Войны за становление Российского государства. 1460–1730

скачать книгу бесплатно

Шляхи – степные дороги, по которым крымские татары, пересекая Оку и Угру, с юга проникали на европейскую территорию Русского государства (с торговыми или военными целями).

Ямские деньги – налог, взимаемый для содержания почтовой службы, возникшей еще при монголах.

Хронология

Часть I: 1450–1598

Часть II: 1598–1697

Часть III: 1698–1730

Предисловие

Я рада добавить несколько слов к предисловию этого расширенного русскоязычного издания моей книги 2007 года «Войны за становление Российского государства, 1460–1730». Изначально книга была написана для англоязычной аудитории, но была несколько переработана для новых русскоязычных читателей, надеюсь, предмет исследования этой книги будет им интересен и они прочтут ее с удовольствием. Я хотела бы поблагодарить издательство «Academic Studies Press» (в особенности Ольгу Петрову и Валентину Кучерявенко) за помощь в подготовке к публикации. Особая благодарность редактору Маргарите Маркушиной за перевод, ценные исправления, наше совместное обсуждение наилучшего способа передачи смысла и в целом за помощь в подготовке издания для русскоязычной аудитории – я не могла и мечтать о лучшем партнере в этом деле.

    КС, 2022

В этой книге рассказывается о развитии военного устройства России и его связи с социальными, административными и идеологическими переменами в русском обществе. Описываемый исторический период составляет почти 300 лет – с правления Ивана III (XV век) до наследников Петра I (первая треть XVIII века). Все началось с возвышения Московского княжества, которое после падения Монгольской империи стало одним из значимых военных соперников в Западной Евразии. С 1240-х годов Москва и ее соседи были сателлитами огромного степного конгломерата, соединявшего Восточную Европу с Персией и Китаем. Монголы создали и сохранили свою империю с помощью стремительных и быстро мобилизуемых армий конных лучников, вышедших из бескрайних и малонаселенных степей. Московское княжество, как и другие земли, находившиеся на периферии этой степной сверхдержавы, переняли у монголов некоторые успешные военные стратегии и принципы организации войска. Главной боевой силой московского войска тоже были конные лучники. Порох и пушки, появление которых привело в начале XV века к существенным переменам в военном устройстве и тактике в Западной Европе, не обладали такой ценностью для степной армии. Пушки и артиллерия могли только замедлить скорость передвижения быстрых конных формирований. Поэтому, хотя и в Московской Руси, и в татарских ханствах знали о порохе и использовали кое-какое огнестрельное оружие, оно не имело для них такого важного военного значения, как для стран Западной Европы.

Однако начиная с Ивана III военные задачи Московского княжества (с 1478 года – Русского государства) стали меняться – сначала медленно, а затем все более и более стремительно. В течение многих лет оно продолжало опираться на степные методы ведения войны с дальними набегами, захватом пленных и разорением захваченных земель, и ключевую роль в московском войске играли конные лучники. Однако конец XV и бо?льшая часть XVI века стали для Русского государства периодом быстрой экспансии. Оно все чаще вступало в военное противостояние с Османской империей, армиями Ливонского ордена и стран Балтии, с Польшей и Великим княжеством Литовским, а также защищало свои протяженные степные границы. В связи с этим – при сохранении прежнего военного устройства – все бо?льшую роль стали играть строительство крепостей и огнестрельное оружие. В то же время для ведения войн против новых и больших соседей нужны были более многочисленные, надежные и лучше снабжаемые армии. Благодаря войнам, происходившим все XVII столетие, и эволюции бюрократического аппарата Русское государство обзавелось армией совершенно нового типа – очень большой, но включавшей в себя полки (как пехотные, так и кавалерийские), обученные обращению с огнестрельным оружием.

К 1730 году Россия во многом решила свои новые военные задачи. Она практически сравнялась с современными ей европейскими странами, не пожертвовав при этом обороной своих по-прежнему важных степных границ. Многочисленные реформы XVII века заложили фундамент для реорганизации русской армии, выполненной Петром I (и многих других его нововведений). Успешность этих перемен отчасти была подтверждена победой русской армии в длительной и изматывающей войне со Швецией, ведущей военной державой на Балтике. В территориальном плане итоги Северной войны (1700–1721) были не такими впечатляющими по сравнению с приобретениями, сделанными Русским государством в предшествующем столетии (Украина и Сибирь). Однако в символическом смысле полученный выход к Балтийскому морю означал отход России от статуса «степного государства» и включение ее в сообщество великих европейских держав (наряду с Османской империей). Армия и флот, благодаря которым Россия и добилась такого успеха, обладали теми же ключевыми характеристиками, что и вооруженные силы других ведущих стран: правительство само решало, сколько ему нужно людей и ресурсов для военных целей, и не только контролировало военные технологии и организацию, но и обладало достаточным общественным и политическим влиянием, чтобы содержать (в основном и за казенный счет) крупную, постоянную и обученную армию. Однако при этом русские вооруженные силы начала XVIII века имели некоторые отличия от европейских армий (и флотов) раннего Нового времени. Так, например, для защиты России от степных набегов все еще необходимо было содержать земское ополчение (ландмилицию). В русской армии в процентном соотношении значительно преобладала кавалерия, а флот в большей степени играл вспомогательную роль, нежели являлся самостоятельной военной силой. Тем не менее военные историки сходятся в том, что России удалось создать «современные» вооруженные силы, которые в наступившем столетии не уступали военной мощи других европейских держав. Правление жены и сына Петра I после его смерти продемонстрировало, что петровские реформы сформировали стандарт военного устройства России.

Это поразительное преобразование русского военного устройства, длившееся три века, потребовало значительных усилий со стороны Русского государства и его наследницы – социально, этнически и конфессионально разнородной Российской империи. Отдельные аспекты этой трансформации (например, военные реформы Петра I) и возникающие в связи с ней вопросы более общего характера (в чем была причина Стрелецкого восстания?) горячо обсуждаются историками и военными теоретиками. Для других ответы на эти вопросы имеют важное политическое, патриотическое и культурное значение. Эта книга является синтезом различных интерпретаций и источников, возникшим благодаря оживленному и продолжающемуся до сих пор обмену идеями. В то же самое время надеюсь, что мой труд стимулирует дальнейшее обсуждение этой темы. Некоторые важные моменты, о которых идет речь в этом исследовании, заслуживают того, чтобы проговорить их с самого начала.

Прежде всего, историки уже давно обратили внимание на сходство между военными преобразованиями в Центральной и Западной Европе и Османской империи раннего Нового времени. С середины 1950-х годов обсуждение этого сходства велось в основном вокруг такого понятия, как «военная революция»[2 - Комплекс военных технологических, стратегических, тактических и организационных инноваций, приводящий к появлению новой системы организации военного дела, а вслед за этим к кардинальной перестройке социально-политической и экономической системы общества. Термин введен историком М. Робертсом во вступительной лекции «Военная революция, 1560–1660» в Королевском университете Белфаста в 1955 г. – Примеч. ред.]. М. Робертс высказал предположение, что серия важных изменений произошла в военном деле по большей части между 1550 и 1650 годами, когда широкое распространение получило огнестрельное оружие, а в армии и на флоте важнейшую роль стало играть вооружение пехоты. В первую очередь изменилась тактика: отдельные рыцари и лучники постепенно уступили место обученным людям, вооруженным огнестрельным оружием; поскольку эти солдаты были объединены в отряды под командованием вышестоящих офицеров, изменились и их функции на поле боя. Во-вторых, резко выросла численность таких армий, так как правительства оказались способными мобилизовать все больше и больше людей и ресурсов. Возникновение больших армий привело к переменам в стратегии и маневрировании, позволившим перемещать большое количество солдат на значительные расстояния, несмотря на сопутствующие расходы и сложности. Наконец – и, это, вероятно, самое главное, – Робертс обратил внимание на то, каким образом политическое и социальное устройство общества влияло на происходившие военные преобразования. Например, общество, где главенствующую политическую роль играли независимое дворянство и аристократия, чьи представители были рыцарями или кавалеристами, могло противиться усилению влияния пехоты, находившейся в подчинении у короля. С другой стороны, государства разрабатывали изощренные административные методы и изыскивали источники финансирования, которые позволяли им круглый год содержать большие обученные армии. Были и другие важные факторы, в частности, воинская дисциплина (будут ли солдаты подчиняться своим офицерам?). После того как Робертс первым сформулировал это понятие, Дж. Паркер и другие ученые расширили и уточнили определение такого явления, как «военная революция». Так, Дж. Блэк и некоторые другие исследователи возражали против концепции революционной трансформации, случившейся в какой-то конкретный период, говоря о последовательности изменений, происходивших на разных ключевых этапах истории. Однако все историки согласны с тем, что к XVIII веку в Европе и Османской империи произошли радикальные перемены в военном устройстве [Робертс 1955; Блэк 1991; Паркер 1996][3 - Различные точки зрения по этому вопросу, который по-прежнему далек от разрешения, приведены в сборнике под редакцией К. Роджерса [Rogers 1995].].

Очевидно, что и перемены в русском военном устройстве в значительной степени происходили по сценарию, изложенному в предыдущем абзаце. К началу правления Петра I Россия имела в своем распоряжении обученные (в том числе и тактически) пехотные и кавалерийские полки, выполняющий вспомогательную функцию флот и различные административные структуры, благодаря которым все эти войска могли выйти на поле боя.

Однако трансформация военного устройства русского государства происходила не совсем так, как в Европе. Россия не участвовала в первом этапе военных преобразований в раннем Новом времени, инициаторами которых выступили испанские Габсбурги; тогда русская армия представляла собой мобильную степную кавалерию. В действительности Русское государство не участвовало в европейско-османском военном взаимодействии, по крайней мере, до второй половины XVI века. Даже после Петра I русское военное устройство сохранило некоторые нетипичные черты: в частности, ландмилицию, занимавшуюся защитой границ, и необычайно высокий процент кавалерии. Одно из объяснений этих особенностей, озвученное некоторыми лидерами Российского государства – в том числе и самим Петром I, – заключалось в том, что отсталая и пребывающая в стагнации Россия пыталась, насколько это было в ее силах, перенять западные (то есть европейские) военные стандарты. Другая же точка зрения, несомненно, возникшая отчасти как реакция на предыдущую версию, апеллирует к «особому пути» России: необычные и зачастую конфликтующие друг с другом военные задачи, стоявшие перед Русским государством в начале Нового времени, привели к тому, что его военное устройство стало уникальным.

В этом исследовании представлена несколько иная точка зрения. Военное преобразование России было в том числе и геополитическим. К XVIII веку главные военные и дипломатические задачи, стоявшие перед Москвой, заключались уже не во взаимодействии со степными соседями и войной на южных границах: русская империя расширила свои границы, и на первый план во внешней политике вышло соперничество с Константинополем и Европой. Разумеется, эта перемена неизбежно привела к сознательному заимствованию и копированию важных элементов военного устройства новых конкурентов. Однако, хотя геополитический фокус России сместился в сторону Запада, ее окружение и некоторые старые враги никуда не делись. Не только Русское государство, но и Габсбурги, турки, войска Речи Посполитой и шведы часто вынуждены были сражаться на окраинах территории, которую мы сейчас называем Восточной Европой. Речь идет об огромных пространствах со сравнительно малой плотностью населения: от открытой, поросшей травой степи на юге до Пинских болот на севере. В доиндустриальном мире участие в боевых действиях на таких территориях предъявляло особые требования к организации армии и ее снабжению – совершенно иные, чем, например, для ведения войны в Западной Европе. Оборонительные сооружения и преобладающая кавалерия были в таких условиях необходимыми средствами, которые применялись не только Россией, но и другими странами, воевавшими на этих территориях. Поскольку такое военное устройство было типичным для всего восточноевропейского приграничья, можно говорить о том, что здесь идет речь о другой ветви военной эволюции, и в данном случае не очень уместно рассуждать об этом в терминах отсталости или модернизации. В случае России (и других стран) эта «военная революция в [северо-]восточной Европе» зависела от политических, административных и социальных факторов [Frost 2000: 310].

Перемены в военном устройстве связаны не только с чисто военными или технологическими факторами. Еще одна важная особенность этой книги состоит в том, что в ней делается акцент на военных преобразованиях в широком смысле этого понятия, а не только на изменениях в военной организации как таковой. В книге описывается, как политическое устройство, интересы элиты, геополитика, экономика и социальная структура русского общества повлияли на военные преобразования, произошедшие в России в раннем Новом времени. Вот несколько примеров.

Для понимания процессов, лежащих в основе военного преобразования Русского государства, крайне важно учитывать политические изменения, происходившие в России. В раннем Новом времени европейская часть России была очень малонаселенной, ее сельская экономика была самодостаточной, но никак не процветающей. По этой причине военное устройство Русского государства зависело от того, насколько эффективно правительство сумеет мобилизовать и использовать свои скудные и разбросанные по большой территории ресурсы. Решение этой проблемы потребовало от политических и административных институтов России принятия ряда мер, среди которых историки особо выделяют распространение поместной системы. В результате в начале 1500-х годов в награду за верную службу в царской армии представители элиты стали получать от великого князя в личное владение казенные земли. Благодаря этому в первой части XVI столетия Русскому государству удалось переманить людей из частных армий и укрепить собственную политическую и военную мощь. С течением времени эта военная служба приобрела постоянный характер, и в распоряжении московского царя оказалась огромная армия, на создание которой было потрачено минимум средств из казны.

Для русской элиты важнейшими – и тесно связанными между собой – индикаторами социального статуса были занимаемая военная должность и положение при дворе. Однако в начале XVII века возникла необходимость в замене войска старого образца, в которое входила дворянская конница XVI века, массовой армией, состоящей из пехотных и кавалерийских полков. Достижение этой цели требовало очень аккуратной и постепенной перестройки системы социально-политических ценностей элиты. Помимо всего прочего, требовалась правовая кодификация крепостничества.

Наконец, экономические и административные вопросы военных преобразований – как проводить рекрутский набор, выплачивать жалованье и содержать армию – тоже следует рассматривать в контексте развития органов государственной власти и перемен в русском обществе. Для того чтобы понять все сложности, связанные с реформированием военного устройства России в раннем Новом времени, крайне важно иметь представление обо всей картине в целом.

Еще одним предметом этого исследования является природа русских военных инноваций. Хотя Московское княжество и наследовавшие ей Русское государство и Российская империя, безусловно, проводили экспансионистскую политику, нельзя сказать, что она носила постоянный или единообразный характер. Однако, как и большинство других народов, русские, выходя на поле боя, как правило, хотели победить. Для этого их правителям приходилось постоянно решать новые военные задачи и зачастую прибегать к инновациям. По мере того как империя увеличивалась в размерах и ее войска сталкивались с различными соперниками, использующими неизвестные ранее способы военного устройства, русские заимствовали или адаптировали формы организации армии своих врагов. Насколько можно судить по документальным источникам, русские использовали иноземные военные практики, внедряя их чрезвычайно практичным опытным путем. Заимствование военных инноваций у успешного противника было обычным явлением (и остается таковым до сих пор). В раннем Новом времени турки, французы и венецианцы постоянно перенимали друг у друга те или иные методы организации армии и флота или ведения боя, зачастую после того, как эти новшества были успешно применены в битве против них самих. Точно так же и Московское княжество в XIV веке опиралось на конное войско, скопировав его устройство у своих степных соседей, а Петр I в начале XVIII века осознанно взял за образец организационные принципы шведской армии.

Хотя все это представляется очевидным и не вызывает удивления, следует тем не менее добавить к вышесказанному еще несколько слов, чтобы окончательно прояснить некоторые моменты. Прежде всего, говоря об экспериментальном использовании военных нововведений на практике, имеют в виду, что теории «искусства войны» и связанных с этим дискуссий практически не было. В какой-то степени это утверждение справедливо в отношении всего описываемого исторического периода, а не только ситуации в России. Например, в Нидерландах, где существовала печатная литература о военной теории и организации армии, военные инновации возникали как благодаря этим письменным руководствам, так и в неменьшей степени на основании практического опыта, полученного на поле боя [Parker 1988: 21–22]. Однако Русское государство совершенно не участвовало в каком-либо обсуждении (в печатных изданиях) военной теории и принципов военного устройства вплоть до правления Петра I и его наследников. Поэтому военные преобразования в России были следствием использования информации и опыта, полученных в ходе прямых контактов – от наемников, на поле боя или путем дипломатии. Хотя получению такой информации способствовала (или препятствовала) идеологическая, религиозная или политическая близость России с той или иной страной, все эти факторы не играли решающей роли. Опыт – вот что было главным. Поэтому, когда Россия заимствовала такие нововведения, она, как правило, не воспроизводила «степное» или «европейское» военное устройство. Скорее, перенимались конкретные вещи, взятые на вооружение теми или иными армиями – в основном непосредственными противниками России – шведами или поляками. Как было сказано выше, адаптация этих новшеств зачастую требовала взаимодействия с внутренними политическими и общественными институтами. В качестве промежуточного результата военные преобразования в России приобрели некоторые региональные черты восточноевропейских армий.

Поскольку Россия участвовала в военных конфликтах не только с однотипными европейскими армиями, то некоторые особенности русского военного устройства, в том числе и заимствованные у соседей, пришли не с Запада. Из-за того, что историки гораздо больше пишут о том, какое влияние на военные реформы в России оказала Европа, в тени остается роль, сыгранная в формировании военного и социального устройства Русского государства его южными соседями. И речь здесь идет не только об обладающей огромной административной и военной мощью Османской империи, действующей через своего союзника – Крымское ханство, но и о степных кочевниках, чьи постоянные набеги веками были угрозой для Русского государства и наследовавшей ему Российской империи. Природа этого военного (и социополитического) влияния южных соседей на Россию изучена гораздо хуже, хотя нет сомнений, что это воздействие было существенным и разносторонним. Так, например, засечные черты на южных рубежах России были новым словом в использовании оборонительных ресурсов, а в приграничных областях возникало аномальное социальное пространство, благодаря которому Русскому государству проще дался переход к регулярной армии.

Не стоит, однако, представлять это таким образом, будто бы Россия вела войны двух разных типов – одну на юге, другую на западе. В самые успешные периоды существования Русского государства (и Российской империи) военные инновации, за которыми стояли определенные социальные и политические институты, распространялись на всю русскую армию целиком. Пищали использовались как при «стоянии на Угре», так и при присоединении Пскова. Стремительные конные набеги и гуляй-город составляли основу ведения боевых действий как на востоке, так и против Великого княжества Литовского. Отряды засечной стражи, защищавшие южные границы империи, к 1720-м годам могли как нанести ответный кавалерийский удар, так и выступить в поход на запад. Короче говоря, военные и технологические инновации, появлявшиеся в русской армии, позволяли ей действовать скоординированно и единообразно в боевых противостояниях с любыми противниками.

Таким образом, военные преобразования, происходившие в России в раннем Новом времени, представляли собой синтез русского военного устройства, в основе которого лежали свои специфические задачи и механизмы, с европейскими технологиями и инновациями, возникшими в Западной Евразии, где были существенно иные условия. К середине XVIII века эта «гремучая смесь» стала представлять собой очень мощную военную силу.

Работая над книгой, автор становится «должником», обращаясь за интеллектуальной и иной помощью. Выражаю огромную благодарность многим людям за содействие и советы, без которых эта книга никогда не была бы написана. Любое историческое исследование основано на работах предшественников и современников автора, не все из которых оказываются упомянуты в библиографии. Я хочу поблагодарить Брайана Дэвиса, Пола Бушковича, Джанет Мартин, Роберта Фроста, Виктора Остапчука, Маршалла По, Евгения Анисимова, Линдси Хьюз, Александра Каменского, Чарльза Гальперина, Элизу Киммерлинг-Виршафтер, Бена Баркера-Бенфилда и многих других людей, особенно в библиотеках и архивах, за ценные замечания и прекрасные беседы, полезные предложения и внимательное чтение частей рукописи. Я также крайне благодарна всем тем, кто принял участие в обсуждении моих сделанных на конференциях докладов, материалы из которых вошли в эту книгу: «Muscovy, identity and cultural diversity» (Калифорнийский университет, Лос-Анджелес, 1993; и на русском языке (М.: ИТЗ-Гарант, 1997)); «Peter the Great» (Гарньяно, Италия, 1997); «The Russian army and society» (Кембридж, Массачусетс, 2000); «Modernizing Muscovy» (Кембридж, Массачусетс, 2001); «Writing military history» (Гамильтон, Нью-Йорк, 2002) и «Lives of old Muscovy» (Кембридж, Массачусетс, 2003). Университет Колгейт предоставлял мне отпуска, оказывал поддержку и оплачивал дорожные расходы. Американский Совет по международным исследованиям и научным обменам (АЙРЕКС) выделил мне финансирование, что позволило закончить работу над периодом перехода власти к Петру I. Друзья и семья дарили мне свое время и поддерживали морально. Большое спасибо им всем.

Есть еще несколько человек, которых я должна поблагодарить отдельно. Эндрю Макленнан, до недавнего времени работавший в издательстве «Longman Publishing», утвердил первое английское издание, когда я только начала писать книгу, и поддержал меня в этой работе. Покойный профессор Хэмиш Скотт член Британской академии (на тот момент сотрудник Сент-Эндрюсского университета и впоследствии сотрудник Колледжа Иисуса в Оксфордском университете), предложил мне саму идею написания этой книги и с самого начала был ее образцовым редактором. Я высоко ценю терпение, проявленное им в период долгого «созревания» книги, внимательность, с которой он редактировал мой текст и предлагал правки с целью сделать его лучше, а также поддержку и заботу, которые он оказывал мне в ходе работы над этим проектом. И в завершение хочу поблагодарить моего мужа, Филипа Юнинского, роль которого в создании этой книги колоссальна.

Ответственность за все допущенные в книге ошибки лежит только на мне.

Часть I

1450–1598

Глава первая

Возвышение Московского княжества, ок. 1450 года

Предпосылки

В первой половине XV столетия Московское княжество все еще было относительно небольшим государством по сравнению с некоторыми евразийскими соседями. Его территория, по форме напоминавшая большой, обращенный в сторону запада полумесяц, граничила с землями Ростовского, Тверского и Ярославского княжеств, но к тому моменту еще их не поглотила. В самой широкой части, на юге, расстояние между западной и восточной границами Московского княжества составляло примерно 800 км. Если говорить о протяженности с севера на юг, то в восточной части она, возможно, была чуть большей. Все эти земли на северо-востоке Европейской части России относились к районам с суровыми климатическими условиями, и это сыграло важную роль в формировании и развитии Русского государства в раннее Новое время (XV–XVIII века). На севере русских земель располагались огромные холодные пространства, покрытые вечнозелеными лесами (тайгой), в которых охота на пушного зверя и прочий лесной промысел были более надежными источниками дохода, чем одно лишь земледелие. Далее к югу бо?льшая часть крупных городов и населения находились в зоне смешанных лесов. Здесь, несмотря на северный климат и короткий вегетационный период, можно было заниматься земледелием, а в одном месте – рядом с Владимиром – условия для этого были превосходными. Леса также служили защитным барьером, отделявшим эти территории от открытой степи, на чьи богатые земли, торговые пути и кочевые племена, совершавшие набеги, московские правители взирали одновременно и с интересом, и с опаской.

В первой половине XV века в Московском княжестве проживало мало людей, и плотность населения была очень низкой. Даже в южных землях она, по всей видимости, была менее 7 человек на квадратный километр [Gohrke 1978: 74]. Крестьяне жили в изолированных деревнях, выращивая рожь и овес, занимаясь лесным промыслом и скотоводством. Небольшие и отдаленные деревни просто-напросто перемещались на новые места, когда на прежних землях заканчивались природные ресурсы и истощалась почва. В деревнях, расположенных ближе к столице Московского княжества, рост и некоторое увеличение плотности населения приводили к тому, что эти места обитания становились более постоянными и их жители использовали иные методы ведения сельского хозяйства. Помимо лесного промысла и земледелия население Московского княжества занималось торговлей – по преимуществу (но не только) пушниной, солью, кустарными изделиями и лесом; торговые пути вели через открытую степь на юг в Крым и Юго-Западную Европу. В начале XV века на этих землях правили те, кто собирал налоги с плодов всей этой экономической деятельности: православные монастыри и знатные землевладельцы, взимавшие подати с крестьян (которые могли перейти к другому хозяину, если аппетиты предыдущего владельца были слишком большими); доходы с ярмарок и дорожные пошлины шли на содержание городов и княжеств. Центральное место в этой идеологической и политической системе принадлежало московскому князю: верховному правителю, который поглотил соседние княжества и добился того, что их жители присягнули ему на верность.

В ту эпоху территории на северо-западе Евразии обладали очень скудными экономическими, бюрократическими и демографическими ресурсами. Соответственно, и военная мощь обеспечивалась не конкурентным преимуществом в области стратегии и технологий. Ключевую роль здесь играла способность князя утвердить свою политическую власть, несмотря на все географические и институциональные ограничения; хотя это было самой важной задачей правителя, добиться этого было совсем непросто. В частности, для этого требовались социальная стабильность и поддержка со стороны лояльной князю политической элиты.

Незадолго до 1450 года в фундаментальном экономическом и политическом устройстве Московского княжества произошли две кардинальные перемены. Во-первых, там, как и во всем остальном мире, случилась демографическая катастрофа, связанная с «Черной смертью». В 1350-е годы и во время повторных вспышек, продолжавшихся вплоть до 1400-х годов, чума опустошила земли Московского княжества и его соседей. Здесь особенно важно отметить тот факт, что в результате эпидемии сильно пострадала Золотая Орда – образовавшееся в западной части Монгольской империи и властвовавшее над степными торговыми путями государство, которому Московское княжество платило дань. Демографическая катастрофа в совокупности с междоусобицами и экономическим кризисом привели к распаду Золотой Орды. В начале XV века Золотая Орда раскололась на три или четыре ханства и потеряла контроль над торговыми путями, лежавшими через степь. Во-вторых, в 1430–1450-х годах в Московском княжестве случилась междоусобная война. С 1380 года до начала этих событий Московское княжество переживало период турбулентной, но на удивление стремительной экспансии. Оно утвердилось в качестве политического наследника Великого княжества Владимирского, укрепило свои позиции благодаря альянсу с Восточной православной церковью, обладавшей духовной и политической властью, разбогатело и разрослось, присоединив соседние княжества. Однако междоусобная война создала политический хаос: разрушились клановые и династические связи, и на московские земли стали посягать соседи. Победивший в междоусобной войне Василий II начал заново укреплять политический авторитет Московского государства.

Восшествие на престол в 1462 году Ивана III стало поворотным моментом в развитии военного и политического устройства Русского государства. Москва оказалась в очень непростой внешнеполитической ситуации. Неопределенность, возникшая после падения ордынского ига, была сколь соблазнительной, столь же и пугающей. Со стороны степи Московскому княжеству угрожали несколько потенциальных наследников Золотой Орды. К югу и востоку от Москвы соперничали друг с другом три хана, каждый из которых был потомком Чингисхана. Старший хан возглавил Большую Орду, чьи территории находились возле устья Волги, к северу от будущего Астраханского ханства. Другой представитель династии Чингизидов правил Крымским ханством, занимавшим степи к югу от Московского княжества. Третьим соседом было Казанское ханство, раскинувшееся вдоль Северной Волги восточнее Москвы. Юго-восточнее этих ханств находилась Ногайская Орда: кочевники-ногайцы не претендовали на то, чтобы считаться наследниками Монгольской империи, но часто становились важнейшими союзниками тех ханов, которые обладали такими притязаниями. Позиция Московского княжества в отношении этих трех ханств была неоднозначной. С одной стороны, восстановление былой всесокрушающей мощи Золотой Орды под эгидой Большой Орды было не в интересах московского князя. Однако с другой стороны, московская торговля зависела от безопасности ведущих на юг торговых путей, которые при наследниках Золотой Орды и нынешних соперниках Московского княжества уже не так хорошо охранялись новыми хозяевами степи. С 1450 по 1520 год политика Москвы в отношении ханств в большей степени определялась подобными геополитическими соображениями, а не религиозными и культурными разногласиями[4 - Подробнее об этом см. [Martin 1983: 435–453].]. Поэтому русские правители часто действовали заодно с крымскими и казанскими ханами, борясь с угрозой возрождения Золотой Орды.

Карта 1. Западная Евразия (ок. 1400) (взята с сайта https://euratlas.com)

К западу от московских земель после распада Монгольской империи набирало силу Великое княжество Литовское, находившееся с 1385 года в личной унии с Королевством Польским под властью династии Ягеллонов. В годы правления Витовта (умер в 1430 году) Литва захватила территории в 240 км от Москвы, увеличив число своих православных подданных. Обладая большим православным населением, Литва неоднократно пыталась оспорить главенствующую роль Москвы в иерархии Восточной православной церкви. Поскольку Польша и Литва простирались на юг вплоть до Черного моря, эта двуединая монархия также контролировала территории на западе степи, где находился ключевой участок торгового пути из Москвы на юго-запад. Короче говоря, Великое княжество Литовское было не менее сильным претендентом на то, чтобы считаться главной силой в степи, чем Золотая Орда, расколовшаяся на сравнительно небольшие ханства. В начале XV века Литва представлялась даже более мощным государством, чем в 1450 году. Однако к середине XV века перебои в торговле на Балтике и политические смуты, последовавшие за смертью Витовта, несколько подорвали ее влияние.

Придя в себя после междоусобной войны, Московское княжество оказалось единственным русским государством на севере, могущим претендовать на контроль за степью[5 - Доказательством тому служат титулы Ивана III и его наследников. См. [Ostrowski 2002: 180–182].]. К началу 1400-х годов в Великое княжество Московское входила уже не только собственно Москва с окрестностями, но также Владимир и другие земли. В середине XV века на севере, помимо Московского, все еще существовали и другие независимые княжества, некоторые из которых обладали большей самостоятельностью по отношению к остальным: Ростов, Ярославль, Тверь и Рязань; кроме того, не подчинялись московскому князю и два процветающих торговых города – Псков и Новгород. Несмотря на внушительные размеры территории, в особенности Новгорода, никто из них в военном плане не мог соперничать с Москвой. Не имея возможности конкурировать с Московским княжеством за наследие Золотой Орды, все эти северо-восточные русские государства пытались защитить себя от московской экспансии. Близость крупного Великого княжества Литовского побуждала их обращаться за помощью и поддержкой к правителям Литвы. В связи с этим взаимоотношения между этими православными русскими соседями часто были весьма напряженными, хотя эти конфликты не были напрямую связаны с вопросом о будущем степи.

Таким образом, к 1460 году Московское княжество оказалось региональной силой, естественным образом участвующей в перераспределении власти после распада Золотой Орды. Его соседи, как степные мусульманские ханства, так и восточноевропейские государства-соперники, тоже были участниками этой международной игры. Почти все они оказались втянутыми в московскую усобицу времен правления Василия II. Действия Ивана III, возобновившего агрессивную экспансионистскую политику, привели к новым осложнениям в отношениях с соседями.

Новый политический консенсус

Способность Москвы успешно лавировать в этой непростой международной обстановке в очень большой степени зависела от решения двух тесно связанных между собой задач, касавшихся внутреннего устройства княжества. Первая заключалась в перестройке его политической системы; вторая, напрямую зависевшая от первой, состояла в военном преобразовании Московского государства. После междоусобной войны и последовавшего за ней восстановления порядка ни политическое, ни военное устройство Москвы не имели определенной институциональной формы. Политическая власть была патримониальной и не регулировалась законом. Все определялось личными связями при московском дворе, где правил великий князь при участии глав самых влиятельных семей. К 1460-м годам в число этих влиятельных фигур, находившихся при князе, входили бояре из 15 знатных московских родов, а также союзники, служилые князья и члены правящей семьи – а именно, четыре младших брата Ивана III. Кроме того, при дворе находились представители еще двух менее влиятельных, но более многочисленных сословий служилых людей – дворяне и дети боярские, которые состояли на службе либо непосредственно у великого князя, либо у одной из вышеперечисленных знатных фигур[6 - Н. Коллманн подробно описывает то, как была устроена и существовала русская знать в XIV–XV веках [Kollmann 1987: 36–41].]. Эти люди служили великому князю Московскому при дворе и на поле боя по самым разным причинам. Некоторые князья были покорены московским войском, других, несомненно, одновременно пугала и привлекала растущая мощь Москвы. Менее благородные, но тем не менее богатые и влиятельные семьи прибывали к московскому двору, стремясь заполучить часть той военной и политической власти, которой обладал великий князь, а также в надежде на осязаемые материальные блага в виде земли, людей и товаров. Таким образом, верная служба Москве сулила щедрую награду. Тот, кому удавалось в условиях жесткой конкуренции отвоевать себе место при московском дворе, мог рассчитывать на более высокое положение и большее богатство, чем в других соседних княжествах. Для великого князя Московского сохранение стабильности и существующего политического устройства было необходимым условием проведения успешной внешней и военной политики.

Бояре играли в этой системе ключевую роль: они представляли могущественные роды, которые обладали обширными связями и содержали у себя на службе челядинцев и холопов. К середине XV века сформировался определенный круг боярских семей. Эти семьи получали основной доход с приобретенных или полученных в награду земель, находившихся в Московском княжестве или рядом с ним. Приобретение новых земель позволяло роду оказывать большую поддержку членам семьи и людям, состоящим у него на службе. Хотя эти влиятельные группировки все время сражались друг с другом за влияние при дворе великого князя Московского, после междоусобной войны боярские семьи вынужденно умерили свои разногласия ради укрепления власти верховного правителя. Рознь и соперничество при дворе приводили только к хаосу, угрожая уничтожить тот источник богатства и власти, завладеть которым мечтал каждый из родов. Правящая династия, в свою очередь, прислушивалась к советам глав знатнейших семейств и принимала решения, опираясь на их поддержку [Kollmann 1999: 176; Коллманн 2001].

Прежде всего, бояре представляли собой военную элиту. Воинская доблесть обеспечивала им высокое положение внутри рода и при московском дворе. Получив высокий чин, они прибывали ко двору и становились политическими советниками великого князя. В то же самое время они продолжали нести военную службу, ведя в бой свою свиту и командуя войсками своего сюзерена [Kleimola 1985: 232–258; Чернов 1998: 310]. Боярская свита, состоявшая из вольных людей и рабов (родичей, челядинцев и боевых холопов), к 1460-х годам уже стала терять былую мощь и значение [Hellie 1972: 26; Павлов-Сильванский 1898: 97]. Теперь продвижение боярина по службе определялось повышением его положения при дворе и связанной с этим более высокой должностью в войске великого князя. Также московский государь мог вознаграждать бояр и других служилых людей, отдавая им земли «в кормление», то есть обязывая местное население содержать («кормить») этих временных правителей (наместников) в течение всего периода их службы.

В отличие от бояр, большинство служилых князей лишь недавно появились при московском дворе. Будучи ранее членами правящих династий и независимыми правителями, эти князья оказались втянутыми в сферу притяжения Москвы либо из-за того, что их земли были захвачены, либо из страха перед растущей мощью Московского княжества, либо потому, что были разорены войной. Других привлекала возможность возвыситься: хотя верная служба московскому князю означала утрату независимости, взамен можно было получить богатство и власть, добиться которых было реально только в Москве [Чернов 1954: 23]. Служилые князья обладали разными правами и привилегиями. Некоторые из них состояли при московском дворе, но фактически продолжали править своими бывшими подданными; другие не покидали своих земель. Кто-то был в большей степени союзником, чем вассалом, кто-то держал себя вызывающе и более ревностно относился к собственному положению, чем другие. Место этих князей при московском дворе в каждом конкретном случае зависело от конкретных обстоятельств, хотя в целом их княжеская кровь и недавняя независимость давали им, на их взгляд, право на более высокое положение и особый статус по сравнению с боярами.

Члены великокняжеской семьи, такие как четверо младших братьев Ивана III, занимали особое место в московской политической системе. До Василия II (годы правления 1425–1462) московский престол в течение нескольких поколений наследовался от отца к старшему сыну, по вертикали. Это отличало Москву от прочих русских княжеств, где престолонаследие обычно происходило по лествичному праву, то есть от брата к брату, по горизонтали. Изначально такая необычная ситуация в Москве возникла благодаря случаю – после смерти одного из великих князей не осталось наследников-братьев или дядьев. Однако у отца Ивана III Василия II были живые дядья, и в 1430 году они оспорили его право на московский престол. Победив в последовавшей династической войне, Василий назначил сына Ивана своим соправителем за 15 лет до собственной смерти, чтобы упрочить его права как наследника трона. Исполняя завещание Василия II, его вдова и четверо младших сыновей в 1462 году присягнули на верность Ивану как московскому князю. Однако при этом Василий оставил в наследство каждому из своих сыновей по уделу. Удел представлял собой значительную территорию в границах Московского княжества, которая передавалась мужским представителям великокняжеской семьи, чтобы те располагали подобающими их положению политическими, экономическими и военными ресурсами. Удел был неотчуждаемым владением, которое возвращалось великому князю в том случае, если семья удельного князя прекращала существовать. Однако вплоть до того момента вдова и сыновья удельного князя были практически независимыми правителями в своих землях. Как и в случае с боярами, хаос, пережитый в годы междоусобицы, а также воля, выраженная Василием II, побудили братьев Ивана III поддерживать его в вопросах войны и внешней политики. Между ними и Иваном с его двором существовало взаимопонимание, суть которого была в том, что влияние братьев на процессы принятия решений, их положение при дворе и границы собственной независимости будут зависеть от успешности проводимого великим князем курса [Howes 1967: 137–142].

Увеличение количества знати при московском дворе после междоусобной войны имело еще одно важное вторичное последствие. Двор великого князя Московского стал пристанищем не только бояр и служилых князей; та местная знать со своими собственными приближенными, которая ранее состояла при дворе своего прежнего князя, волей-неволей последовала за своими предводителями в Москву. Некоторые присягнули на верность великому князю Московскому вынужденно в результате соглашения, заключенного с их побежденным правителем; другие добровольно перешли на службу к Ивану в надежде на высокие награды; третьи проводили бо?льшую часть времени при прежних хозяевах. Однако в результате всего этого двор Ивана III трещал по швам не только от московской знати, но и от бояр, дворян и детей боярских из других княжеств. Все эти люди неопределенного подданства вместе с равными им по положению местными жителями, наводнили двор московского государя.

С 1462 года Иван III был не имеющим соперников правителем Московского княжества, однако его двор представлял собой непредсказуемую и трудноуправляемую смесь различных элит: бояр, вассалов, союзников, служилых князей и родных братьев. Взаимные ожидания Ивана и его двора друг от друга имели очень личный и зачастую своеобразный характер и основывались на исторически сложившихся отношениях и индивидуальных заслугах, текущей ситуации, традиции, местной специфике и некоторых обоюдных обязательствах, а также на подобающем уважении к власти московского князя. После разрушительной междоусобной войны эти люди в целом готовы были поддерживать своего государя и действовать заодно. Нередко эта преданность подкреплялась обеднением, поражением в войне или страхом. Тем не менее в 1460-е годы, когда число людей при дворе Ивана существенно увеличилось, возникла необходимость в какой-то опоре для этих новых связей. Ни великий князь, ни знать не могли более взаимодействовать, руководствуясь прежними обычаями, принципами службы и cложившимися привязанностями. Для того чтобы Московское княжество могло продолжать свою военную и политическую экспансию, необходимо было преобразовать политическое устройство и стабилизировать положение дел при дворе.

Вооруженные силы Московского княжества

В начале XV века московская армия представляла собой трудноуправляемое сборище независимых вооруженных отрядов. Главную роль в ней играло постоянно увеличивающееся личное войско великого князя, состоявшее из бояр, придворных и провинциальных служилых людей. Однако бояре, призванные для выполнения своих обязанностей, прибывали в сопровождении собственной вооруженной свиты, которая была преданной прежде всего своему командиру. Члены правящей московской династии и служилые князья тоже приводили с собой личные армии – бояр, придворных и провинциальных служилых людей из своих уделов. Кроме того, всегда существовала вероятность того, что такой призыв к оружию останется без ответа. Далее эти независимые отряды получали каждый свое задание, которое и выполняли в течение всего срока военной кампании. Относительная важность этого задания и место, занимаемое отрядом на поле боя, напрямую зависели от положения его командира при дворе великого князя. Вместе с тем проявленная на поле боя доблесть могла обеспечить тому или иному командиру более высокое положение при дворе после возвращения из похода. Таким образом, взаимосвязь между военными навыками и местом в политической иерархии становилась только крепче.

К середине XV века в устройстве московского войска не произошло каких-либо существенных изменений. Оно не обладало какими-либо новыми технологическими или организационными преимуществами относительно своих непосредственных конкурентов; в то время технологические инновации были сравнительно редки. Насколько известно, в 1460 году московская армия мало отличалась от своих предшественников, если не считать того, что количество людей, находившихся в распоряжении московского князя, его бояр, союзников, вассалов и подчинявшихся ему удельных князей, увеличилось вместе с ростом его двора. Однако до тех пор, пока не были созданы и внедрены принципы и навыки несения военной службы, для организации этого разнородного войска под командованием бояр и других претендентов на политическую власть при московском дворе правителю приходилось прибегать к сложной дипломатии.

В ту эпоху и в этом регионе вооруженные силы состояли в основном из конных лучников, снаряженных по монгольскому образцу: стеганые куртки или иногда легкие кольчуги, мечи или сабли и, безусловно, могучие составные луки. Эта амуниция вместе с конем, которого каждый воин приводил с собой, стоила сравнительно недорого, но все это позволяло организовать очень мобильное войско, одинаково эффективное как в степи, так и против оседлого населения. Обучение военному искусству требовало прилежания и ежедневных тренировок. В результате конница состояла по большей части из людей относительно высокого положения, окруженных родственниками, челядью и боевыми холопами. Конные силы использовались в мелких набегах, приграничных стычках и более крупных военных кампаниях.

В походе московское войско имело более-менее упорядоченный вид. Конница обычно была разделена на так называемые полки, которые затем разбивались на сотни, полусотни и десятки, у каждого из которых был свой командир. Большая часть двора великого князя, состоявшая из бояр, служилых князей, союзников и дворян более низкого происхождения, числилась в центральном или большом полку. Это было самое элитное подразделение московского войска, кроме тех случаев, когда великий князь сам принимал участие в бою во главе своего государева полка. Когда на поле боя выходила сравнительно небольшая рать, она состояла из трех полков: большого, передового и сторожевого – так называемого «малого разряда»[7 - Примерно так же было устроено степное войско до монгольского нашествия [Rorex, Fong 1974].]. Судя по описаниям XVI века, большой полк обычно принимал на себя главный удар неприятеля, в то время как полк правой руки и полк левой руки пытались быстро совершить окружные маневры. Более крупное войско помимо трех полков «малого разряда» включало в себя полк правой руки и полк левой руки, совместно составляющих «большой разряд».

В таких разрядах московские дворяне объединялись с конными дворянами, которые состояли на службе у великого князя, но не были у него при дворе, а также с отрядами и свитами родственников, вассалов и союзников московского государя. Ценным и надежным союзником Москвы мог быть и находящийся у нее на службе татарский военачальник, такой как Касим-хан, в чьем распоряжении была собственная превосходная конница. Также в походе основное войско могло сопровождать и ополчение; правда, неизвестно, были ли у него какие-то особые военные обязанности. Кроме того, поскольку каждый конник обязан был сам обеспечивать себя всем необходимым, войсковой обоз представлял собой скопление принадлежащих отдельным дворянам телег, где слуги и челядинцы охраняли припасы своего хозяина – все это вносило хаос и сумятицу в организацию этой в целом очень мобильной армии.

До середины XV века порох, огнестрельное оружие и тактика ведения боя с его использованием не играли важной роли ни для московского войска, ни, если брать шире, для тех военных действий, в которых оно участвовало. Дело было не только в неведении: в Московском государстве знали о порохе и о том, как его применять. Еще сто с лишним лет назад русские стреляли из небольшой пушки по монгольскому войску, и сами монголы тоже обладали огнестрельным оружием. В начале XV века пушки – вероятно, привезенные из Европы – встречались во всех русских землях. Недавняя междоусобица и враждебные отношения между Московским княжеством и соседним Великим княжеством Литовским, вероятно, замедлили процесс получения информации о последних инновациях в сфере использования огнестрельного оружия. В середине XV века пушки в московских землях были по большей части непередвижными и в основном использовались для защиты крепостных стен. Поскольку артиллерийские орудия были ненадежны и с трудом поддавались транспортировке, их редко задействовали даже при осаде или штурме крепостей. Более того, из-за особенностей евразийского ландшафта, малой плотности населения и специфических методов ведения войны на этой территории захват крепостей в середине XV века не являлся главной военной задачей. Другие виды огнестрельного оружия, в частности ручное, получили распространение уже позже. При Иване III в московском войске стали изредка использовать заряжаемые с дула ружья с фитильным замком. В Московском княжестве, так же как и их противники-татары, считали, что огнестрельное оружие того времени ни стратегически, ни тактически не подходит для вооружения войска, в котором главную ударную силу составляла мобильная конница [Чернов 1954: 28, 33–35, 38, 40; Hellie 1972: 152–153[8 - Цит. по: [Кирпичников 1957: 62–65].]].

В 1450-х годах московское войско было не очень большим, несмотря на то что число людей, которых великий князь мог призвать под свои знамена, все время росло. Крупные силы, о которых говорится в некоторых источниках, по всей видимости, никогда не существовали. Представляется вероятным, что из-за трудностей в управлении войсками, логистики и прочих ограничений, связанных с организацией, размер этого войска составлял около 35 тыс. человек, не считая вспомогательных сил и обоза [Davies 1999: 148]. Вероятно, в Московском княжестве наличие большого числа готовых сражаться людей давало возможность чаще устраивать военные походы, а не собирать более крупную армию для какой-то конкретной кампании.

Великий князь с осторожностью относился к присоединению новых отрядов из недавно присоединенных земель в состав своего войска. Так, например, в 1462 году он отдал приказ о проведении приграничных набегов на севере и северо-востоке русских территорий. Этой операцией руководил боярин, много лет служивший Москве, однако большая часть конницы была родом из княжеств, граничащих с Казанским ханством, – Устюжского, Вологодского и Галицкого, – чья преданность московскому государю имела не такой давний характер. Позднее тем же самым людям было приказано защищать московские (и их собственные) земли, когда татары нанесли ответный удар. Некоторые из них участвовали потом в более крупных военных кампаниях против Казани. Сбор таких отрядов осуществлялся либо московским наместником, либо их же собственным князем, присягнувшим на верность Москве. У жителей северо-восточных земель были веские причины вставать под московские знамена. Враг, против которого они сражались, был и их врагом тоже, и в случае победы добыча тоже доставалась им. Однажды Москва даже предложила им еду, обмундирование и стрелы в обмен на защиту границы в течение зимы [Alef 1973: 77][9 - Цит. по: [Сербина 1950: 88].]. Однако в некоторых других землях на сотрудничество с Москвой шли с куда меньшей охотой. Вятка и Пермь были полунезависимыми территориями, зажатыми между Московским княжеством и Казанским ханством, и их правители отказывались действовать заодно с Москвой из страха перед ответным нападением татар после ухода московского войска. Как демонстрируют эти примеры, к середине XV века власть московского князя и его способность призвать под своим знамена войска из окрестных земель выросли, однако этот механизм еще не был отлажен до конца.

Москва использовала каждую возможность для того, чтобы теснее привязать к себе тех князей, которые либо поступили к ней на службу совсем недавно, либо имели особо высокое происхождение. Военные обязательства, существовавшие между великим князем и его союзниками и вассалами, далеко не всегда были закреплены договором. Нередко случалось так, что некоторые из них не прибывали на сбор войска, несмотря на то что приказ об этом исходил от их сюзерена, или даже уходили вместе со своими людьми посреди военной кампании. Таким образом, для того чтобы собрать вокруг себя всех своих союзников и вассалов, московскому князю все еще приходилось прибегать к сложной дипломатии. Брату Ивана, Юрию, сначала было поручено руководить от имени московского князя обороной земель, находившихся рядом с его собственным уделом, а затем уже он командовал объединенной русской конницей в военных походах. Члены великокняжеского семейства Ярослава возглавляли московское войско в 1467 и 1469 годах. В военных кампаниях, не связанных с защитой их собственных земель, братьев великого князя (и других его вассалов и союзников, чья преданность и надежность вызывали сомнение) зачастую сопровождали приближенные к Ивану бояре, состоявшие при его дворе [Alef 1973: 88; Чернов 1998: 307; Crosky 1990: 59; Алексеев 1991: 67–68][10 - Ср. [Зимин 1972: 98].]. Московский государь весьма успешно манипулировал членами своей новой военной элиты, однако его взаимоотношения с ними не были ни стабильными (упорядоченными), ни предсказуемыми. На важность такого взаимодействия великого князя с его приближенными в военных вопросах указывает то, что в сохранившихся источниках этому аспекту уделяется исключительное внимание.

Помимо вопросов, связанных с управлением войсками и логистикой, успешный сбор людей и ресурсов для проведения военной кампании зависел от работы централизованного административного аппарата. Историки часто пишут о том, что к середине XV века в администрации Московского княжества должны были сформироваться различные ведомства, поскольку это было необходимо для ведения воинского учета, сбора налогов и всего прочего. Однако имеющиеся в наличии архивные данные, относящиеся к этому времени, содержат очень мало информации как по этой теме, так и по многим другим. Само по себе это может ничего не значить, так как пожары и войны уничтожили большую часть старых московских архивов. Тем не менее некоторые книги с данными о военных назначениях сохранились. В них записаны имена и должности командиров, участвовавших в конкретных военных походах; там указано, что такой-то воевода вел «людей из Вятки» или «людей из Владимира», однако ничего не говорится ни о конкретной численности этих отрядов, ни о том, какие задачи они выполняли[11 - См. [Буганов 1966: 18] (сведения за 1478 год).]. Сейчас историки полагают, что эти разрядные книги служили прежде всего для того, чтобы вносить в них сведения о положении дворян и занимаемых ими должностях, а не для ведения записей военного характера. В нашем распоряжении даже нет информации о письменных приказах, полученных наместниками. Общие налоги тоже играли менее важную роль, чем можно было предположить, поскольку войско поддерживало само себя за счет поместий. Прочие налоги были, судя по всему, местными, и их сбор был децентрализованным. Все это наводит на мысль о том, что развитие административного аппарата и делопроизводства не имело такого прямого влияния на военную деятельность Московского княжества, как это считалось ранее[12 - Ср. [Чернов 1954: 40; Чернов 1948: 3, 117; Poe 1997: 364–365].].

В 1450 году Московское княжество обладало большим потенциалом для того, чтобы стать чем-то бо?льшим, чем влиятельной региональной силой на окраине евразийской степи. Действительно, когда Москва начала выстраивать из разнородных политических и военных элементов единый централизованный механизм – процесс, занявший 150 лет, – вокруг нее уже стали сформировываться новые, соперничающие между собой государства. На севере объединение скандинавских королевств, пусть и непрочное в XV веке, заложило основу для создания огромной империи к северо-западу от Новгорода. Ливонский орден на Балтике тоже представлял существенную угрозу трем экспансионистским державам, окружавшим его. Далекие и могущественные Габсбурги и Сефевиды вскоре тоже стали играть важную роль в делах Русского государства, так же как и турки-османы, чьи взаимоотношения с Москвой зачастую проистекали при посредничестве крымских татар.

При Иване III (годы правления 1462–1505), Василии III (годы правления 1505–1533) и, наконец, Иване IV (годы правления 1533–1584) территория Московского княжества (с 1478 года – Русского государства) увеличилась более чем в три раза. Более того, к концу XVI века Москва подчинила себе восточные русские княжества, победила Казанское и Астраханское ханства и в конце концов присоединила Сибирь. После этого русские торговцы и солдаты отправились дальше на восток к Тихому океану. Продолжая экспансию на юго-восток, Русское государство начало затяжное противостояние за Кавказ с Османской империей. Крымское ханство на юге поначалу было союзником Москвы, но к 1520-м годам стало ее противником и вассалом Константинополя. Москва присоединила Новгород и Псков на западе, и ее притязания на западные приграничные территории привели к нескончаемым войнам, которые в итоге подорвали мощь Великого княжества Литовского. Упадок и крах Ливонского ордена тоже обрек окружающие его государства на постоянные вооруженные конфликты. Однако ближе к концу XVI века экспансия Москвы в этом направлении остановилась. Зато стали активно развиваться коммерческие, дипломатические и военные связи с империей Мин, Сефевидами, турками-османами и королевствами Центральной и Западной Европы. Русское государство в XVI веке постепенно становилось большой, хотя и несколько необычной бюрократической империей, и его политика все теснее была связана с политикой других больших империй.

Вместе с экспансией происходили и перемены в военном устройстве. Во многом этот процесс носил скрытый характер. Так, в 1580-х годах бо?льшую часть русского войска составляла конница, разбитая на три или пять полков. Как и раньше, она по большей части состояла из конных лучников благородного происхождения, на чье содержание почти не расходовались средства государственной казны и которых можно было призвать как для защиты от вражеских набегов, так и для участия в наступательных походах. Служба в этом войске по-прежнему имела очень важное социальное и политическое значение, так как положение при дворе все еще сильно зависело от проявленной воинской доблести.

Однако за этим прежним фасадом скрывались очень важные изменения. В отличие от войска конца XV века, русская армия XVI столетия функционировала, опираясь не на «устные договоренности» и «обычаи», а на установленный порядок, и имела в своем распоряжении намного больше хорошо обученных людей, привыкших сражаться под единым и централизованным командованием. За этой армией стояли могущественный двор и множество ведомств и правил. В 1590-х годах служилые князья и братья государя почти не влияли на формирование армии и ее командование. Высшая знать Русского государства воспринимала себя, скорее, как правящее сословие внутри могущественной автократической системы, где от каждого помещика ожидалось, что он будет верно нести военную службу до конца жизни. Хотя конница по-прежнему по большей части сама обеспечивала себя всем необходимым, многие другие вопросы тщательно контролировались и документировались государственными чиновниками: например, количество всадников и сроки их службы. Военная деятельность Русского государства оказалась неразрывно связанной с развитием его административной системы.

Благодаря росту бюрократического аппарата Москва могла не только реагировать на перемены в своем международном статусе, но и постепенно осуществлять военные преобразования. Быстро ударной силой стала артиллерия. Появились люди, обладающие навыками ведения осадной войны, а в XVI веке, так же как Европа и Османская империя, Русское государство обзавелось полками обученной и находящейся на казенном довольствии пехоты, состоящей из вооруженных ручными пищалями стрельцов[13 - Ср. [Imber 2002: 264–281; Thompson 1976: 2–3].]. Эти пищальники и стрельцы, некоторые из которых несли службу круглый год, не принадлежали к знатному сословию. С учетом этих новых умений произошли изменения в стратегии и тактике ведения войны в условиях осады и открытого боя. Возник налоговый механизм, позволяющий содержать все это новое военное устройство. Хотя в Русском государстве и продолжали функционировать старые принципы придворной политики с ее упором на дворянскую конницу, к 1580-м годам русская армия была уже тесно связана с новой бюрократической системой, благодаря чему Москва могла добавлять новые элементы в свое военное устройство и приобрела статус мощной региональной державы.

Эти инновации позволяли Русскому государству решать военные задачи в той сложной геополитической обстановке, в которой оно находилось. Примерно с 1513 года враждебно настроенные крымские татары нередко совершали масштабные и опустошительные набеги на южные окраины русских земель, где процветало сельское хозяйство. Защита этих территорий и выкуп пленных требовали от Москвы огромных военных усилий и больших затрат. Организация эффективной обороны, которая могла сосуществовать и взаимодействовать с армией в период ведения боевых действий, стала большим достижением для Русского государства в XVI веке, имевшим далеко идущие последствия. По мере того, как росла русская империя, увеличивалась и ее бюрократическая система, благодаря которой правительству удавалось мобилизовать людей и ресурсы, необходимые для захвата и защиты новых территорий.

Однако к концу XVI века даже эти значительные успехи не смогли сделать военное устройство Русского государства менее обременительным. В Европе к тому моменту уже была поставлена под сомнение эффективность полупрофессиональных армий, находящихся на самообеспечении. Неудачи русского войска в недавней Ливонской войне заставили задуматься об этом и в Москве, поскольку эта война разорила русское крестьянство и остановила раздачу новых земель помещикам, которые служили в коннице. Некоторые из противников Русского государства при помощи муштры развили навыки ведения огнестрельного боя, в то время как необузданное поведение Ивана IV убило в его приближенных желание настаивать на дальнейших реформах. Оглядываясь назад, ясно видно, как успехи Русского государства в XV и XVI веках разрушили границы его традиционных устоев. О том, как это произошло, будет рассказано в последующих главах.

Глава вторая

Создание армии Русского государства (1462–1533)

Обзор

В 1485 году началось строительство мощных стен Московского Кремля из красного кирпича. Одиннадцать лет спустя итальянские и русские зодчие, инженеры и мастера почти закончили возведение величественной новой крепости треугольной формы на месте впадения реки Неглинной в Москву-реку. Вдоль внешних стен протяженностью свыше 2 км и толщиной от 3,5 до 6,5 м были построены 19 высоких башен (венчающие их шатры были сооружены в XVII веке). В самом уязвимом месте – напротив Красной площади – высота стен достигает 19 м. Эта новая крепость, построенная на месте пришедших в негодность укреплений из местного белого камня, возведенных во второй половине XIV века, является прекрасным образцом кватроченто. Внутри образованного стенами треугольника возник комплекс храмовых и дворцовых сооружений (тоже в итальянском стиле), среди которых необходимо отметить Грановитую палату и Успенский собор. При Иване III (годы правления 1462–1505) и его сыне Василии III (годы правления 1505–1533) вплоть до 1513 года в Кремле продолжали возводиться новые укрепления и постройки. При всей значимости Кремля как фортификационного сооружения в начале XVI века и подданные русского государя, и его враги воспринимали эту крепость в первую очередь как символ московской консолидации и экспансии [Анисимов 2003: 62; Brumfield 1993: 99; Ramelli 1976: 130–138].

В течение 75 лет после восшествия на престол Ивана III Русское государство впечатляющим образом увеличило свою территорию и стало куда более важным игроком на международной арене. Сначала Иван III и его наследник Василий III «собрали русские земли». Это выражение, «собирание русских земель», говорит не только о достижениях первых правителей Русского государства, но и точно описывает дальнейшие амбиции Москвы. Большинство соседних с Москвой русскоязычных земель, еще претендующих на независимость в 1462 году, к концу правления Ивана III в 1505 году уже были присоединены к Московскому княжеству и вошли в состав Русского государства. Самым большим и ценным из этих приобретений стал город Новгород, которому принадлежали обширные территории на севере. Хотя Новгород и подписал Яжелбицкий мирный договор с отцом Ивана Василием II Темным, отчасти признав над собой власть московского князя, в начале правления Ивана III новгородские бояре продолжали вести переговоры с Великим княжеством Литовским, надеясь при его поддержке вернуть себе независимость от Москвы. В 1471 году в ответ на эти действия Иван отправил на запад большое войско, последовавшая за этим битва на реке Шелони закончилась полной победой Московского княжества из-за внутренних разногласий между новгородцами и тщательного планирования кампании со стороны Москвы[14 - Подробнее об этом см. [Разин 1955, 2: 312–318].]. Поскольку в последующие годы, вплоть до 1478-го, лояльность Новгорода постоянно вызывала сомнения, Иван продолжал посылать туда войска, отбирать земли в пользу казны, арестовывать и заключать в тюрьмы видных новгородцев. К 1490-м годам Новгород фактически уже стал частью Русского государства. Знаменитый вечевой колокол, символ новгородского самоуправления, был отвезен в Москву, а земляные укрепления были заменены кирпичными стенами в итальянском стиле – по московскому образцу [Brumfield 1993: 72]. К 1523 году, а то и ранее, новгородская конница сражалась под знаменами московского государя далеко от родного города.

Другие северо-восточные княжества и республики, поглощенные Москвой, были не такими большими, и их присоединение происходило куда более спокойно. В 1485 году московское войско окружило Тверь – когда-то главного соперника Москвы, – чтобы помешать местному князю заключить союз с Литвой. Как и в случае с Новгородом, Иван III собрал огромную и внушающую трепет армию, отправив в поход служилых князей, вспомогательные войска, своих братьев, удельных князей и весь свой двор. Столь впечатляющая демонстрация военной мощи позволила ему добиться своих целей, не вступая в бой. Тверское и другие княжества были быстро поглощены Москвой в годы правления Ивана III; его сын Василий III (годы правления 1505–1533) впоследствии присоединил Псков, Рязань и Волок Ламский. Таким образом, за годы этих двух царствований Москва стала претендовать на все земли к северу и северо-западу от причерноморских степей – от Великого княжества Литовского до Казанского ханства.

В то же самое время Русское государство начало играть все более важную роль в продолжавшейся борьбе за контроль над степью. Это произошло как в результате завоеваний, так и благодаря дипломатии. Впрочем, в данном случае задачи и успехи Москвы лучше оценивать не территориальными завоеваниями или аннексией, а усилением ее политического авторитета.

То, что Москве удалось расширить зону своего влияния на юг и восток, во многом – особенно поначалу – было результатом ее взаимоотношений с Крымским ханством. В то время Крымское ханство занимало территорию Крымского полуострова и большой кусок Кипчакской степи к северу от него. Крымские татары вели более оседлый образ жизни, чем их предшественники из Золотой Орды, но в основе их экономики по-прежнему лежали набеги и торговля. Благодаря торговле в крупных крымских городах существовали большие немусульманские общины; Русское государство также вело оживленную торговлю через степь. Политическая стабильность и военная мощь Крыма зависели от способности хана (из династии Гиреев, потомков Чингисхана) добиваться поддержки и сотрудничества от его беев – вождей знатных кланов.

По инициативе Крыма между Москвой и Крымским ханством был заключен взаимовыгодный военный союз, продлившийся почти 40 лет – с 1480 по 1519 год. В ответ на это Великое княжество Литовское заключило стратегический союз с Большой Ордой, которая все еще пыталась возродить былую славу и мощь Золотой Орды. Эти два союза часто конфликтовали друг с другом, и зачастую успех был на стороне крымско-московской коалиции. Одно из таких событий, заслуживающее отдельного упоминания, произошло в октябре 1480 года, когда войска Большой Орды в ожидании своих литовских союзников расположились на южном берегу реки Угры, предполагая после ледостава выступить в поход на московские земли. Силы Ивана III заняли противоположный берег. Однако восстание православных князей и набеги крымских татар с юго-востока отвлекли литовские войска и не позволили им присоединиться к ордынской армии. В то же самое время глава Большой Орды хан Ахмат получил известия о готовящемся нападении со стороны ногайских татар и вынужден был увести свои войска назад, не вступая в битву с Иваном. Это так и не случившееся сражение в символическом смысле стало важнейшей победой Русского государства, хотя, вопреки распространенному мнению, оно и не означало окончание монгольского ига. Последовавшее за этой неудачей ослабление Орды было на руку и крымскому хану. Крым, чьи правители с 1475 года стали вассалами Османской империи (непокорными), помог Москве установить дипломатические отношения со своим сюзереном. В качестве ответной услуги Русское государство постоянно вмешивалось в казанские междоусобицы, что в итоге привело к воцарению династии Гиреев и на ханском престоле Казани [Сыроечковский 1932: 200–204, 217, 224; Khodarkovsky 2002: 77–91; Ходарковский 2019; Martin 1983: 443–445]. Поддерживая навязанных Крымом казанских ханов, Москва добилась того, что в конце XV и начале XVI века на западе степи возник тройственный союз, который мог полностью доминировать на этих территориях.

Однако к 1510-м годам Москву и Крым перестали связывать общие интересы, и их отношения из союзнических превратились во враждебные. Прежде всего увеличение размеров и мощи Русского государства привело к изменению баланса сил. Постоянные завоевания Москвы и рост торговли ослабили позиции Крымского ханства как посредника в степных делах: теперь великий князь Московский обладал достаточным влиянием, чтобы попытаться посадить на казанский престол собственного ставленника и вести дела с Османской империей напрямую. Кроме того, и Крымское ханство, уничтожив в начале XVI века Большую Орду, решило ту задачу, из-за которой оно во многом и было ранее заинтересовано в сотрудничестве с Москвой [Martin 1983: 447; Khodarkovsky 2002: 91–100; Ходарковский 2019]. В 1519 году Крым объявил о разрыве союза с московским князем; теперь Гиреи стали временными союзниками Великого княжества Литовского. В результате Москва обрела в лице Крымского ханства могущественного врага по ту сторону степи. Южные границы Русского государства были уязвимы. Ее степной враг состоял в союзе с обладавшей огромной военной мощью Османской империей. Кроме того, теперь Крым и Москва соперничали за влияние на Казанское ханство.

В отличие от положения дел на юго-востоке, на западе успехи Москвы были закреплены территориальной экспансией. После войны с Литвой, завершившейся в 1522 году, влияние Русского государства усилилось за счет вхождения в его состав юго-западных княжеств. Великое княжество Литовское, состоявшее с 1385 года в личной унии с Польским королевством, имело общего с Польшей монарха из династии Ягеллонов, однако войска, казна и административные системы обоих государств оставались раздельными. Литва была одним из самых упорных соперников Москвы: они конфликтовали друг с другом из-за ведущих на Балканы торговых путей, спорных прав на налоговые поступления, действий своих степных союзников и приграничных территорий. Многие князья и дворяне, жившие вдоль границы с Русским государством и находившиеся в вассальной зависимости от Литвы, исповедовали православие, в то время как двор великого князя Литовского находился в католической Польше. Попытки Москвы переманить этих князей на свою сторону и присоединить их земли к территории Русского государства приводили к войнам, столкновениям, поражениям и эфемерным перемириям в 1492–1494, 1500–1503, 1507–1508 и 1512–1522 годах. В итоге на службе у Василия III оказались сразу несколько новых служилых князей, а их земли, отошедшие Москве, укрепили притязания Русского государства на то, чтобы считаться наследником Киевской Руси. Эти впечатляющие территориальные приобретения, сделанные между 1462 и 1533 годами, сопровождались укреплением дипломатических и торговых связей Москвы с государствами Восточной и Центральной Европы.

Консолидация

Столь успешная экспансия стала возможной благодаря надежной и лояльной московскому князю армии, появившейся в результате внутренней консолидации. Русскому государству удалось постепенно выстроить стабильную политическую систему, разрешив внутриполитические противоречия и добившись определенного административного единства, однако этот процесс был очень сложным. Даже Великое княжество Московское никогда не управлялось как единое целое. Когда великим князем стал Иван III, в его личном владении находились 15 крупных русских городов. Управлял же он куда большей территорией, в которую входили уделы, принадлежавшие его семье, и Вятская земля. Хотя братья Ивана признавали его в качестве верховного правителя всех русских земель, у каждого из них были свои уделы, входившие в состав Русского государства, где они были полноправными хозяевами. Самый большой из этих уделов, включавший в себя пять городов, принадлежал старшему из братьев Ивана Андрею Большому. Следующий по старшинству брат Ивана Борис владел тремя городами, а еще пять городов были поделены между двумя младшими братьями, Юрием и Андреем Меньшим?. По завещанию отца Иван получал только треть от всех доходов Московского княжества, остальное доставалось его братьям и матери [Howes 1967: 137–143]. Другие земли, например Рязань, не находились в прямом подчинении Ивана III. Некоторые состояли в союзе с Москвой и управлялись отдельно. Другие уже признали власть Москвы, но управлялись как независимые княжества, которыми они когда-то были – иногда своими же прежними князьями. В военное время все они посылали свои войска на помощь московскому князю. Преданность этих земель и их правителей великому князю Московскому по большому счету сомнений не вызывала. Однако управление этими разрозненными территориями представляло собой очень сложную задачу.

По мнению большинства историков, внутриполитическая консолидация Русского государства была достигнута во многом благодаря личным договоренностям представителей элиты. За одним существенным исключением – в исторических источниках не говорится о военной оккупации русских княжеств после их захвата Москвой. Вместо этого постепенные изменения в социальной и политической иерархии, сложившейся при московском дворе, приводили к тому, что некогда свободолюбивые правители независимых княжеств начинали извлекать выгоду из своего нового положения. Теперь их взаимоотношения друг с другом и с великим князем Московским регулировались достигнутыми соглашениями, новыми договоренностями и, в конце концов, более предсказуемыми правилами, так что к 1530-м годам двор великого князя Московского представлял собой арену, на которой могущественные роды действовали сообща друг с другом и в унисон с государем[15 - Подробнее об этом говорится в работах В. Д. Назарова, в частности, в его неопубликованном докладе «Государев двор в истории России конца XV – середины XVI в.», сделанном в 1993 году в Лос-Анджелесе.].

Первые лица московского двора отнюдь не подчинялись Ивану III беспрекословно (несмотря на достигнутое после междоусобицы согласие). Прекрасным примером этому служат продолжавшиеся всю их жизнь переговоры между Иваном и его младшими братьями. Иван, не отличавшийся излишней щедростью, вопреки обычаю не делил среди членов семьи новые завоеванные и перешедшие в казну земли. При этом он настаивал, чтобы войска его братьев часто и в полном составе участвовали в его многочисленных военных кампаниях. Когда в 1470-х годах двое его братьев, Борис и Андрей Большой, возмутились таким порядком вещей, Иван пошел на уступки, предложив каждому из братьев те земли, которые тот хотел получить. Однако взамен он значительно ограничил их суверенные права, а также потребовал от братьев поступиться частью своих доходов и признать, что власть великого князя распространяется и на их собственные уделы. Хотя братья и не оспаривали права Ивана на московский престол, им были не по душе его алчность и притеснения [Алексеев 1991: 141]. Когда Иван потребовал от них выдать ему князя Оболенского-Лыко, который сбежал из Москвы и присягнул на верность его брату Борису, они возразили против такого вмешательства в их дела. Это противостояние достигло пика в конце 1479 года, когда Ивану предстояло решить особенно сложные военные задачи. В начале года он отправил войско в Новгород для подавления восстания. После возвращения из этого похода Москва готовилась к отражению нападения со стороны Большой Орды («стоянию на Угре»), а затем армия Ливонского ордена осадила Псков. В этот непростой момент братья Ивана Борис и Андрей Большой проявили свое недовольство, покинув его войско вместе со своими людьми. Они увели свои дружины (насколько можно судить, довольно большие) и двинулись на запад в сторону Новгорода, где вступили в переговоры с польским королем Казимиром. К счастью для Ивана, этот мятеж сошел на нет, и ему удалось договориться с братьями и вернуть их вместе с их войсками.

Впоследствии Иван III еще неоднократно заключал соглашения с братьями, пытаясь ограничить их независимость, но о полном успехе этих действий говорить не приходится. В 1491 году его брат Андрей Большой снова отказался отдать свою дружину в распоряжение московского князя, который тогда оказывал военную поддержку своему крымскому союзнику. Иван арестовал брата и бросил его в тюрьму, где через два года тот и умер. Два племянника Ивана всю оставшуюся жизнь провели в заточении и ссылке, так как их дядя всеми силами противился восстановлению прежней самостоятельности удельных княжеств. При таком положении дел большинство оставшихся удельных князей завещали свои земли Ивану. Таким образом удельные дворы и войска перешли под прямую власть Москвы, и от их былой независимости мало что осталось. Так, например, в правление Василия III удельные войска уже не включались в московскую рать в виде единых дружин, а разбивались на отдельные отряды, которые приписывались к различным полкам. Тем не менее уже после смерти самого Василия в 1533 году два его оставшихся в живых брата, могущих претендовать на московский престол по лествичному праву, были арестованы и умерли в заточении [Martin 1995: 248; Kollmann 1987: 157; Alef 1986: 164–176]. Это не только помогло закрепить положение о вертикальном престолонаследии, но и побудило большинство членов царской семьи встроиться в военную и политическую иерархию Русского государства. К середине XVI века осталось лишь несколько уделов, в которых сохранились кое-какие островки независимости от московского царя [Kollmann 1999: 8; Коллманн 2001; Каштанов 1993].

Наводя порядок в собственной семье, московские правители одновременно с этим начали создавать стройную систему, регулирующую взаимоотношения амбициозных и влиятельных царедворцев как между собой, так и с их сюзереном. В конце XV и начале XVI века на службу к Ивану III и Василию III поступали все новые и новые могущественные князья. Однако даже в течение значительной части XVI столетия не существовало каких-либо единых правил того, какое место должны занимать все эти люди при московском дворе. Их положение в придворной иерархии было результатом торга и зависело от различных факторов – расположения, военной мощности и политической значимости их княжеств для Москвы, размера их двора и дружины и т. д. Особенно важную роль эти обстоятельства играли в ситуациях с татарскими князьями (царевичами). Они не только приводили с собой превосходную конницу, но и, будучи потомками Чингисхана и наследниками трона Золотой Орды, одним своим присутствием придавали блеск московскому двору. Поэтому московские правители прилагали большие усилия, чтобы привлечь их на свою сторону; в награду татарские князья получали землю и право по-прежнему командовать своими войсками. При московском дворе они занимали места выше, чем даже братья великого князя. В случае с татарскими царевичами имевшиеся у них военные навыки и политическое влияние оказывались куда более важными факторами, чем их культурные и конфессиональные различия с другими приближенными московского государя [Ostrowski 2002a: 54–59; Keep 1985: 77–78]. Русские служилые князья занимали в этой иерархии более низкие места. В награду за верность полунезависимого Ярославля в годы московской междоусобицы сыну его последнего князя, его родственникам и даже боярам было позволено сохранить свои земли даже после присоединения этого княжества к Москве в 1463 году. Вскоре они стали видными членами московского двора и получили важные должности в личном войске великого князя. Напротив, когда в 1485 году Иван III завоевал недружественное, но сильно ослабевшее Тверское княжество, местные князья и бояре какое-то время были вынуждены оставаться на своих землях и были лишены права появляться при московском дворе и пользоваться всеми вытекающими из этого возможностями и привилегиями [Веселовский 1947: 301; Alef 1973: 87–88, 90, 95][16 - А. А. Зимин, впрочем, указывает, что тверские бояре были лишены своих титулов [Зимин 1988: 293].].

В то время как удельные князья поступали на службу к московскому государю и съезжались к его двору, Иван зачастую посылал управлять новоприобретенными землями своих наместников. Преданность этих людей была обусловлена их желанием добиться высокого положения при московском дворе и получить большую награду. При этом человек, назначенный наместником в новое княжество, не имел уже достаточно времени и возможностей для того, чтобы завязывать тесные связи со знатными кланами, проживающими рядом с его родными землями. Таким образом, благодаря институту наместничества влиятельные русские роды стали осознавать, что их клановые интересы совпадают с интересами Русского государства в целом и в меньшей степени зависят от положения дел в землях, доставшихся им по наследству. Также наместники помогали устанавливать какие-то единые для всего Русского государства правила и обычаи на новых землях, недавно присоединенных к Москве.

Некоторые изменения в структуре придворной иерархии упростили процесс слияния новых элит со старомосковскими боярскими родами. В годы правления Ивана III и Василия III, безусловно, выросло количество важных должностей и чинов; необходимость в них возникла из-за частых военных походов, нужды в наместниках для управления новыми территориями и увеличения самого двора. Тем не менее число соискателей этих должностей при дворе превосходило количество свободных вакансий. К этому можно добавить, что к 1500 году все больше должностей в московском войске стало доставаться служилым князьям; при Василии III княжеские роды приобрели огромное влияние, не уступавшее влиянию бояр [Kleimola 1985: 233; Чернов 1954: 20]. В результате было решено увеличить число боярских родов. Несмотря на все эти изменения, московскому правителю приходилось принимать серьезные меры для предотвращения отъезда князей и представителей нетитулованной знати к другим сюзеренам, в частности, великокняжеским братьям[17 - В 1479 году князь Иван Владимирович Оболенский-Лыко, впав в немилость к Ивану III, попытался воспользоваться своим правом отъезда и решил перейти на службу к его брату Борису. Иван приложил большие усилия для того, чтобы захватить князя и заключить его в темницу.].

При Иване III и Василии III в Русском государстве сформировалось местничество – система институционализированного соперничества между знатными родами. Эти правила позволяли разрешать споры и разногласия между влиятельными кланами, не доводя дело до раскола и междоусобицы. Фактически местничество определяло, на какой пост (место) мог претендовать тот или иной аристократ в зависимости от своей знатности и положения внутри своего рода. От места зависело, где претендент имеет право находиться во время придворных церемоний и какую высокую (впоследствии и сравнительно низкую) должность в армии он может получить. Положение человека в этой системе определялось двумя факторами. Одним из них были заслуги перед двором – не только личные, но и всего рода. Вторым – знатность рода, причем как реальная, так и мифологическая. Если заслуги перед государем способствовали продвижению представителей доказавшей свою преданность, но не титулованной знати, то генеалогический критерий был на руку княжеским родам. Повысить свое место в этой иерархии можно было как блестящей службой, так и выгодным брачным союзом. Глава видного рода мог быть выбран боярином или окольничим (придворный чин менее высокого ранга, появившийся в конце 1400-х годов). Благодаря правилам ранжирования младшие представители знатных родов могли сравнивать свое положение в этой иерархии со своими соперниками из других родов. Поскольку при местничестве занимаемый пост всегда определялся местом в родовой системе, человек, стоявший на более низкой ступени в этой иерархии, не мог командовать тем, чей статус был выше. Если кто-то считал, что его права на ту или иную должность были несправедливо ущемлены, он мог обратиться за разрешением «местнического спора» к самому государю. Эта система сложных правил и противовесов, за соблюдением которых тщательно следили, давала возможность влиятельным аристократическим родам соперничать между собой, не вступая в междоусобные войны. Благодаря местничеству стало возможным сравнительно безболезненно для большинства участников процесса интегрировать новые боярские и княжеские роды в правящую элиту Русского государства. Местничество позволило сократить количество споров, распределить политическую власть и сделать ареной соперничества двор московского правителя, а не все Русское государство в целом.

Обмен мнениями, консультации и советы стали привычным элементом политической и церемониальной жизни московского двора. Действуя заодно, крупнейшие боярские роды оказывали очень большое влияние на великого князя и, по мнению многих историков, существенно ограничивали его власть. Ни Иван III, ни его сын Василий III не соглашались даже встречаться с иноземными послами, кроме как в присутствии своих бояр. Другим примером может служить ситуация с престолонаследием, приведшая к кризису 1498–1499 годов. После смерти своего сына Ивана Молодого Иван III вынужден был назначить нового наследника, выбирая между своим внуком Дмитрием, сыном Ивана Молодого, и своим вторым сыном Василием. В 1498-м прошла коронация княжича Дмитрия, которая укрепила и без того сильные позиции при дворе могущественного рода бояр Патрикеевых. Патрикеевы не только были тесно связаны с новым наследником, но и из-за юности Дмитрия могли не бояться того, что другие влиятельные кланы в ближайшем будущем смогут породниться с семьей государя. Однако Иван III не любил Патрикеевых. Несмотря на то что Патрикеевы были потомками великого князя Литовского Гедимина и состояли в родстве с самим Иваном, в течение года все старшие представители этого рода были либо пострижены в монахи, либо заключены в темницу, либо казнены. Многие историки считают, что это произошло в результате давления, оказанного на Ивана членами Боярской думы, которые добивались от него ослабления влияния Патрикеевых и равномерного распределения власти между остальными боярами. К 1505 году наследником Ивана стал его сын Василий. О том, что внутриполитическая консолидация Русского государства была хоть и недавней, но уже весьма прочной, свидетельствует тот факт, что ни одна из противоборствующих сторон не обратилась за поддержкой к иноземной державе или к кому-то из удельных князей [Kollmann 1986: 235–267; Fine 1966: 198–205].

В то же время есть множество примеров того, когда последнее слово оставалось за великим князем. Поскольку именно он решал все вопросы, связанные с прибытием ко двору и поступлением на службу новых вассалов, назначал им должности и выступал судьей в местнических спорах, то и власть его как сюзерена неизбежно возрастала. Поэтому после своей второй женитьбы Василий III «загромоздил двор», сделав боярами родственников своей новой жены Елены Глинской и противопоставив их тем старым боярам, которые поддерживали в вопросе престолонаследия его брата [Kleimola 1985: 235][18 - Противоположную точку зрения высказывает Н. Коллманн [Kollmann 1987: 144–145].].

Установление местничества и последовавшие за этим политические изменения оказали колоссальное влияние на процессы, о которых идет речь в этом исследовании. Сравнительно четкий механизм интегрирования ранее независимых князей в жизнь московского двора дал им возможность стать частью увеличившейся в размерах правящей верхушки, отвечавшей за принятие политических и военных решений. Консолидация укрепила связи между членами элиты Русского государства и установила набор правил, по которым они взаимодействовали друг с другом и со своим сюзереном. Поведение русской верхушки в 1520-е годы показывает, что ее представители больше не воспринимали себя как разрозненную группу князей. Вместо этого они демонстрировали коллективную лояльность к московскому государю, при дворе которого и шли споры и борьба за власть и влияние. Идеологической опорой этой лояльности выступала Православная церковь. В результате этой консолидации практически все важнейшие решения политического (и военного) плана теперь принимались при московском дворе [Бычкова 1986: 43, 96 и в других местах][19 - Об исключительных случаях см. [Зимин 1972: 149].].

У политической консолидации были и другие последствия, непосредственно повлиявшие на устройство русского войска. Успешная военная служба могла повысить место в аристократической иерархии как отдельного человека, так и всего рода в целом. Назначение на высокую военную должность означало обретение более престижного статуса при дворе и открывало возможности к дальнейшему обогащению и усилению политического влияния. В конце XVI века представители русской знати стремились сделать военную карьеру на царской службе, а не где-либо еще. Даже в начале своего правления Ивану III не требовалось лично возглавлять каждый военный поход, чтобы быть уверенным в преданности своих придворных. Однако, поручая командование войском какому-либо из своих братьев или служилых князей, он назначал его помощниками нетитулованных бояр, чье присутствие удерживало главного воеводу от предательства. К 1533 году в такой подстраховке уже не было прежней необходимости. Как титулованные, так и нетитулованные роды, даже обладая огромной властью и иногда сохранив за собой личную вооруженную свиту, обычно преданно выполняли свои военные обязанности, соперничая друг с другом за награды, полагавшиеся за верное несение службы [Alef 1973: 86–87]. По мере того как бывшие князья и другие знатные роды обретали свое место в единой военной системе Русского государства, их ранее независимые дружины вливались в состав московского войска.

При всех достоинствах местничества у него были и недостатки. Все назначения на военные должности тщательно отслеживались и иногда становились предметами местнических споров, поскольку в каждом таком случае речь шла о возможном изменении статуса того или иного претендента или всего рода [Разин 1955, 2: 307]. В результате высокая должность могла достаться менее способному командиру, а военная кампания могла оказаться отложенной на неопределенный срок. Впрочем, в годы правления Ивана такие споры были редки, а существование схожих, пусть и менее институционализированных систем в Центральной Европе говорит о том, что эта проблема носила общий характер [Hochedlinger 2003: 92–94][20 - Д. Смит в своей диссертации пишет о военной иерархии в современной австрийской армии, о системе производства по старшинству в военно-морском флоте Англии XIX века и о том, что в армии США и сейчас офицеру не полагается служить под началом состоящего в том же звании командира, который получил повышение по службе после него [Smith 1989: 332].]. На самом деле в Русском государстве воевод для того или иного похода выбирали из большого числа претендентов, которые доказали свою преданность и занимали достаточно высокое место в придворной иерархии.

Консолидации Русского государства и установлению власти московского государя (в том числе и как главнокомандующего русской армией) сильно способствовало то, что Ивану и Василию удалось привлечь на свою сторону представителей тех сословий, которые находились ниже бояр и князей. После того, как бывшие независимые князья вступали в новые должности при московском дворе, возникал вопрос о том, чьими придворными должны считаться их прежние дружинники и члены их вооруженной свиты. В последней четверти XV века самые выдающиеся из этих людей, жившие, например, в Ярославле или Владимире, приезжали ко двору великого князя Московского со своими князьями; там они соперничали с москвичами того же статуса. Однако в Московском княжестве были и более низкие сословия, чьи представители не находились при дворе: дети боярские и дворяне; такая же ситуация были и в Ярославле с Владимиром. Эти служилые люди зачастую продолжали жить в своих прежних городах, хотя технически они теперь являлись подданными Москвы [Чернов 1998: 65, 84, 193]. Как правило, эти служилые люди из провинции обладали гораздо более низким статусом, чем те, кто состоял при московском дворе, и были куда беднее их. Для многих из них участие в военном походе было шансом захватить богатые трофеи и увеличить свой доход, а также проявить себя.

Иван III и его наследники в конце концов добились военной поддержки и преданности от большей части таких мелких землевладельцев. Этот процесс был постепенным и эффективным. Сначала, как в 1462 году, этих людей просили нести службу там, где они жили, и защищать свои земли от традиционных врагов под руководством их прежних командиров; лишь позднее им было предложено принять участие в завоевательных походах Русского государства. Если говорить о положении дел в целом, то Москва устанавливала свои порядки в провинции постепенно, иногда через наместников; в 1497 году был издан Судебник – свод единых законов, имеющих силу на территории почти всего Русского государства. Помимо всего прочего, в этом Судебнике был строго определен срок, в течение которого крестьянин мог уйти от своего хозяина – две недели в конце осени, после уплаты всех расходов [Dewey 1966: 7–21][21 - Особого внимания заслуживает статья 57.]. Это постановление позволяло провинциальным землевладельцам меньше беспокоиться об оттоке рабочей силы, поэтому они имели все основания для того, чтобы приветствовать такую инициативу великого князя.

Еще одним важнейшим новшеством стало введение поместной системы. Многочисленные попытки Новгорода отделиться от Москвы, предпринимавшиеся после 1470 года, привели среди прочего к тому, что великий князь конфисковал множество земель, принадлежавших коренным новгородцам, – сначала у знатных родов, враждебно настроенных по отношению к Москве, а затем, в большем объеме, и у тех, кто выступал против него, и у тех, кто его поддерживал, и также у Церкви. Иван III объявил огромную часть новгородских земель собственностью казны, выделив небольшому числу обездоленных новгородцев поместья в других частях Русского государства. Таким образом, когда мы говорим о «собирании русских земель» Иваном, важно учитывать, что ситуация с Новгородом была исключительной: здесь уместнее говорить о захвате города и его оккупации, и новгородцы были призваны к московскому двору только после того, как многих представителей прежней элиты заменили новые люди. Затем Иван воспользовался своей властью для того, чтобы раздать конфискованные у Новгорода земли своим преданным сторонникам, при этом сохранив за собой право отозвать их обратно. К 1500 году не только московской знати, но и многим незнатным служилым людям были пожалованы поместья. Условием сохранения поместий была верная служба в войске великого князя, хотя первоначально крестьяне, жившие на этой земле, помещику не принадлежали; кроме того, он не имел права определять размер уплачиваемой ими подати. С течением времени поместное владение постепенно уравнивалось с вотчинным, то есть наследственным. Поместье гарантировало преданность его хозяина, благосостояние которого уже не так сильно зависело от трофеев и прочих источников дохода, доступных в военное время. До тех пор, пока продолжалась успешная экспансия, поступление в казну новых земель на протяжении нескольких поколений служило усилению мощи Русского государства.

После того как наградой за преданную службу стала земля, поместная система быстро распространилась по всему Русскому государству, дав возможность великому князю содержать преданное ему поместное войско больших размеров. Получение поместья ставило служилых людей в прямую зависимость от московского двора и гарантировало верное несение ими военной службы (даже если изначально предназначение поместной системы было иным)[22 - В своей недавней работе Дж. Мартин высказывает предположение, что при первой раздаче земель служилым людям в Новгороде Иван III не требовал от них военной службы, однако к 1523 году это условие уже было обязательным. См. неопубликованный доклад Дж. Мартина «Some observations on the creation and development of the pomest’e system in Novgorod during the reign of Ivan III», представленный на 35-й конференции Американской ассоциации содействия славянским исследованиям (AAASS) (переименована в Ассоциацию славянских, восточноевропейских и евразийских исследований (ASEEES) в 2010 году. – Примеч. ред.) [Martin 2003]. В. Б. Кобрин утверждает, что поместная система была введена среди прочего для того, чтобы земля находилась в руках мирян и не переходила в собственность Церкви [Кобрин 1980: 150–195].]. Василий III особенно преуспел в том, чтобы с минимальными расходами для казны задействовать в военных кампаниях Москвы поместные войска, состоявшие из служилых людей, которые сражались вдали от своих домов. В результате землевладельцы, относившиеся к низшей части военно-служилого сословия, оказались неразрывно связаны с государственной службой, превратившись в «средний служилый класс»[23 - Термин, предложенный Р. Хелли [Hellie 1972: 21 и далее].].

Внутренняя консолидация Русского государства происходила медленно, однако в первой половине XVI века процесс политической и социальной интеграции новых территорий все-таки начал набирать обороты. Все это имело большие последствия для военного устройства. То, что раньше представляло собой разрозненное множество отдельных отрядов под общим командованием, превратилось в единую армию, возглавляемую великим князем или его ставленником. Удельные и служилые князья, ранее руководившие собственными вооруженными свитами или дружинами, постепенно лишались былой независимости; региональные и даже этнические и конфессиональные различия были не так важны, как факт нахождения на службе у московского государя. К началу правления Василия III землевладельцы из различных областей Русского государства служили в армии как командирами, так и обычными конниками. Кроме того, этот интеграционный процесс укрепил связь между двором и армией. Как и при старом московском дворе, новая консолидированная элита Русского государства наибольшее внимание уделяла военным вопросам.

Последним ключевым элементом этого процесса интеграции стало развитие административной системы. Все политические вопросы Русского государства решались при дворе, где бояре и окольничие заседали с великим князем; этот ближний круг советников государя часто, хотя и не совсем точно, называется Боярской думой. В провинции проводниками центральной власти были наместники, которые с помощью местных представителей следили за соблюдением законов и выполнением фискальных, воинских и прочих обязанностей. Эти наместники тоже имели связи при дворе; фактически они и были царедворцами, выполнявшими поручение великого князя, и от их места в придворной иерархии зависели военное значение, древность и размер городов, которыми им было поручено управлять. Наместники получали эти земли «в кормление». Как уже говорилось выше, назначение московского наместника правителем новоприобретенных территорий позволяло ускорить процесс их интеграции в состав Русского государства [Dewey 1965: 21–39]. Вся эта важная деятельность, придворная политика и многое из того, чем занимались наместники, по-прежнему зависели от покровительства со стороны высокопоставленных лиц, взаимоотношений между кланами и личных связей – не в последнюю очередь с самим великим князем.