скачать книгу бесплатно
– Как ерш, сопливая! – не подумав, ляпнул Щукин.
– Сам ты сопливый! Это средство такое, вроде косметической мази. Защищает кожу от негативного влияния воды, кроме того – теплозащита, – обиделась Клава. – Ладно, вытри и приступай к исполнению прямых обязанностей. Заждалась уже!
– Ты о чем? – Щукин изобразил на лице непонимание.
– О долге супружеском! – заявила она.
Вася в сердцах скомкал испачканное слизью полотенце: «Черт с ней, поласкаю!» От Клавы пахло тиной и сыростью. Не в силах перебороть отвращение, Щукин сполз с дивана.
– Вы меня простите великодушно, но я с животными не сплю!
– С кем ты не спишь? – Клава надула губы. – Дай-ка телефон, ботаник!
Она набрала ноль два и плаксивым голосом запричитала:
– Алло, милиция? Попытка изнасилования в поселке «Рыбачий»! Адрес…
Вася вырвал трубку из рук шантажистки.
– Ну что ты сразу – в милицию?! Пошутил я! Сейчас тяпнем для расслабухи и все сделаем! – он скрылся на кухне.
Щукин притащил огромную бутыль, разлил по стопкам.
– Ух! Хороша самогоночка! Сам гнал? – Клава выдохнула и забросила в рот серебристую кильку.
– Сам, родимая! Все сам… Холостой я!
– Ты это брось, холостой! Отныне я твоя супруга. По закону ублажать обязан. А не то… – Взгляд Клавы упал на телефон. – Целуй, давай! Невтерпеж уже!
– Сейчас еще врежем и начнем! – Щукин наполнил стопки.
Он не ошибся – долго уговаривать не пришлось. Утопленница залпом проглотила самогон. Ее водянистые глаза засверкали.
– Не курила сто лет. Угости папироской!
Под потолком клубились облака табачного дыма. Клава пьянела на глазах. Вася с содроганием поглаживал ее плечо, покрытое пупырышками, и думал, как избежать порочной связи. На его счастье, утопленнице стало не до любви. Заплетающимся языком она пела все, что могла припомнить. Щукин то и дело подливал ей, доводя до коматозного состояния.
– Ты это… – Клава окинула хозяина дуравым взглядом и отключилась.
Вася уложил ее на диван и закрыл, как покойнице, глаза.
– Спи спокойно, любимая!
Булькающий храп заполнил комнату. «Лишь бы не оклемалась раньше срока», – Щукин с трудом поднял сморенную алкоголем Клаву и перетащил в багажник автомобиля.
Прохладная вода мгновенно привела Рыбину в чувство.
– Какой же ты коварный! – Она презрительно скривила лицо и погрозила пальцем.
Окончательно убедившись, что все мужики – сволочи, Рыбина поклялась мстить им. Вскоре ей представился удобный случай.
IV
На заросшем бархатными лопухами берегу сидели два рыбака. Клева не было. От скуки мужики переговаривались, изредка поглядывая на поплавки. Под натиском солнечных лучей туман над озером постепенно растаял. Где-то сзади тревожно крикнула птица. Рыбаки вздрогнули и обернулись.
Тяжело шелестел листвой просыпающийся лес; хулиганистое эхо подпевало лягушачьему хору. Мужики повернулись обратно и увидели молодую женщину с распущенными мокрыми волосами. Она стояла по грудь в воде и сконфуженно улыбалась бескровными губами.
– Ты кто, милая? – взволнованно спросил один из рыбаков.
– Клава я, в «Раю» работаю! С приятелем на лодке катались да перевернулись нечаянно. От платья пришлось избавиться. Иначе утопла бы!
Куда делось нижнее белье, незнакомка объяснять не стала. Она обняла покрытые гусиной кожей плечи.
– Замерзла ужасно. Ноги судорогой сводит, помогите на берег выбраться!
Рыбаки переглянулись и стали скидывать одежду. Наперебой затараторили сороки, с любопытством за происходящим следили лягушки. Оставшись в трусах, мужики вошли в воду. С мольбой в глазах Клава тянула к ним руки. Обнаженная девичья грудь действовала магически: благодетели с ревностью устремились к девице, она же неприметно удалялась. Дно уходило из-под ног, и мужики пустились вплавь.
V
– Слышала: опять двух утопленников выловили! – Полная женщина бросила в алюминиевый бак очищенную картофелину и тыльной стороной ладони провела по лбу. – Говорят, лоскотуха в наших краях появилась. Только мужиков топит! А еще я слышала, будто ищет она того, кто ее на тот свет отправил. Вот как в могилу его загонит, так и прекратит баловство!
– Да ну тебя! Какая лоскотуха?! Американцы на Луну мотаются, как на дачу! Кусто все моря-океаны облазил. Ни русалок, ни сирен не видел. – Поджарая, как гончая собака, собеседница отложила в сторону нож. – Помнишь, у нас официанткой работала Клавка Рыбина? Уж год, как пропала. Ни слуху ни духу! Скажи еще, это она безобразничает!
– Чем черт не шутит? Может и она! Заочно-то ее отпевать не стали. Батюшка сказал, пока тело не найдут, обряд он совершать не будет! А коли не отпетая, то всего от нее ожидать можно!
– Мелешь ахинею, а еще в партию вступать собралась! Такое брякнешь, хоть стой, хоть падай!
Женщины замолчали, раздраженные друг другом.
VI
– Сухов, чего филонишь? Куришь одну за другой! Или я за тебя копать должен? Кончай бездельничать. Две могилы надо вырыть. Сегодня рыбаков хоронить будут, что на днях утопли.
Федя выплюнул изжеванный окурок и взялся за лопату.
– Знаю. Один из них жил по соседству. – Копнув пару раз, он вытер потное лицо. – Труд сделал из обезьяны человека, а из человека – лошадь! Эх и печет! Искупаться бы!
– В морге искупают! Рой, давай! – огрызнулся напарник.
Когда с могилами было покончено, гробокопатели развалились на заросших травой холмиках. Ближе к обеду послышались звуки похоронного оркестра. Сухов поднялся.
– Несут горемычных! Накинь рубаху – неприлично мертвяков в последний путь голышом провожать.
Вереница людей с венками заползла в кладбищенские ворота. Следом внесли бывших любителей ухи и сушеной воблы. Траурное шествие застыло напротив вырытых ям. Гробы установили на заранее приготовленные козлы. Не обращая внимания на вдовьи вопли, батюшка отслужил панихиду. Родные и близкие стали прощаться с покойниками.
Скулеж похожих на ведьм плакальщиц поплыл над кладбищем. Рыдали неважно – согласно тарифу. Сухов подошел к гробу, коснулся одутловатой руки мертвеца и уже собирался отойти, как утопший сосед сквозь зубы процедил:
– Клава тебе привет передает!
Федя шарахнулся в сторону. Под сдавленный возглас толпы он подвернул ногу и свалился в могилу. Напарник спрыгнул следом. Народ забыл о своих мертвецах и бросился к месту трагедии: каждому хотелось стать очевидцем чужого горя.
– Все, откувыркался! – крикнул из могилы Федин коллега. – Кажись, шею сломал.
В ту же ночь случилось еще одно необъяснимое событие, взбудоражившее город. Находясь на дежурстве, Васька Щукин сквозь дрему услышал хлюпающие звуки со стороны озера. Он схватил фонарь и побежал к мосткам. Потрясению сторожа не было предела: освещенный луной водоем клокотал, исчезая под землей.
Утром толпа зевак с изумлением смотрела на котлован, покрытый толстым слоем донных отложений. Следующей весной талые воды заполнили его и превратили любимое место отдыха горожан в заросшее осокой болото.
Гудвин
I
Вымощенная булыжником площадь неоднократно меняла название. Изначально она именовалась Торговой, затем – площадью Революции. Спустя много лет после кровавых событий стала Театральной. С одной стороны овального плаца жались друг к другу многочисленные кафе и магазинчики; с другой находилось здание драматического театра, построенное в середине девятнадцатого века. Между ними раскинулся сквер. Огороженный ажурной решеткой, разделенной на секции кирпичными столбами, он шумел листвой и пускал облака тополиного пуха. Вдоль ограды вытянулся тротуар с вросшими в него чугунными фонарями каслинского литья. Около одного из этих великанов по утрам появлялся нищий.
Он сидел на асфальте и не проявлял ни к чему интереса. Грязный пиджак с большими заплатами на локтях, войлочные боты и мятые брюки свидетельствовали о том, что человек ведет не вполне нормальный образ жизни. Однако пьяным или с похмелья его никто не видел. Сколько ему лет, определить на глаз было сложно. Внешность побирушки менялась в зависимости от погоды. Иногда он казался стариком, а порой – вполне трудоспособным мужчиной. Прохожие бросали в кепку медяки и шли дальше, совсем не интересуясь, кто этот человек и какая нужда заставила его сидеть с протянутой рукой.
Николай Гудвин ежедневно проходил мимо, но завести разговор не осмеливался. Однажды он пересилил себя, приблизился к попрошайке и присел на корточки. Тот выглядел моложе обычного. Видимо, солнечные лучи разгладили морщины на его лице, или он хорошо выспался.
– Что, мужик, работать неохота? А клянчить не стыдно?
С возрастом все люди становятся философами – сказывается накопленный опыт. Но не многие им делятся. Нищий почесал заросшую щетиной щеку.
– Ты слышал, чтобы я клянчил? Люди сами подают. Если есть лишние деньги, почему бы не поделиться?
– И тебя это устраивает?
– Меня устраивает все, кроме суеты. Посмотри вокруг. Куда все бегут, куда торопятся?
– Странно ты рассуждаешь. По делам! У всех они есть, кроме тебя. Если все усядутся под забором, то некому будет подать милостыню. В результате – сдохнут от голода! Я, например, играю на сцене. Дарю зрителям эмоции, заставляю их думать, сопереживать… – Николай полез в карман за сигаретами.
Пока он прикуривал, собеседник вывернул тему наизнанку:
– Люди, не задумываясь, бегут к смерти. С каждым шагом она все ближе и ближе. Человечество забыло, что находится в гостях; стремится к комфорту и праздности. Настанет момент, когда нить жизни оборвется, и все окажется напрасным: ведь ничего на тот свет не захватишь. Даже эмоции и аплодисменты!
Слова нищего задели самолюбие Николая. Они будто подчеркнули ничтожность его профессии.
– А какая польза от тебя? – завелся он.
Старик не задумываясь, ответил:
– Какая польза? Я не мешаю людям жить. Допустим, я умру, станет ли кому-то легче? Нет! Потому что я не доставляю хлопот! Если же не будет тебя, то твой партнер по сцене начнет потирать от радости руки. Ведь отныне лучшие роли достанутся ему! Вот и думай, кто из нас лишний.
Николай вспомнил, как на него напали год тому назад. Лишь по счастливой случайности прохожие помешали преступникам. Тогда Гудвин посчитал это хулиганством и не придал особого внимания. Теперь же посмотрел на произошедшее иначе.
– Каждому свое: тебе – паясничать на сцене, другому – печь хлеб. На мою долю выпало сидеть и наблюдать за ходом жизни. Иди, занимайся делом – забор двоих не прокормит! – сказал нищий и отогнал назойливую муху.
– Ну, ты и фрукт! – Николай бросил в фуражку монету.
Прокручивая в голове беседу, он не торопясь побрел к театру. Что-то особенное было в рассуждениях старика, они раскрывали другую, до сей поры мало интересующую Николая сторону бытия. Он все больше времени проводил в беседах с философом. Истолкованные им обыденные вещи обретали совершенно иной смысл. В то же время хотелось ущемить самолюбие уверенного в своей правоте бродяги. Посмотреть, как он начнет злиться.
– Понятно, что живешь ты неважно. Семьи нет, ухаживать за тобой некому. Одиночество не угнетает?
Нищий саркастично ухмыльнулся.
– Глянь на своих друзей – наглажены, сыты. Дома жена и дети, все вроде бы хорошо. Но спроси их: при виде прелестной девы не хочется ли им стать холостяками и приударить за ней? А беззаботно гуляющая молодежь, не связанная узами брака, не вызывает у женатиков зависть и сожаление, что на ее месте не они? Одиночество меня не угнетает. Наоборот, оно освободило от многих хлопот и предоставило уйму времени для размышлений.
Крыть было нечем, и Гудвин пошел ва-банк:
– Пробьет час, и ты умрешь. Хоронить тебя будет некому; никто не помянет добрым словом.
Старик перебил речь Гудвина смехом.
– Все так! Но разве ты испытаешь удовлетворение, когда над твоей могилой прольют реки слез? Тебе будет безразлично – покойника проблемы живых не интересуют! Мысли о собственных похоронах беспокоят людей до тех пор, пока они живы.
У Гудвина затекли ноги, он поднялся.
– Тебя послушать, так жизнь – бесполезная штука! – иронично заметил он.
– Она не бесполезная, она вредная. Ибо ведет к кончине, заставляя при этом страдать!
– Так и радость она приносит! – возразил Николай.
– Приносит, – старик вздохнул. – Запомни: никакая радость не облегчит предсмертных мук! Люди об этом редко думают, но, корчась в агонии, проклинают день, когда появились на божий свет. Выходит, счастливы те, кто не родились.
II
Дым кремированной листвы витал над городом. Оплакивая похороны лета, шли дожди. Осень согнала философа с насиженного места. Он пропал, как будто его никогда и не было. С исчезновением попрошайки ничего не изменилось. Николаю первое время не хватало странного собеседника, но постепенно он о нем забыл.
Благодаря внешности и артистическим способностям, Николай быстро поднимался по карьерной лестнице. Ведущие роли в театре, съемки в сериалах и рекламе приносили неплохие доходы. Незаметно он перешел в категорию людей, у которых все в жизни получалось. Он достигал поставленной цели любыми путями. Где конвертик сунет, где встанет на сторону нужного человека, а где просто улыбнется, обнимет по-панибратски, изобразит восторг от встречи. Гудвин легко научился обманывать совесть.
Разговоры о моральных принципах для него стали пустой болтовней. Конечно, возникали проблемы. Но они разрешались как-то сами собой. Можно сказать: фартило! Он оброс связями и смотрел на жизнь снисходительно, философски рассуждая о своем месте в ней. Место это было теплым и комфортным. Гудвин не стал покупать отдельную квартиру, а сразу принялся строить дом.
Осень проделала огромную работу – причудливо разукрасила мир, а затем смыла дождями пеструю акварель. Поблекшая земля, как готовая к смерти старуха, ждала, когда ее завернут в белый саван. Гудвин докурил сигарету и отошел от окна. Шаркая дырявыми тапками, на кухню коммуналки зашла соседка.
– Надымил, лицедей! Не один живешь, в подъезд выходи!
– Не ворчи, Петровна, скоро съеду! Подселят вам алкоголика какого-нибудь – запоете серенады! – Гудвин налил в стакан заварку. – Дом почти что готов. Осталось внутри отделать. Мебель прикуплю и – адью, господа хорошие, заживу по-барски! Быть может, обженюсь. Теть Клав, говорят, ты гадаешь. Сделай одолжение, загляни в день грядущий.
Соседка будто этого ждала. Она выудила из фартука замусоленную колоду.
– Давай посмотрим, что тебе выпадет, – перетасовав карты, забубнила: – Идет, через год. Позади, впереди. Печалишься, стараешься, боишься, сомневаешься. Кто любит? Что будет?..
Соседка раскладывала карты на полинявшей клеенке и поясняла, что ждет Николая в ближайшем будущем:
– Дорога тебе выпадает, бумаги и деньги, – взглянув на него, хмыкнула. – Вижу дом, но только казенный!
– Врут твои картишки! – Николай потерял к ней интерес.
Какой казенный дом могла разглядеть на потрепанных картах соседка, так и осталось для него загадкой.
