скачать книгу бесплатно
Конечно, мы догадывались, для чего, вернее, для кого весь этот волшебный сон производится. Вон она, сидит напротив меня, Наташка Мордасевич. И брючки легкие такие, в меру прозрачные надела. И кофточка рассказывает, что там, под ней скрывается.
В общем, дорогие мои, выпили мы и как-то стало казаться, что мол, чё такого.
Зарихман закурил традиционно сигару, уселся в плетеный шезлонг и стал мечтательно смотреть на пальмы.
Наташа сидела задумчивая. Я заметил, что в конце обеда, который плавно перетек в чай с кофеем, ей тихонько официант передал маленькую коробочку красного бархата. Наташа, как каждая нормальная девушка, тут же её открыла и – немедленно захлопнула. И даже сквозь загар можно было видеть, как полыхнули её щеки. А тело? Тело ничего. Затрепетало так немножко. Все-таки советская школа. Пионерия. Комсомол. В общем, может быстро совладать с волнением.
Тем не менее, мы все-таки оторвались от вина и волшебного мяса.
Зарихман наконец отбросил свой «отсутствующий» вид и стал интересоваться, сколько соток земли вокруг жилого помещения. Вопрос для Игоряши на тот момент животрепещущий. Ибо, наконец, он большими трудами со своей «мышкой» (так зовет свою жену) получил 5 соток земли в лесу по Белорусской дороге. И мучился, как на этих сотках разместить бунгало, огород, сад, спорт и баню. Так что для него вопрос не праздный. Но после ответа Дона Рамиреса спрашивать вообще ничего не захотелось. Ибо, что такое сотка, Рамирес не знал. А ответил Игоряше вот так: «У меня здесь 1220 гектаров. Но – чистая сельва и я её не трогаю. Вот, немного только использую», – он показал рукой на аэродромное хозяйство, бассейны, конюшни.
Виднелись ещё какие-то постройки, но мы вопросы уже не задавали. Просто пришли к бассейну и сели в шезлонги. Сил идти, купаться и даже говорить – не было.
Иногда у меня мелькала мысль, что оставили, свинство, Наташу одну. Но эта мысль быстро покрывалась вуалью выпитого красного, белого, снова красного. Я – заснул. Слава Богу, не один. На шезлонгах мирно спали кэп, начальник рейса, переводчик Юра и даже замполит.
Эх, проворонили мы Наташку. Уж яснее ясного.
Проснулись все как по команде и дон предложил искупаться. Мы радостно бросились к бассейну. Правда, Рамирес предупредил, что у бассейна обитает старый красный попугай. Плавал на сухогрузах. И нахватался разной лексики. Он, в общем, за попугая не отвечает.
На самом деле получилось смешно. Как только мы подошли к бассейну, попугай начал нас разглядывать. Так пристально и с таким пониманием нашей сущности, что даже стало как-то не по себе. Под его пристальным вниманием мы разделись и побежали к бассейну. Неожиданно услышали скрипучий голос, который несколько раз повторил: «Руссо матрозо, пидерррасо». Мы стали смеяться. «Руссо, комунисто, пидерассо»…
И это я привел только самые «печатные» выражения этого старого хулигана. Костя, наш замполит, после вина расслабился и требовал, чтобы антисоветского попугая немедленно ему передали на корабль для последующих действий. Каких, он объяснить не мог, так как бросился в бассейн и стал постепенно отмокать.
* * *
Стемнело. Везде зажглись свечи, другие светильники. Снова замелькали белые куртки. Приглашали на легкий ужин. Мы чинно сидели за столом и ели райскую пищу – плоды, которых точно на земле не бывает. Стрекотали, квакали и крякали различные обитатели леса.
«Где это мы?» – неожиданно шепотом спросил меня Юра Тимофеев, наш переводчик.
«Ой, начальничек, доктор – чайничек, отпусти до дома», – раздался из-за кустов хриплый голос антисоветского попугая.
«Вот он и ответил, Юра. А ты уж сам понимай, что эта фраза значит», – тихо прошептал я Тимофееву.
Неожиданно прожектора осветили небольшой подиум. Мы и не замечали его. На подиуме стояла женщина, описанию не поддающаяся. Вернее, Толстой, или Тургенев, или Михалков – быть может, и смогли бы рассказать нам её облик.
Но – не мы. Не я – во всяком случае. Просто вот что это было.
Стояла высокая, стройная рыжая женщина лет от 30 до 40. В веснушках. Чудесного овала лицо. Да и все остальное – на уровне мировых стандартов. Кстати, вся в белом. Какие-то воздушные кофты, юбки, шальвары. Поди, разберись да пойми, когда ты практически в невесомости.
Дон Рамирес радостно сообщил, что сейчас перед нами выступит известная немецкая оперная певица Вероника Штрум.
Я обмер. Сам-то не очень разбираюсь во всех этих музыкальных делах, но перед отъездом одна моя знакомая слезно умоляла купить пластинку звезды оперы – немки Вероники Штрум. Де, её нигде нет, на черном рынке – с руками отрывают, а все из-за голоса. Говорит, редкой он чистоты, тембра и поет очаровательно.
И вот, нате вам, она собственной персоной. Стоит, улыбается, положив руку на плечо Рамиреса.
«Ну-с, господа, я объявлять ничего не буду. Сама Вероника все сделает».
И неожиданно для нас над тропическим лесом полился глубокий контральто. Я посмотрел на моих коллег. У всех на лицах было непередаваемое изумление.
А нам неслись чудесные романсы Глинки, Пушкина, Есенина, Цветаевой, Баратынского.
Неожиданно она сняла накидку. Затем кофточку. Затем снова надела. Вдруг запела: «Мой золотой Иерусалим». А под конец – «Хава Нагила».
После окончания концерта принесли осетрину-на-пару, шампанское и черную икру в серебряных вазонах.
Дон Рамирес взял бокал и попросил слова. Видно было – он взволнован.
«Уважаемые господа. Я имел честь быть участником этого увлекательного рейса. Этот рейс обогатил меня знаниями. Но главное – я встретил чудесный народ. Добрый. Сердечный. Красивый. Было бы преступлением потерять связь с этим народом, который проживает в такой далекой от моей родины стране. Поэтому я решил оставлю себе на память о рейсе, о чудесных людях, о России Натали Мордасевич. Я прошу вас, коллеги, выпить за её здоровье, за мое и за наше счастье. Остальное мы купим».
В этот же момент, когда мы, растерянные донельзя, чокались с Рамиресом и Наташкой, к директору подошел официант и передал лист бумаги.
Директор прочел. И неожиданно, посмотрев на Рамиреса и Наталью, произнес тихо, но внятно:
«А шампанское-то горчит. Ну, просто горько да и только».
Тут пришел в себя весь наш небольшой советский коллектив.
«Горька-а-а!» – завопили мы все, почувствовав, что возвращаемся в нашу родную действительность.
Совершенно неожиданно чинный вечер стал набирать непонятные обороты лёгкого загула.
После третьего бокала бразды правления неожиданно перешли ко мне. Сказалась, может, школа частых застолий в институте. Или на даче, где у соседей распорядок выпивки был сформирован и не требовал изменений. Просто, ежели на даче в субботний день каждый из моих друзей не брал на грудь 800 граммов водки, то день субботний считался испорченным, проведенным без пользы, удовольствий и впустую.
Прежде всего я заявил, что пить без тостов – это в СССР называется пьянкой. (Замполит Костя одобрительно закивал). А ежели тосты – то это называется мероприятием.
И вечер пошел по накатанной наклонной дорожке, да такой, что соседние латифундисты ещё долго расспрашивали Рамиреса и его охрану об этом загуле.
Далее я не могу ничего рассказать. Тем более – описать в данном исследовании. Но Зарихман мне рассказал все в деталях. На самом деле, не у директора же или кэпа расспрашивать о безобразиях, которые и называются «зажигать по-черному».
Рассказ Зарихмана:
«Ну, традиционно, первый тост ты предложил за встречу. Второй – за женщин. Третий – за певицу Веронику. И полез к ней целоваться. Кэп и директор смотрели на тебя уже несколько удивленно. Затем неожиданно ты предложил всем пойти в бассейн. Рамирес чуть от хохота не захлебнулся.
Затем ты предложил идти к соседям. Рамирес ответил, что до соседей полдня езды на авто. Тогда ты просил, чтобы соседей предупредили – все их виллы и фазьенды – под детские сады и санатории для туберкулезных.
Затем ты предложил составить хоровод. Все мы, мокрые, уперев головы в спину соседа, двигались вдоль бассейна. А наверху этой кавалькады сидела совершенно обнаженная Вероника и пела песенку про два сольда.
Затем ты начал исполнять вместе с кэпом «лезгинку».
Ну, а к 4 часам ночи все уже натурально выпали в осадок. Ты же попросил кофе и сигару и тут же уснул.
Вот и все приключения».
«А где Вероника?» – спросил я.
«Да она час назад улетела в Нью-Йорк. У неё там концерт. Чё ты хочешь, график», – невозмутимо сказал Тимофеев.
Мы выпили кофе. Ели какие-то круассаны. Рамирес сказал, что из Парижа ему их привозят два раза в неделю. Эка, подумал я. Такую завернутую булочку у нас любой хлебозавод сварганит за три минуты. А тут – Париж.
Далее мы двинулись к самолету. Последнее, что осталось у меня в памяти от этого невменяемого вечера, это хриплый крик из джунглей: «Руссо, корефано, идиотто».
Под этот крик мы погрузились в самолет. Рамирес всех поцеловал. Наташа стояла чуть поодаль и, мне показалось, немного плакала.
Мы уже подходили к Севастополю, в нашу любимую Камышовую, когда директор пригласил меня на утренний кофе.
Усмехаясь чему-то, сказал: «Хотите, покажу Вам один документ». Эту бумагу передал директору официант у Рамиреса в момент его просьбы отдать Мордасевич в жены. Я его запомнил почти дословно:
«Уважаемый Александр Сергеевич. МИД СССР, по поручению Политбюро и лично Генерального Секретаря, уже несколько лет прорабатывает вопрос о возможностях организовать нефтеперерабатывающее производство в Венесуэле. Переговоры идут сложно. В основном из-за владельца 90 % скважин дона Пабло Рамиреса. В настоящее время он находится у Вас на корабле. Узнали мы и цель его пребывания. Он уже давно питает чувства к нашей соотечественнице Н. Мордасевич. Она отвечает взаимностью. Поэтому прошу рассматривать мою просьбу, уважаемый Александр Сергеевич, как личную, но и конечно, как поручение Правительства.
Правительство СССР санкционирует брак гражданки Наталии Мордасевич с доном Рамиресом (Венесуэла) и одобряет все действия, Вами предпринятые в этом направлении.
С уважением.
Подпись.
Министр иностранных дел СССР.
Дата. Год».
Мне стало все ясно. И я успокоился. Никто меня за то, что «зажигали по-черному» ругать не будет.
Никто и не ругал. Просто 5 лет не выпускали за рубеж. И выехал я уже в годы перестройки, когда спрашивать ни у кого было не надо.
Пришла свобода.
Уже давно ряд фигурантов этого сумасшедшего рейса живет в разных странах. В Испании. Франции. США. Что и кто их разбросал по свету. Пойди, догадайся.
Я тоже из Европы иногда звоню Наташе Мордасевич. Говорю коротко, все же Венесуэла. Дорого для меня, как говорит Зарихман, «бедного, больного, старого еврея».
Наташка не выезжает. Все-таки 6 детей. Но не скучает. Поменяла самолет и два раза в неделю к ней прилетают ведущие музыканты мира. «Но вот по-черному оторваться уже не получается, школа не та», – грустно говорит Наталья дон Рамирес.
А на побережье Венесуэлы уже несколько десятков лет работает совместное предприятие «ВенРуссо Петролеум К°». Говорят, весьма продуктивно. Во всяком случае, все офшоры довольны. Довольны и семьи российских акционеров. Директор совместного предприятия долгие годы – Юрий Тимофеев.
Недавно Наташа все-таки пригласила меня к себе. Я прожил неделю и все было прекрасно. А когда улетал, конечно, на Наташкином частном, вслед мне неслись из джунглей крики: «Марррко, руссо пидерассо»…
Жизнь продолжалась.
15–18 февраля 2013 г.
Памяти Петра Алексеевича Моисеева
Декабрь 2012 г
Эти заметки о Петре Алексеевиче Моисееве совершенно не претендуют на полное, тем более всестороннее изложение его пути в рыбохозяйственной науке. Я пытаюсь напомнить только часть той огромной научной и организационной работы, которую он осуществлял на протяжении всей своей жизни.
Мне посчастливилось работать с Петром Алексеевичем во ВНИРО многие годы. И повезло. Да и не только мне. Ибо в начале 1960-х годов во главе института стояли два высокопрофессиональных, интеллигентных руководителя – А. С. Богданов и П. А. Моисеев. И я, и многие и даже очень многие, сами того не замечая, перенимали вначале стиль общения. Затем, не сразу далеко, пришло понимание смысла научной деятельности – безраздельное служение науке. Которой Петр Алексеевич был предан до последних дней своих.
Петр Алексеевич коренной дальневосточник. И всегда эта неизменная любовь к родному краю, делам и людям Дальнего Востока жила в нем. И она была неистребима.
Поэтому никто другой кроме него и не мог возглавить сложнейшую комиссию по рыболовству между СССР и Японией (СЯРК).
От руководителя комиссии зависело очень многое. И ответственность была соответствующая.
Нужно было сохранить запасы дальневосточного лосося и краба у западного побережья Камчатки. В то же время, не дать Японии уйти от процедур, которые повлекли за собой официальное урегулирование отношений между странами.
Иначе говоря, главе советской делегации все время нужно было лавировать между Министерством рыбного хозяйства, Министерством иностранных дел, ЦК КПСС, Рыбной промышленностью Дальнего Востока и иными властными структурами.
Петр Алексеевич многие десятилетия возглавлял Советско-Японскую Комиссию.
Переговоры с японцами были всегда исключительно напряженными. Одним из результатов переговоров о рыболовстве лососей явилось продолжение переговоров о нормализации советско-японских отношений. В результате дипломатические отношения между странами были восстановлены.
Незаметна, но неизмеримо высока роль Петра Алексеевича в советско-японских рыболовных отношениях. Её сложность обуславливалась и полной неразберихой в кадровом подборе людей, осуществляющих переговоры.
Например, со стороны Японии состав делегации почти ежегодно менялся. Но два человека были несменяемы. Ивао Фудзита, начальник Депертамента рыболовства, (хорошо, кстати, владеющий русским языком) и Кензо Каваками, сотрудник МИД Японии. Благодаря такой несменяемости Фудзита всегда знал, когда и что говорил советский представитель в том или ином году.
Иногда ситуации при переговорах были просто курьезные.
Наш глава делегации, как правило, П. А. Моисеев, долго, горячо и аргументированно разъясняет необходимость установления квоты уловов лососей в размере, например, 50 тыс. тонн. Фудзита сидит и дремлет. Как, впрочем, и остальные члены японской делегации. Когда же Петр Алексеевич заканчивает, Фудзита вежливо отвечает: «… японская сторона не может согласиться с заявлениями советской стороны. Так как год назад, 15 марта в 15 часов 50 минут глава советской делегации предлагал совершенно иную цифру…»
Среди советской делегации начиналась легкая паника. Никто не мог уже восстановить, кто, когда, где и при каких обстоятельствах что предлагал. Ибо зачастую в Москве переговоры проводил П. А. Моисеев, а в Японии на следующий год – ответственный чиновник Минрыбхоза, которому было необходимо ещё и понять, о чем идет речь.
Курьезного, грустного и смешного в этих переговорах было предостаточно. Министр Ишков обычно заканчивал многомесячные московские переговоры подписанием Соглашения о рыболовстве на текущий год.
И вот почти торжественный момент. Соглашение готово. Завтра в 11.00 в зале Коллегии Минрыбхоза подписание. И вдруг… японцы заявляют, что квоту вылова лососей на… год нужно изменить. Конечно, в свою пользу. Петр Алексеевич кипятится, что бывает с ним не часто. А Фудзита невозмутимо советует: «Вы, Моисеев-сан, позвоните господину Александрову» (помощник Л. И. Брежнева).
Звонок происходит и Александров объясняет, что вчера поздно вечером Л. И. Брежнев принял делегацию ведущих рыбопромышленников Японии и согласился, по рекомендации МИД СССР, увеличить японцам на… год квоту вылова лососей ещё на 20 тыс. тонн.
Как говорится – пауза!
Но не все так грустно. Однажды мы с японцами и Петр Алексеевич осматривали Кремль. Осмотр закончен. Нами намечен скромный обед в гостинице «Украина». Японцы дисциплинированно идут в автобус. Вдруг Петр Алексеевич говорит мне: «Вон ещё пятеро японцев, сажайте их в автобус».
«Да это не наши. Это – туристы», – отвечаю.
«Сажайте быстрее, потом разберемся».
Я предлагаю японцам садиться в автобус. Японцы – народ организованный. Надо – значит надо. Хотя пытались объяснить мне, что ещё не осмотрели Царь-Пушку и Мавзолей Ленин-сан. Но в автобус – сели.
В «Украине» выяснилась ошибка, но Моисеев сказал: «В виде нашего извинения приглашаем вас пообедать с нами и вашими соотечественниками». Чем Бог послал. Обед был скромный. Правда, водки было много.
Да потом неделю отписывались, так как Интурист и иная организация были крайне недовольны несанкционированным похищением японских туристов.
* * *
Петр Алексеевич мыслил крупномасштабно. Во ВНИРО имелся НПС «Академик Книпович». Когда Петру Алексеевичу было предложено провести семинар ФАО ООН в Черном море, он сразу же предложил проводить семинар для стран Африки, затем Латинской Америки. Конечно, к семинарам проявили интерес и иные ведомства, не только МИД, но это «не телефонный разговор».
Петр Алексеевич являлся основателем постоянно действовавших советско-японских симпозиумов по марикультуре.
Не успели они начать работать, как превратились из двусторонних в многосторонние: делегации США, Канады, Польской Народной республики, Болгарии активно принимали участие в работе симпозиумов.
