скачать книгу бесплатно
с персоной опосля,
Мясо так приготовленное
Видишь?
39
Луна – она выглядывает из-за холма будто подсматривает за миром, большими печальными глазами, затем бросает один добротный большой взгляд и показывает свой не-нос а потом океанские щеки и потом запятнанную челюсть, и О что это за круглый старый лунный скорбнолик, ОО, и махонькая кривенькая жалкая понимающая улыбочка для меня, ты – у нее угрюмый загиб будто женщина весь день убиралась и не умылась – она издевается – и говорит «Стоит мне выходить?» – Она грит «УУ ла-ла», и у нее морщинки у глаз, и она заглядывает за хребты скал, желтая как слепой лимон, и О сказала она – Дала Старику Солнцу уйти первым поскольку тот волочится за нею в этом месяце, вот выходит луна играть в кошки-мышки, поздно – У нее нарумяненный вялый рот как у маленьких девочек которые не умеют мазаться помадой – У нее шишка на лбу от огненного камня – Она трещит по швам от лунной хорошести и лунного жира и лунного золотистого огня и над нею Золотые Вечные ангелы посыпают ее воображаемыми цветами – Она Властитель и Верховный Лесбийский Король всего синего и лилового обзора своего чернильного королевства – Хоть солнце и оставило свое разрушительное зарево она смотрит на него довольно и убеждена что в ту минуту когда его огонь завалится как всегда она осеребрит всю ночь целиком, мало того взойдет выше, ее триумф будет в нашем катящемся на восток коленопреклонении земли – По ее большому рябому лицу я вижу (и планетарные ободья) эпиталамные розы – Попурриные моря отмечают ее гладкокожее плавание, черты ее характера суть сухая пыль и волосатая скала – Большие москиты из соломы что улыбаются на луне начинают бззз – На ней легкая огнескрывающая лавандовая вуаль, до крайности миленькая шляпка с тех пор как роза была соткана а гирлянда сплетена, и шляпка ослепляет своим блеском набекрень и сейчас упадет как пресветлый огненный волос и вскоре станет смутной вуалью на чело круглой жесткой скорби – блин ух что за черепнокатную склоненнокостную печаль эта луна может удержать в своих пухлых суставах – ей подается лапка насекомого – Неистов черен лилов запад покуда расстилается ее вуаль, скрывает лицо, рассеивается прядями дымки, стирает, ммм – Довольно скоро уже она мутнеет под своей вуалью из клякс – теперь тайна отмечает где вы многажды видели выразительную грусть – Теперь лишь ровная ухмылка луны передает ее круглые приветы нам луннолюдям безумным – Хорошо, принимаю – Это просто старый мячик вплывает в поле зрения потому что мы катимся вверх громоздкими тормашками по кругу планетарных раскладов, и он сейчас настанет, к чему все эти позы и словеса? – Наконец она сбрасывает вуаль ради пажитей пояснее, направляется к верхним этажам, ее вуаль опадает полосками шелка мягкими как глазенки младенца и еще мягче того что он видит во снах о ягнятах и феях – От облачных пятнышек у нее ямочки на подбородке – У нее изогнутые круглые усики подкрученные и раздраженно подрагивающие и поэтому луна похожа на Чарли Чаплина – Ни дыхания ветерка не посетило ее восхода, а запад неподвижный уголь – юг розовато-лилов там великолепья и герои – Север: белые полосы и лавандовые шелка льда и арктические непоколебимые пустоты —
Луна это кусочек меня
40
Однажды утром я нахожу медвежьи испражнения и следы там где невидимое чудовище брало замерзшие затвердевшие банки молока и сжимало их своими апокалиптическими лапами и прокусывало одним безумным острым зубом, пытаясь высосать прокисшую пасту – Ни разу не увиденный, и в туманном сумраке я сижу и смотрю вниз с таинственного Хребта Голода с его потерявшимися в тумане елями и горбато уходящими в невидимость горами, и туманный ветер дует себе мимо будто слабенькая метелица, и где-то в Дзенском Таинственном Тумане бродит Медведь, Исконный Медведь – все это, его дом, его подворье, его царство. Царь Медведь который мог бы расплющить мою голову в лапах и сломать мне хребет как палку – Царь Медведь с его таинственной черной кучей навоза у моей мусорной ямы – Пусть Чарли валяется в каюте почитывая журнал, а я пою в тумане, Медведь может прийти и забрать нас всех – Как громадна должна быть эта сила – Он осторожная молчаливая тварь подползающая ко мне с интересом в глазах из туманных неведомостей Горловины Молнии – В сером ветре Осени Знак Медведя – Медведь утащит меня к себе в колыбельку – На своем могуществе он носит печать крови и пробуждения – Пальцы его ног перепончаты и мощны – говорят его можно учуять по ветру за сотню ярдов – Его глаза сверкают в лунном свете – Они с оленями избегают друг друга – Он не явит себя в тайне тихих туманных теней, хоть я и вглядываюсь весь день, как будто он непостижимый Медведь в которого нельзя проникнуть взглядом – Он владеет всем Северозападом и всем Снегом и повелевает всеми горами – Он рыщет средь неведомых озер, и ранним утром от жемчужного чистого света затеняющего ели горных склонов помаргивает уважительно – У него за спиной тысячелетия такого рысканья – Он видел как приходили и уходили Индейцы и Красные Мундиры[42 - «Красные мундиры» – прозвище английских солдат в период Войны за независимость.], и вновь увидит – Он непрерывно слышит утешающий восхищающий рвущийся шелест тишины, если не выходит к ручьям, он постоянно осознает ту легкую материю, из которой соткан мир, и никогда не рассуждает, ничего не подразумевает, ни дыханием не жалуется, но грызет и лапает, и тяжело ковыляет среди коряг не обращая никакого внимания на неодушевленные вещи или же одушевленные – Его большая пасть чавкает в ночи, я слышу ее из-за гор под светом звезд – Скоро выйдет он из тумана, огромный, и придет и посмотрит мне в окно громадными горящими глазами – Он Авалокитешвара-Медведь.
Я жду его
41
Посреди моего полночного сна вдруг начинается дождливый сезон и дождь тяжело льет на весь лес включая большой пожар на Ручьях Макаллистере и Громовом, пока люди дрожат в лесах я лежу в своем тепленьком как гренок спальнике и вижу сны – Мне и впрямь снятся сны о холодном сером бассейне в котором я плаваю, он предположительно принадлежит Коди и Эвелин, в моей сонной голове льет будь здоров, я гордо выхожу из бассейна и иду шарить в леднике, «два сына» Коди (на самом деле Томми и Брюси Палмеры) играют на кровати, они видят как я ищу масло – «Слушай – теперь слышишь шум» (в смысле шум моей фуражировки) (как шорох крысы) – Я не обращаю внимания, сажусь и принимаюсь за гренок с изюмом и маслом а Эвелин приходит домой и видит меня и я гордо хвастаюсь как я плавал – Мне кажется она завидюще пожирает глазами мой гренок но говорит «Ты что не можешь ничего лучше взять поесть?» – Проездом через то чем является все, будто Татхагата, я вновь возникаю во Фриско шагаю в сторону Скид-Роу-стрит которая как Говард-стрит но не Говард-стрит как Западная 17-я в старом Канзас-Сити и там полно притончиков с хлопающими дверьми, идя по ней я вижу целые по?лки дешевого вина в лавках и большой бар куда ходят все мужики и бичи, «Дилби», на углу, и одновременно я вижу статью в газете про диких парней из Вашингтонской-Округа-Коламбии колонии (рыжие, неотесанные на вид черноволосые угонщики машин, крутые и молодые) они сидят на лавочке в парке перед зданием Администрации Штата только что из тюряги и на фото в новостях мимо проходит брюнеточка в джинсах посасывает бутылочку кока-колы и в статье говорится что она известная шалопайка и соблазнительница которая отправила в колонию десятки парней за то что те пытались ее склеить хотя она выпендривается перед ними (как на фотке) нарочно, видно как мальчишки развалились на лавочке и пялятся на нее, улыбаясь в объектив, во сне я зол на нее за то что она такая сучка но когда просыпаюсь понимаю что все это лишь убогие уловки на которые она пускается чтоб один из этих мальчишек оплодотворил ее чтоб она стала мягонькой и мамолюбой с крохотным ребятеночком у груди, Мадонна Внезапно – Я вижу как та же самая банда мальчишек теперь идет в «Дилби», вряд ли сам туда пойду – По всему Бродвею и Чайна-тауну брожу я ища чем бы развлечься но везде этот блеклый Фриско Снов где лишь деревянные домики да деревянные бары и погреба да подземные пещеры а больше и нет ничего, как Фриско в 1849-м судя по внешнему виду, если не считать гнетущих обнеоненных баров типа сиэтлских, и дождя – Я просыпаюсь от этих снов навстречу холодному дождливому северному ветру отмечающему окончание пожарного сезона – При попытке вспомнить подробности сна припоминаю слова Татхагаты сказанные Махамати[43 - Махамати – бодхисаттва-махасаттва, на чьи вопросы Будда отвечает во второй-восьмой главах Ланкаватара-сутры.]: «Как думаешь, Махамати, будет ли такой человек – (стремящийся припомнить детали сновидения, поскольку это всего лишь сны) – будет ли такой человек считаться мудрым или же глупым?» – О, Господь, я вижу все это —
Туман вскипающий с
хребта – го?ры
Чисты
Туман перед пиком
– сон
Продолжается
42
Человек основательный таких где угодно найти можно это старина Черныш Блейк с которым я познакомился на той неделе когда учился на курсах пожарных где мы все ходили в латунных касках и учились рыть противопожарные траншеи и тушить пожары пока те не погаснут намертво (проводили руками над холодными угольями) и еще как читать азимуты и вертикальные углы пожароискателей которые вращаются и показывают на все стороны света поэтому так можно засечь местоположение обнаруженного пожара – Черныш Блейк, он объездчик Ледникового Района, мне его отрекомендовал как клевого старпера Джарри Вагнер – Джарри из-за обвинений в коммунистических симпатиях в Рид-колледже (он вероятно заседал на всяких левых митингах и болтал как обычно про свою анархию) не допустили на эту правительственную пожарную службу после того как ФБР разнюхало (смешно, как будто у него связи с Москвой и он все бросит и будет там бегать и зажигать по ночам пожары и бежать потом обратно на пост или глушить радиосвязь со злорадным блеском в глазах выводя передатчик то на максимум то на минимум) – Старина Черныш сказал: «По мне так очень глупо что парнишку отсюдова поперли – он был чертовски хороший пожарник и неплохой наблюдатель и вообще хороший мальчик – Нынче кажется никому ничего и вякнуть нельзя сразу ФБР начнет расследовать – Что до меня то я и буду говорить что думаю и говорю что думаю – А достает меня, что они могут в черный список засунуть такого парнишку как нашего Джарри» (так Черныш и разговаривал) – Старина Черныш, много лет в лесу, сам старинный батрак лесоповала и был тут еще во времена «Промышленных Рабочих Мира» и Эвереттской Бойни столь известной по Дос Пассосу и анналам левых – Вот что мне нравится в Черныше его искренность, превыше всего прочего его Бетховенская Печаль, у него большие грустные темные глаза, ему шестьдесят, крупный, сильный, большое брюхо, сильные ручищи, держится прямо – все его любят – «Чем бы Джарри ни стал заниматься я думаю ему всегда будет клево – знаешь у него была одна такая китайская девчонка в Сиэтле, О вот он веселился…» Черныш видит в Джарри молодого Черныша, поскольку Джарри тоже вырос на Северо-западе, на хуторе в суровой глуши, в восточном Орегоне, и всю свою юность лазил по этим скалам и разбивал палатки в недоступных горловинах и молился Татхагате на вершинах и забирался на такие чудовищности как Гора Олимп целиком и Бейкер – Я вижу как Джарри примеряется горным козлом к Хозомину – «И эти книжки читал, – говорит Черныш, – про Будду и все такое, до чего ловкий он парень этот Джарри» – На следующий год Черныш уходит на пенсию, не могу себе представить что он станет делать но у меня перед глазами видение как он ушел на большую долгую рыбалку и я вижу вот он сидит у ручья, опустив удочку, неподвижно смотрит в землю под ногами, печальный, огромный как Бетховен, спрашивает себя а что есть Черныш Блейк в конце концов и что есть этот лес, с непокрытой головой в чащах высочайше совершенно зная что он непременно окажется проездом – В тот день когда наступает сезон дождей я слышу как Черныш по радио разговаривает со своим наблюдателем в Ледниковом Районе: «Теперь мне вот чего от тебя надо составь опись всего что у тебя там наверху есть и принесешь список с собой на станцию…» Он говорит: «Будешь принимать для меня информацию, тут лошадь у нас на тропе отбилась и мне надо сходить ее поймать» но я-то понимаю что Чернышу просто хочется побыть на тропе, на природе, подальше от радио, среди лошадей, леса это его аве[44 - «Радуйся!» (искаж. лат.) – первое слово и название католической молитвы «Ave Maria».] – И вот он идет Старина Черныш, огромный, искать лошадь в мокрых горных лесах, а в 8000 миль оттуда на холме с храмом в Японии его молодой почитатель и полуученик по знанию и полный ученик по лесам, Джарри, сидит медитируя под соснами чайного домика повторяя, с выбритой головой и сцепленными руками: «Намо Амида Буцу»[45 - «Намо Амида Буцу» («Нэмбуцу») – японская транслитерация санскритской мантры «Намо Амида Буддая» («Призываю Будду Амиду» или «Поклоняюсь Будде Амиде»), важнейшая мантра, произносимая сотни раз в день последователями буддизма «Чистой Земли», по имени Будды Амитабхи или Амиды (Будды безграничного света).] – Япония в тумане такая же как и северозападный Вашингтон в тумане, ощущающее существо то же самое, а Будда так же стар и истинен как и везде куда б ты ни пошел – Солнце тускло садится на Бомбей и Гонконг точно так же как тускло оно садится на Челмзфорд, Массачусетс. – Я звал Ханьшаня в тумане – не было мне ответа —
Звучанье тишины
вот все наставленья
Что получишь
– В беседе что была у меня с Чернышом от его искренней серьезности у меня мурашки по груди побежали – вечно так, и мужики есть мужики – Разве Черныш меньше мужик оттого что никогда не был женат и у него нет детей и он не подчинился повелению природы множить трупы самого себя? С его угрюмым темным лицом и набыченностью у печки и опущенными благочестивыми глазами, какой-нибудь дождливой ночью на следующую зиму, возникнут алмазные и лотосовые руки чтобы овить розой его чело (или провалиться мне) (оттого что не догадался) —
Опустошенье, Опустошенье
где же ты
Заслужило свое имя?
43
В воскресенье просто потому что это воскресенье, я помню, то есть в камере памяти у меня в мозгу происходит судорога (О полая луна!) воскресенья у Тетушки Джинни в Линне, наверное когда еще был жив Дядя Кристоф, как раз когда я потягиваю восхитительно вкусный и очень горячий черный кофе после плотной еды – спагетти со сверхгустым соусом (три банки томатной пасты, 12 зубков чеснока, полчайной ложки душицы и весь базилик в пасте, и еще лук) и десерта из трех восхитительных кусочков арахисового масла смешанного с изюмом и черносливом (десерт достойный лорда!) наверное думаю про Тетю Джинни из-за послеобеденного довольства когда они сняв пиджаки бывало курили и попивали кофе и разговаривали – Просто потому что воскресенье я еще вспоминаю вьюжные воскресенья когда Па и я и Билли Арто играли в «Футбольный Матч Джима Хэмилтона» который выпускала «Игровая Компания Паркера»[46 - «Parker Brothers» (1883–1998) – американский производитель настольных игр.], и опять-таки белая рубашка Па и дым его сигары и человеческое счастливое довольство в какой-то миг – включая наконец поскольку я меряю шагами дворик (туманный ветренохолодный) чтобы нагулять аппетит пока варятся мои спагеты, напоминая нервным тиком мозговой судороги как я ходил бывало в долгие вьюжные походы по воскресеньям перед обедом, разум забит под завязку шкатулками что переполняются воспоминаниями, какая-то тайна дергается тиком, судорогой, вот она вырывается наружу и так сладко чисто быть человеком я думаю – Стебель моего цветка в том что сердце мое болит от человеческого – Воскресенье – воскресенья у Пруста, да воскресенья в писаниях Нила Кэссади (упрятанных), воскресенья в наших сердцах, воскресенья давно покойных Мексиканских Грандов которые помнили Плазу Орисабы[47 - Орисаба – город в мексиканской провинции Веракрус, где в последние годы президентства Порфирио Диаса (1830–1915) произошла крупная забастовка рабочих, ставшая прелюдией к Мексиканской революции (1910).] и церковные колокола переполняющие воздух как цветы
44
Чему научился я на Гваддавакамблэке? Я узнал что ненавижу себя поскольку сам по себе я всего лишь я сам и даже еще не он и как монотонно быть монокаменным – укладенным – утомленным – при мерным – при хи-хи – Я научился разоценивать вещи сами по себе и ханьшань без умный дал мне тряпку я не хочу ее – Я научился понял выучил никакого учения ничего – А И К – Обезумевая однажды днем думая вот так вот, осталась всего неделя а я не знаю что делать с собой, целых пять дней один за другим беспросветного дождя и холода, я хочу спуститься ТУТ ЖЕ потому что запах лука у меня на руках когда я подношу к губам голубику на горном склоне неожиданно напоминает мне запах гамбургеров и сырого лука и кофе и воды из бака с грязной посудой в обеденных павильончиках Мира куда я хочу возвратиться немедленно, сидя на табурете с гамбургером, зажигая окурок под кофе, пусть там будет дождь на стенах из красного кирпича а мне есть куда пойти и есть стихи которые надо написать о сердцах а не просто о скалах – Приключенье Опустошенья застигает меня когда я нахожу на донышке самого себя бездонное ничто хуже того даже не иллюзию – разум мой в лохмотьях —
45
Затем настает последний день Опустошения – «На крыльях быстрых как медитация» мир со щелчком становится на место когда я просыпаюсь (или «быстрых как мысли о любви») – Старая корка от бекона до сих пор валяется во дворе где бурундучки клевали и щипали ее всю неделю показывая свои миленькие беленькие пузики а иногда вставая застыв в трансе – Прилетели чудны?е вякающие птицы и голуби и ободрали начисто всю голубику у меня с травы – твари воздушные питаются от плодов травяных, как предсказано – мою голубику, это их голубика – каждая ягодка что я себе взял была бы с арбуз у них в кладовой – я лишил их двенадцати товарных составов – последний день на Опустошении, будет несложно трескать и трескаться – Теперь я иду на Омерзение и шлюхи вопят требуя горячей воды – Это все уходит еще к Джарри Вагнеру, то что я здесь, он показывал мне как лазить в горы (Маттерхорн сумасшедшей Осенью 1955 года когда все на Северном Пляже завывали от напряга религиозного бита и битового возбуждения зловещей кульминацией которого стало самоубийство Розмари, история уже рассказанная в этой Легенде[48 - События описаны в романе Джека Керуака «Бродяги Дхармы» (1956, рус. пер. 1993). «Легенду Дулуоза», единое произведение, написанное подобно циклу романов Марселя Пруста «? la recherche du temps perdu» (1913–1927), составляют 14 книг.]) – Джарри, как я уже сказал, показал мне как надо покупать рюкзак, пончо, пуховый спальник, походный кухонный набор и уходить в горы с таежным запасом изюма и орехов в мешочке – мой мешок прорезиненный изнутри и поэтому в предпоследнюю ночь на Опустошении когда я беру пожевать из него на десерт он, этот резиновый привкус изюма и орешков, возвращает мне целый потоп причин которые привели меня на Опустошение и в Горы, всю идею целиком которую мы разрабатывали вместе в долгих походах касательно «рюкзачной революции» с «миллионами Бродяг Дхармы» по всей Америке уходящими в горы медитировать и игнорировать общество О Йя Йои Йа дайте мне общество, дайте мне прелестнолицых шлюх с грузномускулистыми плечами полными богатого жирка и толстыми жемчужными щеками их руки засунуты вниз между юбок и голых ног (ах коленки с ямочками и да ямочки на лодыжке) вопящих «Agua Caliente»[8 - Горячей воды (исп.).] своей мадам, лямочки их платьев спадают чуть ли не до локтя поэтому одна туго стянутая грудь видна почти что целиком, сила броска природы, и видишь мясистый кусочек ляжки где она встречается с подколенкой и видишь тьму которая уходит под – Не то чтобы Джарри отвергал все это, но довольно! довольно скал и деревьев и гарцующих птичек! Я хочу уйти туда где есть лампы и телефоны и смятые кушетки с женщинами на них, где есть густые толстые ковры для пальчиков ног, где драма бушует вся бездумная ибо в конце концов То-Что-Проездом-Через-Всё попросит ли того или иного? – Что я стану делать со снегом? Я имею в виду с настоящим снегом, который в сентябре становится как лед и я больше не смогу уминать его в своих ведрах – Уж лучше я развяжу на спине завязки рыжеволосым дорогой Боженька и пойду бродить вдоль кирпичных стен вероломной сансары чем этот безрассудный шероховатый хребет полный жуков жалящих в гармонии и таинственных земных рокотов – Ах до чего милы полуденные дремы когда я бухался в траву, в Молчании, вслушиваясь в радарную тайну – и до чего милы последние закаты когда наконец я знал что они последние, опадающие словно совершенные красные моря за зазубренные скалы – Нет, Мехико в субботу вечером, ага у меня в комнате с шоколадными конфетами в коробке и Боcуэлловым Джонсоном[49 - Джеймз Босуэлл (1740–1795) – шотландский юрист, писатель, биограф английского писателя и лексикографа Сэмюэла Джонсона (1709–1784).] и ночником, или Париж Осенним днем наблюдая за детишками и их няньками в продуваемом ветром парке с чугунной оградой и старинным заиндевевшим памятником – ага, могила Бальзака – В Опустошении. Опустошение вызубрено, и под яростью мира где все втайне хорошо опустошения нет —
46
Стайки серых птичек весело спешат на камни двора, чуть-чуть озираются вокруг, затем начинают клевать какую-то мелочь – малыш-бурундучок беззаботно бегает среди них – Птички бросают беглый взгляд на трепещущую желтую бабочку – У меня позыв подбежать к двери и заорать «Йааах» но это ужасно нарушит биение их крохотных сердечек – Я закрыл все ставни по четырем сторонам света и теперь сижу в затемненном доме с одною лишь дверью, открытой, допускающей яркий теплый солнечный свет и воздух и кажется что темнота пытается выдавить меня сквозь это последнее отверстие в мир – Сегодня мой последний день, я сижу и думаю о нем, интересно каково было заключенным в свои последние дни после 20 лет в тюрьме – Я могу сидеть и ждать прихода соответствующего торжества – Анемометр и шест сняты, все разобрано, мне осталось лишь накрыть мусорную яму да вымыть котелки и до свиданья, радио тщательно завернуть и оставить да антенну под домом да туалет обильно засыпать известью – Как печально мое великое забронзовевшее лицо в стеклах окон с их темным фоном, черты на нем показывают половину пути в жизни, зрелый возраст почти что, и увядание и борьба все сходятся к сладкой победе золотой вечности – Абсолютное молчание, безветренный день, елочки высохли и побурели ну и летнее рождество окончилось и уже совсем скоро седые бураны завьюжат всю эту местность – Ни одни часы не тикают, ни один человек не томится, и молчаливы будут снег и скалы под ним и как всегда выситься будет Хозомин и скорбеть без печали навечно – Прощай, Опустошение, ты было добро ко мне – Пусть ангелы нерожденных и ангелы умерших трепещут над тобой облаком и орошают тебя приношениями из вечных цветов – То что проездом через всё прошло через меня и навсегда через мой карандаш и нечего больше сказать – Елочки скоро станут елями – Я швыряю последнюю банку в крутую лощину и слышу как она блямкает вниз все 1500 футов и вновь напоминает мне (из-за здоровенной свалки банок там внизу от 15 лет Наблюдателей) здоровенную свалку Лоуэлла по субботам когда мы играли среди ржавых буферов и вонючих куч и считали что это здорово, все это вместе включая старые машины надежды с костлявыми изработанными сцеплениями сваленные прямо под новую лощеную супермагистраль которая бежит от пустыря вокруг бульвара до Лоренса – последний одинокий грохот моих жестянок Опустошения в долине пустоты, которому я внемлю, нагой, с удовлетворением – Давным-давно в самом начале мира вихрем было предупреждение что мы все сметены будем аки стружка и восплачем – Люди с усталыми глазами сейчас осознают это, и ждут распада и тлена – и может быть у них еще есть сила любви в сердцах но все равно, я просто больше не знаю что означает это слово – Мне хочется лишь трубочки мороженого.
47
За 63 дня я оставил столб испражнений высотой и размерами примерно с младенца – вот где женщины превосходят мужчин – Хозомин даже бровью не ведет – Венера восходит как кровь на востоке и это последняя ночь и тепло хоть зябкая Осенняя ночь с тайнами синей скалы и синего пространства – Через 24 часа после упомянутого времени я рассчитываю сидеть по-турецки у Реки Скаджит на своем засыпанном опилками остатке пня с бутылкой портвейна – Привет вам звезды – Теперь я знаю в чем была тайна горного потока —
О’кей, довольно —
То что проездом через всё проездом и через кусочки изоляционного пластика который я вижу выброшен нет больше чем просто выброшен во двор а ведь он некогда был большой важной изоляцией для людей теперь же лишь то что есть, то что проездом через всё столь торжествующе что я поднимаю его и ору и в сердце своем Хо-Хо и швыряю его на запад в собирающейся тиши сумерек и он слегка пари?т небольшой черной штукенцией затем стукается оземь и вот и все – Этот блестящий кусочек коричневого пластика, когда я сказал что он блестящий кусочек коричневого пластика разве я утверждал что он истинно «блестящий кусочек коричневого пластика»? —
Так же и с этим и со мною и с вами —
Собрав все безмерности вокруг себя покровом я соскальзываю «Тарквиниевой хищною походкой»[50 - У. Шекспир. «Макбет». Секст Тарквиний – сын этрусского тирана Тарквиния Гордого, обесчестил добродетельную Лукрецию, жену Коллатина, которая затем покончила с собой (ок. 500 г. до н. э.).] в сумрак предвиденного земного шара, виденье свободы вечности словно лампочка внезапно вспыхнувшая у меня в мозгу – просветление – новое пробуждение – похождения сырой гибкости сделанной из материала света треполесят и пустозвонят впереди, я зрю сквозь них все, ээ, арг, ойг, элло —
Подожди меня Чарли я спущусь с дождевым человечком – Вам всем видно что это никогда – Бейте в черный новый фраон – Да фа ла бара, ух мерья – слышите? – А-а поебать, чувак, я устал пытаться и вычислять что же сказать: в любом случае ЭТО НЕВАЖНО – Еh maudit Christ de bat?me que s’am’fend![9 - Зд.: В Господа Бога душу мать! (фр.)] – Как вообще хоть что-нибудь может кончиться?
Часть вторая
Опустошение в миру
48
Но теперь сама история, сама исповедь…
Все чему я учился на уединенной горе все лето. Видение на Пике Опустошения я попытался принести с собой вниз миру и моим друзьям в Сан-Франциско, но они, вовлеченные в стриктуры времени и жизни, а не в вечность и уединение горных снежных скал, сами преподали мне урок – Помимо этого видение свободы вечности которое было у меня и у всех святых отшельников в глухомани, малопригодно в городах и обществах охваченных междоусобицей как у нас – Что это за мир, где не только дружба перечеркивает вражду, но и вражда перечеркивает дружбу а могила и урна перечеркивают всё – Достанет времени умереть в невежестве, но раз уж мы живем что нам праздновать, что нам говорить? Что делать? Что, мучнисторосая плоть и в Бруклине и везде, и больные желудки, и исполненные подозрений сердца, и жесткие улицы, и столкновение идей, все человечество пылает ненавистью и пепелицей – Первым делом приехав в СФ со своим мешком и посланьями я заметил: все валяют дурака – тратят время – не серьезны – тривиальны в соперничествах – робки перед Господом – даже ангелы грызутся – Я знаю только одно: все на свете ангелы, мы с Чарли Чаплином видели у них крылья, чтобы быть ангелом вовсе не нужно быть серафической девчушкой с мечтательной улыбкой печали, вы можете быть клейменым Компанейским Кабаном ухмыляющимся из пещеры, из канализации, можете быть чудовищным чесоточным Уоллесом Бири[51 - Уоллес Фицджеральд Бири (1885–1949) – американский актер театра и кино.] в грязной майке, можете быть индианкой выжившей из ума присевшей на корточки в канаву, вы даже можете быть смышленым сияющим убежденным Американским Служащим с ясными глазами, даже гадким интеллектуалом в столицах Европы, но я вижу большие печальные невидимые крылья у всех за плечами и мне плохо оттого что они невидимы и без толку на земле и всегда были без толку и мы все лишь грыземся до смерти —
Зачем?
На самом деле зачем я дерусь с самим собой? Позвольте мне начать с признания в первом убийстве а потом продолжать историю а вы, с крыльями и прочим, судите сами – Это Инферно – Вот сижу я вверх тормашками на поверхности планеты земля, меня удерживает сила тяготения, корябаю историю и знаю что рассказывать ее нет нужды и все же знаю что нет нужды даже в молчании – но есть саднящая тайна —
Зачем еще нам жить если не обсуждать (по меньшей мере) кошмар и ужас всей этой жизни, Боже как мы стареем и некоторые из нас сходят с ума и все злобно меняется – болит именно эта злобная перемена, как только что-то становится четким и завершенным оно тотчас разваливается и сгорает —
Превыше всего прочего мне жаль – но то чего мне жаль ни вам не поможет, ни мне —
В горной хижине я убил мышь которая была – фу – у нее были маленькие глазки глядевшие на меня умоляюще, она уже была злобно ранена тем что я ткнул ее палкой пробив ее защитное укрытие из пачек «липтоновского» супа с зеленым горошком, она вся была в зеленой пыли, билась, я прямо высветил ее фонариком, убрал упаковки, она смотрела на меня «человеческими» боязливыми глазами («Все твари живые дрожат от страха наказания»), с маленькими ангельскими крылышками и всем остальным она просто от меня получила, прямо по голове, резкий треск, от которого она умерла, глазки выкатились покрытые порошком зеленого горошка – Ударяя ее я чуть не всхлипнул вскрикнув «Бедняжка!» как будто бы не я это делал? – Затем вышел наружу и выбросил ее с обрыва, сперва собрав те пакеты супа, что не были надорваны, я его с кайфом ел потом – Выбросил ее, а потом поставил тазик (в котором хранил портящуюся пищу и подвешивал его к потолку, и тем не менее умненькая мышка как-то умудрялась в него запрыгивать) поставил тазик в снег налив туда ведро воды а когда посмотрел наутро в воде плавала мертвая мышь – Я подошел к обрыву и посмотрел и обнаружил мертвую мышь – Я подумал «Ее дружок совершил самоубийство в тазике смерти, от горя!» – Происходило что-то зловещее. Маленькие смиренные мученики наказывали меня – Потом я понял что это та же самая мышка, она прилипла ко дну тазика (кровь?) когда я выбрасывал ее в темноте, а мертвая мышь в овраге под обрывом просто-напросто предыдущая мышь утонувшая в хитроумной водяной ловушке которую изобрел парень живший в хижине до меня и я ее нерешительно расставил (банка с палочкой, на верхушке приманка, мышка подходит укусить ее и банка переворачивается, сбрасывая мышь, я читал как-то днем когда услышал фатальный маленький всплеск на чердаке над самой моей кроватью и первые предварительные бултыхания пловца, пришлось выйти во двор чтобы не слышать, чуть не плача, когда вернулся – тишина) (а на следующий день утопшая мышка вытянулась призраком навстречу миру тщась тощей шейкой достичь смерти, волоски на хвостике развеваются) – Ах, убил 2 мышек и покусился на убийство третьей, та, когда я наконец настиг ее стояла на крохотных задних лапках за буфетом со страхом глядя вверх и беленькая шейка я сказал «Хватит», и лег спать и пусть себе живет и возится в моей комнате – позже ее все равно убила крыса – Меньше горсти мяса и плоти, и ненавистный бубонный хвост, и я уже приготовил себе будущие пристанища в преисподней убийц и все из-за страха перед крысами – Я думал о нежном Будде который не испугался бы крохотной крыски, или об Иисусе, или даже о Джоне Бэрриморе[52 - Джон Бэрримор (Джон Сидни Блайт, 1882–1942) – американсмкий актер театра, кино и радио, уроженец Филаделфии.] у которого жили ручные мышки в комнате в Филаделфии детства – От выражений вроде «Человек ты или мышь?» и «наилучшие замыслы мышей и людей»[53 - Часть поговорки «Наилучшие замыслы мышей и людей часто заводят не туда» – аллюзия на стихотворение шотландского поэта Роберта Бёрнса (1759–1796) «Полевой мыши, чье гнездо разорено моим плугом» (1785). В русской традиции «mice and men» обычно толкуется как «все живое».] и «мыши б не убил» мне становится больно и еще от «мыши боится» – Я просил прощенья, пытался каяться и молиться, но чувствовал что из-за того что отрекся от своего положения святого ангела с небес который никогда не убивал, мир теперь может провалиться в тартарары – Я-то думаю, он уже – Пацаном я бросался на банды убийц белочек, с риском что меня самого побьют – Теперь это – И я понимаю что все мы до единого убийцы, в предыдущих жизнях убивали и вынуждены вернуться отрабатывать свое наказание, наказанием-под-низом которое и есть жизнь, что в этой своей жизни мы должны перестать убивать или же нас заставят вернуться снова из-за присущей нам Божественной природы и божественной волшебной силы чтобы явить все чего мы пожелаем – Я помнил жалость своего отца когда он сам топил мышат однажды утром давным-давно, а моя мать говорила «Бедняжки» – Но теперь я вступил в ряды убийц и значит грош цена моему благочестию и надменности, ибо некоторое время (еще до мышей) я почему-то считал себя божественным и безупречным – Теперь же я просто грязный убийца человек как все остальные и не могу больше искать укрытия на небесах и вот он я, с крыльями ангела сочащимися кровью моих жертв, маленьких или же нет, пытаюсь сказать вам что нужно делать а сам знаю не больше вашего —
Не смейтесь… у мышки есть бьющееся сердечко, та мышка которой я позволил жить за буфетом была по-настоящему «по-человечески» испугана, и ее выслеживал большой зверь с палкой и она не знала почему избрана умереть – она бросала взгляды вверх, вокруг, во все стороны, подняв лапки, на задних ножках, тяжело дыша – затравленная —
Когда большие олени по-коровьи паслись у меня в лунном дворике я все же смотрел на их бока как сквозь прицел ружья – хоть никогда бы и не убил оленя, который умирает большой смертью – тем не менее олений бок означал пулю, олений бок означал стрелопронзание, в сердцах людей одно убийство – св. Франциск должно быть это знал – И предположим кто-то пришел к св. Франциску в пещеру и пересказал ему кое-что из того что говорят о нем сегодня гадкие интеллектуалы и Коммунисты и Экзистенциалисты по всему миру, предположим: «Франциск, ты всего лишь испуганный глупый зверь и только, прячешься от страждущего мира, оттягиваешься себе на природе и делаешь вид что ты так свят и любишь животных, прячешься от реального мира со своими формальными серафическими херувимскими наклонностями, пока люди плачут а старухи сидят на улице рыдая и Ящерица Времени скорбит вечно на горячей скале, ты, ты, считаешь себя таким святым, втихомолку пердишь по пещерам, смердишь так же, как и прочие, а пытаешься показать что ты лучше людей?» Франциск мог бы и грохнуть этого человека – Кто знает? – Я люблю св. Франциска Ассизского как и любого на свете но откуда мне знать что бы он сделал? – может убил бы своего мучителя – Поскольку убиваешь или нет, вот в чем беда-то, никакой разницы нет в сводящей с ума пустоте которой все равно что мы делаем – Мы знаем только что все живо иначе бы его здесь не было – остальное досужие домыслы, умствования насчет реальности ощущения хорошего или плохого, этого или того, никто не знает святой белой истины поскольку она невидима —
Все святые сошли в могилу так же надув губки как и убийца как и ненавистник, праху без разницы, он поглотит все губы неважно что они делали и это потому что ничего не имеет значения и все мы это знаем —
Но что же нам делать?
Довольно скоро возникнет новый род убийцы, который станет убивать безо всякой причины, просто доказать что это неважно, и его достижение будет стоить не больше и не меньше последних квартетов Бетховена и «Реквиема» Бойто – Церкви падут, монгольские орды станут ссать на карту Запада, короли-идиоты будут рыгать давясь костями, всем станет плевать когда сама земля рассыплется в атомную пыль (как это было в самом начале) и пустоте по-прежнему пустоте будет все равно, пустота будет просто продолжаться с этой своей маниакальной улыбочкой которую я вижу везде, смотрю ли на дерево, на скалу, на дом, на улицу, я вижу эту улыбочку – Эту «тайную Богоухмылку» но что же это за Бог который не изобрел справедливости? – Поэтому они зажгут свечи и произнесут речи и ангелы неистовствуют – Ах но «Я не знаю, мне все равно, и не имеет значения» будет последней человеческой молитвой —
Тем временем во всех направлениях, внутрь и наружу, вселенной, наружу к нескончаемым планетам в нескончаемом пространстве (многочисленнее песков в океане) и внутрь в неограниченные огромности вашего собственного тела кое суть также нескончаемое пространство и «планеты» (атомы) (весь электромагнитный сумасшедший расклад скучающей вечной силы) тем временем убийство и бесполезная деятельность продолжаются, и продолжались с безначального времени, и будут продолжаться никогда не заканчиваясь, и нам дано знать, нам с нашими оправданными сердцами, лишь то что это лишь то что есть и не больше чем то что есть и у него нет имени и это не что иное как звериная сила —
Ибо те кто верят в личного Бога которому не безразлично хорошее и плохое галлюцинациями заводят себя за тень сомнения, хоть Господь и благословляет их, он все равно отсутствующе благословляет пробелы —
Это просто не что иное как Бесконечность бесконечно разнообразно развлекающая себя киношкой, как пустым пространством так и материей, она не ограничивает себя ни тем ни другим, бесконечность желает всего —
Но я все же думал на горе?: «Что ж – (и проходя каждый день мимо могильного холмика под которым похоронил мышку когда шел на свои грязные испражнения) – пускай мы сохраним ум безучастным, пускай мы будем как пустота» – но как только мне наскучило и я спустился с горы я не могу ни за что на свете быть ничем другим кроме разъяренного, потерянного, пристрастного, критичного, смятенного, испуганного, глупого, гордого, презрительного, дерьма дерьма дерьма —
Свеча горит
И когда с нею покончено
Воск ложится хладными художественными кучами
– а больше я ничего и не знаю
49
И вот я пускаюсь трусцой вниз по этой горной тропе с полным мешком на спине и думаю по шлёпу и неумолчному топу своих башмаков по камню и земле что мне чтобы идти дальше нужны на этом свете лишь мои ступни – мои ноги – которыми я так горжусь, и тут они начинают сдавать не проходит и 3 минут после того как я бросил последний взгляд на запертую (прощальную странную) хижину и даже слегка преклонил колена перед нею (как преклоняли бы колена перед памятником ангелам мертвых и ангелам нерожденных, хибарой где всё было обещано мне Видениями по ночам с молнией) (а тем временем когда я боялся отжиматься от земли, лицом вниз, на руках, потому что мне казалось что Хозомин примет медвежий или жуткий облик снежного человека и склонится ко мне пока я лежу) (туман) – К темноте привыкаешь, начинаешь понимать что все призраки дружелюбны – (Ханьшань говорит: «У Холодной Горы есть множество тайных чудес, те кто забирается сюда обычно пугаются») – ко всему этому привыкаешь, понимаешь что все мифы истинны но пусты и даже мифоподобия там нет, но есть кое-что и похуже чего стоит бояться на (вверх-тормашечной) поверхности этой земли побольше чем тьмы и слез – Есть люди, ноги подводят, и наконец карманы выворачивают, и наконец бьешься в конвульсиях и умираешь – Мало времени и нет смысла и слишком счастлив и не думаешь об этом когда стоит Осень а ты топаешь вниз с горы к дивным городам кипящим далеко-далеко —
Смешно как теперь когда пришло время (в безвременности) покинуть сию ненавистную ловушку на вершине скалы у меня нет никаких чувств, вместо того чтобы смиренно помолиться своему святилищу выкручивая его из поля зрения за вздымающейся спиной я говорю единственно «Тю – чушь» (зная что гора поймет, эта пустота) но куда ж девалась радость? – радость которую я предрекал, ярких новых снежных скал, и новых странных святых деревьев и милых сокрытых цветочков по сторонам сбегающей вниз счастливой тропы? Вместо этого я беспокойно размышляю и жую, и кончается Хребет Голода, едва хижина скрывается из виду, а я уже приподустал в бедрах и сажусь отдохнуть и покурить – Ну вот, гляжу, и Озеро все так же далеко внизу и почти тот же самый вид открывается, но О, сердце мое все аж извивается чтобы разглядеть что-то – Господь сотворил некую тонкую небесную дымку дабы проникать сквозь нее взглядом словно безымянную пыльцу зрелище розоватого северного облака поздним утром отразившегося в голубом теле озера, вот оно выходит оттененное розовым, но столь эфемерное что о нем почти не стоит и упоминать и поэтому мимолетность этого дымка как бы будоражит разум моего сердца и заставляет подумать «Но ведь Бог создал эту маленькую хорошенькую тайну чтобы я смог ее увидеть» (а видеть ее здесь больше некому) – Тот факт, что это разбивающее мне сердце таинство заставляет понять что это Бога-игра (для меня) и что я смотрю кино реальности как исчезает зрение в бассейне жидкого понимания и мне чуть ли не расплакаться хочется от осознания того что «Я люблю Господа» – тот роман что у нас с Ним был на Горе – Я влюбился в Бога – Что бы ни случилось со мною внизу в конце этой тропы к миру меня устраивает поскольку аз есмь Бог и я делаю все это сам, кто ж еще?
Медитируя,
я Будда —
Кто ж еще?
50
А тем временем сижу в высоких горах, не вылезая из лямок рюкзака опираясь на него а им на горбик поросшего травой пригорка – Цветы везде – Гора Джек на том же месте. Золотой Рог – Хозомина уже не видно он скрылся за пиком Опустошения – А вдали в верховье озера пока ни намека на Фреда и его лодку, которые были бы крошечной клопиной воронкой в круговой водяной пустоте озера – «Пора спускаться» – Не стоит тратить времени – У меня два часа на то чтобы сделать пять миль вниз – У моих башмаков больше нет подметок поэтому я вставил толстые картонные стельки но камни уже добрались до них и картон прорвался поэтому я теперь иду босиком по скалам (с 70 фунтами на горбу) в одних носках – Вот потеха-то, коль скоро героический горный певец и Король Опустошения не может даже толком слезть с собственной вершины – Я взваливаю мешок, уф, потея и пускаюсь в путь снова, вниз, вниз по пыльной каменистой тропе, по серпантинным ее изгибам, крутым, некоторые повороты срезаю и съезжаю вниз по склону как на лыжах до следующего уровня – загребая камешки башмаками —
Но что за радость, мир! Я иду! – Однако ноги болят и не желают наслаждаться и радоваться – Бедра болят и дрожат и не хотят больше сносить меня вниз с вершины но им приходится, шаг за шагом —
Потом вижу как приближается значок лодки в 7 милях отсюда, это Фред едет встречать меня у подножия тропы где два месяца назад мулы карабкались с полной поклажей и соскальзывали по камням вверх к тропе, с буксируемой баржи под дождем – «Я буду на месте с ним тютелька в тютельку» – «встречай лодку» – хохоча – Но тропа становится все хуже, от высоких луговин и свингующих серпантинов она заходит в кустарник который цепляется мне за рюкзак а валуны на самой тропе просто приканчивают истерзанные и стертые ноги – Иногда дорожка по колено уходит в поросль полную невидимых заподлянок – Пот – Я постоянно оттягиваю большими пальцами лямки чтобы подтянуть рюкзак повыше – Гораздо труднее чем я думал – Я уже вижу как парни смеются. «Старина Джек думал что спорхнет вниз по тропе за два часа вместе с рюкзаком! А не смог и полпути сделать! Фред с лодкой прождал целый час, потом пошел его искать, потом ему пришлось дожидаться полно?чи пока тот не приплелся в лунном свете плача „О Мама зачем ты так со мною обошлась?“» – Я вдруг начинаю ценить великий труд пожарников на большом пепелище в Громовом Ручье – Не просто ковылять и потеть с пожарными комплектами но добраться до пылающего пламени и работать там еще пуще и жарче, и никакой надежды нигде среди скал и камней – Я кто ел китайська обеды наблюдая пожар с расстояния 22 миль, ха – И я начал давай-спускаться.
51
Лучше всего спускаться с горы как бы бегом, свободно размахивая руками и не тормозя при падении, ноги сами поддержат тебя – но О у меня не было ног поскольку не было башмаков, я шел «босяком» (как говорится) и отнюдь не топал большими певучими шагами вниз по тропе колотя себе вперед тра-ля-ля я едва мог с ужимками переставлять их такими тонкими были подошвы а камни такими внезапными что некоторые оставляли резкие синяки – Утречко Джона Баньяна[54 - Джон Баньян (1628–1688) – английский писатель, баптистский проповедник.], единственное что мне оставалось чтоб отвлечься – Я пытался петь, думать, грезить наяву, делать то что делал у печки опустошения – Но Карма твоя тропа расстелена для тебя – Иначе бы не вышло сбежать в то утро израненных изодранных ног и горящих от боли бедер (и неизбежных жгучих мозолей как иголок) и задышливого пота, налета насекомых, чем мог сбежать я и чем могли сбежать вы будучи вечно поблизости дабы пройти сквозь пустоту формы (включая сюда пустоту формы вашей хнычущей личности) – Я должен был это сделать, не отдыхать, единственная моя забота удержать лодку или даже потерять лодку, О какой сон мог бы у меня быть на этой тропе в ту ночь, полная луна, но полная луна светила и на долину – к тому же там слышалась музыка по-над водой, плыл сигаретный дымок, играло радио – Здесь же, всё, жаждущие ручейки сентября не шире моей ладошки, выдавая воду водой, где я плескался и пил и мутил эту воду чтоб идти дальше – Господи – Как сладка жизнь? Так же сладка
как холодна
вода в лощине
на пыльной усталой тропе —
– на ржавой усталой тропе – усеянной комьями из-под копыт мулов минувшим июнем когда их заставили из-под палки скакать по плохо прорубленной тропке в обход упавшей коряги слишком здоровой такой что не перебраться и Господи Боже мой мне пришлось втаскивать наверх кобылу среди перепуганных мулов а Энди ругался «Я не могу сам все делать дьявол тебя задери, тащи сюда эту клячу!» и словно в старом сне о других жизнях когда я возился с лошадьми я поднялся, влача ее за собой, а Энди схватил поводья и потащил ее за шею, бедняжечку, пока Марти тыкал ей в зад палкой, глубоко – провести испуганного мула – и мула тоже тыкал – и дождь со снегом – теперь все отметины того неистовства высохли в сентябрьской пыли а я сижу там и отдуваюсь – Вокруг полно съедобных травок – Можно просто затаиться в этих горах, варить травы, притащить с собой жира, варить травы на крошечных индейских костерках и жить вечно – «Счастлив с камнем под головой пусть небо и земля себе переменяются!» – пел старый Китайский Поэт Ханьшань – Без всяких карт, рюкзаков, пожароискателей, батарей, самолетов, предупреждений по радио, одни комары зудят в гармонии, да струйка ручейка – Но нет, Господь снял это кино у себя в уме и я часть его (часть его известная под именем меня) и не мне понимать этот мир и значит брести посреди него проповедуя Алмазную Непоколебимость которая гласит: «Ты здесь и ты не здесь, и то и другое, по одной и той же причине», – «просто Вечная Сила пожирает все» – Поэтому я встаю собираюсь с силами и бросаюсь вперед с рюкзаком, оттянув лямки, и морщусь от болей в лодыжках и накручиваю дорожку все быстрей и быстрей своей нарастающей иноходью и вскоре уже совсем бегу, согнувшись, как китаянка с вязанкой хвороста на плечах, дзынь дзынь продираясь и пропихивая негнущиеся колени сквозь камни кустарник повороты, иногда сверзаюсь с тропинки и с ревом снова вылезаю на нее, не понять как, ни разу не сбиваюсь с пути, путь был создан для того, чтобы по нему следовать – У подножия холма я встречу тощего мальчугана только начинающего свое восхождение, сам же я толст и с большущей котомкой, собираюсь напиваться в городах с мясниками[55 - Отсылка к «Десяти быкам» (с XII в.): в традиции чань-буддизма это серия коротких стихотворений китайского мастера Коаня Шиюаня (яп. Какуан), сопровождающихся картинками, которые иллюстрируют этапы постижения практик махаяны, ведущих к просветлению, а также к последующей совершенной мудрости.], и настала Весна в Пустоте – Иногда падаю, тазом, поскальзываясь, рюкзак мой спинной буфер, рву дальше вниз крепко стукаясь, какими словами описать опляльное с присвистом пумканье вниз по плямкающей тропинке трампампути? – фьють, пот, – Каждый раз ударяя свой ушибленный футболом большой палец я вскрикиваю «Почти!» но он никогда не получает прямо так, чтобы я охромел – Палец, неоднократно битый в Колледже Коламбия в потасовках под прожекторами в гарлемских сумерках, какой-то урел из Сэндаски наступил на него своими шипами и больше того содрал всю шкуру у меня с икры – Палец так и не вылечили – и низ и верх у него размозжены и болят, и когда подворачивается камень вся моя лодыжка встает на защиту – и все же вращать лодыжкой это павловский fait accompli[10 - Свершившийся факт (фр.).], Айрапетянц не мог мне показать ничего лучше нежели не верить что натрудил эту нужную лодыжку, или даже растянул ее – это танец, танец с камня на камень, от боли к боли, морщась вниз с горы, в этом вся поэзия – И мир что ожидает меня!
52
Сиэтлы в тумане, кафешантаны, сигары и вина и газеты в зальчике, туманы, паромы, яичница с беконом и гренком утром – милые города внизу.
Внизу примерно где начинается густолесье, большие Желтые Сосны и красновато-коричневые все деревья, воздух мило бьет мне в лицо, зеленым Северо-западом, голубой сосновой хвоей, свежий, лодка прокашивает борозду в ближайшем озере, она меня обгонит, но ты свингуй себе, Маркус Маджи – Ты и раньше падал и Джойс придумал слово длиной в две строки чтоб описать это – брабаракотавакоманаштопатаратавакоманак![56 - Имеется в виду знаменитое слово Джеймса Джойса с первой страницы романа «Finnegans Wake» из 101 буквы (Bababadalgharaghtakamminarronnkonnbronntonnerronntuonnthunntrovarrhounawnskawntoohoohoordenenthurnuk, обозначающее, среди прочего, падение Финнегана с лестницы и падение Адама и Евы.]
Зажжем три свечи трем душам когда доберемся.
Тропа, последние полмили, еще хуже, чем наверху, камни, большие, маленькие, перекрученные овраги тебе под ноги – Я уже начинаю всхлипывать от жалости к себе, матерясь разумеется – «Это никогда не кончится!» самая моя главная жалоба, совсем как я думал в дверях: «Как вообще может что-то кончиться? Но это лишь тропа Сансары-Мира-Страдания, подверженная времени и пространству, следовательно она обязана кончиться, но Боже мой она никогда не кончится!» и вот я уже больше наконец не бегу и не шлепаю ногами – Впервые я падаю изможденный вовсе не собираясь падать.
А лодка уже почти приплыла.
«Не дойду».
Я сижу долго, угрюмолицый и конченый – Не успею – Но лодка продолжает приближаться, это как цивилизация табельных часов, надо добраться до работы вовремя, как на железной дороге, хоть и не можешь успеть но успеваешь – Она была взорвана в горнилах железной вулканической мощью, мой Посейдон и его герои, Дзенскими Святыми с мечами разумности. Мастером Франкобогом – Я рывком ставлю себя на ноги и пытаюсь дальше – Каждый шаг не дается, не срабатывает, то что мои бедра выдерживают для меня загадка – шлёп —
В конце концов я загружаю свои шаги наперед, как будто ставлю что-то неимоверно тяжелое на платформу вытянутыми вперед руками, такое напряжение невозможно поддерживать – если б не босые ноги (теперь избитые в лохмотьях содранной кожи волдырях и крови) я мог бы трюхать себе и пробиваться вниз по склону, как валящийся пьянчуга почти совсем свалившийся никогда не сваливающийся совсем а если даже и так будет ли болеть как мои ноги сейчас? – не-а – надо толкать себя дальше вперед поднимая и опуская каждую коленку ногоколючками по лезвиям ножниц Блейковского Вероломства с червями и завываньями везде – пыль – я падаю на колени.
Отдохну вот так немного и пойду дальше.
«Э черт Eh maudit[11 - Проклятье (фр.).]» пла?чу я последние 100 ярдов – вот лодка остановилась и Фред резко свистит, нет ухает, индейское Хооо! на что я отвечаю свистом, заложив пальцы в рот – Он усаживается почитать книжку про ковбоев пока я заканчиваю спускаться – Теперь уж я не хочу чтоб он слышал как я плачу, но он слышит он не может не слышать моих медленных больных шагов – плёп, плёп – постукивают камешки отскакивая от круглого утеса, дикие цветочки меня больше не интересуют —
«Не дойду» вот моя единственная мысль пока я тащусь дальше, и эта мысль точно фосфоресцирующее красное зарево в негативе отпечатывается на кинопленке моего мозга «Надо дойти» —
Опустошенье, Опустошенье
так трудно
Сойти с него
53
Но все было в порядке, вода оказалась пронзительной и близкой и плескалась о сухой плавник когда я преодолел последний маленький карниз к лодке – Через него я перевалился и помахал с улыбкой, оставив ноги идти себе, волдырь в левом башмаке который я считал острой галькой впившейся мне в кожу —
Во всем этом возбуждении даже не соображаю что наконец вернулся к миру —
И нет в целом свете человека милее кто бы встретил меня у его подножия.
Фред старинный лесничий и объездчик любимый всеми как стариками так и молодежью – Угрюмо в ночлежных общагах он представляет вам совершенно опечаленную и чуть ли не разочарованную физиономию неподвижно глядящую в пустоту, иногда он даже на вопросы не отвечает, позволяет вам впитывать свой транс – По его глазам понимаете, а они смотрят далеко, что дальше видеть нечего – Великий молчаливый Бодхисаттва а не человек, в этих лесничих есть что-то такое – Старина Черныш Блейк его любит, Энди его любит, сын его Говард его любит – Вместо старой доброй душки Фила, у которого выходной, в лодке Фред, нацепивший невероятно длинный козырек, дурацкий чепчик, кепон с золотыми кнопками который он надевает чтобы прятаться от солнца когда пускается бороздить лодкой озеро – «Вон едет пожарный смотритель» говорят кнопкокепые рыболовы из Беллингэма и Отэя – из Сквохомиша и Сквонэлмиша и Ванкувера и сосновых городков и жилых пригородов Сиэтла – Они болтаются по всему озеру закидывая удочки на тайных радостных рыбок которые раньше были птичками но упали – Они были ангелами и пали, рыболовы, утрата крыльев означала нужду в пище – Но рыбачат они ради удовольствия довольной дохлой рыбки – Я такое видел – Я понимаю разверстый рот рыбки на крючке – «Когда лев рвет тебя когтями, пускай себе рвет… мужество такого рода тебе не поможет» – Рыба покоряется,
рыболовы сидят
И забрасывают удочки
Старый Фред, ему только надо смотреть чтоб никакой рыболовский костер сильно не разгорелся и не спалил весь лес – В большой бинокль он оглядывает весь дальний берег – Неразрешенные туристы – Компании пьяниц на островках, со спальниками и пивными банками – иногда женщины, некоторые красивы – Великолепные плавучие гаремы в лодках с подвесными движками, ноги, все видно, ужасные эти женщины Сансары-Мира-Страданья что покажут вам свои ноги чтобы только крутнуть колесо еще дальше
Что заставляет мир
вращаться?
Меж стеблей
Фред видит меня и заводит мотор подойти ближе к берегу, облегчить легко-заметно-удрученному мне – Первым делом он задает мне вопрос которого я не слышу и говорю «А?» и он заметно удивляется но мы призраки что проводят лето в уединенных глухоманях мы теряем всякое соприкосновение, становимся эфемерными и не здесь – Наблюдатель спускающийся с горы словно мальчик-утопленник снова возникший привидением, я знаю – Однако он всего лишь спросил
– Как там погода наверху, жарко?
– Нет, там сильный ветер, с запада, с Моря, не жарко, только здесь.
– Давай мешок.
– Тяжелый.
