скачать книгу бесплатно
– Ты видела его?
Генриетта решительно закивала:
– Да, миледи. Теперь ясно, почему он ударил меня. Если его схватят, он точно кончит свои дни на виселице.
Когда до Генриетты дошел смысл того, что случилось, у нее подогнулись колени. Вор бросил ее, решив, что она мертва. Если Рейф Сент-Олбен не нашел бы ее… Шепотом пробормотав извинение, она опустилась в кресло.
– Как он выглядел? Опиши его мне, – строго потребовала леди Ипсвич.
Генриетта наморщила лоб.
– Он был очень маленького роста, не намного выше меня. Один глаз скрывала повязка. Говорил с акцентом. Видно, родом с севера. Возможно, из Ливерпуля. Такой акцент нельзя перепутать.
– Ты узнала бы его, если бы увидела снова?
– О, я в этом не сомневаюсь. Я непременно узнала бы его.
Леди Ипсвич стала расхаживать по комнате, сжимая и разжимая ладони.
– Я уже разговаривала с мировым судьей, – сообщила она. – Он послал на Боу-стрит за сыщиком из полицейского суда.
– Они захотят допросить меня. Возможно, я даже сыграю главную роль в том, что его отдадут под суд. Боже мой! – Генриетта поднесла дрожащую руку ко лбу, пытаясь остановить надвигавшееся головокружение.
Презрительно фыркнув, леди Ипсвич протянула ей серебряный флакон с нюхательной солью, затем снова начала расхаживать по комнате, все время что-то бормоча про себя. Генриетта осторожно понюхала соль, затем торопливо закрыла флакон пробкой. У нее снова разболелась голова, а к горлу подступала тошнота. Одно дело – играть незначительную роль в мелкой краже, и совсем другое – отправить человека на виселицу. О боже, ей даже не хотелось думать об этом.
– Ты говоришь, он ударил тебя? – резко спросила леди Ипсвич, посмотрев на нее испытующим взглядом.
Генриетта невольно протянула руку к чувствительной шишке на голове.
– Он ударил меня, и я потеряла сознание. Он унес меня. Я лежала в канаве без сознания.
– Кстати, его или тебя еще кто-то видел?
– Я не знаю.
– В самом деле, – сказала леди Ипсвич, одарив Генриетту загадочной улыбкой, – я должна верить лишь твоему слову.
– Ну да. Но изумруды исчезли, сейф взломан и…
– Теперь мне все ясно, – ликующим голосом заявила леди Ипсвич.
Генриетта уставилась на нее, ничего не понимая.
– Все ясно?
– Ты, мисс Маркхэм, вступила в сговор с этим вором! В этом нет ни малейшего сомнения.
У Генриетты отвисла челюсть. Если бы она не сидела, то свалилась бы на пол.
– Я?
– Это ведь ты сказала ему, где находится сейф. Ты впустила его в мой дом, а потом разбила окно нижнего этажа, чтобы все выглядело так, будто кто-то вломился в дом. Это ты тайком вывела мою бедную Принцессу в темный двор, чтобы та не подняла шум.
– Вы считаете… вы действительно думаете… нет, этого быть не может. Это же нелепо.
– Ты сообщница преступления. – Леди Ипсвич кивнула несколько раз, точно убеждая себя. – Теперь мне все понятно. Это единственное логическое объяснение. Конечно, он совсем не похож на того ужасного человека, которого ты мне описала. Да еще придумала повязку на глазу! Ты это сочинила, чтобы сбить всех со следа. Так вот, мисс Маркхэм, позволь тебе заметить, что тебе не провести Нелл… я хотела сказать Хелен Ипсвич. Я раскусила тебя и твой хитрый заговор. Такой же вывод сделает джентльмен, который едет сюда с Боу-стрит. – Леди Ипсвич большими шага ми подошла к камину и энергично потрясла звонок. – Тебя запрут в твоей комнате, пока он не приедет. Я тебя немедленно увольняю с должности гувернантки.
Генриетта раскрыла рот. Разумная часть ее существа говорила, что все это глупое недоразумение, которое можно легко исправить, однако второе «я» напоминало о том, что она занимает низкое положение и ее хозяйка истолковала факты точно так, как предсказывал Рейф. То, что она рассказала, не выглядело столь уж бесспорной истиной. У нее не было доказательств, чтобы подкрепить свои слова. Ни единого доказательства.
– Ты слышала, что я сказала?
Генриетта с трудом поднялась.
– Но, мадам, миледи, умоляю вас, вы же не думаете…
– Убирайся, – приказала леди Ипсвич, когда в дверях показался испуганный дворецкий. – Убирайся и не показывайся мне на глаза, пока не прибудет сыщик. Поверить не могу, что я приютила под своей крышей воровку и наглую лгунью.
– Я не воровка и уж никак не лгунья. – Генриетта возмутилась от таких обвинений и обрела силы. Она не соврала ни разу в жизни, даже себе во благо. Папа призывал, чтобы она говорила абсолютную правду, чего бы это ни стоило. – Я бы никогда не совершила подобную подлость, – произнесла Генриетта дрожащим от волнения голосом.
Леди Ипсвич равнодушно повернулась к ней спиной. Генриетта от недоумения трясла головой. Ей стало плохо. В ушах зашумело, пальцы окоченели, пока она сцепила их, пытаясь унять дрожавшие руки. Генриетта пожалела о том, что оставила нюхательную соль на кресле.
– Когда они услышат всю правду… мировой судья… сыщик… кто бы это ни был… мне поверят. Обязательно поверят.
Смех леди Ипсвич прозвучал как бьющееся стекло. Она вновь с презрением глядела на свою бывшую гувернантку.
– Моя дорогая, подумай хорошенько, чьим словам они поверят больше – твоим или моим?
– Но лорд Пентленд…
Леди Ипсвич сощурила глаза.
– Скажи на милость, какое отношение лорд Пентленд имеет к этому?
– Такое, что именно он нашел меня. Это его экипаж привез меня сюда.
– Ты рассказала Рейфу Сент-Олбену нелепую историю о том, будто тебя похитили? – Голос леди Ипсвич прозвучал громко, как вопль. Ее лицо снова мертвенно побледнело.
Генриетта смотрела на нее с отчаянием. Ее хозяйка не отличалась приятным характером, но не была подвержена столь драматичным переменам настроения. «Потеря семейных драгоценностей явно выбила ее из колеи», – решила Генриетта, когда ее светлость взяла флакон с нюхательной солью, глубоко вдохнула и дважды чихнула.
– Миледи, это не нелепая история, а чистая правда.
– И как же он воспринял эту правду? – резко спросила леди Ипсвич.
– Лорд Пентленд? Он… он… – Рейф ведь предупреждал ее. Теперь Генриетта поняла, что он имел в виду, когда говорил, чтобы она не ожидала, что ее встретят как героиню. – Я не думаю… не знаю, что именно он подумал, но подозреваю, что он тоже не поверил мне, – неохотно призналась Генриетта.
Леди Ипсвич кивнула несколько раз:
– Ясно, лорд Пентленд верит твоей выдумке не больше, чем я. Мисс Маркхэм, ты опозорила себя. А я поймала тебя на лжи. А теперь исчезни с моих глаз.
Глава 3
Устало поднимаясь по лестнице в свою комнату на чердаке, Генриетта сдерживала обиду, разраставшуюся в груди. Она кипела от гнева, не могла прийти в себя, испытывала чувство стыда – ведь скоро домочадцы все узнают. К тому же ею завладевало сильное оцепенение.
Сидя на узкой кровати, она невидящим взором уста вилась в противоположную стену и раздирала на кусочки совершенно новый носовой платок. Ее лишили должности гувернантки, обвинили в воровстве. Одному Богу известно, как это воспримет Рейф Сент-Олбен. Конечно, не так уж важно, что он подумает. Вряд ли вообще вспомнит о ней, разве что поздравит себя с тем, что не впутался в это дело.
О боже милостивый! Если ее привлекут к суду, его вызовут в качестве свидетеля. Он увидит ее на скамье подсудимых в наручниках, облаченную в лохмотья и, возможно, уже заболевшую сыпным тифом. О сыпном тифе Генриетта знала все. Мейзи Мастерс, которая учила ее готовить джем из шиповника, описала эту болезнь во всех жутких подробностях. Мать Мейзи провела в тюрьме шесть месяцев, ожидая, когда ей вынесут приговор за браконьерство. Обычно самая неразговорчивая женщина, Мейзи не жалела красок, описывая симптомы сыпного тифа. Сначала сыпь. Затем кашель, головная боль и жар. После этого возникали язвы от лежания на зловонной соломе и укусов блох. О боже, и еще этот дурной запах. Сидя на скамье подсудимых, она будет источать невыносимый запах. Мейзи рассказывала ей, что адвокаты носят с собой флаконы с духами. Как это плохо. Ее опозорят, по губят. Даже если признают невиновной, она погибла. А если признают виновной, могут даже отправить на эшафот. Об этом ей тоже рассказывала Мейзи, хотя она изо всех сил старалась не слушать ее. Разошлют листовки, в которых ее отвратительное преступление опишут в жутких подробностях. Народ придет взглянуть на нее, подбодрить в последние мгновения жизни. Мама и папа будут…
Раздались глубокие вздохи.
«Мама и папа находятся в Ирландии, – напомнила она себе, – и пребывают в блаженном неведении о моей беде. Что не так уж плохо, по крайней мере сейчас».
Снова послышались глубокие вздохи.
Они ничего не узнают. Они даже знать не будут. Лучше вообще не допустить, чтобы они узнали. Просто надо найти способ восстановить свое доброе имя до того, как родители вернутся в Англию. Еще важнее не дать надеть на себя наручники, ибо, оказавшись в тюрьме, она уже не сможет выследить настоящего преступника.
Но сейчас она понятия не имела, как поступить. «С какой бы стороны ни взглянуть на это, – сказала она про себя, – положение дел не предвещает ничего хорошего. Вообще не видно никакого выхода». То обстоятельство, что правда была на ее стороне, еще не означало, что правосудие тут же станет ее союзником. Коварна леди Ипсвич или нет, ее изложение сути дела покажется достоверным. К тому же она пользовалась влиянием.
«О боже. О боже. О боже». Она не заплачет. Ни за что. Отчаянно хлопая глазами и громко шмыгая носом, она ходила по своей спальне. Посмотрела в створчатое окно на огород и подумала о том, кто теперь позаботится о ее подопечных. Они будут скучать по ней. Или же Рейф Сент-Олбен, возможно, прав, и они быстро забудут ее. А может, узнав, что Генриетта воровка или сообщница вора и о ней пойдет столь дурная слава, они не смогут забыть ее. Мальчишки остаются мальчишками, они могут даже проникнуться к ней нездоровым восхищением. Каким примером она станет для них? Ей надо обязательно поговорить с ними, все объяснить. Как же ей все-таки поступить?
Генриетта снова беспомощно опустилась на кровать. Возможно, к завтрашнему дню леди Ипсвич образумится. Но завтра… или даже к концу сегодняшнего дня… прибудет сыщик. Доставит ее в тюрьму, где она пробудет до начала следующей ежеквартальной сессии суда присяжных, до которой почти два месяца. Генриетта не может ждать целых два месяца, чтобы восстановить свое доброе имя. Даже если бы могла, разве можно надеяться на успех, ведь у нее нет денег, чтобы оплатить услуги того, кто станет ее защищать? Генриетта даже не знала, разрешат ли ей нанять адвоката, и к тому же понятия не имела, как это сделать. Скорее всего, власти вызовут папу, и тогда…
Нет! Ей здесь нельзя оставаться. Что бы ни случилось, она не может сидеть сложа руки и покорно ждать, как распорядится судьба. Она должна покинуть это место. Уйти отсюда. И немедленно!
Больше не раздумывая ни минуты, Генриетта схватила со шкафа свою картонку и начала как попало бросать в нее свою одежду. Добра было немного, но, когда Генриетта уселась на крышку, безуспешно пытаясь закрыть ее, она решила расстаться с несколькими предметами одежды. Оставила свое второе лучшее платье, после чего картонка наконец-то закрылась.
Еще полчаса Генриетта потратила на то, чтобы сочинить записку своим подопечным. Закончила она весьма неубедительно, умоляя простить ее за неожиданное исчезновение, не забывать об уроках и не думать о ней плохо, что бы они ни услышали.
Уже давно минул полдень. Слуги, должно быть, заняты обедом. Леди Ипсвич сидит в своем будуаре. Завязав ленты соломенной шляпы аккуратным узлом под подбородком, Генриетта накинула пальто на плечи и осторожно приоткрыла дверь, крадучись спустилась по лестнице, как и полагается сообщнице вора-взломщика, за каковую ее принимали, выскользнула в огород через боковую дверь и вышла на дорожку из гравия, ведущую к конюшням, ни разу не оглянувшись назад. У ворот свернула на дорогу, которая вела к городку. Через некоторое время Генриетта забралась на дерево и, усевшись спиной к дороге, дала волю слезам.
Обычно она не жаловалась на судьбу, но сейчас почувствовала, что заслужила право немного пожалеть себя. Она уже жалела о своем опрометчивом поведении. Конечно, неплохо бы скрыться, лелея смутную надежду на восстановление доброго имени, только как добиться этого?
Удручало отсутствие ответа. «А теперь, когда я сбежала, подумают, что это лишь доказывает мою вину, – сказала она, обращаясь к своим туфлям. – Глупая, глупая, глупая».
Во всем мире у нее не осталось никого, к кому можно было бы обратиться. Насколько она знала, ее единственная родственница – тетя, сестра матери. Генриетта вряд ли могла появиться у нее, поскольку никогда не видела, и представиться давно потерянной племянницей, да еще скрывающейся от закона. К тому же между сестрами существовала трещина. Обе не разговаривали уже много лет. Нет, это не вариант.
Однако и вернуться невозможно. Генриетту потрясла легкость, с которой хозяйка ее обвинила, и скептицизм Рейфа Сент-Олбена, заставивший усомниться в том, встанет ли на ее сторону хоть кто-нибудь при отсутствии доказательств. Нет, путь назад отрезан. Оставалось лишь идти вперед. Единственным местом, которое ей приходило в голову, был Лондон. Столь приметные драгоценности надо как-то сбыть, и, конечно, сделать это можно только в Лондоне. Она отправится туда, а уж там… Ладно, об этом она подумает по пути.
Теперь надо понять, как туда добраться. Генриетта порылась в своей картонке, достала кошелек и тщательно пересчитала свои сбережения. Огромная сумма – восемнадцать шиллингов и шесть пенсов. Она уставилась на небольшую кучку монет. Хватит ли их для поездки на почтовой карете? Она подумала, что лучше сохранить деньги для оплаты комнаты на постоялом дворе, положила их в кошелек и устало поднялась. Не могла же она вечно просидеть на этом дереве. Взяв картонку и лелея слабую надежду на то, что удастся поехать в направлении столицы, она направилась к городку.
Поля, прилегавшие к дороге, были недавно вспаханы и засеяны хмелем и ячменем, которые уже дали зеленые сочные ростки. Живые изгороди, где бурно росли жимолость и ломонос среди шиповника, чьи белые цветки еще не распустились, иногда скрывали ее от солнца, ярко светившего в бледно-голубом летнем небе. Слышалось пение птиц. Словом, занимался чудесный день. «Чудесный день для человека, скрывающегося от правосудия», – с горечью подумала Генриетта.
Первую милю она шла бодро, в голове роились фантастические планы о том, как вернуть ожерелье леди Ипсвич. Часы, проведенные за чтением романов, которые выпускала «Минерва пресс», не прошли даром. Правда, вскоре о себе заявила реальность. Ремни картонки врезались в руку. Пальто – единственный предмет верхней одежды, который у нее остался, – предназначалось для глубокой зимы и не сочеталось с шерстяным демисезонным платьем. Лицо раскраснелось, и она не понимала, как столь незначительное количество вещей может оказаться таким тяжелым. Красивая рощица, где наперстянка и колокольчики образовали яркие цветные полосы, не обрадовала ее, равно как и изобилие других прелестей. У нее не было настроения оценить совершенства сельской местности.
К тому времени, когда Генриетта наконец-то приблизилась к своей цели, она не сомневалась, что на ноге появился волдырь в том месте, где в туфлю попал крохотный камешек. Болели плечи, в голове стучало, хотелось лишь выпить чего-нибудь прохладного и отдохнуть в затемненной комнате.
Ветхий постоялый двор «Король Джордж» расположился на перекрестке в дальнем конце городка Вудфилд. Видавшая виды доска с изображением несчастного безумного короля скрипела на поржавевших петлях у въезда во двор, где грязная собака, лежа у тюка с сеном, лениво почесывала за ухом. Пока Генриетта с сомнением разглядывала здания, образовавшие постоялый двор, до нее из-за закрытых ставнями окон донесся веселый мужской хохот. Она заключила, что в подобном месте вряд ли можно надеяться на чистые простыни, не говоря уже о честных постояльцах. Сердце упало.
Входная дверь вела прямо в пивную, чего она не ожидала. Гробовое молчание, с которым встретили ее появление, показало, что постояльцы удивлены не меньше ее. На мгновение Генриетта прижала к себе пальто и уставилась на лица перед собой, точно маленький зверек, угодивший в капкан. Мужчины смотрели на нее как на существо, извлеченное из глубин моря. Храбрость чуть было не оставила ее.
Когда хозяин постоялого двора грубо спросил, что ей надо, Генриетта невольно перешла на шепот. Ответ хозяина разочаровал ее. Почтовая карета прибудет только завтра. Все места в пассажирском экипаже раскуплены на два дня вперед. Он с любопытством разглядывал Генриетту. Почему она заранее не навела справки? В Лондоне ее ждут срочные дела? Если дело обстоит так, он мог бы найти ей место рядом со своим постояльцем до первого почтового постоялого двора, где она вечером сможет пересесть в экипаж, направляющийся в Бристоль.
Вдруг Генриетта сообразила: чем меньше людей знают о том, где она, тем лучше. Она отклонила это предложение и сообщила хозяину, что передумала и не поедет в Лондон. Она точно не поедет в Лондон.
Пробормотав извинение, вышла и оказалась в конном дворе, где стояли лошади, запряженные в быстрый экипаж. На фаэтоне, выкрашенном в блестящий темно-зеленый цвет, отсутствовал герб. Спицы четырех высоких колес отделаны под золото. Лошади – идеальная пара гнедых. В остальном же экипаж ничем не выделялся. Такой прекрасный, он уж точно поедет в Лондон. Кучера видно не было.
Генриетта нервно огляделась, и ей в голову пришла смелая мысль. Ей показалось, что сиденье расположено очень высоко над землей. Заднее откидное сиденье, на котором лежала дорожная сумка и большое одеяло, почти на такой же высоте. Верх фаэтона поднят, наверное, от дождя. Если возница не взглянет на заднее сиденье, с какой стати ему смотреть на него, он ее не заметит. Она должна воспользоваться этим шансом, другого может не представиться. Призраки сыщиков с Боу-стрит и рассказов Мейзи Мастерс о тюрьме маячили перед ее глазами. Генриетта не стала больше раздумывать. Сжимая картонку в руках, забралась на заднее сиденье экипажа. Свернувшись как можно глубже под задним сиденьем, она накрылась одеялом и стала ждать. Недолго.
Несколько минут спустя она почувствовала, что экипаж накренился, когда кто-то сел в него. Неужели в карете всего один человек? Она напрягла слух, но не расслышала ничего, кроме шума сбруи и грохота колес. Экипаж развернулся перед постоялым двором «Король Джордж», и лошади рысью помчались из городка. Когда экипаж выехал на глубокую колею, она едва не вскрикнула и отчаянно ухватилась за край сиденья, чуть не выпав на дорогу.
Кучер отпустил вожжи и щелкнул плетью. Лошади быстро покинули окрестности городка Вудфилд. Всю дорогу Генриетта старалась подавить надвигавшийся страх. Что она наделала? Не было уверенности в том, что экипаж едет в Лондон, к тому же она не знала, кто правит лошадьми. Ведь этот человек мог разозлиться, обнаружив ее, и бросить посреди дороги. О самом худшем исходе даже думать не хотелось. О боже, она вела себя как полная идиотка.
Экипаж набирал скорость. Изгороди, пахнувшие шиповником и жимолостью, смутно мелькали мимо экипажа, когда Генриетта выглянула из-под одеяла. Дальше шли поля, на которых колыхался хмель. Она заметила сушилку с конусообразной крышей, очень напоминавшую избушку ведьмы. Экипаж проехал городок, где вокруг водяной мельницы расположилась небольшая группа домиков с соломенными крышами. Затем миновал еще один городок. Фермы. Изредка в противоположном направлении проезжала телега фермера. На пустынном отрезке дороги фаэтон, резко прибавив скорость, обогнал пассажирский экипаж. Генриетта ухватилась за края кареты. Кучер поднял свою плетку в приветствии.
Фаэтон подбрасывал Генриетту, лежащую в тесноте. Она набила синяки, у нее снова заболела голова. Тем не менее она радостно подумала о том, что хотя бы избежала встречи с сыщиком, которого вызвала леди Ипсвич. Больше тешить себя было нечем. Экипаж ехал по сельской местности. Генриетта перестала думать. События последних суток брали свое. Измученная, напуганная, смущенная, вся в синяках, она погрузилась в тревожный сон.
Проснувшись, Генриетта обнаружила, что экипаж замедлил ход. Похоже, он ехал вдоль реки, причем такой широкой, что сомнений не оставалось – это Темза. Она хотела потянуться, однако конечности свела судорога. Генриетта думала о том, что произойдет, если она покинет свое убежище, когда экипаж свернул с дороги и проехал через проход в изгороди.
Сердце девушки застучало быстрее и громче – казалось, его стук можно услышать. Следует ли ей и дальше прятаться или лучше покинуть убежище? Выпутаться из этой ситуации и попросить разрешения продолжить путь или пойти на риск, имея при себе скудные средства и почти не зная, где она находится?
Шасси накренилось, когда кучер спрыгнул на землю. Это был высокий человек. Генриетта мельком заметила бобровую шляпу. Он подошел к лошадям, повел их к воде и привязал. Либо теперь, либо никогда, пока он занимался лошадьми. Однако страх приковал ее к месту. «Выбирайся из экипажа, выбирайся», – уговаривала она себя, но конечности не слушались ее.
– Что за черт?
Одеяло слетело с нее, Генриетта уставилась на мужчину, нависшего над ней.
Высокий, смуглый и красивый, каким она запомнила его. Он глядел на нее, как на весьма нежеланную гостью. Как сегодня утром.
– Лорд Пентленд.
– Мисс Маркхэм, мы снова встретились. Черт подери, что вы делаете в моем экипаже?
У нее пересохло в горле, и она не смогла вымолвить ни слова. Отчаянно подбирала слова, но страх оказался слишком велик.
– Я не знала, что это ваш экипаж, – запинаясь, ответила она.
– Кому же, по-вашему, он принадлежит?
– Не знаю, – смущенно ответила она, чувствуя себя крайне глупо. Его изогнутые брови сдвинулись, придавая ему дьявольский вид. И угораздило же ее встретить именно его!
– Выходите.
Он протянул ей руку, храня строгое выражение лица. Генриетта хотела шевельнуться, но ее ноги затекли, а нижние юбки запутались в картонке. Издав нетерпеливый возглас, он потянул ее к себе. На мгновение она оказалась в руках графа, прижатая к его груди. Затем ее без лишних церемоний опустили на землю.
Картонка выпала из экипажа вслед за ней, содержимое – интимные личные вещи – рассыпалось по траве. Ноги Генриетты подкосились, она плюхнулась на землю рядом со своим нижним бельем и тут же расплакалась.
Рейфа, разозлившегося на то, что приютил безбилетного пассажира, охватило неуемное желание расхохотаться, ибо Генриетта напомнила ему один из сентиментальных рисунков с изображением сирот. Собирая одежду, гребни, расчески и другие весьма потрепанные вещи, Генриетта запихивала их в картонку. Хозяин экипажа поднял ее за руку.
– Ну, перестаньте так шуметь, иначе какой-нибудь прохожий обвинит меня бог весть в каком ужасном грехе.
