скачать книгу бесплатно
Я позвонила в агентство Уильяма Морриса, там мне ответили, что все разузнают и перезвонят. Спустя десять минут агент месье Родье сообщил, что в этот вечер театр закрыт и, хотя у его клиента нет смокинга, он почтет за честь выступить на нашем гала-приеме и готов обсудить детали в «Уолдорфе». Я тут же помчалась переодеться в мамино черное платье от Шанель, благо наша квартира была на Восточной Пятидесятой улице, в двух шагах от «Уолдорфа».
В гостиницу я вошла, когда двухтонные бронзовые часы, как колокол Вестминстерского собора, отбивали очередные полчаса. Месье Родье я нашла в примыкающем к лобби баре ресторана «Пикок-эли». Он сидел за столиком, а гости в великолепных нарядах уже начинали подниматься в Большой банкетный зал.
– Месье Родье? – спросила я.
Рожер был прав относительно его привлекательности. Первое, что бросалось в глаза при встрече с Полом Родье, – его невероятная улыбка, но это уже после потрясения от его физической красоты.
– Не представляю, как вас отблагодарить за то, что вы так быстро откликнулись на нашу просьбу.
Родье поднялся, и сразу стало понятно, что по телосложению ему больше подходит участие не в бродвейских постановках, а в гребной регате на реке Чарльз. Он собрался поцеловать меня в щеку, но я протянула руку, и он ее пожал. Приятно было познакомиться с мужчиной моего роста.
– Всегда рад помочь.
Проблема была в его костюме: зеленые брюки, темно-лиловый пиджак спортивного кроя и, что хуже всего, черная рубашка. Только священники и фашисты носят черные рубашки. И гангстеры, конечно.
– Вы не хотите переодеться? – Я с трудом сдержалась, чтобы не пригладить его волосы, которые по длине вполне можно было стянуть в хвост резинкой. – Или побриться?
Со слов агента месье Родье я знала, что он проживает в «Уолдорфе», а значит, его бритвенный набор был в нескольких этажах над рестораном.
Пол пожал плечами:
– Я так одеваюсь.
Типичный актер. Это можно было предвидеть.
Поток гостей в направлении банкетного зала нарастал. Женщины в потрясающих платьях, мужчины во фраках и лакированных «оксфордах» или оперных лодочках из телячьей кожи.
– Это мой первый гала-прием, – призналась я. – Единственный вечер, когда консульство собирает пожертвования. В приглашениях указано: «Все мужчины – во фраках».
Налезет на него старый смокинг отца? Длина рукава подойдет, а вот в плечах точно будет тесноват.
– Мисс Ферридэй, вы всегда такая… напористая?
– Видите ли, здесь, в Нью-Йорке, индивидуальность не слишком приветствуется. – Я вручила ему скрепленные скобками листы. – Уверена, вам не терпится просмотреть текст выступления.
Родье протянул их обратно:
– Нет, благодарю.
Я снова впихнула ему текст:
– Но генеральный консул лично все это написал.
– Повторите, ради чего я в этом участвую?
– Ради вынужденных покинуть свой дом граждан Франции. И ради моего Фонда французских семей. Мы помогаем сиротам, которые потеряли родителей по множеству разных причин. Ситуация во Франции неопределенная, и для них мы – единственный постоянный источник одежды и продовольствия. Плюс ко всему сегодня на приеме будут Рокфеллеры.
Родье полистал речь.
– Я бы на их месте просто подписал чек – и никаких приемов.
– Рокфеллеры – наши самые щедрые благотворители, но, прошу, не упоминайте о них в своей речи. И о президенте Рузвельте. О самолетах, которые США продает Франции, тоже не стоит упоминать. Кое-кто из наших гостей, безусловно, любит Францию, но они предпочли бы пока не касаться вопроса войны. Консул хочет обойти все скользкие темы.
– Публика всегда чувствует, когда ходишь вокруг да около.
– Не могли бы вы просто зачитать речь, месье?
– Мисс Ферридэй, беспокойство может привести к сердечному приступу.
Я вытащила булавку из бутоньерки.
– Вот… для нашего почетного гостя.
– Muguet?[4 - Ландыш? (фр.)] – удивился Родье. – Где вы их нашли в это время года?
– В Нью-Йорке можно найти все, что угодно. Наш флорист выращивает их из семян.
Я положила ладонь на лацкан его пиджака и по самую головку воткнула булавку во французский вельвет.
Это он так пахнет или цветы? И почему американские мужчины не пахнут как ландыши? Или как тубероза?
– Вы ведь знаете, что ландыш – ядовитый цветок? – уточнил Родье.
– Тогда не ешьте его. По крайней мере, пока не закончите читать речь. Или если публика вас освистает.
Родье рассмеялся, и мне даже пришлось отступить на шаг. Такой искренний смех – редкость в светском обществе, особенно в ответ на мои шутки.
Я проводила Родье за кулисы и буквально остолбенела – эта сцена была раза в два больше любой из всех бродвейских, на которых мне приходилось выступать. Мы посмотрели в зал. Со сцены открывался вид на море столов с зажженными свечами. Люстра уолдорфского хрусталя и ее шесть сателлитов были притушены, и столы напоминали украшенные огнями корабли в ночи.
– Она просто огромная, – пробормотала я. – Вы справитесь?
Родье повернулся ко мне:
– Мисс Ферридэй, это моя работа.
Я побоялась, что дальнейшее общение осложнит ситуацию, поэтому оставила Родье с текстом речи в кулисах и постаралась не зацикливаться на его коричневых замшевых туфлях. Надо было проверить, как Пиа рассадила гостей; схема рассадки была выверена тщательнее, чем любой план полетов люфтваффе. И да – девушка просто разбросала карточки по шести столам Рокфеллеров, так что мне пришлось разложить их в нужном порядке. После я заняла свое место между кухней и столом для почетных гостей. По трем сторонам огромного зала поднимались три яруса лож в красной драпировке, и в каждой – обеденный стол.
Все семнадцать сотен мест должны быть заняты, и, если у нас не получится, многие несчастные останутся без помощи.
Гости начали занимать свои места. Океан белых галстуков, фамильных бриллиантов и такое количество платьев с Фобур-Сент-Оноре, что можно заполнить все лучшие магазины Парижа. Одни только корсеты с легкостью покрыли бы продажи третьего квартала и «У Бердорфа», и «У Гудмана». Метрдотель в ожидании сигнала к подаче замер в стойке у моего локтя. Появилась Эльза Максвелл – сплетница, профессиональная устроительница светских приемов и непревзойденный, что называется ne plus ultra, мастер саморекламы.
«Она просто запомнит ужасы сегодняшнего приема или снизойдет до того, что снимет перчатки и все запишет?» – мелькнула у меня мысль.
На момент появления миссис Корнелиус Вандербильт (или как ее именовал Рожер – «Ее Милость»), со сверкающим бриллиантовым ожерельем в четыре яруса от «Картье», почти все столики были заняты. Едва зад Ее Милости вошел в контакт с подушкой кресла, а ее накидка из песца в комплекте с головой и лапами легла на спинку, я подала сигнал к началу приема. В зале приглушили свет, и Рожер вразвалку вышел на залитый светом прожекторов подиум. Его встретили аплодисментами. Я волновалась сильнее, чем в те времена, когда сама выходила на сцену.
– Mesdames et Messieurs, министр иностранных дел Бонне шлет свои самые искренние извинения, но он не сможет присутствовать на нашем сегодняшнем приеме.
Публика загудела – никто не знал, как реагировать на это сообщение.
Неужели министр рассчитывает письмом собрать пожертвования? Или по звонку в Вашингтон?
Рожер поднял руку и продолжил:
– Но перед вами выступит другой француз. Он не занимает поста в правительстве, но зато играет лучшие роли в постановках на Бродвее.
Гости начали перешептываться. Нет ничего лучше сюрприза, конечно при условии, что он приятный.
– Итак, встречайте – месье Пол Родье.
Родье не стал выходить на подиум и сразу направился в центр сцены. Что он задумал? Прожектор несколько секунд шарил по сцене в поисках героя, а Рожер тем временем успел занять место за столом для почетных гостей рядом с миссис Вандербильт. Я была неподалеку, но вне зоны удушения.
– Для меня огромное удовольствие быть здесь сегодня вечером, – заявил Родье, когда его наконец нашарил прожектор. – И мне очень жаль, что месье Бонне не смог к нам присоединиться.
Даже без микрофона его голос заполнял весь зал, а сам он буквально сверкал в свете софитов.
– Конечно, я всего лишь жалкая замена такого высокого гостя. Надеюсь, у него не возникло проблем с самолетом. А если так, уверен, что президент Рузвельт с радостью пришлет ему новый.
По залу пробежала рябь нервного смеха. Мне совсем не обязательно было смотреть на журналистов, я не сомневалась, что они уже строчат. Рожер – мастер t?te-?-t?te – умудрялся беседовать с миссис Вандербильт и одновременно метать в мою сторону уничтожающие взгляды.
– Правда, я не могу говорить с вами о политике, – продолжал Родье.
– Слава богу! – крикнул кто-то с дальнего от сцены столика.
Публика снова рассмеялась, но на этот раз уже громче.
– Но я могу поговорить с вами об Америке, которая не перестает меня удивлять. Это страна людей широких взглядов. Американцы принимают не только французский театр и литературу или кино и моду, но и самих французов, несмотря на все наши недостатки.
– Черт, – выругался репортер, который стоял рядом со мной.
У него сломался карандаш, и я пожертвовала ему свой.
– Каждый день я вижу, как одни люди помогают другим. Американцев вдохновляет миссис Рузвельт, которая протянула через Атлантику руку помощи французским детям. Американка мисс Кэролайн Ферридэй изо дня в день помогает живущим в вашей стране французским семьям и собирает одежду для французских сирот.
Рожер и миссис Вандербильт посмотрели в мою сторону. Прожектор нашел меня возле стены, и я на секунду ослепла от знакомого света. Ее Милость захлопала, и все гости последовали ее примеру. Я приветственно махала рукой, пока луч света, к счастью быстро, не переметнулся обратно на сцену, оставив меня в холодной темноте. На самом деле я не скучала по бродвейской сцене, но ощутить кожей тепло софитов, не скрою, было приятно.
– Эта Америка не боится продавать самолеты людям, которые были рядом с ее солдатами в окопах Первой мировой. Эта Америка без страха помогает удерживать Гитлера подальше от улиц Парижа. Эта Америка, если наступят такие времена, не побоится снова встать с нами плечом к плечу…
Я смотрела на Родье и только пару раз глянула на публику в зале. Гости были увлечены и уж точно не обращали внимания на его туфли. Полчаса пролетели как миг, Родье поклонился, а я задержала дыхание. Аплодисменты зазвучали сначала тихо, но постепенно набрали силу и загрохотали, как ливень по крыше. Эльза Максвелл осушала набежавшие на глаза слезы салфеткой отеля. А к тому моменту, когда публика встала и запела «Марсельезу», я уже была рада, что Бонне не смог присутствовать на этом мероприятии. Даже обслуживающий персонал пел, приложив ладонь к груди.
Зажгли полный свет в зале. Довольный Рожер приветствовал благотворителей, которые хлынули к столу для почетных гостей. Позже, когда прием начал сбавлять обороты, он отбыл в «Рейнбоу рум»[5 - Ресторан на 65-м этаже Ар-Си-Эй-билдинг, открытый в 1934 г.] в компании наших лучших доноров и нескольких «рокеттс»[6 - Нью-йоркский женский танцевальный коллектив, основанный в 1925 г.] (в Нью-Йорке только на этих девиц я могла посмотреть снизу вверх).
На выходе из зала месье Родье тронул меня за плечо:
– Я знаю одно заведение на Гудзоне, там подают превосходное вино.
– Мне надо домой, – ответила я, хотя на приеме не съела ни крошки, и сразу живо представила теплый хлеб с эскарго. – Не сегодня, месье, но спасибо за приглашение.
Еще несколько минут, и я окажусь в своей холодной квартире наедине с остатками уолдорфского салата.
– Вы хотите, чтобы я после нашего триумфа ужинал в одиночестве? – удивился Родье.
А почему бы не согласиться? Люди моего круга посещают определенные рестораны, которые можно сосчитать на пальцах одной руки, и все в радиусе четырех кварталов от «Уолдорфа», но никак не рядом с Гудзоном. Чем может навредить один-единственный ужин?
Мы взяли такси до «Ле Гренье» – чудесного бистро в Вестсайде. Французские океанские лайнеры поднимались по Гудзону и швартовались у Пятьдесят первой улицы, так что в этом районе, как грибы после дождя, появлялись ресторанчики и кафе, а некоторые из них стали лучшими в Нью-Йорке. «Ле Гренье» размещался в мансарде бывшего дома начальника порта. Мы вышли из такси. Над нами высился лайнер «Нормандия» – палуба освещена яркими прожекторами, четыре яруса кают смотрят всеми иллюминаторами. Сварочный аппарат на носу посылал в ночное небо искры абрикосового цвета, а палубные матросы подсвечивали прожекторами борт для работающих на лесах маляров. Я чувствовала себя такой маленькой на фоне «Нормандии» с ее тремя дымовыми трубами, каждая из которых была больше любого пакгауза на пристани.
Морская соль зависла на границе, где встречались воздух Атлантики и пресный воздух Гудзона.
Столики «Ле Гренье» были заняты вполне приятной публикой: в большинстве своем представителями среднего класса, включая репортеров с гала-приема, и, по виду, пассажирами океанского лайнера, которые были счастливы наконец-то ступить на земную твердь. Мы выбрали обшитую деревом кабинку, напоминающую каюту, где на счету каждый свободный дюйм. Метрдотель «Ле Гренье» месье Бернар был крайне рад встрече с Родье, сообщил, что три раза ходил на «Улицы Парижа», и поделился специфичными подробностями своего опыта выступления в любительском театре Хобокена.
Потом он повернулся ко мне:
– О, мадемуазель, не вас ли я видел на сцене с мисс Хелен Хейс?
– Актриса? – улыбнулся Родье.
На близкой дистанции с такой улыбкой находиться рискованно. Французы – моя ахиллесова пята, и я не стала отшучиваться. Признаюсь, будь Ахиллес французом, я бы выхаживала его, пока у него не срослось сухожилие.
– На мой взгляд, критики были несправедливы… – продолжал месье Бернар.
– Мы закажем… – сказала я.
– Кто-то, кажется, употребил оценку «жестковата»…
– Месье, мы закажем эскарго. Поменьше масла, пожалуйста…
– Как же там, в «Таймс», написали про «Двенадцатую ночь»? «Мисс Ферридэй пострадала от Оливии»? На мой взгляд, резковато…
– …без чеснока. И не переварите, чтобы не были жестковаты.
– Мадемуазель, вы желаете, чтобы они ползали по вашему столику?
Месье Бернар записал наш заказ в блокнот и удалился в направлении кухни.
Родье не торопясь подробно изучал в меню раздел шампанского.
– Значит, актриса? Никогда бы не подумал.
Было в его небрежном стиле что-то привлекательное, так можно залюбоваться нуждающимся в прополке потаже[7 - Декоративный огород.].
– Работа в консульстве мне нравится больше. Мама много лет знакома с Рожером, и, когда он попросил помочь, я просто не могла отказать.
Бернар поставил на наш столик корзину с хлебом и чуть задержался, разглядывая Родье, будто пытался вспомнить, где мог его видеть.
– Надеюсь, я сегодня не помешал вашему свиданию, – сказал Родье.
Мы одновременно потянулись за хлебом, моя рука коснулась его руки, она была мягкая и теплая. Я отдернула свою.
– У меня нет на это времени. Вы знаете Нью-Йорк, приемы и прочее. Все это жутко выматывает.
