Уинстон Черчилль: Власть воображения

скачать книгу бесплатно

По возвращении в Англию в конце декабря Черчилль узнал, что его статьи были благосклонно приняты публикой и что британские журналисты приветствовали, не без доли ехидства, появление нового собрата, который, по-видимому, владел пером не хуже, чем саблей. «Провести каникулы, сражаясь на чужой войне, – ворчали в “Ньюкасл лидер” от 7 декабря 1895 г., – это слишком даже для Черчилля». Уинстон вернулся в полк, готовившийся передислоцироваться в Индию к осени 1896 г., и к своим любимым занятиям: поло, скачкам, политике и светским раутам. На приемах у лорда Ротшильда, в салонах своей тетки герцогини Лили, богатой американки миссис Адер или леди Черчилль он встречается и заводит знакомства с главными фигурами в правительстве, финансах и армии: лордом Гарнетом Джозефом Уолсли, сэром Фрэнсисом Джёном, Джозефом Чемберленом, Гербертом-Генри Асквитом, Бальфуром, лордом Джеймсом, герцогом Девонширским, лордом Ландсдауном, полковником Брэйбазоном, лордом Бересфордом, генералом сэром Биндоном Бладом, не говоря уже о самом принце Уэльском – широкий круг высокопоставленных лиц, которые позже будут рады ему услужить в память об отце… или о матери.

Но в тот момент они ничем не могли помочь в его новом замысле: корнет Черчилль, начав осознавать все мрачные перспективы девятилетнего изгнания в Индии вдали от английской политики и полей сражений, вбил себе в голову, что ему надо уйти из полка и проявить себя в бою где-нибудь на Крите, в Южной Африке или Судане, не важно, где именно. Он обратился к матери, но на этот раз не помогли даже ее обширные связи. 4 августа 1896 г., всего за месяц до отправки 4-го гусарского полка в Бомбей, Уинстон посылает матери письмо, в котором раскрывает свои честолюбивые планы: «Несколько месяцев в Южной Африке могли бы принести мне медаль и, по всей вероятности, ротный отличительный знак. Оттуда я галопом помчусь в Египет, откуда через год-два вернусь еще с парой наград и смогу сменить саблю на портфель». Министерский портфель? Уже? Рассеянный и вечно спешащий Уинстон даже проскочил депутатский период! Он продолжает: «Я не могу поверить, чтобы при стольких влиятельных друзьях, коими вы располагаете, и всех тех, кто готов сделать что-либо для меня в память об отце, это было бы для меня невозможно». И все же оказалось, что никто не горел желанием видеть Уинстона Черчилля в Южной Африке или Египте, и все высокие чины, к которым обращалась леди Черчилль, посчитали более правильным, чтобы молодой корнет проявил дисциплинированность и последовал за своим полком. Жребий был брошен: 11 сентября 1896 г. Уинстон Черчилль поднялся на борт парохода «Британия», следовавшего в Индию…

IV. Пером и шпагой

Ступив на индийскую землю в начале октября 1896 г., Уинстон Черчилль все еще считал, что прибыл к месту своей ссылки, и его первые впечатления только подкрепляли эту уверенность. При выгрузке на бомбейский причал вечно торопящийся Уинстон схватился за стальное кольцо, врезанное в гранит набережной, в тот самый момент, когда шлюпка стала опускаться вниз на откатывающейся волне; в результате он вывихнул правое плечо, и полученная травма мешала ему потом всю жизнь. И это было только начало. Ужасающая жара Южной Индии, раскаленный и пыльный Бомбей, мир и спокойствие, царящие на всем субконтиненте, произвели на нетерпеливого молодого офицера самое удручающее впечатление.

Впрочем, были и приятные сюрпризы. Когда 4-й гусарский добрался два дня спустя до своих новых казарм в Бангалоре, Уинстон обнаружил, что местечко больше похоже на курорт, чем на гарнизонный городок: буйная растительность, ночная прохлада и величественные бунгало с колоннами для господ офицеров Ее Величества… Ему и двум его лучшим друзьям, Реджиналду Барнсу и Хьюго Бейрингу, досталось самое роскошное из них. На жизнь было грех жаловаться: на свое мизерное жалованье Уинстон держал лакея, метрдотеля, сторожа, дворника, трех носильщиков, двух садовников, четырех прачек и шесть опахальщиков! Со службой тоже все обстояло благополучно: он отвечал за выправку и действия на маневрах тридцати пяти солдат, причем уход за лошадьми, занятия по стрельбе и тактической подготовке всегда были для него не утомительной обязанностью, а настоящим удовольствием. Впрочем, распорядок дня исключал саму возможность переутомления: построение в шесть часов утра, полтора часа в седле на учениях, помывка, завтрак, час на конюшне и… свободное время до 16:30. Уинстон тратил его на чтение, коллекционирование бабочек и разведение роз…

В 16:30 наступало время поло, так как Черчилль с восторгом узнал, что именно эта игра была главным и самым серьезным занятием офицеров гарнизона. Еще со времен обучения в Сандхёрсте и Альдершоте он был предрасположен к этому спорту. Всего через месяц после прибытия 4-го гусарского в Бангалор его команда приняла участие в турнире Хидерабада, играя против 19-го гусарского и нескольких туземных полков. Ко всеобщему удивлению, кубок достался новичкам из 4-го, выигравшим у титулованных чемпионов. Корнет Черчилль, с привязанной к корпусу правой рукой, чтобы плечо снова не вышло из сустава, сыграл в этой победе решающую роль, заслужив уважение однополчан. К тому же именно на этом турнире Уинстон был представлен мисс Памеле Плоуден, сразу внушившей ему столь же пылкие, сколь и платонические чувства.

Превосходный дом, отличные товарищи, спорт, досуг, лошади, бабочки, прекрасная девушка и розы… Чего же еще желать? Но Уинстон был недоволен, находя свою жизнь здесь глупой, пресной и неинтересной: политики нет, войны нет, с влиятельными людьми не познакомиться – чистилище, да и только! Как всегда, Уинстон сгущал краски: прямо в день приезда в Индию он был приглашен на обед к барону Сандхёрсту, губернатору Бомбея, и в последующие месяцы был принят секретарем по внутренним делам индийского правительства, командующим Северного военного округа, верховным судьей Бенгала и рядом других заметных фигур, что для младшего офицера уже очень неплохо. Но этот молодой торопыга был уверен, что не делает в Индии ничего, что могло бы реально способствовать его карьере, и продолжал настойчиво – но по-прежнему безуспешно – добиваться перевода в действующую армию. В конечном итоге ему пришлось скрепя сердце смириться с «совершенно растительной» гарнизонной жизнью, убеждая самого себя, что многим овощам достались грядки похуже.

Однако бездействие Черчиллю было чуждо, и вынужденный отдых в раскаленные дневные часы Бангалора он использовал на самообразование, начатое в Лондоне еще в прошлом году. Из одной лишь тяги к культуре? Не совсем. Из-за школьных отметок лорд Рэндолф всегда его держал за невежду, чем Уинстон был глубоко уязвлен. Дабы наверстать упущенное время, он за семь месяцев прочитал восемь томов «Заката и падения Римской империи» Эдварда Гиббона (кто-то сказал ему, что его отец лестно отзывался о достоинствах этого труда), затем четыре тома «Эссе»[29 - «Critical and historical essays» изданы в 1843 г. и переизданы в год смерти автора, в 1859 г. – Прим. редактора.] и восемь томов «Истории Англии»[30 - Первые два тома «Истории Англии» изданы в 1848 г., третий и четвертый – в 1855 г., пятый (незаконченный) – в 1861 г. В восьми томах сестрой Маколея собраны все его сочинения. – Прим. редактора.] Томаса Бабингтона Маколея, «Республику» Платона, «Исследование о природе и причинах богатства народов» Адама Смита, «Опыт о законе народонаселения, или Изложение прошедшего и настоящего действия этого закона на благоденствие человеческого рода» Томаса Роберта Мальтуса, «Две основные проблемы этики» Артура Шопенгауэра, «Происхождение видов путем естественного отбора» Чарлза Дарвина и… тридцать томов «Ежегодного реестра» – хроники событий британской политической и парламентской жизни, происшедших за год. Если наш самоучка читал сразу три-четыре тома разных авторов, то это отнюдь не говорит о поверхностном изучении: все книги испещрены пометками, и Черчилль даже полвека спустя все еще мог процитировать на память целые страницы! Не совершал ли он эти подвиги на книжной ниве, чтобы заслужить хотя бы посмертное уважение отца? Разумеется, нет. Книги выбирались не случайно – история, политика, экономика, развитие конституционализма, парламентские реестры: Черчилль ковал себе оружие, которым однажды сумел бы проложить себе дорогу на британский политический олимп и занять там достойное место для будущей парламентской борьбы. Посещая в Лондоне министров, государственных секретарей, депутатов и лордов, он понял, какое значение имеют эрудиция и знания в области экономики, политики, истории и даже философии. Литература же была менее полезна, именно по этой причине Уинстон не прочитал за семь месяцев ни одного романа.

Примерно в этот период адъютант командующего британским корпусом в Мадрасе артиллерийский капитан Фрэнсис Бингэм, возвращаясь с охоты, повстречал молодого кавалерийского офицера, и пока они скакали рядом, юноша поведал, что не намерен оставаться в армии вечно и что однажды он войдет в парламент и станет… премьер-министром. Капитан Бингэм не запомнил имя своего попутчика, но отметил, что тот курил сигару… То, что человек, с детских лет подавляемый и презираемый собственным отцом, мог быть столь уверен в себе и своем предназначении, убедительно доказывает, что психология не входит в число точных наук.

Весной 1897 г. офицерам 4-го гусарского предоставили «накопившийся» четырехмесячный отпуск в Англии. Многие отказались, благо полк едва успел расположиться на новом месте. Но Черчилль с радостью согласился и 8-го мая отбыл на родину на борту парохода «Ганг», чтобы «насладиться увеселениями лондонского сезона». Он сошел на берег как раз вовремя, чтобы успеть на костюмированный бал в Девоншир-Хаусе, но у молодого корнета, не любившего танцев, были другие планы, вернее, все те же: оказаться на войне офицером или журналистом или войти в парламент. Для реализации первого он мог воспользоваться обширнейшей сетью знакомств своей матушки, а второй ему мог бы помочь осуществить дальний родственник Фиц Рой Стюарт – секретарь ЦК Консервативной партии. Увы! Надежды на военную кампанию рухнули с окончанием греко-турецкого конфликта на Крите[31 - 5 апреля 1897 г. Крит был оккупирован войсками Австро-Венгрии, России, Франции, Италии, Германии и Великобритании, а греко-турецкая война официально закончилась 20 декабря 1897 г. – Прим. переводчика.], а мысли о политике пришлось оставить после того, как кузен Рой подтвердил, что свободных мест нет и само депутатство требует солидного личного капитала…

Но Уинстона утешало, что он сможет обратиться к членам «Лиги первоцвета» Бата на съезде 26-го июля. Сын Рэндолфа Черчилля мог рассчитывать на благосклонный прием в таких кругах, но никто – даже он сам – не ожидал, что первое же его политическое выступление пройдет с таким успехом. Его тщательнейшим образом подготовленная и вызубренная наизусть речь и в самом деле была шедевром красноречия – звенящий призыв к сплочению вокруг консервативных ценностей и цивилизаторской миссии империи, выраженный взвешенными и литыми формулировками, пронизанный аллитерациями и метафорами. Маколей с Гиббоном выглядывали из каждой фразы, но если саркастические выпады против либералов были совершенно в стиле Рэндолфа Черчилля, то добродушные насмешки над ура-патриотизмом были уже чисто уинстоновскими. Это был поразительный успех, вызвавший одобрение политиков и изумление у журналистов…

Но наш оратор даже не успел насладиться своим триумфом, ибо на следующий день до него дошли сенсационные новости из Индии: на северо-западной границе, в «буферной зоне», восстали пуштуны, и в Лондоне решено направить туда экспедиционный корпус из трех бригад под командованием генерала сэра Биндона Блада – того самого генерала, друга отца, что год назад на светском приеме обещал взять Уинстона к себе в первую же кампанию. Спустя 48 часов, отстучав генералу телеграмму с напоминанием об обещании, Уинстон уже садился на пароход в Индию. Он так спешил, что забыл ящик с книгами, свою собаку и клюшки для поло! Ответ генерала застал его уже в Бомбее: на данный момент вакансий нет, но Уинстон может присоединиться как военный корреспондент и получит назначение, как только появится свободная должность… Ясное дело, что должность могла появиться, только если будет убит один из офицеров, а такую возможность на войне исключать нельзя.

Это сообщение вызвало бурную деятельность: Уинстон мчится в Бангалор (два дня пути в южном направлении), чтобы вырвать у начальства отпуск сроком на месяц; шлет телеграмму матери с просьбой добыть для него контракт с какой-либо британской газетой и тут же сам почти случайно становится корреспондентом индийской газеты «Дейли пайонир», вечером 28 августа отправляется на вокзал, откуда ему предстоит преодолеть три тысячи двести сорок пять километров до северо-западной границы. Уинстон берет с собой в дорогу пони, чтобы иметь возможность самостоятельно продолжить путь, если железнодорожное сообщение будет прервано. Во время пятидневного путешествия он напишет матери: «Тщательно все взвесив, я полагаю, что служба в британской армии в молодые годы придаст мне больший политический вес […] и, возможно, повысит мои шансы завоевать популярность в стране. […] И кроме того, при моем бесстрашном характере предстоящие опасности меня только развлекут, а не отвлекут». Весь человек проявился в этих нескольких строках…

На шестой день утром корнет Черчилль прибыл в расположение штаба экспедиционного корпуса в малакандском выступе. Генерал Биндон Блад уже отразил атаки пуштунов на Малаканд, деблокировал форт Чакдары, и его уланы изгнали повстанцев за пределы долины Сват. Но после успешной обороны имперская традиция требовала провести усмирение – карательные экспедиции против племен, участвовавших в восстании. Блад успел подавить пуштунов долины Бунер на востоке и теперь двигался на запад, где жили моманды. Последние имели наглость напасть на его 2-ю бригаду, и Блад приказал ее командиру генералу Джеффри войти в долину Мамунд и разрушить там все аулы, уничтожить посевы и засыпать колодцы. Военному корреспонденту Черчиллю была оказана великая честь сопровождать карателей. Не заставляя себя упрашивать, Уинстон присоединился к бенгальским уланам, приданным бригаде Джеффри для усиления.

Утром 16 сентября 2-я бригада, насчитывавшая тысячу триста сабель, вошла в Мамундскую долину и развернулась веером. Джеффри, похоже, не слыхал про неприятность, приключившуюся лет двадцать назад с генералом Кастером при Литтл-Бигхорн[32 - В битве с союзом индейцев сиу и шайенов у реки Литтл-Бигхорн 25–26 июня 1876 г. генерал Джордж Кастер разделил свой 7-й кавалерийский полк на три части, позволив атаковать их по отдельности, что закончилось разгромом полка и гибелью самого Кастера. – Прим. переводчика.], и распылил свои силы перед лицом противника, имевшего огромное численное превосходство. И вот две роты сикхов при пяти офицерах, включая Черчилля, были окружены тремя сотнями момундов, вооруженных до зубов. В ходе тяжелого отступления многие были убиты и ранены, а одного английского офицера, попавшего в плен, разрубили на куски, но Черчилль, прикрывавший отход и эвакуацию раненых, вышел из переделки живым и невредимым, хотя находился под плотным огнем на открытой местности тринадцать часов! Все это произвело сильное впечатление на его боевых товарищей, и сам генерал Джеффри отметил в рапорте «решительность и отвагу лейтенанта Черчилля из 4-го гусарского, корреспондента газеты “Пайонир” при экспедиционном корпусе, который оказался весьма полезен в трудную минуту».

Это почти литота[33 - Литота – художественный прием преуменьшения, противоположен гиперболе.], но Уинстон еще не раз окажется полезным – 18 сентября у Домодоло, 23-го в Загре и особенно 30-го у Агры. Каждый раз он выезжал рано утром с разведчиками и возвращался поздно вечером с арьергардом, и бывало, что во время перестрелки скакал вдоль вражеской шеренги на линии огня[34 - «Однажды, – вспоминал Черчилль, – я проскакал на своей серой лошадке по самой линии огня, тогда как все спрятались в укрытие. Может быть, это глупо, но ставки в моей игре велики, тем более, когда у тебя есть зрители, дерзости нет предела. Ведь, ясное дело, когда на тебя никто не смотрит, то и проявлять чудеса храбрости совсем ни к чему».]. Все это не могло не впечатлить товарищей и не ободрить солдат, и именно на это рассчитывал Черчилль, лелея мечты о новой медали в дополнение к кубинской, полученной с щедрой руки генерала Суареса Вальдеса. Герой должен презирать опасность, но Черчилль ее не презирал, он любил опасность… и, несмотря на то, что пуштуны стреляли не в пример лучше кубинских повстанцев, выходил без единой царапины из самых жарких схваток.

Генерал Блад хотел назначить Уинстона своим адъютантом, но в Ставке главнокомандующего англо-индийской армией в Симле решили иначе, и гусар должен был вернуться в Бангалор. Блад попытался парировать это требование необходимостями службы, благо после тяжелых боев у Агры 30 сентября в пенджабском пехотном полку в строю не осталось ни одного офицера. Интересы дела прежде всего, и корнет Черчилль впервые принял командование воинской частью в боевых условиях. Он не был пехотным офицером, не знал ни слова по-пенджабски, его уже несколько дней трясла лихорадка, но генерал Блад был вынужден признать, что Черчилль «выполняет работу двоих офицеров», и даже ожидал, что Черчилля наградят Крестом королевы Виктории (Victoria Cross) или орденом «За боевые заслуги» (Distinguished Service Order)…

Это было желанной мечтой нашего героя, но он не получит ничего, кроме отзыва в свою часть; Верховное командование в Симле проявило неожиданную оперативность, спешно прислав офицера для его замены. Почему же высокие военные чины так настойчиво и неумолимо вставали на пути у простого корнета? Да потому, что корнет был еще и корреспондентом «Дейли пайонир» и, стараниями матери, «Дейли телеграф», и как только в начале октября на страницах последней вышли его первые заметки, стало ясно, что они очень не понравились наверху. Ведь Уинстон копал глубоко, язык имел острый и на выводы был скор, и весь тот сор, который не хотели выносить из избы, был выставлен на обозрение читателям. К его сожалению, статьи были опубликованы анонимно за подписью «от молодого офицера», но было нетрудно установить, что те же статьи выходили в «Дейли пайонир» под его настоящим именем. Когда какой-нибудь отставной генерал критикует политику правительства или стратегию Генерального штаба, это еще куда ни шло, но когда то же самое позволяет себе двадцатитрехлетний сопляк-корнет (да еще и не без таланта), то это уже ни в какие ворота… В середине октября с тоской в душе Уинстон Черчилль должен был вернуться в Бангалор.

Там его ждал отнюдь не ад, особенно после того, что ему довелось пережить. Роскошное бунгало, восторженные товарищи (он же теперь был настоящий ветеран), лошади, розы, бабочки, мисс Памела Плауден, команда поло – все, что могло бы сделать жизнь приятной… любому другому, но не Уинстону Спенсеру Черчиллю, ибо неугомонный корнет думал лишь о том, как бы ему поскорее возвратиться на поле сражения. В Малакандском секторе мир был восстановлен, но в Тире, к юго-востоку от Пешавара, вспыхнуло другое восстание. На этот раз против британской короны поднялись суровые африди, усмирять которых отправили две дивизии генерала Уильяма Стивена Александра Локхарта. Уинстон немедленно начинает интриговать, добиваясь разрешения на участие в экспедиции; снова обращается к матери, которая пускает в ход весь свой арсенал: письма, аудиенции, приемы… Военный министр, государственный секретарь по делам колоний, маршал лорд Фредерик Слей Робертс, Его Королевское Высочество – никто не забыт, но ничто не помогло. Однако Черчилль не желает признать свое поражение: на Рождество ему предоставлен отпуск на десять дней. Три дня на дорогу до Калькутты[35 - Современная Колката. – Прим. редактора.] и три дня на обратный путь, итого остается 60 часов, чтобы убедить правительство вице-короля и главнокомандующего. Наш отважный гусар не колеблется ни минуты, и вот он уже в поезде. В Калькутте его очень тепло приняли и вице-король лорд Джеймс Брюс Элджин, и главнокомандующий сэр Джордж Уайт, и офицеры штаба, но его просьба была категорически отклонена.

Вернувшись в Бангалор, Уинстон с завистью следит за ходом кровавых боев в Тире. Впрочем, он находит себе другое занятие: узнав, что его статьи в «Дейли телеграф» были неплохо приняты читателями, Уинстон решает написать историю Малакандской экспедиции. Это уже не просто репортаж; он переписывается со всеми офицерами, участвовавшими в кампании, собирая материал, изучает множество документов и подолгу пишет в своем бунгало в часы сиесты. Даже в ущерб поло, так как стало известно, что историю Малакандской экспедиции пишет еще один человек – лорд Финкасл, адъютант генерала Блада. Эта, в общем-то, второстепенная кампания не заслуживала двух книг, и Уинстон решил ускорить темп и издать свой труд первым. Ради саморекламы в Англии? Разумеется, но еще и потому, что по своему обыкновению был на мели и погряз в долгах. «Эти грязные денежные вопросы – проклятие всей моей жизни, – писал он матери. – Мы кончим полным разорением». И действительно, леди Черчилль, и без того еще большая мотовка, чем сын, стала жертвой мошенника. Так почему бы Уинстону не начать зарабатывать на жизнь пером? Он рассчитывал, что книга «История Малакандского полевого корпуса» принесет ему по меньшей мере фунтов триста (в сегодняшних фунтах эта сумма равнялась бы двенадцати тысячам).

Спустя пять недель напряженного труда в знойные полуденные часы Бангалора задача была выполнена. Большая часть времени ушла на полировку и шлифовку стиля этого опуса, в котором в равной степени угадываются Бурке с Дизраэли и Гиббон с Маколеем (чтение пошло Уинстону на пользу). На каждой странице восхвалялось величие солдат Ее Величества, но при этом красноречиво раскрывалась никчемность поставленной перед ними задачи. Рукопись Уинстон отправил матери, поручив ей подыскать издателя; леди Черчилль обратилась к литературному агенту, и тот в течение одной недели сумел договориться с издательством Лонгмана.

Естественно, что писательский зуд не мог исключить поло полностью. В конце февраля 1898 г. Черчилль и его команда отправились в Мерут на межполковой чемпионат. Но на этот раз поло не слишком занимало Черчилля: его внимание привлекло то обстоятельство, что Мерут находится в двух тысячах двухстах сорока километрах к северу от Бангалора, то есть всего в девятистах шестидесяти километрах от Пешавара – передовой базы экспедиции в Тире. К тому же он только что получил письмо от генерала Яна Гамильтона, с которым подружился в мае 1897 г. на борту «Ганджеса» (у Черчилля был врожденный дар заводить полезных и на удивление преданных друзей). Гамильтон, командовавший 3-й бригадой экспедиционного корпуса в Тире, описал ему недавние бои и дал несколько советов, как добиться перевода на театр военных действий… Оказавшись так близко от цели, Уинстон не мог устоять и вместо того, чтобы вернуться с командой в Бангалор, сел на поезд в Пешавар и заявился в Ставку главнокомандующего, генерала сыра Уильяма Локхарта. Благодаря своему дару убеждения и помощи капитана Халдейна, правой руки генерала, он был на месте назначен сверхштатным офицером-порученцем при главнокомандующем… Калькутте и Бангалору оставалось только смириться со свершившимся фактом.

Черчилль считал уже, что дело сделано: у него прекрасные отношения со всеми офицерами штаба и он будет в первых рядах, когда начнется весеннее наступление на Тир. А там – долгожданные медали, слава и все вытекающие бенефиты. Увы! Воины Тира предпочли войне с британскими уланами переговоры с британскими политиками, и все надежды корнета Черчилля на воинскую славу растаяли как дым. Писателя Черчилля также ждало разочарование: в конце марта ему доставили копию гранок его книги «История Малакандского полевого корпуса», которая уже ушла в набор. Стремясь любой ценой опередить соперника, Уинстон поручил корректуру своему дяде Мортону Фрюену. Добрый дядюшка пропустил сотни две опечаток и иных типографских огрехов, зато от души внес в текст массу неуместных поправок, нарушивших ритм и самобытность изложения, а пунктуация превратилась в сплошной кошмар. Было уже слишком поздно что-либо исправить, и книга в таком виде была издана в Лондоне. В общем, полное поражение, настоящее Ватерлоо. Писательская слава решительно не желала приходить прежде славы военной…

Подумать, что Уинстона Спенсера Черчилля могла остановить подобная неудача, значило бы его совершенно не знать. Он не прекращал поисков подходящей войны и обратил свой взор на Судан, где во главе двадцатитысячного англо-египетского корпуса генерал Герберт Китченер медленно продвигался к столице дервишей Хартуму. И, благо жизнь есть не более чем череда бесконечных повторений, Уинстон снова задействовал весь свой привычный арсенал – тактику, сообразительность, натиск, настойчивость и знакомства матери. Его эфемерное участие в тирской кампании было вознаграждено трехмесячным отпуском, и он решил воспользоваться этим обстоятельством, чтобы схватить удачу за хвост. 18 июня 1898 г. Уинстон отбыл из Бомбея в Англию.

Вернувшись в Лондон 2 июля, он бросил в бой все свои «войска». Леди Черчилль, знакомая с лордом Китченером лично, написала ему одно из самых убедительных писем и пригласила на обед всех видных деятелей политики и армии, чтобы поставить их под знамена Уинстона. Поклонником ее подруги леди Джен, жены одного очень известного судьи, был не кто иной, как сам сэр Эвелин Вуд, начальник Генерального штаба, и тот обещал сделать все возможное и даже лично написал Китченеру. Уинстон также попросил тетю Леонию обеспечить ему поддержку всех «известных ей ручных генералов», и это позволяет предположить, что ей удалось приручить нескольких. Просьбы о помощи получили и бравый полковник Брэйбазон, всегда готовый поддержать товарища, и даже генерал Биндон Блад. Наконец, леди Черчилль задействовала артиллерию главного калибра – Его Королевское Высочество, с согласия которого Китченеру отправили телеграмму: «Особа желает, чтобы Вы приняли Черчилля».

Подвергнутый такой бомбардировке, лорд Китченер с трудом удерживал свои позиции, но продолжал окапываться. Сирдар прочитал книгу о кампании в Малаканде и был шокирован тем, что двадцатитрехлетний офицерик позволил себе осуждать свое начальство, да еще и по случаю всю имперскую политику правительства Ее Величества. Пусти только этого желторотого щелкопера на берега Нила, он не преминет взяться за старое, чего следовало не допустить любой ценой. Лорд Китченер вежливо, но твердо отвечал высочайшим корреспондентам: к сожалению, вакансий для Уинстона Черчилля в его армии нет. Позже все может быть, а пока…