой обиды и от боли: и стул, купленный Габи, и книжки на полках, и разные картины, и статуэтки, которые они выбирали вместе. А он не ощущал нагруженности этих предметов их с Габи историей, где бы он ни находился, он всегда был у себя дома. Я улыбнулась и сжала его руку в ответ. Его спокойствие – оно меня и влекло, но и Габи я понимала уже лучше – ту одержимость, с которой она обставляла дом и заполняла его своими вещами, понимала, до какой степени она рассчитывала углубиться в чужую территорию, а понимая, я могла проникнуть за пределы разрушенного брака и дальше – в прошлое Адриана.

* * *

В тот же вечер мы вернулись к Адриану, заснули на недавнем супружеском, а теперь, без сомнения, нашем общем ложе, а потом я проснулась. Была середина ночи, Адриан крепко спал, длинные голые ноги лежали позади меня на простыне. Я дотянулась до него и потрогала, но он не пошевелился, а кожа у него была гладкая и недвижная. Подождав еще мгновение, я вылезла из постели и вышла из спальни, тихонько притворив дверь. В прихожей меня окутал сумрак. Я нашарила выключатель и отправилась в кухню. Налила себе стакан воды. От нечего делать выглянула в окно. Снаружи было безлюдно, только в дальнем конце улицы я различила два силуэта: мужской и женский. Они шли, прильнув друг к другу: пройдут немного и встанут, пройдут и встанут. В какой-то момент женщина повернула голову и заозиралась. Подавшись вперед, я прижала лицо к стеклу.

Парочка сцепилась руками и заспешила вдоль по улице. Еще секунда – и они скрылись из виду. Эти двое словно почувствовали, что за ними наблюдают, и сразу стали вести себя скрытно – может, увидели в окне меня. Не исключено, что они были заняты чем-то непозволительным или им самим так только что показалось, – ведь мы себя по-разному воспринимаем в зависимости от того, смотрят на нас или нет. Я отошла от окна и двинулась в гостиную. И там поймала себя на том, что опять не свожу глаз с фотографии Габи, Адриана и детей – детей, которых я пока не видела и которых довольно смутно себе представляла. Как они тут жили вместе с родителями, заполняли собой эти комнаты, о чем им скучается теперь, когда они так далеко, в совсем другой стране? И знают ли они, что их отец встречается с другой женщиной, а если знают, то что испытывают: злость? подозрительность? равнодушие?

Встретиться с детьми – такая мысль у меня в голове не укладывалась, я не могла себе представить, как это: я и дети-подростки. Из спальни донесся шум, и я оторвалась от снимка. Я слышала, как Адриан поднялся с кровати. Последовала тишина, потом он позвал меня. Я здесь, откликнулась я, поспешно отходя от книжного шкафа, мне не спится. Он появился в дверях. Родная, иди назад. Я пристально на него посмотрела: никогда раньше он так ласково ко мне не обращался. Его голос звучал тепло, знакомо, и меня пронзило: он же так говорил Габи, это ее обозначение, «родная, иди назад». Меня тряхнуло напряженной дрожью. Я шагнула к нему, он смотрел сонно, затуманенно, даже непонятно было, проснулся он или нет. Я уже открыла рот, чтобы произнести: «Это я».

Он обвил рукой мои плечи, неуклюже, и я закаменела. Который час, спросил он. Голос звучал мирно, безлико, будто Адриан говорил с кем-то незнакомым. Два, ответила я. Он кивнул, переваривая эту информацию, и вроде бы опять задремал. Никак не могла заснуть, прибавила я, не хотела тебя будить. Он зевнул и внезапно подался вперед, поцеловал меня в шею, потом в губы, ладони, лежавшие на спине, скользнули вниз. Пойдем в постель, прошептал он, дыша мне в ухо.

Я сейчас, сказала я и отстранилась. Ты куда? – спросил он медленно, засыпающим голосом. Что-то не так? Я покачала головой. Он кивнул и снова поцеловал меня, точно мы пара, которая живет вместе, и это наши обычные дела: ее периодически мучают приступы бессонницы, а я сплю как убитый, могу в трамвае стоя уснуть, должно быть, ее это бесит, – возможно, так оно и было у них с Габи, возможно, примерно такие слова он произносил, описывая их брак.

Он вышел из гостиной. Я проводила его взглядом и, убедившись, что он лег,?– пружины мягко скрипнули, он устраивался на матрасе,?– снова обратилась к фотографии Габи на книжной полке. А я ведь думаю о ней в прошедшем времени, осознала я, выдаю желаемое за действительное, как будто и она, и все, что она воплощала, навеки изгнаны, хотя это совсем не так, «она все еще с нами». Та жизнь, которая окружала меня и сейчас, жизнь, которую Габи когда-то жила в стенах этой квартиры, совсем необязательно заперта в прошлом, она может резко возобновиться, вклиниться в настоящее одним-единственным телефонным звонком или авиабилетом, одним мгновением лунатического морока.

Я вернулась в спальню. Адриан перекатился на постели, лег ко мне лицом – сна ни в одном глазу. Он казался проснувшимся, не как до этого, и сейчас было ясно: он смотрит на меня и видит меня, а не кого-то еще. Все хорошо? – слегка опасливо осведомился он. Я легла в постель. Да, все хорошо, сказала я, выпила воды, теперь уже лучше. Он кивнул и притянул меня поближе, в свое тепло. Тогда и ладно, сказал он. Слова прозвучали почти сонно, он быстро перестал тревожиться. Спокойной ночи, отозвалась я, не будучи уверенной, что он услышал: он скользил в сон, его рука лежала у меня на груди, а голова тяжело приникла к плечу.

5

Наутро мы завтракали у Адриана дома бутербродами с сыром, Адриан сделал кофе в дорогущей и на редкость шумной кофемашине – та выдала чашку кофе с нахлобученной горой молочной пены. Адриан вручил мне чашку, и я спросила: что, небось агрегат Габи выбирала? Ну а кто еще, сказал Адриан, и мы оба рассмеялись.

О том, что было ночью, он не обмолвился ни словом и вел себя как ни в чем не бывало, я поневоле засомневалась: а было ли это вообще? Мы поели, оделись, и Адриан подбросил меня до автобусной остановки. Поцеловал и сказал, что спишемся. Вылезая из машины, я завидела автобус в дальнем конце улицы. Я наклонилась к открытому окну и сказала: пока. Он улыбнулся и снова поцеловал меня. Автобус уже приближался, но я еще постояла немного, пока его машина не скрылась за углом.

Опять моросило. Я перебежала улицу и встала среди других пассажиров, которые застыли со стоическими лицами под своими зонтиками – как на картине. В автобус мы садились в порядке очереди – на индивидуалистский манер жителей пригородов, каждый день ездящих в город на работу. Свободных мест не оказалось, но я не расстроилась – от Адрианова дома до Суда всего несколько остановок. Я вышла из автобуса и сразу заметила кучку демонстрантов – сторонников одного бывшего президента из Западной Африки, его как раз сейчас судили, дело особой важности. На входе в здание один из демонстрантов с быстрым умоляющим жестом сунул флаер мне в руки.

Наверное, из-за его настойчивости, вежливой, но непреклонной, я, идя через вестибюль, начала читать написанное на листовке. Флаер был испещрен английским и французским текстом, довольно напористым: арест бывшего президента и процесс против него есть самое что ни на есть противоправное деяние, говорилось в листовке, все его дело, от и до, – фальшивка. Представьте, каково приходится президенту, лишенному возможности оспорить правомочность ареста и попросту передаваемому из рук в руки группами его врагов! Таков этот Суд – инструмент западного империализма, истинное воплощение неоколониализма во всей его неприглядности. Обвинений против бывшего президента всего ничего, да и те целиком сфабрикованы Госдепом и Елисейским дворцом, тут сплошь политика, справедливостью даже не пахнет. Военный переворот, организованный людьми в белых перчатках, которые прикрывались Судом как фасадом…