скачать книгу бесплатно
Рождённый ползать… История преступления длиною в жизнь
Алёна Бессонов
Владимир Казаков
В течении нескольких лет в Архангельской области находят тела диких золотоискателей с растерзанным горлом. Официальная версия – несчастный случай: места глухие, зверья видимо-невидимо. И только эксперт, молодая женщина, уверена – это не разные дикие особи, а одна специально обученная росомаха. Кто обучает зверя и натаскивает его на человека? Это предстоит выяснить постоянно действующим героям детективных повестей Алёны Бессоновой Михаилу Исайчеву и Роману Васенко. Книга содержит нецензурную брань.
Рождённый ползать…
История преступления длиною в жизнь
Алёна Бессонов
Владимир Казаков
Дизайнер обложки Людмила Бессонова
© Алёна Бессонов, 2021
© Владимир Казаков, 2021
© Людмила Бессонова, дизайн обложки, 2021
ISBN 978-5-0050-6998-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Рождённый ползать
Бог слепил человека из глины,
и остался у него неиспользованный кусок.
– Что ещё слепить тебе? – спросил Бог.
– Слепи мне счастье, – попросил человек.
Ничего не ответил Бог,
и только положил человеку в ладонь
оставшийся кусочек глины.
Притча о счастье
2010 год. Волжский город Сартов
Утро пришедшего дня было задумано природой как весеннее, хотя на дворе всё ещё стоял февраль. Февраль сопротивлялся, порывами дул холодными ветрами, леденил тронутые горячими лучами солнца рыхлые снежные сугробы. И всё же в воздухе стоял запах весны. Михаил Исайчев, как всегда в эти ранние часы, расположился в отапливаемой веранде, пристроенной к дому три лета назад. Здесь, угнездившись в любимом кресле он по устоявшейся привычке выкуривал первую сигарету. Сигарета доживала последние миллиметры и Михаил с грустью смотрел на почти метровый слой слежавшегося в саду снега, на утрамбованные после падения с крыши бурты вокруг дома, которые (а он был в этом уверен) именно сегодня Ольга пошлёт его отбросить, чтобы талая вода не устремилась в подвал и не подтопила фундамент. Исайчев вздохнул, вспоминая ту пору, когда у него не было, как сейчас, времени покачивать полуснятым со ступни тапком и медленно выдыхать, разглядывая, витиеватые узоры сизого дымка. А нужно было, заглатывая на ходу горячий кофе, мчатся на работу в Следственный Комитет. Тогда Исайчев служил начальником следственного отдела и гордо носил на золотых погонах две хорошего размера звезды. В те времена жена Оля, как-то справлялась со снегом в саду, не сама, конечно, а силами граждан чужой южной страны, приезжающих в Сартов на заработки. Сейчас она убеждена: снег в сугробах – лучшее средство борьбы с жировыми отложениями на боках бывшего подполковника. Бывшим он стал два года назад, причём по собственной воле. Более пятнадцати лет Михаил Исайчев верно служил Отечеству, изобличая преступников. Процент раскрываемости у него дотягивал до ста. И сто получалось бы, если бы не мешали, не били по рукам и по самолюбию. Может быть подполковник Исаичев и сейчас продолжал служить в правоохранительных органах, не упади на его голову последняя капля, имеющая вид громадной проблемы, организованной сыном известного в городе криминального авторитета, притворяющегося крупным чиновником. Сынок с подельниками ради куража ограбил ювелирный магазин и нечаянно до смерти прибил охранника. Авторитет своё дитятко любил, расставаться с ним на долгие годы не хотел и посему включил все имеющиеся рычаги, чтобы вывести сыночка из-под удара, взвалив ответственность за содеянное на остальных участников ограбления. Когда начальник Следственного Комитета после отказа Исайчева помочь уважаемому человеку сдвинул брови к переносице, Михаил покинул кабинет и вошёл обратно ровно через час с рапортом об увольнении по собственному желанию. Вслед за ним туда же с аналогичной бумагой явился его давний друг и сослуживец майор Васенко Роман Валерьевич. Покинув Комитет, друзья организовали собственное детективное агентство «ВАСИЛиск», что при ближайшем рассмотрении прочитывалось, как ВАСенкоИсайчевЛенина с компанией. В компанию периодически привлекались прежние сослуживцы, честные ребята, которые не жили на подношения, откаты и денежные подарки, а стремились увеличить бюджет своих семей собственной работой, хотя и на стороне. Фамилия Ленина появилась в названии агентства не с потолка, а в силу того, что она являлась девичьей фамилией Ольги – жены Михаила Исайчева, но это не было основным её достоинством. Ольга Анатольевна – адвокат по первому образованию, и психолог по второму. Причём адвокат отличный, известный в Сартове и прилегающей области. Агентство бралось за расследование любых дел, кроме слежки за неверными супругами. Кстати, Ольга по просьбе мужа, вела, как адвокат дело об ограблении ювелирного магазина, естественно, на стороне потерпевших, и совместными усилиями им удалось упечь отпрыска уважаемого человека в края, где весна и лето бывают, но недолго.
Звук приближающихся быстрых шагов прервал размышления Исайчева. Увидев жену, Михаил порывисто встал, приготовился парировать вопрос: «Чего сидим, весны ждём?»
Но Ольга молча протянула телефонную трубку.
– Кто? – тихонько спросил Михаил.
Жена пожала плечами и также тихо ответила:
– Кто-то сильно обрадовался, тому что, наконец, тебя нашёл. Говорит он твой старый приятель ещё с юридического, некто Русаков Александр Егорович.
Михаил забрал трубку и, приложив её к уху, обрадованно шумнул:
– Русак?! Сколько лет? Сколько зим? Ты где в Сартове? Записывай адрес…
Трубка в ответ загудела радостным голосом:
– Я на родине Ломоносова в Холмогорах. Слыхал о таком городище?
– Ещё как слыхал! Помнишь в детстве фильм Сергея Бондарчука «Серёжа», там паренёк говорит: «Какое счастье мы едем в Холмогоры!» На всю жизнь запомнил лицо мальчишки, оно и было счастье… Так ты, Александр Егорович, получается в самом центре счастья обретаешься?
– Выходит, так! – прогудела трубка, – с маленьким уточнением: основное жилище в Архангельске. Там семья. Я посещаю их наездами. Сам кучкуюсь в Холмогорах, там штаб моей нефтяной компании. Но и там бываю нечасто, чаще непосредственно на вышках. Как юридический институт закончил, так папаня мой меня к нефтянке и пристроил. Он в управлении архангельскими промыслами в отделе кадров главным был. Потом уже сам пробивался. Сейчас в качестве начальника промысла тружусь.
– Так ты ца-а-аль?! – хохотнул Исайчев, коверкая окончание слова.
– Цаль, цаль! Небольшой такой царёк! – подтвердил Русаков тоже похохатывая. – Чё звоню-то? Дело к тебе есть.
– Так, оно понятно… Стал бы ты меня без дела искать. Только, Сашок, я в органах больше не служу…
– Это и хорошо! – звякнула трубка. – Я в курсе, что ты частным сыском занялся. У меня дело конфиденциальное. Можно сказать, личное дело. Надо чтобы ты приехал. Бери своего напарника и приезжайте. Все расходы оплачу. И чтобы вам захотелось поехать, сообщаю: у нас здесь охота – с большой буквы охота, а рыбалка, ух! На Волге такой рыбалки в жисть не было…
– Подумать можно?
– Нет! – рявкнула трубка.
– Ну тогда встречай. Только про Волгу слова возьми назад. Наша Волга всем рекам мать.
– Мать, твою мать. Согласен! Только рыбы в ней мало осталось… Несогласен?
– Согла-а-асен… – нехотя подтвердил Исайчев.
1944 год. Сартов
В воскресный день Сенной базар в Сартове похож на растревоженный улей: сунь палец – ужалят. Так думал Ефим Мессиожник, подходя к толкучке, в которой действительно сновали подозрительные типы, жирующие на бедах войны.
– Чаво надо? Чо имешь? – заступил дорогу небритый парень и, лениво подождав, пока Мессиожник презрительно измерит его взглядом от сломанного козырька смятой военной фуражки до сапог-гармошек, исчез.
– Кто угадает карту, получит за рупь три красненьких… Три по тридцать за рупь! Попытай счастья… – звенел детский голосок в правом ухе, а слева тихо, почти умоляюще, – серебряная… От мужа осталась, упокой его, боже!
Мессиожник повернулся и увидел: согбенная старушка в драном сером полушалке крестится, а в её сморщенной ладони круглый кусочек белого металла – царская медаль.
– Зачем так, мать?
– Не украла я. От мужа осталась. Ерой был… Хлебцем возмести или маслицем.
В кармане у Мессиожника три солдатских пайки хлеба, взял, когда ехал на товарную станцию разгружать вагон с запчастями для самолётов. Думал, задержится – пожуёт. Вагон не пришёл. На обратном пути остановил Ефим полуторку у Сенного базара, слез, пошёл хлеб на табак поменять. Табак золотая вещь для обмена, за него что хочешь отдадут. Мужик без хлеба потерпит, без табака в военное время совсем худо.
– Нате, бабуся, – протянул Ефим ржаной ломоть.
– Мало, касатик, серебряная она, на зуб пробовала!
– Я ж вам так даю, бесплатно.
– Нет, и нет, и нет, я не нищая. Тогда возьми, возьми, голубок, – старуха сунула ему в руку медаль. Он еле успел её удержать, отдал последние два куска.
Собрался уходить, а перед ним тот же парень в мятой военной фуражке подрагивает коленкой в широкой брючине, скрипит носком новенького сапога.
– Положил я на тебя глаз, кореш. Если нужна будет медалька этой войны с документом, с утра к пивному ларьку жмись, засеку. Где вкалываешь-то? Фабричный? Ну, ну, не особенно-то буркалами блести… Может ещё чем интересуешься, так мы завсегда…
Ефим осмотрел, нестоящего на месте шнырялу, едва слышно произнёс,
– Антиквариат… Подлинники… Старинные…
Пройдоха заблестел глазами:
– Дедовское старьё? Этого добра сколько хочешь… На что менять будешь?
– А на что надо?
– На довоенные консервы, самолучшие: икру, осетрину, американскую тушёнку говяжью, балтийский шпрот…
– Куда приносить?
Шныряла сунул в ладонь Мессиожника бумажку,
– Позвони, как созреешь…
2010 год. Село Холмогоры. Дом Русакова
Исайчев с Романом Васенко прежде чем войти в избу Русакова по примеру хозяина у порога обмели веником унты[1 - Унты? (от эвенкийского унта- «обувь», «сапог») – разновидность меховой обуви, сапог для холодного и очень холодного климата. В одном варианте делаются на резиновой или кожаной подошве, утепление из собачьей (ступня) и овечьей…], любезно привезённые Александром Егоровичем прямо к самолёту. У трапа, прежде чем выдать гостям обувку, Русаков презрительно осмотрел их модные ботинки:
– Не в Венецию прибыли, господа, здесь вам не тут. Север!
Через двадцать минут поездки гости поняли, насколько был прав хозяин.
Воздух звенел и колол тонкими иголочками их ещё не успевшие замёрзнуть лица. Усаживаясь на переднее сиденье автомобиля, Русаков бросил водителю:
– Сеня, позаботься о медвежьих комбинезонах для наших гостей. Ты теперь работаешь с ними, чтоб не одного волоска… Понял?
Угрюмый Сеня молча кивнул.
Дом Русакова не оправдал ожидания Исайчева и Васенко, но тем самым даже обрадовал друзей. Это была обычная крепко сколоченная изба из нецилиндрованных стволов «железного» дерева лиственницы. Никаких изысков и излишних украшений.
Осмотрев залу, Роман не удержался тихим голосом пропел:
Новая светёлка чисто прибрана:
В темноте белеет занавес окна;
Пол отструган гладко; ровен потолок;
Печка развальная стала в уголок
Воздух в избе стоял особенный, пряный, наполненный ароматами сухих трав, еловой хвои, печёного теста. Некрашеное дерево излучало мягкий приглушённо золотистый цвет. По полу тянулись радужные домотканые половики или дорожки, впрямь напоминающие лесную широкую тропинку.
– Кто ж у тебя тут хозяйничает, коли жена в Архангельске? – спросил, рассматривая жилище и усаживаясь на полукруглый кожаный диван Исайчев.
Боковая дверь тихонько скрипнула и на её пороге показался пожилой с довольной улыбкой на лице мужчина. Его голова была лыса как коленка, только от виска по загривку и опять до виска едва проклёвываясь, рыжела узкая полоска сбритых волос. Припадая на одну ногу, человек вышел на середину зала и пристальным колющим взглядом изучил гостей, прежде чем протянуть руку для приветствия, пояснил:
– Мы с Санькой и хозяйничаем. Привыкли. Всю жизнь без мамки. Егор Ильич Русаков – отец Александра. Давайте прямо с порога в баньку и за стол, я пельмешек налепил. Северные с медвежатиной, – и дождавшись, когда лица мужиков расцветут предвкушающей улыбкой, обратился к сыну, – тебе, Саша, сегодня Семён нужен? Собираешься на промысел ехать? Или уж завтра гостей в курс дела вводить будешь?
– Да мы… – начал Исайчев.
Но Александр Егорович, неожиданно прервав гостя, обратился к отцу:
– Ты ехать куда-то нацелился?
Старик кивнул:
– Да. Пусть Семён отвезёт меня в реабилитационный центр. Хочу проведать летунов.
– Летунов? Кого же здесь так величают? – поинтересовался Васенко. Он удовлетворял любопытство, расхаживая по гостиной и, заглядывая в каждое окно, осматривал дворовые постройки.
– К нам по заявке Министерства обороны прислали ветеранов – бывших заслуженных лётчиков… – пояснил младший Русаков.
Старик вновь кивнул:
– Я в юности хоть и недолго в лётном учился, но к парящей братии себя причисляю. Со дня открытия центра разные Герои у нас были, а сейчас впервые лётчики. Тянет пообщаться… Молодость вспомнить… Да и вашим разговорам мешать не хочу…
Русаков одобрительно взглянул на отца, попросил:
– Спасибо. Скажи Семёну пусть завтра часикам к десяти подруливает… И про комбинезоны для гостей не забудет.
Исайчев, разглядывая хлипкую фигуру старика, не удержался, спросил:
– Чего же недоучились Егор Ильич? Случилось что?
Русаков старший кашлянул в кулачок, посмотрел увлажняющимися глазами:
– Вспоминать об этом не люблю… Меня тогда в особое училище зачислили – в планерное. Таких на всю страну два было. Курсантов готовили для работы с партизанскими отрядами. Планеристы – лётчики особые универсальные. Как-то начальство решило проверить наши охотничьи навыки. Сплоховал я на той охоте. Не добил кабанчика, а он хитрее человека оказался. Порвал ногу в клочья… Врачи думали вовсе ходить не буду… – обречённо взмахнул рукой старик, – ладно… Дело былое…
Егор Ильич потоптался на месте и ещё раз, обмерив гостей взглядом, спросил:
– Новую скважину запускать, когда будите? Чего тянете? Пора уже…
