скачать книгу бесплатно
– Но ты найдешь меня?
– Сара, я собираюсь писать тебе каждый день на протяжении этих девяти месяцев…
– Да ладно, это уж ты замахнулся. Можно и через день.
– Если я захочу писать тебе каждый день, я буду писать каждый день.
– Обещаешь?
– Обещаю, – сказал он. – А ты будешь здесь, когда я вернусь?
– Ты же знаешь, что буду.
– Вы просто прелесть, мисс Смайт.
– Вы тоже, мистер Малоун.
Я опрокинула его на спину, села верхом на него. На этот раз мы были уже не такими робкими и неуклюжими. Напротив, мы потеряли всякий стыд. Хотя, признаюсь, мне было очень страшно. Ведь только что я отдала свое сердце незнакомцу… который к тому же собирался за океан на целых девять месяцев. Как бы я ни старалась заглушить в себе эту боль, я знала, что она будет невыносимой.
Ночь растаяла. Сквозь шторы пробивался тусклый свет. Я покосилась на будильник, что стоял на прикроватной тумбочке. Семь сорок. Инстинктивно я крепче прижала его к себе.
– Я кое-что решила, – сказала я.
– Что?
– Оставить тебя своим пленником на следующие девять месяцев.
– А потом, когда ты меня отпустишь, армия засадит меня в тюрьму еще на пару лет.
– Ну, по крайней мере, ты будешь в моем полном распоряжении целых девять месяцев.
– Через девять месяцев ты сможешь держать меня возле себя, сколько пожелаешь.
– Хочется верить.
– Верь.
Он спрыгнул с постели и принялся собирать раскиданную по полу одежду.
– Мне пора.
– Я провожу тебя до верфи, – сказала я.
– Это не обязательно…
– Обязательно. Еще целый час я смогу быть с тобой.
Он потянулся и взял меня за руку.
– Туда долго ехать на метро, – сказал он. – И это все-таки Бруклин.
– Ты стоишь того, чтобы ради тебя совершить поездку в Бруклин, – ответила я.
Мы оделись. Я засыпала кофе «Максвелл Хаус» в свой крохотный кофейник и поставила его на огонь. Когда коричневая жидкость закипела и грозно вспучилась, я разлила кофе по чашкам. Мы чокнулись, но ничего не сказали. Кофе был жидким и безвкусным. Хватило минуты, чтобы проглотить его. Джек посмотрел на меня.
– Пора, – сказал он.
Мы вышли из квартиры. Утро Дня благодарения 1945 года было холодным и ясным. Слишком ясным для двух влюбленных, которые ночью не сомкнули глаз. Мы щурились всю дорогу до станции метро Шеридан-сквер. Поезд на Бруклин был пустым. Пока он мчался по Нижнему Манхэттену, мы сидели молча, прижавшись друг к другу. Как только пересекли Ист-Ривер, я сказала:
– У меня нет твоего адреса.
Джек достал из кармана два спичечных коробка. Один вручил мне. Потом вынул из нагрудного кармана огрызок карандаша. Лизнув грифель, он нацарапал на картонке коробка армейский почтовый адрес и передал мне. Я написала свой адрес на другом коробке, который он тотчас положил в карман рубашки, застегнув для верности на пуговицу.
– Только попробуй потерять, – сказала я.
– Теперь это моя самая ценная вещь. А ты будешь мне писать?
– Постоянно.
Поезд все мчался по дну реки, а потом по подземному Бруклину. Когда он остановился на станции Баро-Холл, Джек сказал:
– Вот мы и приехали.
Мы снова выбрались на свет, прямо по соседству с верфями. Нас окружал унылый заводской пейзаж, в доках стояли фрегаты и боевые корабли. Все они были выкрашены в серый цвет, цвет морских баталий. Мы оказались не единственной парочкой у ворот верфи. Таких было шесть или семь. Одни обнимались у фонарного столба, другие шептали прощальные заверения в любви или просто смотрели друг на друга.
– Похоже, мы не одиноки, – сказала я.
– В этом проблема армии, – сказал он. – Никакой личной жизни.
Мы остановились. Я развернула его к себе:
– Давай покончим с этим, Джек.
– Ты говоришь, как Барбара Стенвик, образец стойкости.
– Кажется, в фильмах про войну это называется «пытаться быть сильной».
– Что нелегко, правда?
– Правда. Поэтому поцелуй меня. И скажи, что любишь.
Он поцеловал меня. Сказал, что любит. Я прошептала те же слова ему.
– И последнее, – сказала я, вцепившись в лацканы его кителя. – Только посмей разбить мое сердце, Малоун…
С этим я отпустила его.
– А теперь иди на свой корабль, – сказала я.
– Слушаюсь, мэм.
Он развернулся и пошел к воротам. Я молча смотрела ему вслед, призывая себя быть сдержанной и благоразумной. Охранники распахнули ворота. Джек обернулся и крикнул мне:
– Первого сентября.
Я крепко закусила губу, потом прокричала в ответ:
– Да, первого сентября… без опоздания.
Он приложил руку к фуражке и отдал мне честь. Я выдавила из себя улыбку. Он прошел на территорию верфи.
Какое-то время я не могла двинуться с места. Я просто смотрела прямо перед собой, пока Джек не исчез из виду. У меня возникло ощущение, будто я падаю – как если бы шагнула в пустую шахту лифта. В конце концов мне все-таки удалось вернуться к станции метро, спуститься вниз, сесть на поезд до Манхэттена. Одна из тех женщин, что встретились мне у ворот верфи, сидела сейчас передо мной. На вид ей было не больше восемнадцати. Как только поезд отъехал от станции, у нее началась истерика, и громкие безудержные рыдания долго сотрясали пустой вагон.
Будучи дочерью своего отца, я не знала, что такое плакать на людях. Горе, печаль, страдания – все нужно было сносить молча: так было заведено у Смайтов. Расслабиться дозволялось только за закрытыми дверями, в уединении собственной комнаты.
Так что всю дорогу до Бедфорд-стрит я держала себя в руках. Но как только за мной закрылась дверь квартиры, я рухнула на кровать и дала волю чувствам.
Я плакала. Я ревела. Я выла. И все повторяла про себя: ты дура.
4
– Ты действительно хочешь знать мое мнение? – спросил Эрик.
– Конечно, – ответила я.
– Значит, сказать честно?
Я нервно кивнула головой.
– Тогда слушай: ты идиотка.
Я судорожно глотнула воздух, потянулась к бутылке с вином, наполнила свой бокал и залпом отпила половину.
– Спасибо тебе, Эрик, – наконец произнесла я.
– Ты просила дать честный ответ, Эс.
– Да. Верно. Ты, конечно, молодец.
Я осушила свой бокал, снова потянулась к бутылке (это была уже вторая) и долила себе вина.
– Извини за тупость, Эс, – сказал он. – Но я не вижу повода напиваться.
– Каждый человек иногда имеет право выпить чуть больше положенного. Особенно если есть что праздновать.
Эрик посмотрел на меня скептически:
– И что мы здесь празднуем?
Я подняла бокал:
– День благодарения, конечно.
– Что ж, тогда поздравляю, – криво ухмыльнулся он и чокнулся со мной.
– И должна тебе сказать, что в этот День благодарения я счастлива, как никогда. Я просто с ума схожу от счастья.
– Да уж, сумасшествие здесь ключевое слово.
Согласна, я была слегка навеселе. Не говоря уже о том, что взбудоражена от избытка чувств. Сказывалась и физическая усталость. Ведь мне удалось справиться со слезами всего за час до ланча с Эриком «У Люхова». Так что не было времени восстановить силы (хотя бы коротким сном). Пришлось наспех принять ванну, подогреть остатки кофе, сваренного еще утром, и попытаться не заплакать при виде забытой в раковине чашки, из которой недавно пил Джек. Взбодрившись прокисшим кофе, я поймала такси и рванула на 14-ю улицу.
Ресторан «У Люхова» был нью-йоркской достопримечательностью: огромное германо-американское заведение, которое, как говорили знающие люди, было скопировано с «Хофбройхаус» в Мюнхене – хотя мне его экстравагантный интерьер всегда напоминал декорации фильмов Эриха фон Штрогейма[19 - Эрих фон Штрогейм (1885–1957), американский режиссер и актер, по национальности австриец.]. Германский ар-деко… только, пожалуй, в превосходной степени. Думаю, своим абсурдом он и притягивал Эрика. К тому же брат (как и я) питал слабость к «люховским» шницелям, колбаскам и Frankenwein[20 - Вина, изготовляемые в долине реки Майн (нем.).]… хотя во время войны администрация ресторана намеренно прекратила подавать германские вина.
Я немного опоздала, поэтому застала Эрика уже за столиком. Он дымил сигаретой, зарывшись в утренний номер «Нью-Йорк таймс». Когда я подошла, он поднял голову и, как мне показалось, был изумлен.
– О, мой бог, – мелодраматично воскликнул он. – Любовь видна невооруженным глазом.
– Неужели так заметно? – спросила я, усаживаясь.
– О нет… ни чуточки. Только твои глаза краснее, чем губная помада, и от тебя исходит так называемое посткоитальное сияние…
– Шш… – шикнула я на него. – Люди услышат…
– Им нет нужды слушать меня. Достаточно взглянуть на тебя. И все сразу станет ясно. Похоже, ты влюбилась не на шутку?
– Да. Влюбилась.
– И где же, скажи на милость, твой Дон Жуан в гимнастерке?
– На военном корабле, следует в Европу.
– О, замечательно. Так у нас не просто любовь, а еще и разбитое сердце. Похвально. Просто похвально. Официант! Бутылочку чего-нибудь игристого, пожалуйста. Нам срочно нужно выпить…
Потом он посмотрел на меня и сказал:
– Итак. Я весь внимание. Рассказывай все без утайки.
Будучи круглой дурой, я так и сделала, уговорив при этом без малого две бутылки вина. Я всегда все рассказывала Эрику. Для меня он был самым близким человеком на свете. Он знал меня лучше, чем кто бы то ни было. Вот почему я так боялась рассказывать ему про ночь с Джеком. Эрик очень трепетно относился ко мне и всегда стоял на страже моих интересов. Нетрудно было предположить, как он мог бы интерпретировать эту историю. Отчасти поэтому я и пила так быстро и так много.
– Ты действительно хочешь знать мое мнение? – спросил Эрик, когда я закончила свой рассказ.
– Конечно, – ответила я.
– Значит, сказать честно?
И вот тогда я услышала, что я идиотка. Я выпила еще немного вина, провозгласила тост в честь Дня благодарения и позволила себе неосторожную реплику о том, что схожу с ума от счастья.
– Да, сумасшествие здесь ключевое слово, – заметил Эрик.
