скачать книгу бесплатно
Берлинская лазурь
Каттана Игоревна
Как стать гением и создавать шедевры? Легко, если встретить двух муз, поцелуй которых дарует талант и жажду творить. Именно это и произошло с главной героиней Лизой, приехавшей в Берлин спасаться от осенней хандры и жизненных неурядиц. Едва обретя себя и любимое дело, она попадается в ловушку легких денег, попытка выбраться из которой чуть не стоит ей жизни. Но когда твои друзья – волшебники, у зла нет ни малейшего шанса на победу. Книга содержит нецензурную брань.
Берлинская лазурь
Каттана Игоревна
Художник Константин Комардин
© Каттана Игоревна, 2022
ISBN 978-5-0055-9650-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
0
Все самое удивительное случается внезапно. Будто чья-то невидимая рука, крыло или лапа неожиданно вмешивается в ход событий, отодвигает привычное и делает все не по правилам, но самым чудесным образом.
Чуть более трехсот лет назад алхимик и красильщик Дисбах, готовя очередную порцию краски, вместо своего фирменного карминно-красного, получил невиданный синий – стойкий и на редкость интенсивный. Позже он понял, что магическим элементом превращения стала бычья кровь, нежданно-негаданно попавшая в раствор и своим железом обратившая калиевую соль Blutlaugensalz в соль кровещелочную. Та, в свою очередь, создав союз с сернокислым железом, подарила нам берлинскую лазурь – самый известный в мире оттенок синего.
«Голубой период» Пикассо, первые фотокопии, джинсовая ткань и шариковая ручка – это лишь некоторые строчки из ее послужного списка. Но самым удивительным всегда был ее диапазон: от концентрированного иссиня-черного до прозрачного нежно-голубого, от трагической и мрачной меланхолии до звенящей легкости бытия.
Лиза обмакнула кисточку в густое синее и, как косточку, зажала ее в зубах. Аккуратно двумя руками отодвинула в сторону уже испорченный лист, положила перед собой новый. На арт-терапии ей прописали рисовать свою боль. Заняться хоть чем-то, кроме тяжелых мыслей. Не то чтобы ей это нравилось, но в тот момент ей не нравилось ничего, так что какая разница. Проведя по бумаге другой кистью, с чистой водой, она обрушила в эту маленькую речку грустную акварельную синь. Та мгновенно заструилась по бумаге, становясь все светлее, пока не превратилась в еле заметный голубоватый след. «Пе-е-ечаль мо-о-я све-е-е-тла-а-а-а», – намеренно не попадая в ноты, проныла Лиза. Она зацепилась взглядом за свое отражение в зеркале напротив и провела по лицу две пересекающие глаза вертикальные линии, на манер грустного клоуна. Затем обмакнула кисточку в красный и нарисовала себе широкую улыбку. Смешавшись с берлинской лазурью, красный кармин выдал зловещий черный, отчего лицо в зеркале стало одновременно жалким и по-своему притягательным. Эдакий вульгарный треш. Несколько минут она смотрела на отражение не отрываясь, затем что-то внутри у неё дрогнуло, и по щеке, размывая краску, потекла большая одинокая слеза. «Нет, только не это. Хватит!» – решительным жестом она смазала ее в сторону, дошла до окна, трясущейся рукой взяла сигарету – немного огня, дым вверх. «Только не снова, пожалуйста», – по тыльной стороне ладони тонкой струйкой сквозь пальцы потекла нежно-голубая соленая вода.
Нет, это вовсе не из-за Лёши. Расстаться – было ее собственным решением. Слишком много накопилось отвратительной липкой лжи. Ах, задерживаюсь на работе, ах, прости, снова нужно в командировку, ах нет, ну что ты, это просто подруга. Она делала вид, что верит. Слишком не хотелось представлять, каково это – снова остаться одной. Когда, казалось бы, наконец-то все хорошо. Когда «ну что ты там себе придумываешь». Когда, ну в конце-то концов, он же всегда возвращается. А ты ведь тоже тот еще подарок. Истеричка. И дура. А ведь он и не думал что-то скрывать. Лиза никогда бы не стала лезть в его ноут, подсматривать пароль, если бы не была уверена: она сделает это один-единственный раз, чтобы убедиться, собрать его вещи и затаиться у подруги на ту ночь, когда он будет убираться отсюда навсегда. Чтобы не дай бог снова в исступлении не повиснуть на шее, прощая все и умоляя остаться.
Да. Дура. И истеричка. Но как она хохотала, когда увидела, что вместе со своими вещами он забрал с холодильника магнитики, будто пытаясь украсть самое ценное – воспоминания об их путешествиях, их общие воспоминания. «О нет, дорогой, тебе останутся только магнитики, только фантики, копеечные поделки вместо настоящих эмоций и чувств, на которые ты просто не способен». Но все равно было очень мерзко.
Оттого что опять не смогла. Оттого что уже не уверена, что сможет, и не факт, что захочет еще когда-нибудь ввязываться в эту авантюру под названием «серьезные отношения». Еще ни разу из этого не получилось ничего хорошего. Только опять собирать себя по кусочкам, по молекулам, собирать и учить жить заново. Заново любить, заново доверять, заново радоваться – и раз за разом убеждать себя, что семья – это поддержка, а вовсе не то, что было.
Может, и правда все дело во мне, – думала Лиза, – может, я действительно не способна быть той самой «настоящей женщиной», может, я моральный урод, которого надо изолировать и не подпускать к нормальным людям?
Лиза прикурила одну сигарету от другой, опустила голову на сложенные руки и снова заплакала. Очень тихо. Это первая, яркая боль вырывается из груди утробным рыком, это потом отчаяние выходит тягостными долгими завываниями и всхлипами, а после остается лишь тишина, неровное подрагивание плеч и теплые соленые потоки. И лучше всего просто переждать. Очень важно, чтобы из организма вытекла вся ненужная вода.
Она вернулась за стол и посмотрела на разбросанные подсохшие рисунки. Страшновато. То тут, то там какие-то разрушенные дома, обгоревшие деревья, женщины с нехваткой конечностей или полумертвые младенцы, в том смысле, что вроде бы они еще вполне живые, но по цвету и форме понятно, что не надолго. От всего этого Лизу даже немного затошнило. «Дурацкая терапия. Кажется, от нее только хуже. Напоминает, что в моей жизни нет ничего прекрасного, ну и что я совершеннейшая бездарь, конечно же».
Последнее было неправдой, к своим тридцати семи она успела сделать неплохую карьеру переводчика, пройдя путь от переписывания близко к тексту дешевых любовных романов до художественной адаптации сценариев голливудских блокбастеров для дубляжа. Почти все популярные кинозвезды хоть раз да произносили в русской озвучке то, что она вкладывала им в уста. Вот и сейчас она должна была со дня на день сдать очередной перевод очередного фильма про очередную суперженщину, которая способна была убивать взглядом и оживлять руками. А Лиза не могла ни оживлять, ни убивать, ни даже закончить работу в срок. Мысли путались, слова терялись, фразы получались пустыми, вовсе не под стать всемогущей героине, которая вертела этот мир на своем метафизическом стержне.
Приняв волевое решение, она написала редактору: «Прости, я не смогу, отдай нашу птичку другому, пока не поздно, не хочу подводить. Мне по ходу надо будет съездить нервы полечить. Опять сегодня накрыло – мама не горюй».
Ответ не заставил себя ждать: «Да ты определенно головой поехала, кому я ее отдам, когда до сдачи меньше недели?..»
Договорились, что перевод она таки сдаст, и сделает это вовремя – она иногда так умеет, если прям ну очень надо, – но правки будет вносить уже откуда-нибудь с красивого азиатского пляжа, ибо нет никаких совершенно сил оставаться сейчас в печальной позднеосенней Москве.
Лиза очень не любила февраль и ноябрь, но если за февралем следовал март, а это хоть календарная, но весна и есть шанс, что все расцветет и забудется, то ноябрь всегда был как приговор: ведь с ним зима только начиналась. Тягучая, долгая, серая, сырая и морозная, но главное – вгоняющая в депрессию и накрывающая медным тазом даже самых сильных, самых жизнерадостных. И все кто мог бежали поближе к экватору, не дожидаясь, пока высосет всё накопленное за лето, и там уже встречались, легкие и загорелые, беззаботные и шальные, живые и счастливые, будто и не было нигде в мире ни малейшей зимы.
Лиза хорошо подготовилась, чтобы несколько дней не вылезать из-за компьютера: много шоколада, хороший кофе, блок сигарет и немножечко кое-где запрещенных, а кое-где считающихся целебными трав, которые очень помогали ей писать, держать ритм, делать текст музыкальнее и легче переводить шутки, подстраивая их под иной менталитет. Она будто начинала совершенно по-другому воспринимать известные ей языки, а неизвестные – понимать каким-то магическим образом. Она изрядно расслаблялась и обращала больше внимания на эмоции и жесты, а не на грамматические конструкции, тем самым проникая в суть, не пытаясь цепляться за форму.
Было раннее утро, еще темно, часов пять или шесть, когда зазвонил телефон. В это время нарушить ее покой звонком, а не деликатным сообщением «проснешься – прочтешь», мог только один человек, очень близкий и точно знающий, что Лиза не спит.
– Дорогая, что ты делаешь на следующей неделе? – с небес на землю ее вернул бодрый голос безумной рыжей Кати.
Они подружились в последних классах школы. И Катя вечно затаскивала ее во всевозможные приключения, чем более непредсказуемые и рискованные, тем больше веселья доставлявшие обеим.
– Ох, – вздохнула Лиза, уже понимая, как утекает сквозь пальцы ее милый песчаный пляжик с бунгало на берегу, – дорабатываю. А потом, видимо, на пару месяцев на Панган… – вторая фраза почему-то прозвучала вопросительно.
– Сдался он тебе. Поехали в Берлин!
– Кать, мы с Лёшей разошлись, мне хреново. Мне б под пальму и чтоб никто не трогал. Медитации там опять же какие-нибудь…
– Хуетации! Наконец-то! Я старалась тебе не говорить, все ждала, пока сама поймешь, но редкостный мудак был этот твой Лёша, мудак и блядун, а это не лечится, – Катя всегда была очень точна и прямолинейна. И отвратительно права!
– Ну, вот я и поняла. Теперь мне показан тайский массаж, фрукты, морько и никаких новых романов, боже упаси.
– Не-не-не, погодь, рановато помирать, ты знаешь, какие в Берлине клубы? А мужики там какие, ты видела? Это же идеальный город, чтобы залечивать раны! Знаешь, я бы даже, наверное, специально завела какого-нибудь мудака, чтобы бросить его и сразу поехать в Берлин. Это же круто – пока-пока, неудачник, прыг и «Ма-а-айн Херц бреннт!»[1 - Mein Herz brennt! – «Мое сердце горит!» – нем., название песни Rammstein.].
– Я в тебе никогда не сомневалась, как и в том, что с тобой даже в аду будет весело, не то что в Берлине. На машине едешь?
– Как обычно, одним махом, без ночевок, громко подпевая Экслу Роузу и «Бон Джови» и размахивая лифчиками из окон.
– Обожаю тебя. Дашь мне пару дней, работу закончить?
– Легко. Своего любимого переводчика я смогу подождать даже целых дня четыре. Мне там надо будет по приезду контакт один установить, поможешь?
– Опять роман международный?
– Ну, такое, пока сама не знаю, все может быть.
– Ага, понимаю, еще не решила его судьбу… – барышни одновременно расхохотались, и Лиза поняла, что уже давно не смеялась так легко и звонко, и да, пожалуй, упасть на лисий хвост Кате с ее приключениями, доверившись и не оглядываясь назад, – это лучшее, что сейчас можно было сделать.
I
Лиза никогда не бывала в Берлине. Она предпочитала проводить время там, где есть море, или хотя бы горы, или – в крайнем случае – красивая архитектура. В Берлине, как известно, не было ничего такого. Туда ехали за другим. Клубы, бары, рестораны, но самое главное – атмосфера андеграунда, невесть как образовавшаяся и сохранившаяся в столице одной из самых пуританских стран мира. Однажды она была проездом в Мюнхене, и в ее планах значилось когда-либо еще обязательно посетить Германию, она даже неплохо знала немецкий язык, но все же, если выдавался отпуск, выбирала теплое море.
Но раз в дело вмешалась Катя, проще дать, чем объяснить, почему не хочешь. Будто профессиональный дух-искуситель, Катя одним мановением руки добивалась своего, начиная с совместного распития бутылки вина с не употребляющим алкоголь человеком и заканчивая нахождением колоссальных денежных средств на самые сомнительные проекты. Впрочем, нет, не заканчивая: никто из живущих не знал предела Катиных возможностей. Поэтому, еще только собираясь ответить на ее звонок, Лиза понимала: приключение началось.
Они встретились на стоянке возле закрывающегося торгового центра, Катя любила выезжать в ночь. Мощная черная тачка с визгом развернулась и, покачивая басами, галантно притормозила возле Лизы.
– Запрыгивай, – крикнула Катя, открывая окно и делая музыку потише. Лиза кинула рюкзак назад и плюхнулась на роскошное кожаное сидение. – О-о-о, едешь в новую жизнь налегке?
– Ну, я где-то на недельку, по минимуму взяла; если что, куплю там, ломало чемоданы собирать.
– Понимаю, – Катя вжала педаль в пол, и машина, издав жирный породистый рык, выехала на трассу, вырвав у Лизы испуганно-неожиданный «ах». – Скажи?!… – Катя явно была довольна произведенным эффектом.
Лиза восторженно закивала головой, оглядывая космическую приборную панель и все глубже вжимаясь в кресло, сожалея, что не может более предметно оценить новое авто подруги. Она хоть и получила права уже лет пять как, но за руль так и не села. Сперва было страшно, а потом переехала в центр, поближе к работе, и необходимость отпала. Катя же, напротив, была фанатом всего, что движется, – и чем быстрее, тем лучше. Из-за этого порой казалось, что жизнь ее течет на ускоренной перемотке – по насыщенности событиями. И как сама она зачастую говорила: да, мне больше всех надо, мне мало одной жизни, постараюсь за этот срок прожить минимум парочку. Но все же, несмотря на свою вздрыжность, она была мудра, а рядом с ней всегда становилось хорошо и комфортно. Уставшая, хронически не высыпавшаяся в последнее время Лиза быстро перестала бороться со сном. Тем более что в этот момент, вводя ее в транс, заиграла спокойная электронная музыка, а за окном замелькала нескончаемая череда деревьев, маленьких домиков и редких одиноких фонарей, дающих слишком мало света для того, чтобы разглядывать происходящее. А в зеркале заднего вида и вовсе образовалась сплошная размытая серость, будто бы кто-то позади стирал за ненадобностью отработавшие своё текстуры.
Лизе снилось, что она наощупь идет по абсолютно темному лесу, совершенно не зная, куда. Это было вовсе не страшно, она просто шла, слегка выставив перед собой руки, аккуратно раздвигая ветки и стараясь держаться тропы. Вокруг нее ночной лес жил своей жизнью, и казалось, будто все растения и существа с нею заодно, она точно знала, что никто не причинит ей вреда. Внезапно она увидела что-то похожее на отсвет огня и пошла туда. На поляне действительно был костер, и вокруг него сидели люди, только были они примерно в два раза выше обычного человека, а у некоторых имелись дополнительные суставы и конечности и даже какие-то звериные черты. И снова Лиза с удивлением обнаружила в себе абсолютное отсутствие какого-либо страха, напротив, ей не терпелось подойти и познакомиться.
Ее заметили. Первой к ней обернулась женщина с немного вытянутым вперед лицом и заостренными ушами, немолодая и довольно красивая. У нее были длинные, светлые, слегка вьющиеся волосы, огромные зеленые глаза и самая лучезарная улыбка из всех возможных. Она встала со своего места и устремилась поприветствовать Лизу, будто наконец-то приехавшую любимую внучку; ее зеленоватая длинная одежда струилась по земле, как будто в танце. Плавно раскрыв объятия, она приблизилась к Лизе и прижала ее к себе. В этом жесте было столько любви и нежности, сколько, кажется, та не получала ни от кого за целую жизнь. От женщины пахло травами, лесом и костром, а ее одежда была из какого-то очень мягкого, неизвестного материала, будто бы шёлк смешали с нежнейшим бархатом. «Меня тут ждали, я дома», – пронеслось в голове у Лизы. Женщина жестом пригласила ее присесть рядом. Лиза опустилась на землю, и в этот момент ее разбудил звук захлопывающейся автомобильной двери, а вслед за ним незнакомый мужской голос: «Ой, спасибо, девчонки, ой, выручили!»
Лиза обернулась и увидела позади мужчину лет шестидесяти в камуфляжной зелено-коричневой одежде. Он явно замерз, пока стоял на трассе, и теперь шумно растирал ладони, в надежде согреться как можно быстрее. От него исходил богатый букет сельскохозяйственных запахов с примесью дешевого табака, но благо хотя бы не алкоголя. Она поёжилась, ей не очень нравилось подобное соседство, но она понимала, что сама в данном случае была точно таким же попутчиком и ей придется немного потерпеть.
– Представляете, целый час стоял, никого, ни одной машины, даже фуры не проехало, как вымерли все! Мне вас прямо бог послал, я уж думал, так и околею! – Катя глянула на термометр на приборке, минус десять, неудивительно для ночного ноября. – А вы сами-то куда едете?
– На Берлин! – воскликнула Катя.
– А-ха-ха, тоже дело, – он явно подумал, что Катя шутит, – покажите им там, как мы умеем!
– Всенепременнейше покажем, – она мечтательно улыбнулась, предвкушая, как будет показывать, что она умеет, своему новому немецкому другу.
– Вы меня, главное, в Ярцево высадите, не забудьте, а то я к фашистам не хочу. Мне дед мой, помнится, рассказывал, когда они в сорок пятом…
Лиза проникновенно посмотрела на свою водительницу, взглядом вопрошая: зачем? Катя пожала плечами и загадочно улыбнулась, участливо продолжив диалог про сорок пятый, немцев, развалившуюся тем не менее Россию и неидеальное дорожное покрытие. Сделав над собой видимое усилие, Лиза снова заснула, но, к сожалению, никаких дружественных лесов и волшебных существ в ее сне уже не было.
Светало; когда Лиза открыла глаза, пытаясь понять, где она, кто она и что вообще тут происходит, необъятная родина уже сменилась белорусскими полями. Ночного попутчика уже не было, но легкий дух его присутствия все еще ехал с ними. Она поморщилась.
– Доброе утро, – поприветствовала ее устрашающе бодрая Катя.
– Господи, на каких спидах ты сидишь?
– Вот на этих, – Катя немного прибавила газу, и машина ускорилась. – Больше не буду, тут с этим строго и дорого, так что просыпайся, буду тебя развлекать.
– Я всегда подозревала, что ты – киборг. Причем киборг-альтруист.
– Ну что-то вроде. Просто я хорошо понимаю дорогу. Нигде больше так явно не действует принцип «как ты, так и к тебе». Потому, если ты можешь кому-то помочь, обязательно сделай. Подвезти, вызвать помощь, поделиться бензином, оттащить до ближайшего сервиса, ведь в следующий раз то же самое может понадобиться тебе, и поверь: зимой, ночью, на темной трассе стоять абсолютно не прикольно.
– Но… но ведь иногда там могут быть не очень хорошие люди, и даже очень нехорошие…
– Могут, но, во-первых, дорога прекрасно развивает чутье – ты сама поймешь, когда сядешь за руль, а во-вторых, она очень хороший кармический лакмус. Если в жизни все идет честно и правильно, то и путь будет легким и безоблачным. Так что если вдруг у тебя из-под носа начнут уходить последние автобусы, попадаться хамоватые таксисты, громко храпящие и плохо пахнущие попутчики, обязательно присмотрись и подумай, что тебе этим хочет сказать твоя Вселенная.
– Что мне надо чаще мыться?
– Не-е-ет, не так буквально. Вот смотри, что тебе больше всего не понравилось в том мужике?
– Хм, ну ладно, даже не запах, благо он хотя бы был трезвый. А вот эти все его дурацкие вопросы. Боже, ну какое тебе дело, куда мы едем, зачем, где наши мужья и вот это вот всё?!
– Ну, путешествующие автостопом считают, что должны разговорами развлекать водителя, а эти вопросы – первое, что приходит им в голову, они люди земные, простые. Тебе было бы легче, если бы он спросил тебя о Канте и дзогчене? Другое дело, почему тебя так напрягли эти вопросы?
– Меня ими уже изрядно задолбала мама!
– Аг-а-а-а-а!
– Да, перед отъездом она целый час компостировала мне мозги, куда это я опять еду? А как же Лёша? Пришлось сказать ей, что мы расстались. Она в слезы, ах, зачем, он же был такой хороший, ну подумаешь, гулял, ну все же гуляют, «онжемужик», могла бы и потерпеть! И опять эта песня про замуж и деток, хватит работать и бегать по миру, в моем возрасте уже пора осесть, остепениться и прекратить делать то, что нравится.
– Во-о-от, а теперь скажи мне, что ты ей на все это ответила?
– Ну, как обычно. «Да, мама, хорошо, мама, я скоро вернусь, мама, да, обязательно будет и замуж, и детки, и я люблю тебя, мама». Ну а иначе бы ты без меня уехала, а я до сих пор бы там оправдывалась за то, что у нее выросла такая непутевая дочь.
– Ага. То есть ты была рассержена на маму, но на нее ты своих собак спустить не могла, а тут – опаньки – и такой удобный кадр образовался, можно на него все повесить.
– На него тоже не смогла, просто уснула, хотела сон досмотреть, но он уже сбился. А такой был сон. Тоже, кстати, что-то про маму, но какую-то неземную, божественную, великую…
В этот момент Катя резко засигналила и ударила по тормозам, Лизу сильно качнуло вперед, а затем она увидела перед собой огромного лося, неспешно переходящего трассу. Когда машина поравнялась с ним, он уже спускался с асфальта в овраг. Они медленно проехали мимо, так что можно было хорошо его разглядеть. Здоровый. Самец. Уже изрядно обросший на зиму. Катя изо всех сил сохраняла спокойствие, но было видно, что ей это давалось не так легко.
– Никогда так не делай. И я больше не буду. Но он был далеко, а мне очень хотелось протестить на этой крошке тормоза. Теперь понимаю, почему она столько стоит. Была бы подешевле, мы сейчас были бы либо в канаве, либо в лосе, но определенно чуть менее живы-здоровы. Однако это была напоминалочка, что пора сделать перерыв. Давай-ка поищем заправку.
– Так что у тебя там за новый бойфренд? Все серьезно? – спросила Лиза, окончательно придя в себя после кофе и завтрака.
– Пока не уверена. Еду на тест-драйв. Но самое забавное, стоило подумать, что не мешало бы хотя бы на время сменить страну, как сразу материализовался с виду идеальный вариант: красив, умен, свободен, в меру испорчен и однозначно заинтересован во мне. Грех было бы не поехать и не проверить.
– Все время тебе везет.
– Везет тому, кто везет. Да и разве это везение? Я просто очень хорошо представляю, что мне нужно и зачем. И другого мне не надо, я на такое даже внимания не обращу. Вот Вселенная и старается, она же заинтересована в том, чтобы мы были счастливы.
– Да уж, конечно! Я вот прям мечтала, чтоб об меня вытерли ноги и выбросили на помойку, спала и видела. Еле теперь собираю себя по частям.
– И тем не менее, зачем-то тебе было нужно именно это. Возможно, как раз затем, чтобы показать, что твоя жизненная конструкция нуждается в доработке и укреплении, что не особо-то она и жизнеспособна, если ее смог разрушить в общем-то не большого ума парень.
– Да-да, я помню твою любимую теорию субъективной Вселенной. Но, Кать, ну зачем бы мне придумывать себе такого мудака?
– А я почем знаю? Твоя Вселенная, твой мудак, твои цели. Мож, ты и вовсе мазохистка. Мало ли, такое тоже бывает, ничего страшного, главное вовремя себе признаться и найти подходящего садиста.
– Катя!
– Что Катя? Я, кстати, такое пробовала один раз. Было интересно, где проходят мои границы, насколько я смогу быть для кого-то вещью, секс-игрушкой, личной шлюхой, подставочкой для ног, пепельницей, люстрой… Каково это, когда у тебя больше нет своих желаний, но и ответственности тоже нет? Сколько времени я смогу не кончать?
– И сколько?
– Около пятнадцати часов. Но он сдался раньше, просто тупо уснул.
– А ты?
– А что я, разбудила и сказала, что мы еще не закончили.
– Ты монстр, Катя.
– Нет, ну а чо он! Раззадорил бабу – и в кусты.
– Это явно про тебя анекдот: насильник понял, что изнасилование не задалось, когда она перелезла наверх.
– Ну, в любом случае, если меня все равно уже ебут, я постараюсь получить удовольствие. И да, факт: сверху мне нравится гораздо больше.
II
На подъезде к Германии началась самая настоящая снежная метель – редкость для Европы. Машину мотало из стороны в сторону, и Кате пришлось снизить скорость, встать в правый ряд и плестись вместе с теми, кто ехал на летней резине. Уже стемнело, в лобовое стекло летел снег, и видимость стремилась к нулю. Да и двадцать часов за рулем сказывались. Хотя ей это было не впервой. В юности она славилась тем, что могла одним махом доехать до Крыма и, вместо того чтобы без сил рухнуть спать, отправиться купаться и несколько часов радостно плескаться в воде, развлекая друзей и глотая из горла теплый, тягучий южный портвейн: я же только что приехала на море, и вот так взять и просто лечь спать?! Жалко тратить на это время! А на все попытки приписать ей употребление бодрящих веществ, отвечала: «Что вы, нет! Любые пороки – никакой зависимости». И это была абсолютная правда. Она могла попробовать тот или иной волшебный порошок, отметить его достоинства, но желания повторить не возникало. Даже с алкоголем и табаком у нее были хоть и дружеские, но вовсе не постоянные отношения. И в этом была вся Катя, она сама управляла своей жизнью, своей машиной, своей Вселенной. И совершенно ничего не боялась.
И, конечно, Лиза ей очень завидовала. Ее жизнь, напротив, будто совершенно не принадлежала ей. В детстве она делала то, что хотела мама, в юности поступила в институт, который выбрала мама, вышла замуж за мужчину, которого… правильно, выбрала мама. А потом делала то, что хочет он. Но недолго. Он совершенно не хотел ее. Да и несколько последующих мужчин относились к ней весьма прохладно.
