скачать книгу бесплатно
Урозу было некогда раздумывать. Джехол резко остановился, и ступня выпала из стремени.
В ту же секунду в самой черепной коробке Уроза, как ему показалось, раздался топот копыт десятков коней, и поднялась буря диких криков. Команды из Каттагана, Меймене и Мазари-Шарифа кинулись все вместе к туше, которую он все еще продолжал держать в руке.
«Сейчас меня растопчут и раздавят, – подумалось ему. – Превратят в такую же вот тушу, в какую превратился этот козел». Но выпустить добычу ему и в голову не приходило. Он не испытывал страха. Он не боялся ничего, и уж тем более смерти. «Ну, все, конец», – мелькнуло у него в голове. И еще он подумал: «Это напомнит Турсуну те времена, которыми он так гордился, времена, когда не проходило ни одного настоящего бузкаши без гибели хотя бы одного чопендоза».
С безумным улюлюканьем налетела на Уроза орда. Но достать его не могла. Джехол встал над ним, упершись в землю могучими трепещущими ногами, как живыми колоннами. Встал и всем туловищем, выдвинутой вперед грудью, копытами, зубами защищал хозяина. А Уроз прижимал к себе шкуру козла крепче, чем когда-либо в прошлом.
Но долго продолжаться это не могло. Пальцы его были все в крови от ударов рукоятками нагаек. Руки всадников протягивались уже между ногами Джехола, хватали Уроза за пояс, за волосы, другие тянули изо всех сил за тушу. Наконец, один из чопендозов выхватил обескровленного, лохматого и почти уже лишенного внутренностей козла. Остальные кинулись к нему.
Только тут Уроз ощутил по-настоящему позор своего поражения и понял, что останется жив… Откуда-то послышался леденящий душу вопль сирены, которая приближалась, росла. Машина скорой помощи с флажком Красного Полумесяца подобрала чопендоза и повезла его в больницу…
А от Круга справедливости донесся хриплый, опьяненный победой крик:
– Халлал! Халлал!
В ярости Уроз изо всех сил ударил кулаком по переломанной ноге, чтобы боль физическая заглушила мучительную мысль о поражении.
* * *
Больница находилась на окраине Кабула в большом парке, где было много цветов. Оборудована она была хорошо. Уроза встретили как нельзя более приветливо. Ведь король объявил, что чопендозы — его гости.
В операционной дежурный хирург, молодой афганец, учившийся у французских профессоров в Кабульском университете, сказал Урозу, что немедленно вправит большую берцовую кость в месте перелома и наложит гипс.
– Скоро нога твоя будет в полном порядке, – сказал он.
Уроз ничего не отвечал, ничего не понимал и ни во что больше уже не верил. В его сознании не осталось места ни для чего другого, кроме чувства стыда. Стыда, не имеющего названия, стыда безмерного.
Скорая помощь, манипуляции санитаров, – в степи никто и никогда не позволил бы себе обращаться с ним таким образом. Там, обхватив рукой шею товарища, он доковылял бы до лошади на одной ноге и вернулся бы домой, в свою юрту, как мужчина, в седле. Потом пришел бы костоправ, одетый, как все, в чапане на плечах, или же знахарь с магическими заклинаниями, и все было бы сделано втайне, как подобает. А тут он лежал на железной койке какой-то немыслимой формы, а за него все решал, как за глупого младенца, какой-то парень в белом халате. Причем – верх позора – его раздела какая-то иностранка, и она же побрила ему волосы на раненой ноге. Боль от операции просто не шла в счет по сравнению с этим бесчестием.
Затем его отвезли в огромную палату с отвратительным запахом, где лежало полно несчастных больных, и все они смотрели, как его везли к кровати. Хорошо еще, что стояла она в углу, возле приоткрытого окна, откуда доходил свежий вечерний воздух из парка, напоенный запахами цветов. Из уважения к чопендозу для него специально освободили эту койку, переведя лежавшего на ней больного в другую палату.
Теперь у Уроза было время поразмыслить о своем несчастье. Ни на секунду ему не приходила в голову мысль, что все произошло по его вине. Для чопендоза такого ранга это было немыслимо. Тогда по воле случая? Для Уроза случая не существовало.
Все, что ускользало от его воли и понимания, всегда происходило из-за происков каких-нибудь духов, демонов, таинственных сил, очень хитрых и мстительных. Но чем он заслужил сегодня их гнев? Ненароком воспользовался левой рукой, совершая омовение? Забыл в какой-нибудь решающий момент прикоснуться к старому кожаному мешочку с травой везения, висящему на шее у Джехола, как и у всех его предшественников? Как ни старался Уроз, он не мог вспомнить ни единого дурного поступка. Значит, сглаз, наведенный кем-нибудь из недругов, но кем? Кто этот завистник?
А тут еще, сделав резкое движение, Уроз ощутил какую-то странную тяжесть на левой ноге. Он приподнял одеяло, приподнял простыню, увидел на ноге гипс и пришел в ужас. Худшего предзнаменования нельзя себе и представить на теле живого человека. Маленький гробик! С каким сожалением, любовью, с какой призывной мольбой подумал Уроз о мазях, о бальзамах и травах, о змеиной коже, настоянной на молоке кобылицы, о волчьих клыках и скорпионовых жалах, растертых в тонкий порошок и хранимых в бараньем роге, – обо всех тех безотказных снадобьях, которые извлекал из своей сумки с соответствующими ритуальными жестами и заговорами знахарь с луноподобным лицом, лечивший чопендозов в Меймене.
Эти люди в Кабуле, что они, все сумасшедшие или же все настроены против него и хотят его погубить? Губы Уроза сделались сухими-сухими и горели от жара, а лоб и волосы взмокли от охватившей его тревоги.
Он резко опустил одеяло и простыню. К нему приближалась женщина-иностранка, которая брила ему ногу. Она была высокого роста, сильная, еще молодая, и лицо ее лучилось спокойной чувственной радостью. От этого ненависть Уроза к ней усилилась еще больше. С трудом подбирая слова, она обратилась к нему по-афгански. Но он ничего не понял. Тогда сосед по койке, кабульский лицеист, перевел ему. Несмотря на поздний час, в знак особого к нему уважения, Урозу разрешили принять посетителя.
По залу шел Мокки, смущаясь от стольких обращенных на него взоров и вобрав голову в плечи, чтобы хоть как-то уменьшить свой рост. Но, подойдя к Урозу и отвернувшись от остальных, саис выпрямился, и плоское лицо его расплылось в улыбке до ушей.
– Мне сказали, что Пророк уберег тебя и что скоро ты станешь таким же, как прежде, – сказал он.
И, не переводя дыхания, добавил:
– Джехол стоит в конюшне, он напоен, накормлен и перевязан. Подстилка хорошая. Овес хороший. Почти как у нас.
– А кто крикнул «Халлал»? – резко спросил Уроз. – Мазар или Каттаган?
По залу раскатился громкий смех Мокки.
– Замолчи, сын осла, – обругал его Уроз. – Чего ты расхохотался?
– Королевский бузкаши выиграл не мазариец и не каттаганец, нет, как бы не так, выиграл наш. Ты рад?
Уроз только зубы сжал. Это было хуже всего. Его команда смогла победить без него.
– Кто?
– Салех!
– Как Салех? Его же конь был на последнем издыхании.
Мокки поднял к потолку одну из своих огромных рук и воскликнул:
– Аллах вразумил его. Джехол ведь оказался без всадника. И он вскочил на него.
Все тело Уроза судорожно сжалось. Он вновь почувствовал тяжесть гипса на ноге. Итак, его же собственный конь еще и поспособствовал бесчестию хозяина. И он ничего не мог возразить: товарищ по команде всегда мог воспользоваться более свежим конем, если его хозяин выбывал из игры.
А Мокки все смеялся, но из уважения к Урозу теперь уже беззвучно.
– Так что ты теперь дважды благословен, – сказал он. – Меймене получает знамя короля, а Джехол с этого дня принадлежит тебе.
Поймав непонимающий взгляд Уроза, долговязый саис склонился над ним и шепотом сказал:
– Ведь Бешеный конь победил. Значит, он твой.
И тут Уроз вспомнил слово в слово торжественный обет, данный Турсуном перед толпой на базаре, в Даулатабаде:
«Если как то и должно быть, – сказал тогда Турсун, – мой Бешеный конь победит на Королевском бузкаши, то он будет принадлежать с того самого мгновения моему сыну, и только ему».
И вспомнил Уроз, как впервые в жизни испытал он признательность и нежность. Ему захотелось сплюнуть, – горечь переполнила его рот. Прекраснейший жеребец степей стал его конем. Но благодаря другому всаднику.
Опять подошла сестра. В руке ее была трубочка, поблескивавшая ртутью. Сосед по койке сказал, что это термометр, и объяснил, что ему нужно вставить его в задний проход.
– Не может быть, я ни за что не поверю, и никто на свете не заставит меня…
Поднявшись над подушкой, весь бледный, несмотря на постоянный свой желтоватый цвет лица, Уроз грозился, выкрикивал бессвязные ругательства, задыхаясь от стыда и ненависти.
– Я пришлю попозже кого-нибудь из афганцев, – пообещала в ответ сестра.
Мокки смотрел ей вслед, покачивая своей круглой головой. Он тоже был возмущен и не знал, как реагировать на такое бесстыдство. Затем он сказал Урозу:
– Салех и все наши из Меймене просят тебя извинить их за то, что они не пришли к тебе сегодня. Они сейчас на празднике, во дворце короля. Завтра ты всех их увидишь здесь.
– Нет, – грубо возразил Уроз. – Здесь я больше никого не увижу.
Хотя они разговаривали на узбекском, непонятном для кабульцев, языке, Уроз все же понизил голос и шепотом продолжал:
– В полночь подойдешь к моему окну, с Джехолом и с моей одеждой.
– Но ведь вход в больницу охраняют солдаты, – сказал Мокки.
– В карманах моего чапана есть деньги, – сказал Уроз. – Их там более чем достаточно, чтобы подкупить охрану. А если не согласятся, то переберись через забор и потом поможешь мне перебраться. Ты ведь у нас достаточно длинный для этого. И достаточно сильный.
– И к тому же я так хорошо понимаю, что говорит тебе твое сердце, – сказал Мокки.
* * *
Тем из больных, кому жар или боли мешали спать, довелось увидеть в ту ночь нечто странное: чопендоз, который лежал в углу палаты, приподнялся полуголый, доковылял на загипсованной ноге до окна, подтянулся, открыл окно, высунулся наружу и исчез.
Мокки тихонько усадил Уроза в седло. Тот взял в руки поводья. Они проехали через полуоткрытые ворота больничного парка. Сторожа в это время спокойно сидели в своем помещении.
Когда они выехали из парка, Мокки спросил:
– Как ты думаешь, они погонятся за тобой?
– Конечно, погонятся, – отвечал Уроз. – Но им ни за что меня не догнать.
Уроз остановил Джехола и сказал:
– Прежде всего, надо перебороть злосчастье. Иди-ка, принеси сюда камень.
Мокки принес огромный булыжник, из которых была сделана дорога. Уроз протянул ногу в гипсе и приказал:
– А теперь разбей этот маленький гробик!
Мокки ударил изо всех сил.
Уроза обожгла столь дикая и неожиданная боль, что он невольно так сильно дернул поводья, что конь взмыл на дыбы. Но проклятая коробка разлетелась на куски.
– В моей сумке лежит бумага, а на ней написано несколько строчек, – сказал Уроз. – Несколько строчек самого Пророка. Это один мулла из Даулатабада переписал их для меня из Корана.
Когда Мокки достал священный листок, Уроз приказал:
– Приложи его к ране и обвяжи твоим кушаком.
Что и было сделано.
Часть вторая
ИСКУШЕНИЕ
I
ЧАЙХАНА
Дорога в объезд Кабула была длинной, а для не знающих ее – еще и очень трудной. Но Уроз, хоть и спешил отъехать как можно дальше от больницы, счел, что это будет все же лучше, чем пересекать город. Ведь за несколько дней он повидал здесь столько полицейских, столько патрулей, казарм, офицеров и чиновников, что весь город представлялся ему огромной ловушкой. Он был уверен, что все эти люди получат, – если уже не получили, – приказ догнать его, арестовать и опять бросить на позорную койку, где им будет распоряжаться та бесстыжая иностранка. Мокки тоже так считал. Откуда же им, степнякам, было знать, что для сильных мира сего судьба какого-то чопендоза, даже очень знаменитого, не имела большого значения?
За ориентир они приняли бесконечную полуразрушенную стену, которая когда-то защищала подходы к Кабулу, то взбегая на вершины холмов, то спускаясь в овраги. Они поехали на значительном расстоянии от стены с внешней ее стороны. Уроза успокаивало то, что стена была довольно высокая. В отличие от создателей ограды, воздвигавших ее для того, чтобы обороняться от угрозы извне, для него она была защитой от города, такого огромного, слишком многолюдного и слишком шумного города, где никто в толпе ни разу даже не узнал его.
* * *
Тропинки, по которым беглецам приходилось ехать, петляли по крутым пригоркам, были все неровные, в рытвинах и осыпях. Но луна освещала местность достаточно хорошо, и Джехол ступал вполне уверенно. Когда вечные снега на знаменитых хребтах Гиндукуша окрасились розовым цветом зари, Мокки, оглянувшись, уже не увидел отрогов древней стены.
– Кабул остался далеко позади, – заметил он.
– Мы не теряли даром времени, – согласился Уроз.
– Что за конь! – воскликнул Мокки.
И грубой своей огромной ладонью он на удивление нежно погладил жеребца по шерсти. Джехол ответил ему веселым ржанием. Саис рассмеялся своим громким нескончаемым смехом. На этот раз и Уроз тоже почувствовал в своей груди отзвук этого смеха. Заря, перемещающаяся от вершины к вершине, как бы подтверждала: да, ему удалось перебороть свое ранение, свое поражение, свой позор, больницу и только что прошедшую ночь. Он снова является хозяином своей судьбы и едет верхом на собственном коне. Он увидал, как орлы медленно поднимаются в небеса. Один из них взлетел прямо перед ним. Лучшая из примет…
– Я слезу, – сказал он Мокки. – Совершу намаз.
Солнце уже встало.
Мокки спросил:
– А ты не повредишь рану, преклоняясь к земле?
– Не имеет значения, – ответил Уроз.
– Аллах милостив к страждущим, – настаивал Мокки. – Старый Турсун знает это: при том, что он такой набожный, он все же молится стоя. А ты можешь помолиться в седле.
Вот теперь-то, после этих слов, уже ничто на свете не могло помешать Урозу действовать так, как он решил. Равняться с отцом в инвалидности он никак не желал.
Опершись здоровой ногой на стремя, он перенес другую ногу через круп Джехола, держась за холку, выпрямился и вынул ногу из стремени, опустил ее на землю, согнул в колене, коснулся двумя ладонями земли и только после этого выпрямил переломанную ногу. Касаясь лбом земли, он вложил в молитву всю свою веру и все свое суеверие.
Распростертый позади него саис с детской доверчивостью повторял вполголоса священные слова молитвы.
Уроз выпрямился первым и начал повторять в обратном порядке все движения, которые он совершил, опускаясь на землю. Убедившись в своих возможностях, он поднялся слишком быстро. Слишком. Сломанная нога коснулась земли, и часть веса тела перенеслась на нее. Это продолжалось какую-то долю секунды, и давление на ногу было совсем слабым. Но этого оказалось достаточно. В сломанной кости послышалось некое подобие хруста. Дикая боль насквозь пронзила Уроза, и он подумал: «Ну, это уж слишком. Сейчас я упаду». Но он не обмяк и не позвал Мокки на помощь, а схватил Джехола за гриву, подтянулся на руках, вставил в стремя здоровую ногу и перебросил другую, нехорошую ногу, на другой бок лошади. Потом сквозь зубы произнес:
– Затяни повязку потуже, Мокки.
Прежде чем затянуть повязку, саис ощупал голень.
– Я чувствую острие сломанной кости, которое торчит из кожи.
– То, что случается после молитвы, не может причинить вреда, – отвечал Уроз.
И улыбнулся своим волчьим оскалом. У него опять появился повод бороться – на этот раз с болью. До этого она не сильно беспокоила его, как бы оставляла его в покое. Теперь же она будто пилой пилила по нервам. Бороться с ней, побеждать ее, игнорировать страдания – вот чем он был теперь занят.
Уроз крикнул:
– Садись скорее на круп!
