скачать книгу бесплатно
Глава третья
Три месяца спустя после нашей встречи с Джонатаном я переехала к нему в двухэтажную квартиру в Ислингтоне. Мы были очень молоды, да, и без памяти, безоглядно, по уши влюблены. Это оказалось неожиданно легко – так очень редко бывает, когда в твою жизнь входит что-то новое. И на удивление весело и захватывающе – уж этим-то меня не баловала моя незатейливая жизнь. Мне нравилось жить с Марни – я была счастлива, – тем не менее в конце концов захотелось чего-то иного, чего-то большего.
Мое детство прошло в семье, которая со стороны могла показаться любящей. Однако это была одна лишь видимость. Мои родители прожили в браке двадцать пять лет, прежде чем развестись, но им следовало бы расстаться гораздо раньше, потому что их беспрерывные скандалы и выяснения отношений сделали жизнь в нашем доме невыносимой.
Если коротко, мой отец был жуткий бабник. Его роман с секретаршей продолжался двадцать лет, ничуть не мешая многочисленным мелким интрижкам. Отец вспыхивал страстью то к одной, то к другой женщине и столь же стремительно охладевал к ним на протяжении всего законного брака. Моя сестра была на четыре года моложе меня, и я делала все, что в моих силах, чтобы защитить ее от шумных семейных драм и бесконечных стрессов. Я уводила ее на улицу, включала музыку погромче, отвлекала бедняжку вечными обещаниями показать что-то интересное подальше от дома. Но это другая история, и о ней как-нибудь потом. Сейчас мне хочется, чтобы ты поняла: я, пожалуй, сильнее, чем большинство людей, была склонна к идеалам романтической любви. Я обожала Марни. Но моя новая любовь завладела мной целиком и полностью.
Мы с Джонатаном познакомились, когда нам было по двадцать два года. Оксфорд-стрит, шесть часов вечера. Оба спешили домой, а жили мы тогда в противоположных концах города. Вход в метро закрыли, как это часто бывает в час пик, поскольку на платформах столпилось слишком много людей. Хмурое небо предвещало скорый дождь, над головой проносились косматые серые тучи.
Не подозревая о существовании друг друга, мы с Джонатаном толкались в очереди, выстроившейся ко входу в вестибюль станции. Толпа казалась самостоятельным существом, наделенным собственным сознанием, – так сильно каждый горел желанием поскорее очутиться подальше отсюда. Я чувствовала, как чужие тела вторгаются в мое личное пространство, чужие локти задевают мои локти, чужие бедра бесцеремонно прижимаются к моим бедрам, а мой затылок невольно упирается в чью-то грудь. На пятачке перед входом набилось столько народу, что я не видела ничего, кроме спины мужчины, стоявшего передо мной.
В конце концов где-то сверху и спереди послышался лязг металла, и железные створки начали медленно открываться изнутри. Толпа заколыхалась и приготовилась к штурму. Мужчина, стоявший передо мной, – тот самый, который закрывал мне обзор, – подался вперед, а потом, когда я уже шагнула на его место, резко отшатнулся назад. И врезался в меня, а я – в того, кто стоял за мной. Толпа, обтекая нас, хлынула в метро, в то время как мы в ее центре образовали некий всплеск, волну, покатившуюся в обратном направлении.
– Какого черта? – выдохнула я, с трудом удержав равновесие.
– Вы… – начал было он, оборачиваясь ко мне.
И я поняла. Как в тот раз, с Марни. Я немедленно все поняла! Это звучит так глупо, так наивно, знаю-знаю. Я слышала этот аргумент сотни раз – когда переехала к нему, когда согласилась выйти за него замуж, даже накануне нашей свадьбы. И все, что я могла на это ответить, равно как и все, что я могу сказать тебе сейчас: надеюсь, когда-нибудь ты поймешь…
Наверное, с Марни все было не совсем так, как с Джонатаном. Мы с ней тогда обе кого-то искали. Впереди маячили долгие семь лет школы, и ни одной из нас не улыбалось провести их в одиночестве. Радость, которую мы испытали, встретив друг друга, была приправлена ошеломляющим ощущением облегчения.
С Джонатаном же… Даже не знаю, как объяснить. Я никогда не считала, что принадлежу к типу женщин, способных внезапно влюбиться. И в моей душе не было ни потребности в нежных чувствах, ни пустоты, ничего такого, что требовало бы заполнения. Я просто увидела его и сразу инстинктивно поняла, что должна познакомиться с ним поближе. Я могла бы рассказать тебе, что именно почувствовала, при помощи слов, которые за многие десятилетия превратились в синонимы безумной любви, но в моем случае все эти заезженные клише не имеют никакого отношения к правде. Земля не уходила у меня из-под ног, наоборот, я почувствовала, что стою на ногах так прочно и устойчиво, как никогда прежде. Не было ни дрожащих рук, ни замирающего сердца, ни зардевшихся щек. И бабочек в животе тоже не было. Просто, глядя на него, я осознала: вот он, дом, в котором я всегда так нуждалась и которого никогда, по сути, не имела.
– Вы… – продолжила я, машинально поправляя лацканы. Глаза у него были оливково-зеленые, и он в замешательстве смотрел на меня. Меня вдруг охватило совершенно неуместное желание протянуть руку и погладить его по щеке. – Вы просто…
– Мой шарф, – произнес он, указывая на асфальт. – Вы наступили на мой шарф.
– Ничего я не… – Я посмотрела себе под ноги. И в самом деле – я стояла на бахроме темно-синего шарфа. – Ой, – смутилась я, поспешно убирая ногу. – Прошу прощения.
– Ну что встали столбом? – послышался сзади голос, грубый и громкий. Голос толпы.
– Да, конечно, – согласился он, оборачиваясь. – Извините.
И как-то вдруг мы разговорились. Сейчас уже не помню, кто и что сказал, но, когда настал момент расходиться в разные стороны, ему – на платформу к поездам северного направления, а мне – к поездам южного, мы успели поспорить по поводу его шарфа и по поводу одного паба, которого, как утверждал мой новый знакомый, не существовало.
– Вы беретесь рассуждать о том, чего не знаете, – заявила я. – Я сто раз там бывала. Могу хоть сейчас вас туда отвести.
– Вот и отлично, – отозвался он.
Вокруг все спешили по своим делам, людские потоки огибали нас, рассредоточиваясь по платформам.
– Что? – удивилась я.
– Пошли, – сказал он.
Паб действительно существовал, как я и говорила; это было традиционное, почти в средневековом стиле, заведение с панелями темного дерева, низкими потолками и пылающим камином. Назывался паб – да и сейчас называется, хотя я сто лет там не была, – «Виндзорский замок». Располагается он в десяти минутах ходьбы от Оксфорд-сёркус, неприметно притулившись на одной из узеньких, вымощенных брусчаткой улочек, которые служат этаким приветом из прошлого, от того старого города, что стоял здесь задолго до появления гигантских флагманских магазинов и сетевых кофеен, повторяющихся через каждые сто метров.
Мы просидели там несколько часов, пока хозяйка не позвонила в колокольчик, объявляя, что они закрываются. Тогда мы выкатились оттуда и вернулись на станцию, уже практически пустую, где расцеловались на прощание – что было совершенно не в моем характере – и пообещали друг другу непременно встретиться в ближайшее время. Когда он оторвал руки от моей талии, я почувствовала, что внутри меня что-то всколыхнулось. Провожая его взглядом – темно-зеленое пальто, разлетающееся при ходьбе, широкие плечи, – я отчетливо понимала, что уже люблю его.
Эта любовь – тот фундамент, на котором я была готова и могла бы построить жизнь. Где-то в параллельном мире мы с Джонатаном до сих пор вместе, до сих пор без ума друг от друга. Мы обещали друг другу неугасимую любовь, вечный праздник радости и смеха, нерасторжимый союз сердец. Иногда невозможно поверить, что мы с ним не смогли исполнить эти обеты, ведь когда-то они казались само собой разумеющимися.
Он попросил меня выйти за него замуж год спустя – день в день – в том самом пабе. Неуклюже опустившись на одно колено, Джонатан объявил, что заготовил речь и даже выучил ее наизусть, но не помнит ни единого слова из того, что собирался сказать. И добавил, что будет любить меня всю жизнь, – может, для начала этого будет достаточно?
Я сочла, что мне этого более чем достаточно.
Мы поженились той же осенью в регистрационном бюро. Гостей на нашей свадьбе не было, а отпраздновали мы ее с самым дорогим шампанским, какое только нашлось на полках в ближайшем магазинчике. После этого мы отправились на свадебный завтрак в «Виндзорский замок». В конце концов, где же еще было отмечать все важнейшие вехи наших отношений? Я подошла к стойке и сделала заказ, во всеуслышание объявив, что мой муж желает на завтрак бургер. Барменша закатила глаза, но улыбнулась, снисходительно посмеиваясь над юной новобрачной в светло-голубом платье и ее свежеиспеченным супругом с зеленым галстуком. Заказанные нами на десерт брауни с ванильным мороженым нам подали на тарелках, и по краю каждой тянулась выведенная шоколадной глазурью надпись: «Поздравляем».
Затем, катя за собой чемоданы, мы отправились на вокзал Ватерлоо и там сели на поезд, который шел на юг и должен был отвезти нас в приморский городок под названием Бир. Приехали мы туда уже под вечер и заселились в небольшую гостиницу, с гордостью, как это делают только новобрачные, объявив, что номер забронирован на имя мистера и миссис Блэк.
– На имя Джейн? – переспросила пожилая женщина за стойкой.
Было уже без малого десять вечера, и она явно была исполнена решимости довести до нашего сведения, что мы доставили ей неудобства.
– Да, – подтвердила я. – На имя Джейн Блэк.
Что бы она ни говорила и ни делала, это никоим образом не могло омрачить моего счастья.
– По лестнице на второй этаж, до конца по коридору, направо. – Она протянула золотистый ключик, к которому цепочкой из такого же металла была прикреплена деревянная колобашка с выгравированным словом «четыре». – Что-нибудь еще?
Мы покачали головой.
Джонатан втащил наши чемоданы вверх по лестнице, провез по коридору и в наш номер. Мы увидели полы темного дерева, покрывало на кровати, расшитое крохотными цветочками пастельных оттенков. Шторы цвета ржавчины были задернуты, и в углу мягким светом горел небольшой светильник в розовом абажуре. На старомодном бюро из красного дерева в ведерке со льдом нас ждала миниатюрная бутылочка шампанского. Джонатан откупорил ее и разлил в два бокала, и мы во второй раз за день выпили за нашу свадьбу.
Когда наутро мы проснулись, восходящее солнце расцвечивало постель мазками желтого и оранжевого. Я помню теплоту груди Джонатана, прижатой к моей спине, мягкость его ладоней, ласкающих мой живот, прикосновение его губ к моим плечам. Я помню это ощущение всепоглощающей близости. Мне было так надежно в коконе его объятий! А потом он развернул меня к себе лицом, и его поцелуи стали более настойчивыми и требовательными.
И лишь позднее, когда в дверь постучали и горничная с извиняющимся выражением лица просунула в щель стопку полотенец, мы выбрались из постели и принялись строить планы на день. Я раздвинула шторы и выглянула в окно, за которым было море. Оно раскинулось до самого горизонта, окаймленное по сторонам белоснежными утесами с шапкой густой зеленой травы. Несмотря на то что стоял октябрь, небо радовало глаз безоблачной синью, суля погожий день.
Мы натянули туристские ботинки и толстые шерстяные свитеры.
За отелем начинался галечный пляж. Я зашагала по тропинке, ведущей к нему, к морю, к волнам, которые лизали гальку и разбивались о берег.
– Давай туда, – позвал меня Джонатан, указывая в противоположную сторону, в направлении скал. – Думаю, лучше пойти этой дорогой.
И мы двинулись по заасфальтированной дороге, ведущей в гору, мимо припаркованных машин и задернутых занавесками окон, пока не очутились на поросшем травой пятачке, где были установлены таблички с расписанием работы и небольшой паркомат.
– Идем дальше, – сказал Джонатан и, пробравшись между немногочисленными припаркованными фургонами, зашагал по траве.
Дальше мы шли в молчании, иногда держась за руки, а иногда я в очередной раз на что-нибудь отвлекалась, отставала и была вынуждена нагонять его.
Джонатан всегда был такой сосредоточенный, в особенности во время наших вылазок на природу; со своей неизменной камерой, он всегда стремился увидеть, что там дальше, за поворотом, что ожидает его впереди. Я же просто отдыхала душой, наслаждаясь возможностью побыть вдали от шумного города. Здесь безмолвие нарушали лишь шум прибоя о скалы внизу да крики чаек в вышине.
Примерно через час мы вышли к приморской деревушке, на вид поменьше, чем Бир, но с парковкой для машин, небольшой будочкой, в которой размещался общественный туалет, и зданием кафе с соломенной крышей.
– Интересно, оно открыто? – сказал Джонатан, и, поскольку он был со мной, кафе в самом деле оказалось открыто.
Он взял себе чашку кофе, а мне стакан холодного апельсинового сока. Мы устроились на свежем воздухе на скамейках для пикника и стали смотреть на море в ожидании заказанных сэндвичей с беконом. Рыбаки в поисках защиты от ветра сбились в кучку на берегу. Я представляла, как они обсуждают улов, цены на треску, дальнейшие планы на день.
Позавтракав, мы двинулись по пляжу. Волны набегали на берег и откатывались обратно, лизали трещинки в каждом камешке и подошвы наших ботинок. Джонатан заметил в зарослях у подножия утеса небольшую прогалину и загорелся идеей исследовать ее поближе. Продравшись сквозь густой терновник, мы двинулись прочь от побережья, вглубь леса, по узенькой глинистой тропке, петлявшей сквозь колючий кустарник и крапиву. Мы взбирались все выше и выше, и тем не менее утесы по-прежнему маячили у нас над головой.
Минут через десять-пятнадцать мы вышли к развилке; левая тропа переходила в ступени, выбитые в склоне, а правая представляла собой узенькую стежку, тянувшуюся по самому краю скалистого карниза.
– Давай попробуем пройти здесь, – сказал Джонатан, показывая направо.
– Думаю, лучше не стоит, – покачала головой я.
Он вырос за городом, среди грязи, сена и высокой травы, мне же в этом мире было неуютно. Меня завораживали эти виды, эта звенящая тишина и бескрайний простор, но я чувствовала себя здесь незваным гостем, без приглашения вторгшимся на чужую территорию.
– Мне кажется, тут безопаснее. – Я махнула в сторону левой тропки.
– Брось, – с улыбкой произнес он. – Все будет в полном порядке.
Я заколебалась. Но его вера в меня, его убежденность уже заронили в мою душу зернышко искушения. Я обнаружила, что мне очень трудно противиться его желаниям. Хочешь правду? Я сделала бы практически все, о чем бы он меня ни попросил.
Я заставила себя разжать кулаки, разогнула пальцы и следом за ним сделала один крохотный шажок вправо, на узкий уступ в скале.
Джонатан отступил назад – с легкостью и грацией канатоходца, балансирующего на туго натянутой проволоке.
– Ну, вот видишь, – улыбнулся он. – У тебя все отлично получается.
Карниз был узехоньким, не больше фута в ширину. Стоять на нем можно было, только поставив одну ногу позади другой.
– Еще один шажок, – сказал он.
В этот момент я словно слышала наше будущее: голос Джонатана, разговаривающего с нашим ребенком, подбадривающим его. Картина еще не происшедшего события запечатлелась в моей памяти и придала мне храбрости.
– Чего ты ждешь? Продолжай идти, – настаивал он. – Я тебя страхую.
Я подняла ногу, которая была позади, и медленно понесла ее вперед над морем, грохотавшим далеко внизу. Наконец моя ступня нашла опору на карнизе, и я с облегчением выдохнула.
– Что теперь? – спросила я. Каким-то образом я умудрилась развернуться и теперь стояла лицом к утесу, прижимаясь к нему грудью, так что пятки у меня висели в воздухе над бездной. – Как ты вообще это делаешь?
– Ты можешь идти нормально, – сказал он. – Или просто потихоньку переставляй ноги. Попытайся не слишком об этом задумываться, вот и все.
Я вскинула глаза на него, стоявшего всего в нескольких шагах впереди. Он широко улыбнулся мне, и в уголках его глаз собрались лучики, а на щеках заиграли ямочки. Его рука была ободряюще протянута в мою сторону, и обручальное кольцо поблескивало на солнце. Второй рукой он держался за выступ в скале над головой, и я видела полоску голой кожи на бедре, там, где футболка выбилась из брюк.
Я потянулась к нему, но тут моя нога соскользнула, я потеряла равновесие и стала заваливаться вбок. Я помню, как начала задыхаться, пытаясь ухватиться за голую скалу непослушными пальцами, помню жгучую волну паники, захлестнувшую меня. Потом я ощутила, как рука Джонатана впечаталась в мою спину и с такой силой прижала меня к скале, что острый камень расцарапал мне подбородок.
– Все в порядке, – послышался спокойный голос моего мужа. – Ничего страшного не произошло.
– Нет, – выдавила я. – Это небезопасно. Не надо было вообще сюда лезть.
Расцарапанное лицо саднило, колени ныли от удара.
– Все в порядке, – повторил Джонатан. – Честное слово, ничего страшного не случилось.
Я упрямо замотала головой.
– Ладно, – сдался он. – Ладно. Только не расстраивайся. Давай потихоньку обратно.
Я принялась осторожно пятиться к поросшей травой тропке.
– Ну вот, – сказал Джонатан. – Все нормально?
Я кивнула и поднесла руку к подбородку – думала, что рассадила его до крови, но подушечки пальцев остались чистыми.
– Хорошо, – усмехнулся он. – Тогда встретимся наверху.
Я снова кивнула, а он устремился вверх.
Знаю-знаю, я говорила, что последовала бы за Джонатаном куда угодно, и это была правда. Но в его бесстрашии было нечто такое, что шло совершенно вразрез с моей врожденной боязливостью. И как бы я ни хотела и ни старалась, иногда страх одерживал победу. Я двинулась более безопасным маршрутом, и несколько минут спустя наши дороги вновь пересеклись на вершине утеса.
Могла ли я знать, что впереди у нас мало времени? Если бы так, я нашла бы в себе мужество провести эти несколько минут рядом с Джонатаном.
Вообще, оглядываясь назад, должна сказать, что вся история наших отношений, нашей любви и совместной жизни прямо-таки отравлена горькой иронией, пронизана ею насквозь, начиная с момента нашего знакомства и заканчивая той минутой, когда эти отношения оборвались. Мы с Джонатаном впервые встретились в маленьком уголке огромного города, на этом месте у нас с ним все началось, и там же, по роковому стечению обстоятельств, он погиб.
О том злосчастном дне я могу рассказать тебе куда больше, чем о нашей встрече. Я на протяжении многих недель безостановочно прокручивала в голове мрачное слайд-шоу – цепочку событий, которая привела к гибели Джонатана. И до сих пор иногда этим грешу.
Джонатан бежал первый в своей жизни Лондонский марафон. Прогноз обещал ветер и дождь с мокрым снегом. Джонатан пребывал в приподнятом настроении. Он тренировался с осени и привык бегать под дождем, так что непогода его не страшила.
В то утро он был не в состоянии усидеть на месте, ерзал, болтал о каких-то пустяках, и его возбуждение передалось мне. В сущности, мы были такими обыкновенными! Каждое будничное утро начиналось звоном будильников, затем – кофе, завтрак, душ, поиски ключей от квартиры, отчаянные попытки не опоздать на работу… и дальше все катилось в неизменном успокаивающем ритме повседневности.
Мне хотелось разделить с Джонатаном его победу, поэтому я отправилась прямиком на Мэлл[1 - Мэлл – улица, соединяющая Букингемский дворец с Трафальгарской площадью. Традиционно служит местом финиша ежегодного Лондонского марафона.]. Там за металлическим ограждением я простояла в ожидании несколько часов, но это время пролетело практически незаметно. Атмосфера была накалена до предела; толпа болельщиков вокруг меня буквально истекала возбуждением, нервозностью и воодушевлением. Первыми мимо нас пронеслись элитные бегуны – со стороны казалось, что они даже не запыхались, – следом за ними еще какие-то мужчины и женщины, потом забавная парочка с мокрыми от пота лицами – оба бежали в костюмах динозавров.
Джонатан поставил себе целью преодолеть дистанцию менее чем за три часа, и я нисколько не сомневалась в том, что у него все получится. Он пробежал мимо меня через два часа пятьдесят одну минуту, а еще через три минуты уже пересекал финишную черту.
Я никогда не принадлежала к числу тех, кто рожден для успеха. Я всегда упорно трудилась, но никогда и ни в чем не преуспевала. Я всегда принимала участие, но никогда не побеждала. А Джонатан – да, Джонатан побеждал. Он превосходил даже самые дерзкие свои цели.
Поэтому я ничуть не удивилась, когда его провозгласили миллионным участником Лондонского марафона с 1981 года, то есть со времени учреждения, и репортеры новостного канала Би-би-си взяли у него интервью. На спортивных мероприятиях Джонатан обычно находился по другую сторону камеры, снимая репортажи для выпусков новостей и спортивных телеканалов, но в тот день он так мило держался и так очаровательно скромничал, отвечая на вопросы интервьюера! Помню, у меня даже промелькнула мысль: не стоит ли ему задуматься о другой карьере, не достигнет ли он большего успеха перед камерой, нежели за ней?
После интервью мы отправились в «Виндзорский замок» пропустить по стаканчику, всего по одному, чтобы отпраздновать успех Джонатана.
Но добраться туда нам было не суждено.
Когда, выйдя из метро на Оксфорд-сёркус, мы пошли к той самой вымощенной булыжником узенькой улочке, пьяный таксист вылетел на пешеходный переход, сбив моего мужа.
Я помню, как он лежал навзничь на мостовой. Его колено было вывернуто под неестественным углом. Лицо с закрытыми глазами казалось умиротворенным, подбородок касался плеча. На нем были те же самые черные шорты и обтягивающая желтая футболка. Приоткрытый рюкзак валялся в метре или двух, и из него выглядывала тонкая термонакидка, которую ему набросили на плечи на финише. Выпавшая бутылка с водой медленно-медленно, точно расплавленный битум, катилась к краю тротуара.
Вокруг нас мгновенно образовалась толпа из велосипедистов и пешеходов, но водитель, парализованный ужасом, так и остался неподвижно сидеть в машине.
Джонатан тоже был до странности неподвижен, лежа в застывшей позе, слишком безжизненной и в то же время каким-то непостижимым образом слишком безмятежной, чтобы его можно было принять за спящего. На асфальт рядом с его щекой уже успела натечь лужица крови.
Я помню, как приехала «скорая» и затормозила рядом с нами, заливаясь пронзительным воем. Сирену быстро вырубили; мне вспоминается внезапная оглушительная тишина, пришедшая на смену режущему слух вою, но мигалка продолжала вспыхивать, красным и голубым, красным и голубым. Из фургона выскочили парамедики, мужчина и женщина, оба в ядовито-зеленой форме, и поспешили к нам, что-то крича через капот. Все происходило точно в замедленной киносъемке: она надела белые латексные перчатки, сначала правую, затем левую, по очереди оттянув каждый палец. Он нес на плече саквояж. Женщина-полицейский в форменном котелке принялась жестикулировать, оттесняя толпу зевак, и картина эта до сих пор стоит у меня перед глазами: будьте так добры, отойдите в сторону, пожалуйста, проходите дальше, тут не на что смотреть.
Парамедики засуетились вокруг нас, проверяя у Джонатана пульс, ощупывая его, срезая с него футболку, светя слепящим фонариком ему в глаза.
– Не могли бы вы немножко… – произнесла женщина, и я, поджав под себя ноги, опустилась прямо на асфальт чуть в стороне, чтобы не мешать врачам.
Их руки мелькали передо мной, свет фар «скорой», попадая на светоотражающие полосы на форменных куртках, резал мне глаза. Я сощурилась и поняла, что они полны слез.