скачать книгу бесплатно
– У меня просто очень сильно болит живот.
Причем ответила совершенно честно, пусть даже он болел не настолько сильно, чтобы пропустить просмотр «Выходного дня Ферриса Бьюллера»[29 - «Выходной день Ферриса Бьюллера» – культовый американский комедийный фильм (1986).]… но я этот фильм уже видела.
– По-моему, мне надо отлежаться.
– Если хочешь, я тоже останусь с тобой.
– Сходи лучше посмотри фильм, – возразила я, почувствовав себя еще более виноватой. – Все будет хорошо, не волнуйся.
– Ты уверена? – спросил он, поглядывая, как другие ребята проходят мимо нас и исчезают в просмотровом зале.
– Абсолютно.
В данном случае моя уверенность была полной, даже если она не распространялась на все наши с ним отношения.
21 октября 1996 года, понедельник
Даллас появился в классе с опозданием. Его всклокоченная шевелюра и более, чем обычно, безумный взгляд наводили на мысль о том, что он провел бессонную ночь. В соответствии с программой курса мы начали изучать творчество Лэнгстона Хьюза[30 - Джеймс Мерсер Лэнгстон Хьюз (1902–1967) – американский поэт, прозаик, драматург и колумнист; известен как один из ведущих и влиятельных писателей культурного «Гарлемского ренессанса» и первооткрыватель «джазовой поэзии».].
– «О теле электрическом я пою»[31 - Уолт Уитмен (1819–1892) – американский поэт и публицист, новатор свободного стиха; цитируется название его поэмы из сборника «Листья травы» (1855).], – начал Даллас.
По такому началу я предположила, что вместо Хьюза мы будем изучать поэму Уолта Уитмена.
Повернувшись к доске, он начал что-то писать. Мы сидели, молча читая появляющиеся на доске стихотворные строки.
Плесни бренди в бокал,
Не смоли сигаретой.
Возьми с тарелки смятую салфетку
И расстели ее на коленях.
Прибереги красивые слова
И смех твой для меня.
Подчисти тарелку ножом и вилкой
И оставь ее в прошлом.
Выезжай на большую дорогу
И следуй новым путем.
Пропусти привычный поворот
И сверни на мою подъездную аллею.
Оглянись и найди меня взглядом.
Я жду тебя на крыльце.
– О чем я пытаюсь сказать в этих строках? – взглянув если не прямо на меня, то в мою сторону, спросил он.
Все ответы я воспринимала в каком-то искаженном, замедленном звучании.
– О том, что у того бренди ужасный вкус? – предположил Томми Харкинс.
– Его просто нужно распробовать, – с усмешкой заметил Даллас. – Поговорим с вами об этом лет через двадцать.
– О том, что лучше забыть об ужине, – сказала Лола Макджордж.
– Метафорически, – добавила Кристал Томас. – По-моему, вы предлагаете кому-то круто изменить ход его жизни.
– Точно, – Даллас кивнул. – Есть еще какие-то варианты?
Пока я набиралась храбрости дать ответ, то выпала, казалось, из окружающей меня реальности класса со всеми его учениками.
– Вы предлагаете кому-то найти вас… – срывающимся голосом ответила я.
22 октября 1996 года, вторник
Я искренне думала, что Йен воплощает в себе все мои самые заветные желания.
Мне нравится, как пряди волос падают ему на лицо и как он резко откидывает их назад. Нравится смотреть, как он играет в футбол и баскетбол. Мы оба любим медовые батончики с миндалем, хотя большинство ребят считают наш вкус странным. Мне нравится, что он добрый, внимательный и надежный и что он любит меня. И я люблю его. Искренне люблю. Однако не помню, чтобы он пробуждал во мне ощущение того трепета, который я испытываю сейчас. Постоянно, двадцать четыре часа в сутки, уже целую неделю. Если б я вставила «трепет» в стихотворение, то оценивающая ручка Далласа, наверное, возмущенно проткнула бы это слово.
Я больше не уверена, что люблю Йена.
Может, я просто переросла его? Повзрослела…
Мне не хочется потерять его, но нечестно заставлять его мучиться, удивляясь тому, почему я так изменилась, почему перестала вести себя так, как раньше. Почему пребываю в странном замешательстве.
Я почти не сплю и с трудом заставляю себя хоть что-то съесть.
Нечестно избегать встреч с Йеном, пытаясь успокоить его тем, что всё в порядке, раз я боюсь признаться ему в том, о чем думаю на самом деле.
У меня нет другого выбора.
Именно так надо поступить. Правильно.
Но что, если я ошибаюсь?
Что, если у меня просто разыгралось воображение?
23 октября 1996 года, среда
В вечерних сумерках я могла бы не узнать Далласа, опиравшегося на скамейку возле здания Коупленда, если б не огонек сигареты и струйка табачного дыма с вишнево-апельсиновым ароматом.
– «Не смоли сигаретой»? – спросила я, остановившись перед ним.
Вместо ответа он вынул сигарету изо рта, вздохнул и вставил ее в мои губы.
Пропусти привычный поворот
И сверни на мою подъездную аллею.
25 октября 1996 года, пятница
Не знаю, смогу ли когда-нибудь забыть взгляд острейшей боли и затуманенные ею глаза Йена, когда я сообщила, что, по-моему, нам надо отдохнуть друг от друга.
Мне пришлось смириться с этим фактом. Как бы сильно я ни страдала, Йен страдал не меньше.
И все же у меня возникло реально жуткое ощущение, будто я реально сошла с ума.
– Почему? – только и сказал он. – Почему…
Я не могла сказать ему правду. В любом случае.
В ней я не признавалась даже себе.
Однако могла думать только об этом. Целыми днями.
– Ты тут ни при чем, – в итоге ответила я, – дело во мне. Мне нужно какое-то время побыть в одиночестве.
Существует ли более мерзкое клише?
Йен развернулся и ушел, не сказав больше ни слова.
Я заслуживаю всего, что бы он сейчас ни думал обо мне. Какие бы чувства ни испытывал.
И все-таки меня переполняет какое-то безумное ощущение.
И я могу думать только о Далласе.
Глава 8
В воскресенье, отправив своей несентиментальной дочери прощальную эсэмэску, Йен выписался из гостиницы «Олд роуд» и сел за руль, чтобы отвезти Энди в чикагский аэропорт О’Хара. Там она сядет в самолет для короткого перелета в Сент-Луис, где его родители присматривали за двойняшками, а сам он вернется домой во вторник, разобравшись с делами в Чикаго.
После отъезда из кампуса Йен испытывал странное облегчение: едва покинув территорию Гленлейка, они сразу попали в обычный мир, лишенный малейших признаков разоблачения, грозившего перевернуть их жизнь с ног на голову.
– Так следует ли нам ожидать дальнейших допросов от нашей искательницы сенсаций? – спросил Йен, нарушив молчание, чтобы высказать единственную терзавшую душу проблему, когда они уже проехали мимо Дес-Плейнса по автомагистрали I-294.
Энди разглядывала большую стаю скворцов, кружившую над рекламными щитами.
– Когда я напомнила ей, что она обещала держать нас в курсе, Кэссиди поведала, что в былые времена в Чикаго «в курсе» держали только избранных, лишь им доверяя важную для бизнеса информацию.
– К концу этого семестра она уже, видимо, нахлобучит шляпку с полями, заткнув за ленточку журналистское удостоверение.
– По твоим шуточкам можно подумать, будто она снимается в эксцентричной «комедии чудаков»[32 - «Комедия чудаков» – разновидность эксцентричной «социальной комедии» в американском кинематографе 1930-х гг.; главными ее героями были странноватые типы, идеалисты, чьи поступки, разговоры и образ жизни являлись своего рода протестом против общества в период Великой депрессии.] тридцатых годов прошлого века.
Собственные шутки казались вымученными и не вызывали желания смеяться. Йену хотелось узнать, что на самом деле думала Энди. У него лично перед глазами стояла цифровая фотография, показанная Уэйном Келли в классе: он представлял, как скрипели цепи подъемного крана, опуская затонувший «Чарджер» на палубу баржи, как выливалась вода из салона и прогнивших дверных прокладок.
– А как именно, кстати, она собирается информировать нас? – небрежно поинтересовался он, выехав на трассу I-190, последний этап дороги к аэропорту. – Мы же знаем, как она не любит звонить. И в «Скайп» редко выходит, не желая показывать, где находится и чем занимается.
– Я сказала ей, что даже текстовых сообщений будет вполне достаточно. Мы ведь интересуемся журналистским семинаром… наряду со всеми остальными занятиями этого семестра.
Наряду со всеми остальными занятиями.
Трудновато будет не забывать спрашивать об успехах в спортивных кроссах или учебных предметах и о деятельности школьной организации «Международная амнистия».
Подъехав к зданию терминалов отправления, Йен остановился на парковке и выскочил из машины, чтобы достать из багажника сумку Энди. Опустив сумку рядом с ней на тротуар, он выпрямился и встретил странный взгляд жены. Ему вдруг вспомнился раздел одной лекции в Амхерсте, которую читал ворчливый старый профессор по английскому языку. «В наше время «ревность» – одно из самых неправильно употребляемых слов английского языка, ошибочно используемое вместо слова «зависть». Быть ревнивым значит ревностно охранять ваши сокровища… будь то вещественные драгоценности или любимый человек».
Тот чудак с густой седой шевелюрой и кустистыми бровями выглядел как карикатура на классического сочинителя. У него была вычурная манера выражаться, побуждавшая студентов состязаться в красноречии на пивных вечеринках. Но, как ни странно, Йену крепко запомнилось множество его оригинальных высказываний.
И сейчас лицо Энди отражало нетерпение. То самое нетерпение, разнообразные степени которого он начал узнавать с первых свиданий. Она обычно действовала импульсивно и быстро, а он, будучи более медлительным, предпочитал обдуманные действия. Она запросто, точно призрак, исчезала с вечеринок, а он вечно стремился еще найти и поблагодарить хозяина, попутно обменявшись рукопожатиями с теми, кого надеялся вновь увидеть в ближайшее время.
Вот и опять всплыло это слово: призрак.
– Тот малый хочет, чтобы ты подвинул свою машину, – заметила Энди, увидев, как на парковку заехал инспектор на квадроцикле.
Вырвавшись из задумчивости, Йен быстро обнял ее и поцеловал.
– Передавай привет детям. Увидимся во вторник.
– До скорого, – сказала она, подхватив свою сумку, и исчезла за дверями терминала.
* * *
Поздним воскресным утром движение на дорогах было по-прежнему незначительным. В рекордное время доехав до центра города, Йен с легкостью отыскал свой отель на Ривер-норт. Его номер, однако, еще не подготовили. Не желая браться за дела, не сменив джинсы и толстовку с эмблемой Гленлейка, он оставил свои вещи в камере хранения за стойкой администратора и отправился прогуляться по набережной.
День выдался прохладный. С озера Мичиган дул сильный ветер. Пальцы Йена подмерзли, даже несмотря на то, что сжимали горячий стаканчик с кофе. Тем не менее он продолжал двигаться на запад под мостами, не слишком обращая внимание на громыхание проносившихся по ним машин. Йен надеялся, что прогулка прочистит голову и поможет вернуть интерес к предстоящей деловой встрече.
Торговая выставка «Мировые вина и спиртные напитки» ежегодно проводилась в Нью-Йорке, Чикаго и Сан-Франциско для североамериканских импортеров, оптовых и розничных торговцев. И хотя всю реальную работу делал его директор по закупкам, Йен находил выставку полезной: она позволяла отслеживать тенденции, налаживать торговые связи и вынюхивать новинки для трех его магазинов, продававших пиво, вино и крепкий алкоголь.
Решив, что Нью-Йорк с его финансовыми воротилами ему не по зубам, Йен осознал необходимость выбора нового направления бизнеса. Поначалу, праздно размышляя над оригинальным товарным ассортиментом, способным поддержать фамильную империю Коуплендов, он вспомнил про старый пыльный винный магазин в Сент-Луисе. Магазин назывался «Импортные вина» и не особо изменился за последние полвека. Кроме того, его расположение в историческом районе Клейтон[33 - Клейтон, он же Клейтон-тамм, также известный как Догтаун – некогда ирландский анклав в Сент-Луисе.] было весьма удачным.
Заметив по наездам в Чикаго тенденцию к популярности винодельческих предприятий с продукцией высокого качества, Йен понял, что Сент-Луис созрел для его собственной торговой версии. Выбрав подходящий момент, он уговорил отца отдать ему «Импортные вина», где провел полную реконструкцию и обновил ассортимент.
Теперь его деловая империя включала три магазина, обслуживаемых семью десятками сотрудников. Он значительно продвинулся на пути к успеху. Даже позволил себе посмотреть списки продаваемой недвижимости в Канзас-Сити.
Оставалась лишь одна проблема: пришлось выстроить два новых магазина. Стоимость строительства превысила сметы, а дохода пока что не было. Будет наверняка – но год выдался трудный…
В этот поздний сезон по реке одиноко скользил прогулочный катер. Усиленный микрофоном голос гида предложил дюжине скопившихся на палубе пассажиров повернуть головы и взглянуть на один из возвышавшихся на набережной небоскребов. Йен тоже повертел головой, не зная, на какую именно высотку смотреть. Он ездил на такую экскурсию с Кэссиди, в ее первый год учебы в Гленлейке, и ему очень понравилось, хотя он забыл почти все, что узнал тогда. У него стал подмерзать кончик носа, но он все-таки решил пройтись до следующего моста, а уж оттуда повернуть назад.
Положение дел не было безысходным. Коупленды всегда находили выход. Однако Йен беспокоился. Ему не хотелось просить денег у отца: запасы старика давно не пополнялись, не говоря уже о том, что он и так уже вложил изрядную сумму в третий магазин. Вот почему, проглотив гордость, Йен стрельнул краткосрочный кредит в триста пятьдесят тысяч долларов у отца Энди, Саймона. Ничего не сказав жене, поскольку она изначально не одобряла эту идею.
Сама Энди недавно сделала собственные инвестиции в «Блуминг букс», свою издательскую компанию, переехав в новый офис с розничным магазином, расположившийся там же, в Клейтоне, поблизости от его винного магазина. Часть этих денег составляла ссуда, выдаваемая малому бизнесу, однако львиную долю выдал Саймон, и гордость не позволяла ей просить еще.
