скачать книгу бесплатно
– У нас очаровательный город, – сухо произнес Фредерик. – А что именно привлекло ваше внимание к Ноттингему? Кажется, вы говорили, что прежде были врачом?
– Правильно. Собственно говоря, несколько лет назад у меня была частная практика в Лондоне.
– Собственная частная практика – это значительное достижение для человека ваших лет. – Темно-синие глаза Иды блеснули при свете свечей, ее явно привели в восторг его достижения, и ее улыбка была столь же ярким аксессуаром, как жемчуг на ее шее.
– Вы очень добры. Хотя, должен признаться, мне было довольно скучно этим заниматься. – Дроссельмейер повертел в длинных пальцах суповую ложку. Серебро сверкнуло, и Мариетта бросила на него взгляд. В этом сиянии она увидела стеклянного лебедя, плывущего по зеркалу озера. Ей привиделись лед, и звезды, и холодное, темное пространство между ними, которое обычно наполняло ее ужасом, если она слишком долго о нем размышляла. Она нахмурилась, и видение растаяло.
– Я вскоре устал от монотонности моей профессии и сбежал из Лондона на какое-то время, и мне повезло, так как именно тогда я открыл для себя смысл жизни в моем теперешнем занятии.
Дроссельмейер продолжал говорить, а Мариетта вернулась к супу, не обращая внимания на тревожный трепет крыльев бабочки в сердце. Должно быть, она дала волю своему воображению.
– В изготовлении своих изобретений? – Теодор покончил с супом и теперь допивал свой бокал.
Интуиция сестры подсказала Мариетте, что Фредерик пытается привлечь ее внимание. Медовая улыбка появилась на лице Дроссельмейера. Медленная, томная улыбка человека, который считает, будто он владеет тайнами мира. Мариетте было любопытно, что он скажет дальше.
– Я предпочитаю считать, что занимаюсь распространением волшебства, – сказал он и широким жестом встряхнул свою салфетку над столом. Когда он отдернул ее, Мариетта поднесла ладонь ко рту. На столе сидел маленький стеклянный лебедь. Хрупкий и прозрачный, он светился и собственным светом, и отраженным – свечей.
– О, как это прекрасно, – произнесла она, очарованная, но озадаченная.
Дроссельмейер с легкой улыбкой склонил голову:
– Считайте это маленьким подарком. – Он протянул лебедя Мариетте.
Ида расплылась в улыбке.
Мариетта вертела стеклянного лебедя в руках, подставляя его лучам света и восхищаясь его изяществом.
– Вы мне льстите, доктор Дроссельмейер. Я действительно очень люблю лебедей, они такие прелестные создания. В природе редко встречается такая утонченная элегантность. Я в восторге от вашего подарка. – Она гадала, привиделся ли ей только что этот лебедь. В столовой было тепло, и окна запотели.
– Не стоит благодарности, – мягко ответил Дроссельмейер. – Лебеди служат превосходными моделями, хотя вы должны знать, что в жизни они столь же злобные, сколь элегантные. Природа безжалостна.
Мариетта подняла глаза, удивленная его словами.
– Боюсь, что так часто бывает, красота имеет и темную составляющую, – заметила она, и Дроссельмейер посмотрел ей в глаза, его взгляд потемнел, он был заинтригован. Она почувствовала в нем родственную душу, которой не управляют те же законы, что и большинством людей его класса. – Возможно, именно наше непонимание природы заставляет нас считать ее жестокой и грубой. Для лебедей это просто жизнь, – закончила она.
Фредерик взял стеклянного лебедя из ее руки и осмотрел его, вертя из стороны в сторону.
– Его дизайн великолепен, напоминает «Аполлона и Дафну» Бернини длинной шеей. Вы создали впечатление плавности его движений, хотя вместо того, чтобы превратить камень в шелк, вы играете с эффектом света, используя в качестве материала стекло.
Мариетта толкнула ногу Фредерика под столом. Он опомнился, снова поставил лебедя перед Мариеттой и прочистил горло.
Суповые тарелки убрали, их сменило блюдо из рыбы и бокалы белого вина, предварительно выбранного Джарвисом и принесенного для одобрения Теодору. Мариетта снова взглянула на Дроссельмейера, пока лакеи суетились вокруг них, подавая обед ? la Russe?[7 - Сервировка ? la Russe, сервировка по-русски, – способ сервировки блюд, при котором их подают к столу не одновременно (как при французской сервировке), а по очереди, в отдельных тарелках.]. Свечи под кремовым абажурами освещали его серебряные волосы, а по классическим чертам лица пробегали тени. Потом лакеи снова заняли свои места.
– Ваш сын великолепно образован, – заметил он Теодору, лицо которого застыло.
– Где вы жили до того, как приехали в Ноттингем? – задала вопрос Мариетта, пока отец не успел ответить.
– После того как я решил покинуть Лондон, я отправился в паломничество с целью изучить свое ремесло.
Мариетта, выбиравшая нужный серебряный столовый прибор, замерла.
– Вы не расскажете нам больше? Я могу подумать, что вы намеренно даете уклончивые ответы. – Она насмешливо улыбнулась.
Ида вздохнула:
– Мариетта, дорогая, прекрати допрашивать бедного доктора, прошу тебя.
Теодор покачивал вино в своем бокале, не в силах погасить в себе вспыхнувший интерес. Мариетта подозревала, что ему любопытно так же, как и ей.
– Все в порядке. Боюсь, меня разоблачили, я отвечал уклончиво, – сказал Дроссельмейер. Он приподнял брови, увидев плохо скрытую насмешку Мариетты. – Мне очень неприятно, но я не могу открыть вам, где это; это коммерческая тайна, и я дал слово ее соблюдать.
– Как это интригующе, – усмехнулся Фредерик. – Нет ничего лучше нескольких отборных секретов для создания загадочного ореола.
Дроссельмейер продолжал смотреть в глаза Мариетты.
– Однако мне разрешено развлекать вас теми чудесами, которые я повидал во время путешествия. Рассказать о том, как я сидел на вершине пирамиды и смотрел на оранжево-медовый восход солнца, озаряющий пустыню. О древних руинах, омываемых морем, и о городах, погребенных в глубине джунглей. О ледяной пустыне огромной северной тундры, где бродят олени, дрожит луна и северное сияние колдует в небе.
Мариетта почувствовала укол зависти. Кажется, иметь Дроссельмейера в качестве постоянного гостя будет очень интересно.
– По-видимому, у вас богатый опыт путешественника, – Теодор откашлялся, – однако я и сам не такой уж затворник. Вы должны выкурить со мной пару сигар после обеда, и мы обменяемся историями. Я покупаю только лучшие сигары, у меня тот же поставщик, что у короля Эдуарда, да будет вам известно, – прибавил он доверительным шепотом.
Вместе с выпечкой принесли еще шампанского. Мариетта отказалась и от того, и от другого, слушая, как отец дирижирует беседой.
– Мое упущение, что я раньше не сказал о том, какой красивый шкаф заметил в вашей гостиной, – сказал Дроссельмейер, когда подали десерт. Пирог в соусе из красного вина, тонко нарезанный прозрачными ломтиками картофель и гору свежих овощей. Мариетта делала маленькие глотки, ей было душно после тяжелого, сытного обеда и от жара, который испускали мигающие свечи.
Ида одарила его блаженной улыбкой.
– Вы слишком щедро раздаете комплименты, доктор Дроссельмейер.
– Может быть, вы позволите мне смастерить для этого шкафа что-нибудь новое?
– О, я не могу принять… – начала Ида.
– Это доставит мне удовольствие, – перебил ее доктор Дроссельмейер.
В улыбке Иды ясно читалась жадность.
– Ну, если вы настаиваете, то мы будем вам очень признательны. Ваши изобретения просто чудесны, я прежде ничего подобного не видела.
Мариетта не сомневалась, что вскоре все будут стараться заполучить одну из поделок Дроссельмейера. Частица магии в их собственном доме, очарование, которое будет питать воображение, согреет ностальгическими мыслями о давно минувших днях, об оживших сказках, игрушках и детских играх. Сам этот человек тоже был очаровательным, и Мариетта с удовольствием обнаружила, что ей доставляет удовольствие его общество. Уже давно в дом к семье Стелл не приходили гости, которые не казались ей невыносимыми, и, более того, она была не единственным членом семьи, которого очаровали его рассказы.
Дроссельмейер оказался идеальным гостем.
Глава 6
Кoгда вечер сменился ночью и колдовской час опустился на особняк семейства Стелл, все стало молчаливым, как звезды на небесах. Мариетта шла по коридору верхнего этажа. Это был мир темно-бордового ковра и портретов выдающихся членов их семьи, написанных за многие столетия. Хотя остальной дом с тех пор перекрасили в более светлые тона с цветочными мотивами, оформление коридора, ведущего к старой детской, оставалось викторианским. Мариетта нашла Фредерика греющимся у камина в их общей гостиной. Он снял черный сюртук и развязал галстук в крапинку. Не оборачиваясь к ней, он сказал:
– Я не видел маму такой взволнованной с тех пор, как сын Камберса проявил интерес к возможности умыкнуть тебя. Мне почти жаль Дроссельмейера.
Мариетта захлопнула за собой дверь с более громким стуком, чем намеревалась. Розовое сияние светлых обоев и потрескивание огня делали комнату уютной, несмотря на устаревшую мебель и потертые ковры. Это была единственная комната в особняке, в которую их родители не осмеливались входить, и они провели здесь много часов в приятном уединении. Именно здесь Фредерик, стоя перед ней со своим любовником, посвятил ее в их тайну. Здесь они проводили вдвоем целые вечера: Мариетта выполняла свои пируэты, а Фредерик рисовал, их любовь и доверие друг к другу росли и крепли по мере того, как дно бутылки с шампанским становилось все ближе.
Фредерик повернулся и окинул ее взглядом:
– Тебя что-то беспокоит?
– Я уже и думать забыла о Филиппе, пока ты не вспомнил. – Она потерла висок при воспоминании об их неудачном ланче в прошлом месяце под бдительным надзором гувернантки.
Фредерик усмехнулся:
– Это тот, который произносил монолог об охоте в их семейном поместье в Шотландии, или тот, у кого текли слюни, когда он ел?
Мариетта сильнее потерла висок.
– Я уверена, что он не нарочно пускал слюни. Возможно, у него какой-то физический недостаток.
Фредерик расхохотался:
– Я бы на твоем месте выбросил его из головы. По сведениям Джеффри, Филипп ухаживает за несколькими женщинами из Лондона, которые живут в удобной близости от большого дома Камберсов. Уверен, он окажется таким же непостоянным, как и большинство твоих ухажеров. Разве Генри Давеншир не обозвал тебя «холодной и бесчувственной»?
– Он был ужасным занудой. – Мариетта вздохнула. – Почему это некоторые мужчины считают необходимым оскорблять женщин, если мы не приходим в восторг от них самих и их пустяковых увлечений?
– Не обращай на них внимания, ты гораздо талантливее и вообще во всем их всех превосходишь. Итак, что ты думаешь о Дроссельмейере?
– Действительно интересный человек. Очень талантливый; я уверена, все наперебой начнут пытаться заполучить одну из его поделок, когда о них узнают.
– И к тому же дьявольски красив. – Фредерик многозначительно посмотрел на Мариетту.
Она поджала губы.
– Мне было бы интересно подольше побеседовать с ним, но на этом заканчиваются мои чувства к нему. – Она пригладила волосы.
– Я тебя обожаю, Этта, но тебе следует запретить самой укладывать волосы. Это хотя бы спасет бедняжку Салли от маминой критики. – Фредерик подошел к ней и начал перебирать ее локоны. – После такого оглушительного успеха нашего обеда, боюсь, Дроссельмейер станет новой мишенью мамы в ее непрестанных попытках тебя просватать и, конечно, самым частым гостем. Даже на отца этот человек явно произвел впечатление. Именно это тебя беспокоит? Твои морщинки с каждой минутой все глубже с тех пор, как ты сюда вошла.
Мариетта поняла, что он прав: как она ни пыталась увернуться от своей судьбы, если она продолжит двигаться по этому пути, такая судьба станет неизбежной. Ее робкие планы становились все более твердыми, как застывающая карамельная глазурь.
– Фредерик, я решила участвовать в конкурсе на поступление в Ноттингемскую балетную труппу.
Брат вздохнул:
– Ничего из этого не выйдет, Этта. Отец велел тебе прекратить танцы после Нового года. Если он что-то решил, то уже ничего нельзя изменить. А так как он платит за твои уроки, не говоря уже о платьях, костюмах и балетных туфлях… Ну, я просто не понимаю, как тебе это удастся. А я не всегда буду рядом, чтобы защитить тебя от него.
– Ты забываешь, что я уже не ребенок, Фредерик; мне не нужна твоя защита. Кроме того, я приняла твердое решение.
Фредерик подвел ее к зеркалу в золоченой раме над каминной полкой. Ее иссиня-черные волосы были уложены элегантной, низкой волной. Они встретилась глазами в зеркале, его серые глаза с ее синими; если смешать их, как краски, то получится цвет грозовых туч и туманного моря.
– Разве ты бы не предпочел следовать за своей мечтой? – тихо спросила она, рискнув затронуть ту тему, которую она избегали обсуждать.
Его руки перестали крепко сжимать ее плечи.
– Мечтать опасно, Мариетта. Мечты наполняют твою голову сказками, сладкими, как леденцы, но реальность не приносит ничего, кроме разочарования.
Мариетта опустилась в мягкое кресло цвета голубых лепестков, которое стояло у камина, купаясь в тепле, исходящем от него. Они вместе его выбирали, оно было единственной уступкой современной эстетике.
– Я с тобой не согласна. Мечты обладают силой, и когда в них веришь по-настоящему, возникает ощущение, будто на этой земле нет ничего, чего ты бы не мог добиться.
Фредерик нахмурился:
– Не иди против отца. – В его голосе звучало предостережение. – Не стоит противиться легкой жизни в роскошном доме в браке с таким человеком, как Дроссельмейер. Если тебя поймают на том, что ты не выполняешь приказы отца, ты даже представить себе не можешь, какими будут последствия.
– Я думала, что ты, как никто другой, поймешь, что легких путей осуществить свою мечту не бывает. – Мариетта пожалела о вырвавшихся словах, как только они слетели с губ, но не в ее силах было взять их обратно, как не в силах была прекратить дождь, барабанящий в окно.
Фредерик помедлил с ответом. Неловкое молчание, непривычное для них обоих, возникло между ними. Она хорошо понимала, как необычно то, что брат был ее самым близким другом и доверенным хранителем ее секретов, но такие отношения возникли между ними с самого раннего детства.
Это началось с того момента, когда Мариетта решила, что напишет письмо Пьерине Леньяни, непревзойденной балерине своего времени. Мариетта только что увидела ее на гастролях в Лондоне, когда она выполнила потрясающую серию из тридцати двух фуэте в балете «Золушка». Танец Пьерины вселил в ее сердце решимость: она тоже будет балериной. Выбрав лист лучшей бумаги, чтобы написать балерине о том, как тронуло Мариетту ее выступление, она положила рядом красивый цветок гелиотропа, тайком сорванный в саду, взяла самую любимую авторучку отца и с энтузиазмом принялась писать. К ее ужасу, кончик пера сломался. Десятилетний Фредерик взял на себя вину и понес наказание вместо нее. Она до сих пор вспоминала пятна крови и то, как нож для вскрытия писем ударил по костяшкам пальцев брата.
– Фредерик… – начала она.
– Мы в совершенно разном положении; ты не можешь делать вид, будто знаешь, как я… – Он замолчал и хрипло откашлялся. – Ты не понимаешь своего привилегированного положения, Мариетта.
Она сжала его руку:
– Я это знаю. Мне очень жаль. Правда жаль. Я ужасное создание, и ты можешь меня презирать!
Фредерик сел рядом с ней. Похлопал ее по колену:
– Я бы никогда не смог тебя презирать.
– Я не боюсь, Фредерик. Не страдаю от бессонницы по ночам при мысли о том, что меня лишат наследства. Я бы предпочла такую судьбу необходимости выйти замуж против своей воли. Даже такой мужчина, как Дроссельмейер, меня не привлекает: неужели я должна провести остаток дней, прислуживая ему и улыбаясь и постепенно становясь тенью себя бывшей? Я бы такого не вынесла. – Мариетта говорила тихо, их особняк кишел шпионами, сплетни были ценной валютой. Неловкость Фредерика росла. Он теребил свой галстук. – Фредерик? – резко произнесла Мариетта.
– Наверное, ты не помнишь Люси Фатердейл? – спросил он. – Мы ездили на пикник вместе с ней и Джеффри прошлой весной на берег Трента.
Мариетта вспомнила аромат цветов и травы в воздухе, имбирное пиво, которое пили мужчины после гребли по реке. Она бросила шляпку на одеяло, ее ленты напоминали упавшую радугу, и нежилась на солнце. Люси, хорошенькая маленькая блондинка, рассмеялась и отбросила в сторону соломенную шляпку, заявив: «Я сомневаюсь, что несколько веснушек как-то изменят теперь ход событий!»
– Конечно я ее помню. Нареченная Джеффри, – ответила она, делая вид, будто не заметила, как пальцы Фредерика крепче сжали колено. Это была еще одна тема, которой они не касались. Хотя Мариетта знала их истинные взаимоотношения, для всех остальных Джеффри был просто компаньоном и другом Фредерика. Они познакомились, когда готовились к получению диплома, но Джеффри недавно сделал то, что от него ожидали: он обручился. Хотя брат и сестра были очень близки, Мариетта не знала, как спросить об этом, и ей не хотелось что-то у него выпытывать. – И что насчет нее?
– Ну, Джеффри мне сообщил, что ее старшая кузина, Роуз Лейкли, сбежала с мужчиной, в которого страстно влюбилась, с акробатом из странствующего цирка. Ее семья пришла в ярость и попыталась немедленно ее вернуть. Они преследовали парочку и обнаружили их в жалком убежище у самой границы с Шотландией. Ее любовника избили и бросили истекать кровью. Как я слышал, ему повезло, что он смог хотя бы снова ходить, не то что выступать в цирке.
– А Роуз? – прошептала Мариетта.
– Они опоздали, ее репутация уже погибла. Ее отец был вне себя и отдал ее под суд.
У Мариетты кровь застыла в жилах.
– Ты ведь не предполагаешь, что наш отец мог бы… – Она не смогла закончить свою мысль.
– Не буду делать вид, будто знаю, что он мог бы сделать и чего не мог бы. – Шепот Фредерика был полон гнева. – Хотя я знаю нашего отца, он не тот человек, который позволил бы усомниться в его власти. – Он провел пальцем по шраму, оставившему глубокую впадину на костяшках пальцев его правой руки. – Ты сама стала свидетельницей многих проявлений его гнева. Не зли его.
Сердце Мариетты затрепетало от страха. Она держалась за мысль об отборочном конкурсе в труппу, оберегала ее, полировала ее до блеска желанием и надеждой, пока эта мысль не засияла, как жемчужина. Теперь она чувствовала, что эта жемчужина потерялась в каком-то бездонном океане, и как его переплыть, она не знает.
