скачать книгу бесплатно
– В этом-то и вопрос… – Японец-китаец откашлялся в кулак. – В его обвинении было восемь пунктов, но что это за восемь пунктов, не знает никто. Об одном только можно утверждать с уверенностью – один из этих пунктов лежит сейчас в вашем чемодане.
Внезапно по моей спине пробежал холодок, словно налетел сквозняк старого ночного кошмара; меня основательно передёрнуло. Японец-китаец бросил на меня короткий взгляд.
– Может, вы хотите выпить? – спросил он. – У меня есть сливовое вино. Будете?
Удивляться тому, что он опять прочитал мои мысли, сил не было. Я просто кивнула.
Японец-китаец резко поднялся и направился к широкому холодильнику цвета «холодный металлик». Несколько секунд я наблюдала его широкую, обтянутую белой рубашкой спину. «А мужик-то здоровый», – подумала я.
Японец-китаец вернулся к столу с высокой бутылкой с широким горлышком и двумя пузатыми стаканами.
– Здесь тяжело найти настоящее сливовое вино, но я знаю один магазинчик…
Он аккуратно разлил жёлто-зелёную жидкость по стаканам, поставил бутылку на центр стола, потом, немного подумав, сместил её чуть вправо. Сел, поднял свой бокал, посмотрел на меня.
– Как говорится, ваше здоровье, Саша.
– И вам не болеть. – Я сделала небольшой глоток. Вино оказалось холодным и сладким. Я сделала ещё один, побольше.
– Ну как? – осторожно поинтересовался японец-китаец.
– С пивом потянет, – ответила я и прикончила стакан.
Лицо японца-китайца изобразило смесь озабоченности и удивления.
– С пивом? Саша, вы хотите пива?
Я усмехнулась.
– Нет, это выражение такое, шуточное, означает одобрение. Отличное вино, спасибо.
Японец-китаец извинился, встал, достал из кармана пиджака небольшой блокнот с карандашом, который был пристёгнут к блокноту шнурком, вернулся к столу, сел и начал записывать.
– Так, «потянет с пивом» – ироническое выражение одобрения, – проговорил он. – Всё правильно?
Я кивнула. Японец-китаец закрыл блокнот и виновато улыбнулся.
– Знаете, Саша, я очень давно не был в России, многих словечек не знаю. Приходится записывать.
Я одобрительно закивала, мол, молодец, парень, век живи – век учись, а саму толкнула мысль, что вышеуказанная задача решена только на половину. Я собралась с духом и подняла свой, снова наполненный японцем-китайцем бокал.
– Давайте выпьем за знакомство, – сказала я, – мы ведь с вами так и не познакомились.
– Да, неудобно получилось, – японец-китаец привстал, – меня зовут Масахиро Сасаки. Это моё японское имя. Своё настоящее имя, то, которое мне дали при рождении, я вам назвать не могу, по крайней мере, сейчас. Прошу вас, не обижайтесь.
– Да ладно, в каждой избушке свои игрушки, – махнула рукой я.
– А это выражение мне известно, – обрадовался японец-китаец, или, как его, Масахиро. – Оно очень точно выражает толерантность русского народа.
«Да уж, насмешил», – подумала я.
– Что-то я заболтался… будем знакомы, Саша! – Японец-китаец поднял свой бокал.
– Будем знакомы, Масахиро! – и наши бокалы сошлись со звуком, по алкогольной классификации известным как «камушки».
Я хлебнула вина и подумала, что настоящее имя моего сотрапезника (скорее, собутыльника, конечно) мне совсем не нравится. Будь он Харуки или, скажем, Такеши, это ещё куда ни шло, но Масахиро Сасаки – явный перебор. Не звучит. Сделав ещё один глоток, я твёрдо решила, что этот человек для меня навсегда останется японцем-китайцем.
Я внимательно посмотрела в его тёмные глаза, на что он отреагировал немного странно:
– А теперь, когда половина бутылки у нас позади, настало время для главного блюда, – торжественно сообщил он и направился к холодильнику.
«Главное блюдо? – подумала я, – так вот, над чем ты тогда гремел…»
На столе появилась большая квадратная тарелка с зеленью, под которым просматривался приличный кусок мяса.
– Это терияки, – пояснил японец-китаец, – угощайтесь. Вот палочки. Извините, у меня нет вилок, зато есть нож.
Бог мой, с каким наслаждением я накинулась на еду! И не беда, что палочками, палочками тоже сойдёт! Аппетит мой к тому моменту позволял сожрать среднее по размерам стадо бегемотов, как минимум. Японец – китаец же снова к еде не притронулся, а только потягивал вино.
«Может, он отравить меня хочет? – мелькнула у меня в голове мысль, но следующий же кусочек терияки отправил её к праотцам: – Ну уж дудки, такой вкуснятиной не травят».
Квадратная тарелка опустела довольно быстро. Я даже съела сложенный в уголке имбирь, который раньше терпеть не могла. Голод, сами понимаете, не тётка…
– Так на чём мы с вами остановились? – японец-китаец взял мою пустую тарелку и вместе с палочками унёс к раковине, но мыть не стал.
– На Джордано Бруно, – ответила я, чувствуя, что произношение таких сложных слов мне даётся уже с некоторым трудом.
– Ах да, Джордано! – Японец-китаец потёр пальцами виски. Уши его при этом комично задвигались. – Мы ведь так и не выяснили, каким боком он приходится к нашей с вами находке. – Японец-китаец сделал длиннющую паузу, как заправский лектор перед новой темой. – Для начала надо сказать, что указанный персонаж был многогранной личностью и кроме открытого глумления над католической церковью занимался ещё много чем, за что в те времена можно было угодить на костёр. Одной из его страстей была мнемоника – наука о совершенствовании человеческой памяти. Говорят, он достиг в этом деле потрясающих высот: целиком запоминал прочитанные им книги и безошибочно цитировал текст с любого места по требованию; изучил большинство из имевшихся в то время научных трудов; овладел практически всеми европейскими языками… Но и это далеко не всё. Самое главное его достижение состоит в том, что он овладел тайной, как сейчас бы сказали, биологического бессмертия…
После слова «бессмертия» изгнанный было алкоголем страх вернулся, и мне стало жутко по-настоящему. Я ощутила самый настоящий холод в ногах и не нашла ничего лучше, чем снова приложиться к стакану. Мой собеседник, кажется, ничего не заметил, и выглядел совершенно спокойно. Складывалось впечатление, что он рассказывает о каких-то милых пустяках, а не о, извините, недостижимом, невозможном, невозможном в принципе, невозможном вообще… господи, даже язык с трудом поворачивается… бессмертии…
– …есть мнение, – продолжил японец-китаец, – что в 1583 году Джордано Бруно оживил и наделил бессмертием казнённого в Лондоне пирата Клинтона Аткинсона и убитую клиентом уличную проститутку, имя которой осталось неизвестным. Как вы понимаете, технология оживления утрачена – она вознеслась вместе с дымом от костра на Кампо деи Фиори в голубые римские небеса – известно лишь то, что Джордано использовал для этого ампутированные головы своих подопечных. Никто не знает, зачем он это делал. Возможно, это была одна из его шуток – так он потешался над отцами церкви.
– Ни хрена себе, шуточки, – вставила я.
– …Джордано Бруно в то время находился в Оксфорде – днём читал в университете лекции по своему труду «О бесконечности вселенной и мирах», а по ночам в анатомическом театре проделывал процедуры оживления. Говорят, немногочисленные зрители в ужасе выбегали из анатомички, а некоторые падали в обморок, когда выставленные на кафедре головы одна за другой сначала открыли глаза, а затем начали говорить…
«Могу себе представить», – подумала я и ещё хлебнула вина.
– …разумеется, долго так продолжаться не могло, и Джордано пришлось перебраться в Лондон, а потом и вообще покинуть Англию. Оживлённые головы он забрал с собой. После возвращения на материк он ещё долго путешествовал по европейским столицам, пока его ученик Джованни Мочениго не написал на него донос. Ну, а дальше вы, наверное, знаете.
– Так значит там, – я показала большим пальцем на чемодан, – кто-то из них?
– Сложно сказать, – японец-китаец пожал плечами, – не сохранилось никаких сведений о том, сколько всего, так скажем, человек он оживил. Не думаю, что он остановился всего на двоих…
«Боже мой, во что же я влипла», – подумала я, и на меня тут же вывалился целый ворох, видимо, отсиживавшихся до этого момента в самом дальнем углу моего сознания неприятных ощущений и ужасных мыслей, словно кто-то ливанул мне на мозги целое ведро эмоциональных помоев.
– Поверить не могу, – я схватилась за голову, – ужас какой-то! Бред… Мне кажется, что всё это сон…
– Я вас понимаю, – японец-китаец поднялся и подошёл ко мне, но не слишком близко, – Саша, может, распакуем чемодан, чтобы развеять ваши сомнения? Я всё сделаю сам.
Я ответила слабым кивком. Подумала: «Делай что хочешь, мне уже всё равно…»
Японец-китаец не заставил себя долго ждать. Открыл чемодан, по-хозяйски извлёк оттуда завёрнутую в полотенце голову, распеленал и осторожно поставил на стеклянный столик у окна. Голова ещё спала, во всяком случае, глаза её были закрыты, а цвет лица немного бледноват для бодрствования. Я подумала, что это намного лучше, чем если бы она сейчас начала голосить… Затем моё внимание привлекли чёрные песчинки, непонятно откуда взявшиеся на прозрачной столешнице. Сначала этих песчинок было мало, но с каждой секундой их становилось всё больше и больше, пока они не засыпали полстола. Я сощурила свои близорукие глаза и заметила на горшке трещину неширокую – в полпальца – наискосок трещину.
– Наверное, стукнули, когда везли, – вяло предположила я.
– Нет, это она растёт, – по-деловому сообщил японец-китаец, который стоял от меня справа, лицом к окну, – горшок надо срочно менять.
– Кто растёт? Голова? – переспросила я.
– Конечно, а вы как думали, – японец-китаец повернул ко мне своё удивлённое лицо, – ради этого всё и затевалось.
Очередной кульбит из мыслей тряхнул мою уставшую голову.
– И что, простите, из неё вырастет?
– Что вырастет, то вырастет, – усмехнулся японец-китаец, – ложитесь лучше спать, дальше я сам справлюсь.
9. Боевая фантастика
Я проснулась на низкой жёсткой кушетке, завёрнутая в колючий плед с плывущей в неизвестном направлении головой. Обследовав себя одной рукой, убедилась, что из одежды на мне трусы и вчерашняя майка. «Трусы на месте – это уже хорошо», подумала я; приняла положение сидя, уронила лицо в ладони и сильно зажмурила глаза.
Завершение вчерашнего дня восстановилось не сразу, но во всех подробностях. Я повернула голову к стеклянному столику и обнаружила на нём, точнее, за ним знакомую макушку. Встала. Не выходя из пледа, сделала пару шагов и увидела огромный, в сравнении с прикупленным мной в Риме, коричневый горшок, из которого торчала, также как и вчера, мирно спящая голова, только теперь у неё были шея и расходящиеся от шеи в стороны (не знаю, как называются) мышцы, которые потом должны закончиться плечами…
– А ведь она и правда, растёт, – сказала я вслух и только в этот момент поняла (скорее, ощутила), что в квартире я одна, не считая, разумеется, головы.
На всякий случай я всё-таки огляделась вокруг (хозяина, то есть, японца-китайца нигде видно не было) и спокойно освободилась от пледа. Прошлась по квартире, еле передвигая голые ноги. В голове всё по-прежнему куда-то ехало. Доковыляла до кушетки и рухнула на неё трупом.
Голову будить совершенно не хотелось. Я наконец-то призналась себе, что, начиная со вчерашнего вечера, начала её бояться. Не так, как, например, боятся дворовых хулиганов или начальства, а скорее, как внутренне трепещут перед заключёнными в металлические клетки дикими зверьми, тиграми, или, там, медведями. Понимаете, о чём я? А ещё я призналась себе в том, что совершенно не понимаю, в чём же состоит моя роль в этой истории.
Было и третье признание. Заключалось оно в том, что, несмотря на первые два, мне очень (просто очень-очень) хочется узнать, чем же всё это закончится, и это, пожалуй, единственное, что удерживает меня от того, чтобы в ту же секунду выбежать из дому и с криком: «мама!» рвануть в сторону аэропорта.
От всех этих мыслей голова перестала соображать окончательно. Я снова встала, напилась холодной воды из-под крана и решила себя чем-нибудь занять. Ещё раз осмотрелась и только теперь отметила про себя одну странность этой квартиры: тут не было ни телевизора, ни компьютера. Не было даже стереосистемы. Зато было много книг, понятно на каком языке. Они стояли на миниатюрных полочках-этажерках, которых в комнате было (я специально посчитала) семь штук. Я прошлась пальцем по корешкам книжек одной из них и неожиданно ухватила взглядом кириллицу. Книжка тут же была выдернута с полки и исследована. Исследование показало:
Книга формата «pocket size» в мягкой глянцевой обложке. Название: «Тропы Сурматора. Эпизод VII» (красными со стремительным наклоном буквами в четверть обложки). Под названием изображён крепкий мужчина в футуристической униформе – видимо, главный герой – с колена стреляющий из странного оружия, в форме которого, вероятно, воплотилась детская мечта художника о водяном пистолете и вполне взрослая о компактном японском перфораторе (вполне вероятно, что иллюстратор бацал сей шедевр во время ремонта собственной квартиры).
Из дула описанного оружия исходил ярко-синий луч, упирающийся в живот маленькой тёмной фигурки в самом углу обложки (от живота поднимался лёгкий дымок). Подстреленный враг был изображён в положении неустойчивого равновесия, за миг до падения в пропасть. Чуть поодаль от подстреленного врага находились ещё двое, испускавшие из своих «перфораторов» красные лучи, которые скрещивались в центре обложки с синим лучом героя, вызывая у меня устойчивые ассоциации со «Звёздными войнами».
Чем дольше я вглядывалась в картинку, тем более убеждалась, что лицо главного героя мне знакомо. Я повертела книжку в руках, чтобы увидеть лицо как бы под разными углами, и, наконец, поняла: оно было заимствовано с плаката времён войны «Бей насмерть!» Видимо, иллюстратор во время ремонта обнаружил у себя какую-нибудь книгу о Великой Отечественной войне.
В целом, обложка произвела на меня хорошее впечатление. Она однозначно указывала на жанр погребённой под ней книги, причём нереальной униформе и оружию главного героя здесь отводилась лишь второстепенная роль; основным было то, что все враги, включая подстреленного, были трёхногими. Но для особо тупых снизу было подписано: «Боевая фантастика».
Честно скажу, я искренне призираю произведения, написанные в этом прекрасном жанре, занимающие примерно такое же место в сознании стареющих юношей, как и сопливые романы у стареющих девушек: и те и другие придуманы для комфортной пролонгации человеческой инфантильности, разумеется, со скидкой на пол. Нет, я всё понимаю, никому не хочется взрослеть, но не таким же способом…
Я ещё раз посмотрела на обложку. Подумала: «такие книги удобнее всего читать в сортире, когда живот удобно проваливается между ляжек… без остатка отдаться печатному слову, представить себя главным героем, молодым и лёгким, с хорошей фигурой и безотказной потенцией и испытать ни с чем не сравнимое чувство ложного психологического комфорта… Кстати, от чтения будет и вполне ощутимая польза для здоровья: острые повороты сюжета поспособствуют скорейшему и безболезненному отправлению естественных потребностей. Главное тут не подумать, что у тебя лопнули глаза, если жена случайно выключит в сортире свет…»
От мыслей меня отвлёк хруст суставов, или, точнее, позвонков. Сердце моё моментально провалилось так глубоко вниз, что на обратном ходе чуть не выскочило изо рта. Чтобы взять себя в руки, я сделала глубокий вздох и медленно повернула голову в сторону окна.
– Что читаете? – спросила немного покачивающаяся над горшком голова, как бы разминая затёкшую шею.
Вместо ответа я подняла книгу так, чтобы голове было видно обложку. Голова мельком глянула на неё и тут же скроила на лице кислую мину.
– Не люблю фантастику, – сказала она.
– Я тоже.
– А почему читаете?
– Другого нет, всё остальное на японском.
Голова нахмурила брови.
– А вы, конечно, его не знаете…
– Есть грешок. Кстати, а откуда вы знаете русский?
– Русский? – Голова высокомерно выгнула левую бровь. – Русского я не знаю, как и не знаю ни какого другого, из известных вам языков, но вместе с тем, я знаю их все. Я говорю с вами на дивонике. Если владеть им, то можно общаться с человеком, говорящим на любом языке.
– Как, простите?
– Ди-во-ник, – по слогам произнесла голова, – это язык, содержащий все остальные языки на земле. Его изобрёл великий Джордано.
«Опять этот Джордано, – подумала я, – куда ни плюнь – везде он».
– Скажите, а кто ещё из великих людей, кроме Джордано Бруно и Мекеладжело де Караваджо повстречался вам на жизненном пути? – спросила я плохо скрываемой издёвкой. – Может, Томас Майн Рид? Или Александр Беляев?
– Я не буду перечислять имён, – голова закатила глаза к потолку, – но, поверьте, среди них было много достойных персонажей… и ещё, не надо ёрничать, хотя бы и уважения к моему возрасту.
Мне вдруг стало стыдно за свои слова.
– Извините, – сказала я, – а вы, правда, бессмертны?
– Фактически да, – спокойно ответила голова, будто речь шла о какой-то мелочи, – если конечно не попаду в лапы Священной конгрегации Доктрины Веры, как это называется сейчас, а проще говоря, Священной инквизиции. Кстати, вы знаете, что нынешний папа бывший инквизитор?
– Да, нам говорили во время экскурсии по Ватикану. А что они с вами сделают, если поймают?
Голова громко сглотнула.
– Сожгут. Разумеется, не при большом скоплении народа на Кампо деи Фиори, а где-нибудь в уединённом монастырском крематории в присутствии двух-трёх наблюдателей в хабитах или…
Окончание фразы повисло в воздухе. Глаза моего собеседника неожиданно выпучились, а губы образовали вытянутое «о». Я резко обернулась, ожидая увидеть за своей спиной что-то ужасное, но ничего кроме знакомого интерьера там не обнаружила.
– Как вы сказали, все остальные книги на японском? – завизжала, как резаная голова. – Отвечайте!
– Да, вот, смотрите сами. – Я достала с этажерки первую попавшуюся книжку с чёрными иероглифами на золотой обложке и поднесла к голове.
Вмиг удивление на её лице сменилось отчаянием.
