скачать книгу бесплатно
Хоть выплакал о ней я все глаза.
Дай мне платок, закрыть мне очи;
Любимой аромат излечит их от боли.
Бабушка каждый день рекомендовала дяде какую-нибудь девушку: «Это хорошая девушка. Я ее знаю и знаю ее отца. У него дом и сад. Девушка серьезная и застенчивая».
Дядя отвечал: «У меня нет желания жениться. Не приставай ко мне, мама». Он вставал и уходил в свою комнату. Громко читал стихи Руми или отрывки из «Шахнаме» Фирдоуси и под настроение декламировал рассказы о святых мучениках. Все его мысли были об университете и аспирантуре.
Он назвал меня Хушангом. Это имя он взял из «Шахнаме». Местные звали меня Хушу, то есть Маленький Хушанг. Говорят, что мать назвала меня Рахимом. Я был единственным Хушангом в деревне. Всем это имя не нравилось, и люди говорили: «Что это имя Хушанг значит?» Дядя отвечал: «Хушанг значит “умный, сметливый, шустрый”. Это чисто персидское имя». Дедушка замечал при этом, что я мальчик не столько умный, сколько шустрый.
Глава 6
Мы красили яйца к тринадцатому дню нового года, который называется «сиздах бе дар». Мы насыпали разные травы в кастрюлю и варили яйца в отваре из этих трав. Обычно в кастрюлю мы клали шелуху от лука, и тогда скорлупа яйца окрашивалась в желтый или оранжевый цвет. Иногда клали другие травы и, например, красильную марену, и тогда скорлупа окрашивалась в красный цвет.
Бабушка аккуратно обвязывала яйца разноцветными нитками или тонкими полосками ткани; краска не проникала через них, и на яйцах оставался красивый белый рисунок.
Дети, подростки, молодежь и мужчины в день «сиздах бе дар» играли в яйца. Они зажимали крашеные яйца в кулаке так, что выглядывал только носик яйца. Затем били носом яйца по яйцу противника. Выигрывал тот, чье яйцо оставалось целым, и ему доставалось яйцо с расколотой скорлупой. Я не видел, чтобы мой дядя когда-либо играл в эту игру. Обычно рано утром он брал ружье и вместе с г-ном Дахестани направлялся в горы.
Я не умел играть в разбивание яиц, а только смотрел, как играют другие, и наслаждался этим зрелищем. Поэтому я возвращался домой со своими целыми крашеными яйцами. Я боялся играть. Не любил испытывать судьбу: неизвестно – то ли выиграешь, то ли проиграешь.
Глава 7
После новогодних праздников я часто бегал за дядей до школы. Я не мог посещать занятия, так как был еще маленький и меня не принимали в школу.
Я люблю школу. У меня в кармане маленькие пустые флакончики от дядиного одеколона. Каждый раз, когда одеколон заканчивается, дядя отдает флаконы мне для игры. В один из дней я взял еще полный флакон, чтобы показать его школьникам. Флакончик маленький, размером с флакончик для микстуры от кашля. Один из учеников взял у меня флакон и вылил его весь себе на голову. Школа наполнилась запахом сирени.
Ученики побежали и рассказали моему дяде о том, что я принес его одеколон в школу. Больше он меня в школу с собой не брал. Он стал запирать комнату на щеколду, чтобы я не смог оттуда ничего взять.
Помню, как бабушка сварила мне домашнюю лапшу и в ней было много горячего масла. Вспоминаю, что меня частенько били и запирали в кладовке, где был сундук, в котором хранили новое постельное белье. По словам бабушки, в сундуке на белье всегда спали две белые змеи. Она говорила: «Не подходи к сундуку. Змеи выскочат наружу и разделаются с тобой. Змеи – наши соседи. Тело у них белое, как снег». Я всегда боялся кладовки. В ней было темно. Перед входом висела тяжелая занавеска, а за ней дверь, которую бабушка запирала на замок снаружи.
Я чувствую, что в сундуке ворочаются змеи. Кладу руку на крышку сундука и чувствую, как их головы и тела трутся о крышку и стенки. Запор дрожит, я вскрикиваю. Бабушке становится меня жалко, и она выпускает меня из кладовки.
Многие годы меня преследует ночной кошмар со змеями. Каждый раз, когда я плохо себя чувствую или жду дурных вестей, я вижу во сне змей. Мне снится, что змея медленно ползет по ногам вверх. Вижу себя спящим; змея заползает мне на живот, потом на грудь и обвивается вокруг шеи. Сколько я ни кричу, никто не приходит на помощь. Во всех снах я вижу одну и ту же змею: желто-черную, в пятнах, длинную и тонкую.
Глава 8
Летом мой дядя Асадулла, который был военным, взял свою невесту за руку и привез к нам из Кермана. Мы его невесту до тех пор не видели, и она была с нами не знакома. Невесте было лет 14–15, а дяде 22–23 года. Один Бог знает, как мы обрадовались. Бабушка целый месяц готовилась к этому событию, чтобы не ударить в грязь лицом перед невестой.
По приезде они подарили мне желтую рубашку с розовыми цветочками и соловья, в которого надо было наливать воду. Я наливал в соловья воду и дул в дырочку в хвосте игрушки. В животе у соловья была вода, и под напором струи воздуха она издавала звук, похожий больше на чириканье, чем на соловьиную трель. Я не знаю, из чего был сделан этот соловей. Я его пытался хорошо рассмотреть. Он был не из стекла, красного цвета. Когда дуешь в него, то видишь воду, которая бурлит от выдыхаемого воздуха. Они также привезли мне в подарок волчка. Один конец веревки прикреплен к шарику размером с орех, а другой я привязываю к пальцу и затем шарик отпускаю.
Шарик подпрыгивает в воздухе вверх вниз, бьет меня по руке, опускается вниз к земле, затем вновь возвращается к сжатой в кулаке руке. Так шарик и прыгает между землей и моей рукой.
Асадулла общается со всеми. Берет жену за руку и идет в дом к соседу. Он навещает всех родственников. Утром он в одном месте, вечером в другом. Я тоже хожу с ними. Я знаю деревню как свои пять пальцев. Вечерами я хожу по узким улочкам и под деревьями. Днем собираю яблоки для жены своего дяди. Она готовит из яблок мармелад «фалюде». Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь готовил нечто подобное. Когда я вожу ее через сады и по берегу реки, ее высокие каблуки тонут в грязи и трясине. К краю ее юбки цепляются колючки, трава и мята. Она переживает о том, что ее свадебная одежда и обувь испортятся. Женщины и девушки глазеют на нее из-за глиняных дувалов и деревьев, когда она идет по саду.
Куда бы мы ни пришли, нас сажают на самое почетное место. На дяде красивая военная форма. Он не носит гражданской одежды. Из города они привезли нам необычный хлеб. Хлеб очень длинный и весь в дырочках. Я такого раньше никогда не видел. Хлеб называется «каткату», то есть «хлеб с дырочками».
Я очень хочу поехать в Керман и увидеть своими глазами, как этот «каткату» пекут. Зачем в хлебе делать столько дырок? Он мне напоминает дуршлаг. Я думаю, что хлеб раскатывают в дуршлаге и выдавливают тесто через дырочки, чтобы оно выпало наружу, и тогда в нем образуются дырочки. Вместо того, чтобы этот хлеб есть, я беру кусочек и смотрю на окружающих через дырочки.
Цыпленок, которого мне дал дядя, вырос и превратился в курицу. Я смотрю на этого выросшего цыпленка через дырочки в хлебе. Он лапками разгребает землю под жердями, на которых держится виноград, и роет себе ямку. Я также вижу нашу собаку Филу, которая спит, прислонившись к стене хлева, положив голову на лапы.
Дядюшки Касема нет, он уехал в путешествие после окончания занятий в школе.
По этому поводу бабушка говорит: «Он поехал устраиваться в другую школу. Хочет уехать из нашей деревни».
Моего дедушки дома нет. Старостой в деревне теперь Мобашер Мозаффари. Дедушка многие годы был старостой деревни, Когда он вернулся из Кермана, то уехал в Пиргейб к косцам.
Дядя соскучился по своему отцу, я тоже соскучился по дедушке. Однажды утром дядя усадил меня перед собой на мула, и мы отправились в Пиргейб к дедушке. Я умолял дядю взять меня. До этого я никогда не покидал свою деревню Сирч. Мы спустились вдоль реки, минуя долины и горы, и добрались до Пиргейба.
В отличие от нашей деревни, Пиргейб находился посреди пустыни. Наша деревня расположена на краю пустыни в живописной местности, через которую протекает река. Мы прибыли в Пиргейб, в маленькую и знойную деревню, в которой всего несколько домов и временных жилищ. Перед домами находится пшеничное поле. У первого встречного жителя деревни мы спрашиваем, где найти Насруллу-хана. Он указывает нам на желтое пшеничное поле, где работают жнецы. Моего дедушку зовут Насрулла-хан. Все его так называют. В молодости он был состоятельным, совершил много славных дел, и к его имени стали добавлять титул «хан». Сейчас дедушка старенький и бедный, но его по-прежнему величают Насрулла-хан.
Дедушка стоит на жатке, на голове у него полотенце. Когда он нас видит, его взгляд теплеет. Мы обнимаемся. Дедушка говорит: «Каким ветром вас занесло в наши края?»
Первое и самое главное, что меня приводит в изумление в Пиргейбе – это огромный тамариск, который как бы вырывается из сердца пустыни. Дерево широко раскинуло свои ветки и покоится на песке пустыни. Это необычайное и удивительное дерево. Оно не такое высокое как тополь в Сирче, а напротив – раскидистое и густое. Я устремляюсь к этому дереву, но дедушка не пускает меня туда. Он говорит: «Не ходи туда. Под деревом много змей, мышей и скорпионов». На ветвях тамариска сидят воробьи. Мне очень хочется заглянуть под дерево, увидеть его ствол и корни. Я же маленький и невысокий. Ветви дерева покоятся на земле, и я могу под ними пролезть, но боюсь. Я смотрю на дерево со стороны, и мне очень хочется залезть под него, но я не решаюсь. Я улучаю момент, когда дедушка и дядя на меня не смотрят, и как мышь проскальзываю под дерево. Какая тут тень! Когда дует ветер, здесь становится прохладно. Дедушка говорит дяде: «Зачем ты взял с собой мальчика? Он будет нам докучать». Потом зовет меня: «Хушу, вылезай».
Не добравшись до ствола дерева, я возвращаюсь. Горячий воздух обжигает мне лицо, словно я стою у раскаленной печки. Моему дяде приносят полотенце. Здесь у всех на голове полотенце или тряпка. Мне тоже дают повязку. Мы смачиваем полотенце и повязку в воде ручья, протекающего за хижиной, и покрываем голову.
Вода капает на лицо и спину. Не проходит и полчаса, как наши повязки высыхают и становятся сухими, как спички. Жнецы, мужчины и женщины, стар и млад, жнут серпами золотую пшеницу и связывают ее в снопы. Они откладывают снопы в сторону и кладут на них камни, чтобы не унес ветер. Пяти-шестилетние мальчишки босиком, с непокрытой головой двигаются вслед за жницами на этой жарище. Они собирают упавшие колоски, кладут их в подол рубах и относят на гумно на краю поля. Их называют сборщиками колосков.
Я пытаюсь заговорить с одним из них, но у него даже нет времени ответить мне. Тогда я хватаю его, но он отвечает на языке, которого я не могу понять. Я спрашиваю у дедушки: «Может, мне тоже собирать колоски?» Дедушка отвечает: «Без привычки тебя хватит солнечный удар. Там много всяких тварей. Не дай Бог наступишь на змею, и она тебя укусит. Здешние змеи очень опасны. Их яд сразу же убивает».
Вечером мы сидим на крыше. Небо усыпано большими яркими звездами. Светит луна, небо опустилось на землю. Я думаю, что если я приподнимусь, то ударюсь головой о небо и звезды. Я боюсь, что на меня упадет какая-нибудь звезда. Я прячу голову под простыню. Я спрашиваю у дедушки: «Деда, кто посадил этот тамариск?» Он отвечает мне: «Это дерево само выросло. Дереву трудно выжить в этой безводной пустыне. Местные жители говорят, что однажды добрый и ласковый старец из этих мест был под деревом и вдруг исчез. Этому месту стали поклоняться и назвали его Пиргейб, что значит «исчезнувший старец».
Я поверил рассказу дедушки. Мне захотелось пойти в такое место, где меня никто не увидит и я исчезну. Меня повсюду преследовала мысль, что я состарюсь, пойду под дерево и там исчезну.
Образ огромного дерева, которое будто упало с неба в сердце пустыни, с его ветвями, вцепившимися, словно руки, в песок, засел у меня в голове. Меня преследовал образ этого необычного дерева с птичьими гнездами, цветными полосками ткани, тряпочками, привязанными для исполнения желаний паломников, с его спутанными густыми ветвями, как у тополя в Сирче, и этот рассказ о старце, который внезапно исчез.
Глава 9
В деревне растет высоченный тополь – самое высокое и самое старое дерево нашего селения. Он растет прямо за нашим домом, за оградой нашего небольшого сада.
Ночами, когда я сплю на крыше дома, передо мной расстилается целый мир – небо, тополь и вселенная. Тополь похож на огромного великана, который колышется под напором ветра. Он своей вершиной достает до звезд, а основание дерева цепляется за землю.
Я сплю рядом с дедушкой и спрашиваю у него: «Дедушка, кто посадил это дерево?» Он отвечает: «Возможно, наши деды и прадеды».
– А сколько ему лет?
– Не знаю, тысяча лет, две тысячи лет. Сколько себя помню, оно было.
– Почему дерево никто не срубил? Почему оно не засохло?
– Если его срубить, то из его корней пойдет кровь. Если дерево засохнет, исчезнет деревня, все умрут.
Я очень хочу как-то вечером встать под деревом и посмотреть на него снизу. Мне говорят: «Хушу, не ходи вечером под дерево. У дерева вредная тень. Если она упадет на человека, то он сойдет с ума. Всякий, кто вечером стоял под деревом, сходил с ума».
Из долины около деревни доносится вой шакалов и волков, которым вторит вой собак.
Недалеко от нашего дома на краю деревни есть долина. Каждый вечер я слышу, как из долины доносятся женские стоны и плач.
Рассказывают: в деревне жила когда-то плохая женщина, она за глаза всех ругала. Когда она состарилась, то заболела. Все ее тело покрылось волдырями. Волдыри эти лопались и издавали дурной запах. Она стонала от боли, мучилась, но не умирала. Она не могла даже пошевелиться. Жители деревни устали от ее стенаний. Никакие лекарства ей не помогали. Кто-то осмелился закрыть ей лицо платком, завернул в простыню, отнес в долину и оставил там, чтобы людей не беспокоили ее постоянные стоны. Несколько дней ее стоны были слышны, но постепенно стали стихать, и она скончалась.
Этот печальный рассказ сильно на меня подействовал. Я каждую ночь слышал стоны этой женщины.
– Все старики становятся такими? – спрашивал я.
– Нет, в основном, старики хорошие и просто исчезают.
На противоположной стороне деревни расположено место, которое называют «Пирморад». Это место паломничества, за которым находится кладбище. Жители деревни по ту сторону реки хоронят умерших рядом с урочищем Пирморад.
– Кем был Пирморад?
– Пирморад был хорошим стариком, Он был добрый, приветливый и набожный. А потом исчез.
– Хушу, хватит об этом. Дай мне поспать. Сколько ты еще будешь меня расспрашивать об этом.
– Дедушка Насрулла! Можно я задам тебе еще один вопросик, а потом поспим.
– А ты когда умрешь? Когда исчезнешь? Ты же добрый и должен исчезнуть.
Дедушка Насрулла не отвечает. Он поворачивается ко мне спиной и засыпает. А я думаю о добрых и набожных стариках. Я вспоминаю первого старика, которого очень люблю. Зовут его Корбаншах. Он странный старик, с длинными седыми волосами, которые доходят ему до пояса. У него длинная седая борода до груди, большие глаза, сжатые губы, опаленное солнцем лицо и высокий лоб. Он носит длинную белую рубаху до пят. Он был худым, ловким и проворным.
Несколько раз он неожиданно появлялся у нас в деревне и прямиком шел в дом моего дедушки Насруллы.
У Корбаншаха была котомка, где лежали разные сладости: финики, инжир, изюм и засахаренные орешки нокль. Он был со всеми вежлив, играл на дудочке, читал стихи и пел. Когда он был в хорошем настроении, вставал и танцевал. Никто не знал, откуда он пришел и куда идет. Он был словно облако, словно герой сказок. Он садился в тени тополя и мы, дети, усаживались вокруг него. Он ходил пешком от деревни к деревне, и везде его принимали как гостя. Все его знали.
Жила в деревне странная женщина по прозвищу Шарике Три Уха. Дом ее располагался у реки. Она надевала на себя все, что попадалась под руку любую одежду и обувь, которую могла на себя напялить. Для нее было неважно, мужская это одежда или женская. У нее в руках всегда был один башмак либо туфля. Он всегда теряла второй предмет пары обуви, роняла его в воду. Оставшуюся туфлю она надевала и так ходила. Она садилась на берегу речки и подбирала все, что приносила вода: ржавые банки, корзинки, старые кастрюли и пр. Все эти вещи она относила домой. Мы, мальчишки, собирались стайками и со страхом и любопытством заглядывали внутрь ее дома. Ее дом был полон всякой рухляди, всякой никому не нужной всячины. В этом хламе кишмя кишели кошки. Сама она спала с этими кошками. Если она замечала нас, то брала палку, бегала за нами и ругалась.
Я вспоминаю всех стариков и старушек нашей деревни. Я могу пересчитать их по пальцам: Сеид Абдулла, Хаджи Бег, Коль Хасан, Коль Кабри, Машен Марьям, Сакине Мама.
Я думаю, что мои бабушка и дедушка с самого начала были старенькими, и родились стариками, и однажды они исчезнут, а я останусь один. От этой мысли я начинал плакать. Я всхлипывал под одеялом, и дедушка спрашивал:
– Что с тобой, почему ты плачешь? Спи!
Глава 10
Ко мне пришел сын моего дяди Эбрама Ахмаду, чтобы мы пошли вместе играть. Ахмаду, сын Нану Сакине, мой молочный брат.
Нану Сакине рассказывает мне об этом так: «Твоя мать занемогла. Я пошла к ней. Она вцепилась рукой в мою юбку и просила тебя взять и воспитать, так как боялась, что из-за болезни умрет. Она взяла тебя на руки и отнесла к нам в дом. В это время я кормила молоком свою грудную дочь Фагу и стала кормить и тебя наравне с ней. Я за тобой ухаживала, пеленала и мыла. Была тебе на самом деле как мать».
Большую часть времени я проводил в их доме: играл с Ахмаду и Фагу, которые были моими молочными братом и сестрой, как и два других брата, Махмуд и Мохаммад. Махмуда прозвали красавчиком, так как с раннего детства он был красивым и дедушка стал его так называть. Другого моего молочного брата Мохаммада прозвали Малмалу Он был на 8–9 лет старше меня. Когда я был маленьким, он носил меня на руках. В их доме мне было хорошо. Я вырос вместе с ними.
Я ходил к Ахмаду играть в их сад. Дядя Эбрам был также добрым, хотя он всегда огорчался из-за наших шалостей. Когда он был недоволен, то говорил: «Уходи к себе домой».
Бабушка рассказывала: «Когда твоя мать умерла, тебя кормила молоком не только Сакине, но и другие женщины деревни. Отец брал тебя на руки и ходил по деревне в поисках кормящих матерей. Когда он видел кормящую мать, то просил ее дать тебе хотя бы глоток молока».
Поэтому у меня на каждой улице была мать, хотя в основном меня кормила молоком Сакине. Мы вместе с Ахмаду ходили играть и рвать фрукты в саду, где было много фруктов. Приходит дядя Эбрам, чтобы проверить виноградник. Он поднимает голову, смотрит на виноградные гроздья и понимает, что кто-то их оборвал. На земле он видит отдельные упавшие ягоды. Дядя понимает, что это наша работа. Он берет палку и гоняется за нами, при этом приговаривая:
– Уходи к себе домой, всю душу из меня вытряс.
Он прав. Весь его доход – от этих фруктов и ягод, которые он вынужден продавать, чтобы как-то прожить. Сад и фрукты – это жизнь для дяди Эбрама. Обычно, где бы он ни находился в деревне, если почувствует нужду, то идет в свой сад, роет ямку под деревом, облегчается в нее и присыпает землей, чтобы подкормить деревья, чтобы они лучше плодоносили.
Дядя Эбрам – племянник моего отца. Он высокий, у него большие мозолистые руки и крупное тело. Кожа на ладонях у него плотная и твердая и вся в трещинах от работы лопатой и киркой на земле и в горах. Когда он закуривает, то не боится обжечь ладонь – такая у него толстая и твердая кожа. У дяди самая большая лопата в деревне. Каждый раз, когда я иду в их дом, я вижу эту лопату, которая обычно стоит прислоненной к двери. Я очень пристально рассматриваю лопату, трогаю ее. При этом вспоминаю булаву сказочного богатыря Рустама, о котором мне рассказывал дядя Касем. Булава Рустама огромная: голова, как дом, а рукоять длиной в тополь. Дядя Эбрам приходит к нам домой каждый вечер, чтобы справиться о здоровье дорогого дядюшки и дорогой тетушки. Покуривая трубку, в разговоре он жалуется на жизнь, на нехватку воды летом и сетует, что его деревья засыхают.
Дядя Эбрам часто садится около дома. Вытряхивает свои широкие черные штаны. Он пыхтит трубкой, выпускает изо рта и носа дым и рассказывает истории про джинов и пери. Рассказывает истории, участником которых был сам. Говорит, что своими глазами видел джинов, демонов, чертей и великанов.
Я смотрю на лицо дяди в свете керосиновой лампы и слушаю истории, которые он рассказывает с большим воодушевлением.
Глава 11
У меня болят зубы, и я плачу. Бабушка роется в большой сумке «мерфему», которая полна сладостей из лекарственных трав. Бабушка находит зерна терьяка, измельчает их и накладывает мне на больной зуб кусочек лекарства. Она говорит:
– Постарайся, чтобы лекарство не попало на верхний зуб. Потерпи, пока лекарство не растворится.
Лекарственный раствор горький. Во рту горечь, но я потерплю. Понемногу боль проходит, у меня кружится голова, и я засыпаю. Шея расслабляется, и смыкаются веки.
На следующий день к бабушке приводят больного из деревни. Это мальчик, которого рвет, и он весь пожелтел. Бабушка кипятит отвар, остужает его и силой вливает его в рот мальчику, который дрожит и еле дышит. Мальчика опять рвет. Его мать растеряна и спрашивает:
– Матушка, его опять рвет, он выздоровеет?
– Как Бог даст. Надо потерпеть. Даст Бог, выздоровеет.
Бабушка высыпает в кастрюлю другое лекарство и кипятит его.
Мне не нравятся бабушкины больные. Они все плачут, стонут и рыдают. Они плохо пахнут, от них часто несет мочой и поносом. А вот запах лечебных трав был очень приятен. Травы всегда кипятили в кастрюле, и от них исходил пар. Это были приятные запахи миндаля, ореха и различных масел.
Миндаль, орехи и прочее толкли в ступе, и бабушка мазала отваром голову, живот, шею и лоб больным.
Прижигания были делом плохим. Бабушка разогревала сухой тампон или костяшку и прикладывала ко лбу детей, чтобы из головы у них вышел дурной дух. Дом оглашался криками детей. Их держали за ноги и за руки, а бабушка прижигала им лоб.
Дети пускали воздух и становились желтыми. У них не было желания играть и бегать. У них текли слюни изо рта. Они стекали двумя струйками на подушку и на грудь. Сколько они ни ели, не наедались. Бабушка давала им грибы. Она знала, какие надо давать грибы. Из домов больных детей ей приносили тазики и горшки, в которые наливали горячую воду. Детей заставляли есть грибы и потом сажали голыми попами в горячую воду. Ребенок кричал, ему жгло тело, и он пытался встать. Мать брала ребенка за плечи, целовала его и успокаивала, чтобы он привык к горячей воде. В это время мать давала ребенку что-нибудь съестное, рассказывала интересные истории, пела местные шуточные песни и стучала по кастрюлям. Мать обычно рассказывала ребенку всякие забавные истории, чтобы его развлечь, пока в таз не падали белые, толстые мертвые глисты. Глисты в желудке и кишках умирали, наевшись грибов, и выходили наружу. Иногда яда в грибах было слишком много, и дети теряли сознание. Тогда бабушка давала им молоко, чтобы их вырвало грибами. После этого им становилось лучше.
В дни поедания грибов в нашем доме было столпотворение. Дети сидели в тазиках и на горшках рядами и слушали интересные истории. Когда у них не хватало терпения, и матери их не видели, они вскакивали со своих горшков и начинали бегать за петухами и курами, а из попы у них свисали белые длинные хвосты.
Когда хмурилось небо, приходила гроза и гремел гром, на мокрой земле и под деревьями появлялись грибы; бабушка шла в сад и собирала грибы, выросшие на корнях деревьев. Она знала, какие грибы нужно собирать. Она определяла это по цвету, размеру и виду грибов.
Я садился и наблюдал за всем этим. Меня самого несколько раз так лечили.
Больных мужчин, женщин и детей свозили и сносили к бабушке со всей нашей деревни, с окрестных деревень, из дальних мест и из-за гор.
Пришло письмо от дядюшки Асадуллы вместе с мешочком сахара и чая. Он писал, что не знает, где Казем. Вроде бы он был болен и хотел вернуться в Сирч к своему сыну.
Бабушка молилась о своих детях и жалела моего отца. Хотя она и говорила: «Никогда ему не удавалось обеспечить себя. Он на нас надеется. Не думает о том, что его ребенка надо кормить и одевать. Так вот бросил его, оставил на милость Господа». Дедушка закуривал папиросу и говорил: «Жена, угомонись. Наступят и для этого нашего сына хорошие времена». Бабушка отвечала: «Ты своими делами нас всех извел. Пустил детей по миру. Все из-за твоих пирушек и показного гостеприимства». Начиналась ссора. То дедушка ругался, то бабушка.
Выхожу из дома на улицу. Иду вслед за Йадуллой, который приходит каждое утро, забирает нашу корову и пасет ее вместе с другими у реки. Йадулла сделал мне свистульку. Он срывает молодые побеги тростника и аккуратно отделяет их друг от друга – он вынимает из них тонкие листочки. Между листьями образуется пустое пространство. Это похоже на дудочку. Я прикасаюсь губами к кончику этой трубочки, дую в нее, и раздается протяжный звук «ф…г…ф…г…». Мне становится смешно. Я радостно бегу вдоль реки среди трав по грязи, топи, песку и камням.
Глава 12
Из округа Шахдад, где родилась моя мать, нам привозят финики из ее сада. Мягкие желтые финики укладывают в бидон, а сверху кладут листья апельсина и мандарина. Когда из бидона вынимают листья, накрывающие финики, с них капает сок фиников. Я обожаю лизать эти листочки и есть этот сок от фиников. Я так облизываю эти листья, что они истончаются и готовы прорваться. Губы, щеки, кончик носа и даже лоб становятся сладкими и липкими. Вокруг головы и лица кружат и гудят осы. Я боюсь ос, они несколько раз на меня нападали. У нас водятся разные осы: маленькие желтые, большие желто-черные, которых называют «персиковыми». Желтых ос называют «зару» («тощие»). Есть еще другие осы, но я не знаю, как они называются.
Однажды сидела оса «зару» на листочке апельсина, пропитанного виноградным соком. Я очень люблю лизать эти листочки, и однажды не заметил, как слизнул и осу. Оса ужалила меня в язык. Я испугался, открыл рот, и она улетела.
