скачать книгу бесплатно
От жесткого удара ногой цепочка сорвалась, дверь распахнулась настежь, гулко стукнувшись о стену… Что-то повелительное, запретное вспыхнуло в мозгу единым словом: «Нет!» Плавным движением Аля перевела ствол пистолета вниз и спустила курок. Грохнул выстрел, еще, еще… Дикий, нечеловеческий крик, полный боли, разорвал тишину: тому громиле, что выбил дверь, девушка прострелила коленную чашечку, чудом поборов искушение стрелять в голову. Вторая ее пуля вырвала кусок мяса из бедра другого противника, третья – смела несчастного долговязого портье к стене, обездвижив правую руку и окрасив форменный белый китель ярко-алым.
Девушка едва успела отпрянуть за бетонный выступ балкона: пули из скорострельного штурмового пистолета веером посыпались из проема двери, дробя мебель, круша стекло и хрусталь, посыпая осколками ковер. Выстрелов не было слышно, только невнятное пыхтение пистолета-автомата, снабженного хоботом хорошего глушителя. Вой раненых сопровождал пальбу. Аля затаилась. Ни о каком бегстве сейчас не может быть и речи: ей просто влепят вдогон очередь, и вся недолга.
Парень, что палил из скорострельной машинки, не отличался ни храбростью, ни рисковостью. Он расстрелял весь магазин, так и не отважившись показаться из-за косяка; но когда-то он должен это сделать! Аля ждала. У нее оставался лишь один патрон. Последний.
Боевик решился: снова затараторила приглушенными выбухами нескончаемая очередь, но на этот раз он стоял в проеме освещенной двери и самозабвенно палил в белый свет, коверкая оставшуюся нетронутой мебель и выбивая пух из подушек.
Дебил, насмотревшийся идиотских боевиков! Только там все виртуально: сотни пуль, выпущенных из скорострельной штуковины, крушат все, кроме Сталонне или Шварца – этих кусков качного мяса! Аля знала точно: пуля убивает! А у этого дурака в голове, помимо той самой «трахательной» извилины, пылятся кубометры неживой компьютерной «реальности», навеянные милями просмотренного голливудского целлулоида! Похоже, это его первое реальное боевое столкновение.
Парень прекратил, наконец, массированный и бесполезный огонь. Замер, затравленно озираясь, словно это не он вел охоту – охотились на него. Аля застыла за косяком балкона: отражение зашуганного боевика она видела в стекле полурастворенной балконной двери. Высовываться было рано: этот солдат неудачи был напряжен и нервен, как неповязанный кобель, и готов был шмальнуть на любое движение, на любой звук. Но и ей торчать тут бессмысленно!
Что бы бросить? Цветочный горшок? Стоит произвести хоть какой-то шорох, незадачливый воитель выпустит оставшиеся полрожка, вряд ли попадет, но скроется снова в коридоре, патронов у него немерено, и будет держать ее здесь, как в мышеловке, до первой подмоги. А в помощниках могут оказаться дяди вполне подготовленные, каковые и сделают ее молодое красивое тело хладным и малопривлекательным. Аля глянула на часы: четверть пятого, скоро начнет светать… «Дура!» – обругала она себя в сердцах, аккуратно сняла браслет с часами с запястья, приготовилась – и легким броском швырнула через дверь, в шкаф. Часики звонко клацнули о стенку двери, кретин с «узиком» дернулся, автомат заработал, выплевывая крохотные гильзочки, пули зацокали о полировку… Аля, держа смертоносного «черного карлика» обеими руками, в то же мгновение оказалась в проеме двери и вогнала вояке пулю в берцовую кость. Смотреть, как он отлетел с криком в сторону, и слушать его мамонтовый рев ей было уже некогда.
На мгновение она пожалела, что стреляла на поражение, а не на уничтожение: ей не прорваться через дверь, мимо серьезно раненных ребятишек, запросто способных выстрелить в спину. Ну и пес с ними! Засунув бесполезного теперь маломерка за пояс, Аля мигом перемахнула балконный парапет, повисла на руках, раскачалась, чтобы, отпустив руки, запрыгнуть на балкон этажом ниже. Ей было безумно страшно: только представить, как будешь падать спиной вниз, и душа уходит в пятки и щекочет жутким смертным холодом ступни ног… Она уже собралась отпустить руки, как почувствовала, что рукав свитера зацепился за какой-то недобитый гвоздь, и это может изменить траекторию полета так, что… А она не птица-птеродактиль и даже не кошка, чтобы маневрировать хвостом!
Девушка осталась висеть на одной руке, с силой дернула кистью второй, нитка свитера осталась висеть на том самом безымянном гвоздике, левая рука, которой она держалась за балконную перегородку, вывернулась больно и неловко, так, что выступили слезы, Аля качнулась всем телом, отчетливо понимая, что если сейчас ошибется, то новой попытки сделать не успеет, рука вывернется совсем, и она полетит вниз, в пропасть мирно почивающего курортного городка…
На балкон она не запрыгнула – рухнула, крепко стукнувшись коленкой.
Сдерживая слезы, потерла ушибленное место, а в голове болталась глупая строчка из песенки Алисы, заблудившейся в Зазеркалье:
Догонит когда-нибудь, или – шалишь?
Летучая кошка летучую мышь, Собака летучая кошку летучую…
Ну что я себя этой глупостью мучаю!
Кое-как отдышавшись от пережитого липкого страха, Аля встала, тронула балконную дверь: та оказалось незапертой. Прислушалась: из комнаты доносилась приглушенная возня и сосредоточенное азартное сопение. Потянула носом: наружу явственно струился сладковато-терпкий запах анаши. Ну что ж… Лучше и не придумаешь. Вынула на случай «черного карлика» из-за пояса: без патронов он был совершенно бесполезен, а вот как пугач авось и сгодится. Хотя кто примет этого маленького уродца за оружие, если из него не стрелять? Впрочем, у страха глаза велики: завтра, глядишь, по всему городку разнесется весть, что минувшей ночью по этажам отеля «Престиж» скакала сумасшедшая девка и палила во что ни попадя сразу из трех маузеров, двух наганов и страшного дробовика «маверик»!
Стараясь ступать неслышно, девушка приоткрыла дверь и тенью проскользнула в комнату. На широченной кровати, на спине громоздился здоровенный лысый орангутанг; впрочем, лысым был только его череп; все тело заросло густющей черно-седой шерстью. Сын гор это или, наоборот, друг степей, было не понять. Над распростершимся громадным телом склонили юные головки две крашенные гидроперитом путанки-малолетки; они с сопением трудились язычками, пытаясь пробудить вялую плоть примата к активному времяпрепровождению, но тщетно: если что и вздымалось над постелью, так это безразмерный волосатый живот. Несостоявшийся самец время от времени что-то гортанно выкрикивал на незнакомом языке, но это вряд ли было руководящими указаниями двум пацанкам: обкуренный бегемот или плавал теперь где-то далеко, в лазурных водах Адриатики непотопляемым пароходом «Титаник», понятно белым-белым, или одиноко парил над заснеженными вершинами Эльбруса, аки орел… Бог весть.
Одна из девушек оторвалась от надоевшей работы, словно фрезеровщик от нелюбимого станка, посмотрела на Алю мутным коровьим взглядом, мучительно соображая, видит она девушку въяве или это просто очередной глюк.
Аля поднесла палец к губам:
– Тс-с-с… – Прошептала:
– Не отвлекайся. А то он и к полнолунию не кончит.
Девчушка понятливо кивнула, словно застигнутый строгим начальником за перекуром работяга, облизала губы и принялась стараться с утроенной энергией.
Аля тем временем прошла в крохотную прихожую, отомкнула дверь и оказалась в скудно освещенном коридоре. Пожалуй, выстрелы этажом выше слышали многие из постояльцев, но вряд ли кто станет распахивать суматошно двери, спрашивать, что случилось, кричать: «милиция», «насилуют» и все такое… Не во времена славного генсека Ильича живем, сейчас любопытный если что и получает, то только дурную пулю в дурную голову. Даже крутые ребятки крепко усвоили немудреный руководящий постулат времени: «Если это твоя война – воюй, если не твоя – отдыхай». Хотя…
Чужой войны не бывает.
Глава 14
Неслышно ступая. Для двигалась вдоль коридора, напряженно вслушиваясь в звуки наверху, внизу, на лестнице и готовая при малейшей опасности выстрелить…
Внезапно она застыла как вкопанная, глядя на смертоносный тупорылый шпалер, зажатый в руке. Дура! Ведь теперь он бесполезней игрушечного жестяного трамвайчика: в том весу поболее, и в случае чего можно какого гада по черепу очень даже чувствительно приласкать; этот же черный, как кошачий помет, пластиковый киллер был нестрашным и бесполезным; больше того, если Ромика Ландерса прикончили двумя пулями именно из него, то теперь в руках у девушки был не просто никчемный агрегат, но и опасный! Улика! Даже если она не попадется браткам-охоронцам Ландерса, а честно сдастся в руки родимой милиции (Господи, пронеси, от встреч с милицией еще в отрочестве у Али остались столь гнусные воспоминания, что лучше бы об этом не думать никогда вообще!), ее запросто признают той самой убивицей бизнесмена, депутата и человека.
Девушка брезгливо перехватила оружие двумя пальцами, заметалась глазами: прежде чем выбросить, надо хоть отпечатки стереть! А чем? Слюнявчики она никогда не жаловала, в карманах ничего – ни платочка, ни драного рублика! Кое-как девушка выдернула из-под ремня полу футболки, протерла пистолет со всех сторон, не забыла отделить магазин, протерла и его и одним движением забросила карлика-урода в темный угол. То, что теперь ее футболка, испачканная оружейной смазкой, пусть и едва-едва, стала уликой, она поняла поздно; отчаяние от своей бессильной глупости и беспомощности накатило вдруг такой острой тоской, что Аля, в который раз уже, едва сдержала слезы. Молча сглотнула колючий комок в горле: чтобы хоть что-то стало уликой, нужно сначала выбраться из этой дурной передряги живой! Выскочить из нескончаемого коридора, повернувшегося к ней спинами бесчисленных дверей.
Стараясь ступать по-кошачьи неслышно, девушка заспешила по коридору. Она не думала ни о чем. Там, в номере, ее постигла неудача, теперь же… Шуму было предостаточно; подключилась уже и милиция, и здешняя братва, и какие-нибудь местечковые службы безопасности, работающие в этом райском курортном городишке на одного человека: Романа Ландерса. Ныне покойного. Думать было не о чем, да и некогда. Нужно было бежать. Куда глаза глядят.
Парадная лестница, черная лестница… Тупик. Прикинуться шаловливой путанкой и проскочить мимо уже усиленной гостиничной охраны тоже не удастся – прикид не тот, здесь нужно что-то типа мини-эластик, а не свитер-джинсы. Да и знают всех гостиничных шлюшек местные охраннички в лицо! Безнадега полная!
Стоп! Там, на черной лестнице, – громоздкий рабочий лифт. Аля подошла и ткнула наудачу красную кнопку. Надо же, работает! Отодвинула тяжелую дверцу, так же, наугад, нажала нижнюю пимпочку. Лифт, тяжко и натруженно поскрипывая тросами, пошел вниз. Остановился. Аля с грохотом растворила массивную дверь «грузовика» и оказалась в подвале. Замерла, прислушиваясь: тихо. Выложенные белым кафелем стены, блеклый, кое-где подрагивающий люминесцентный свет, запах каких-то неприятных химикалий, словно здесь совсем недавно морили то ли крыс, то ли тараканов, а скорее всего, и тех и других, да еще и мертвенный, приглушенный «аромат» многолетней гнили – все это не прибавляло никакой бодрости, наоборот: навевало мысли о морге, покойниках, холодных серых лежаках, холодильниках, где эти самые мертвяки свалены кучей, как попало.
Внезапно Алю настиг страх; да какой там страх! – дикий, нерассуждающий ужас! Впервые за свою не такую уж долгую жизнь она зримо представила саму себя лежащей на холодном, скользком камне, голой, и над этим неживым телом уже склонился патологоанатом, примеряясь скальпелем, как лучше располосовать сразу, от шеи до паха… А санитарка, кое-как прижав голову, готовится пилить череп замызганной пилкой, похожей на гигантский лобзик…
Пот снова липкой паутиной облил все тело; ничего не соображая от страха, Аля ринулась бежать по этому бесконечному подземелью; в некоторых пролетах коридора свет не горел вовсе; как ни странно, именно там ей становилось легче…
Она бежала и бежала, дважды попадая в какие-то тупики; потом ей казалось, что бежит она по кругу, и края этому подвалу не будет никогда. Сердце уже вылетало из груди, когда она услышала грохот открываемого створа; девушка села на месте, приказала себе жестко: «Соберись!» Понимание того, что воображаемые страхи сейчас могут погубить ее наверняка, было ясным, но ужас помимо воли мешал дышать, сковывал, накатывался волнами, как ледяная погибель… Аля закрыла лицо ладонями, до крови прикусила губу… «Соберись!» – приказала она себе снова, кое-как перевела дыхание. Прислушалась: на хоздворе, у люка для отгрузки в подвал продуктов, разговаривало несколько человек. Аля легонечко подкралась поближе, замерла на темном отрезке коридора, готовая снова бежать при малейшей опасности.
– …Не было?
– Да ты окстись, Жора! Кто в пятом часу утра по мусорникам да подвалам бегать станет!
– И через кухню никто не проходил?
– Во-первых, дверь на кухню заперта с нашей стороны. Еще с часу.
Во-вторых…
– Кончай умничать! Я ясно спросил: никто не проходил?
– Ну, никто.
– А без «ну»?
– Да чего ты докопался до меня, Жора? Я ж не карьер, а ты не экскаватор шагающий. Вот – первая машина пришла, за всю ночь, понял? Грузчики стоят ждут, а ты долбаешь своими вопросами, как дурной рыбачок – елдой прорубь! Чего стряслось-то?
– А ты не слышал ничего?
– Да кемарил я в каптерке.
– И выстрелы не слышал?
– Где?
– В Караганде! Понял? Коз-зел!
– Что-о? Жора, ты кого козлом назвал, падаль? Ты думаешь, тебе, сявке стриженой, шпалер дали, так ты и при делах?
– Ладно, Косой, не гони…
– Что – не гони?! Да ты еще дрочил под одеялом, когда я зону топтал!
– Сказал, Косой, не баклань!
– За базар отвечаешь?
– Да пошел ты!.. Мурло, синяк гребаный! Раздался звук хлесткого удара, грохот то ли коваными ботинками, то ли сапогами по кровельному железу, звук падения тяжелого тела… Какой-то вскрик, хрипы… Потом неожиданно зажужжал электромотор ленточного конвейера, что доставлял в подвал туши. На конвейере ничком, на спине, лежал малый и судорожно дергался всем телом, суча ногами и руками. Над ним нависал, прижимая к ленте, другой: постарше, мосластый, с редкими, торчащими клоками волосиками, с сифилитическим носом на скуластом лице.
Он что-то шептал на ухо противнику, словно увещевая того прекратить конвульсии.
И тот действительно затих. Аля почувствовала, как разом свело желудок: голова лежащего на спине малого была почти отделена от туловища; кровавый надрез на шее, от уха до уха, походил на раззявленный рот рыжего арлекина… «Человек, который смеется».
По лесенке рядом с лентой спустился другой человечек: маленький, горбатый, лысый.
– Косой, ты что, с крыши съехал? Что теперь Гуне говорить станешь?
– Заткнись, Гном. Ты базар слышал?
– Ну.
– Если тебя козлом повеличали, ответка должна быть?
– Ну.
– Вот и весь базар.
– Гуня понятий не разумеет.
– Ниче. Припечет – поймет. А его щас вроде припекло. По самые яйца.
– Ну. Рому Ландерса завалили.
– Круто. Выходит, под Батю теперь пойдем?
– Выходит, так. Больше не под кого.
– Батя – человек с понятием.
– Известно.
– Помоги-ка, Гном.
– Куда его?
– К тушам, на ледник. Порубим – и в море. Скатам на корм.
– А работяги?
– Шофера?
– Ну.
– И че? Если толковище будет, они подтвердят. А до толковища Гуне еще дожить надо. Ну а на нет и суда нет.
– А ты, Косой, крут.
– А то.
Аля съежилась, превратилась в комочек и старалась даже не дышать. Но в коридор Косой и Гном не пошли. Горбатый деловито отомкнул какую-то дверь, они подхватили мертвя-ка, потащили. Девушке стукнуло: сейчас! Она перебежала ближе к выходу, запах свежей крови снова заставил желудок скрутиться жгутом, Аля задержала дыхание, зажмурившись, вбежала по бетонным ступенькам рядом с продолжающей двигаться лентой. Шум конвейера надежно заглушал ее легкие шаги.
Аля высунула голову: метрах в пятнадцати стояла крытая фура, но никого из работяг или шоферов видно не было. Прямоугольник ворот раскрыт. В будочке рядом – тоже никого: ну да, охранник сейчас был как раз занят освежеванием жмура с прижизненным именем Жора. Девушку снова замутило так, что серая мгла на мгновение заволокла мир. Аля кое-как перевела дыхание, ринулась к воротам. Никто ее не остановил и даже не окликнул. Оказавшись на улице, Аля вдохнула несколько раз пьянящий, напоенный ароматом трав и моря ночной воздух и ринулась прочь, словно спущенная с тетивы стрела.
Часть третья
ДЕВОЧКА И МОРЕ
Глава 15
Девушка бежала маленькими затененными улицами вниз, к морю. В сумраке утра она различала ряды домиков, все, как на подбор, одноэтажные, построенные лет тридцать-сорок назад, увитые виноградными лозами и отгородившиеся и от жары, и от мира решетчатыми ставнями. На каком-то заросшем чертополохом пустыре вспугнула стаю больших рыжих собак; за ней пыталась было увязаться мелкая пятнистая шавка, но лобастый вожак что-то рыкнул утробно, и стая покорно пропустила девушку. Испугаться она не успела, подумала лишь – как хорошо, что сейчас утро. Ночью эти бывшие друзья людей царили на улицах и порвать ее могли даже не по злобе или со страху – просто мстя своим бывшим хозяевам за все прошлые и нынешние обиды.
Девушка вылетела через безымянный проулок на взгорок. Море открылось внезапно. Оно плескалось далеко внизу в сонном величавом покое; лишь первые утренние волны тревожили маленький каменистый пляжик.
Вокруг – ни души. Аля пошла по взгорку, пытаясь найти хотя бы тропинку. И чуть не пропустила ее. Спуск к морю был вырыт местными почти отвесно, узенький, закрепленный деревянными штырями, как опалубкой. Постояла, восстанавливая дыхание; на востоке показалось солнце, вырывая из дымки все побережье. Девушка подошла к воде, умыла лицо, прополоскала пересохшее горло – и побежала снова, плавно, размеренно, по самой кромке воды.
Минут через сорок она обогнула мысок. Дальше были завалы камней и коричневой породы: видно, еще весной море подмыло почти отвесный берег, и груда весом в несколько тонн обрушилась, преграждая путь. Чертыхаясь, Аля с полчаса преодолевала каменный завал. Дальше был пляжик. Никакого мусора: ни отдыхающие, ни местные не забредали сюда. Кому охота ломать ноги о камни под палящим солнцем? Девушка огляделась: с другой стороны – такое же нагромождение камней.
По крайней мере, здесь ее никто не потревожит.
И тут Аля почувствовала дикую, смертельную усталость. Солнце только встало, едва прогревая воздух. Девушка нашла между россыпей камней сухое место, натаскала высохших водорослей, соорудила себе матрас. Потом разделась донага, еще раз огляделась – никого – и, осторожно Ступая босыми ногами, пошла к морю.
Вода оказалась достаточно теплой. Аля нырнула рыбкой в солоноватую влагу, сделала несколько гребков… Подошла легкая прибойная волна, кинув ей в лицо горькие брызги… И тут – словно какая-то пружина, державшая ее всю ночь, лопнула, из глаз покатились слезы, такие же соленые, как окружающее море. Другая волна потянула девушку к берегу, на мелкий песок, а Аля… Она уже ничего не видела и не слышала: просто свернулась комочком, напряженно обхватив колени руками, плечи и худенькая спина сотрясались в рыданиях… И не было никого рядом, кто бы мог пожалеть… Только море ласково, бережно касалось ее тела и будто шептало бурливыми пузырьками прибоя: «Все пройдет… Все пройдет… Все пройдет…»
Ну почему, почему все так несправедливо? Разве ей к ее девятнадцати выпало мало испытаний? Гибель мамы и папы еще тогда, в детстве; беспамятство, безнадега детдома, та жуткая история с наркотиками и с Маэстро… Разве этого недостаточно, чтобы заслужить хоть маленькое счастье?..
Море продолжало ласкать ее, едва касаясь кожи, и девушке показалось, что оно тоже плачет, сочувствуя ей… Кое-как Аля выбралась на прохладный еще песок, подставив измученное тело солнышку, замерла. Дыхание успокоилось, но обида на жизнь уже ушла, слезинки высохли, солнце согрело. Был бы рядом Олег… Ничего.
Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо. Потому что иначе – совсем нечестно.
Усталость накатила сама собой тяжким ватным одеялом; как уснула, Аля не заметила. Ей начали было сниться свет и музыка, и будто она летела, и полет ее был стремителен и чарующ… А с запада шла гроза. Черная, мохнатая туча надвигалась стремительно; девушка попыталась развернуться в потоке воздуха, но ничего не вышло: словно гигантский безжалостный смерч тянул ее туда, в самый центр грозы, и она уже видела блики молний, слышала треск близких разрядов; в сердцевине смерча она увидела вихрящуюся фиолетовую воронку, ее несло туда каким-то шалым ветром, и она знала, что если сейчас не сумеет развернуться в потоке и вернуться назад, к солнышку, то мир для нее погаснет, она пропадет навсегда. Аля попробовала вздохнуть, но горячий воздух наждаком опалил горло, на губах она почувствовала соль, а сзади нарастало синее пламя, оно уже жгло спину и норовило поглотить ее всю. И тут девушка словно попала в ледяной омут: студеный воздух окатил с головы до ног, заставив сердце сжаться от ужаса: вот теперь она точно потеряет и равновесие, и ориентиры и стремительно унесется в черно-фиолетовую тьму смерча…
…Аля оглядывалась по сторонам, совершенно ничего не понимая, осматривая окружающий инопланетный пейзаж: обрыв поднимался метров на сто вверх, по нему можно было читать историю земли; вокруг были разбросаны куски породы, они отливали коричнево-золотым; другие, рухнувшие давно, были вылизаны морем в гладкие окатыши. Горло драло немилосердно, Аля попробовала пошевелиться и почувствовала легкую саднящую боль в спине, на шее, на бедрах: ну да, она обгорела. Заснуть на берегу было верхом легкомыслия! Она совершенно не чувствовала себя отдохнувшей, наоборот; и еще – очень хотелось пить. Девушка облизала потрескавшиеся губы, встала, одним прыжком бросилась в море. Сначала вода показалась ледяной, но тело согревалось все больше и больше с каждым гребком, и вот уже она плыла в чистом прозрачном сиянии, видя каждую песчинку на дне. Набралась храбрости, глотнула; вода была соленой, но освежала: жажду не утолит, но, по крайней мере, не умрешь сегодня. А жить здесь робинзоном все лето она не собиралась.
Аля набрала воздуха и нырнула; там, внизу, вода была еще очень холодной.
Но, вынырнув, она могла, не боясь замерзнуть, лежать на волнах. Сон вспоминался теперь смутно, и Аля сумела убедить себя, что теперешняя явь – и есть его счастливое продолжение. Все будет хорошо. О том, что нужно делать, Аля не задумывалась: к чему загадывать? Просто нужно уехать на какой-нибудь попутке подальше от этого взбесившегося городка и позвонить Олегу. Он что-нибудь придумает. Все будет хорошо. Накувыркавшись вдоволь, она заметила, что берег довольно далеко; погрузила голову в воду и кролем пошла к берегу. Все будет хорошо. Выскочила из воды, пробежалась по песку вдоль марсианского обрыва, согреваясь, сделала несколько раз «колесо», даже закричала что-то от полноты чувств: хо-ро-шо! Обсохнув, побежала обратно. Вот она, груда камней, среди которых она сложила одежду; здесь нужно ступать осторожнее: не хватало еще раскроить ступню, это в ее-то положении. Аля осторожно ступала между камней, шаг за шагом. И – замерла на месте. На песок падала тень.
– Ну вот и объявилась, – услышала она скрипучий, словно надтреснутый голос, подняла голову, ойкнула – и поспешила прикрыться руками. Стоявшее напротив существо, когда-то давно бывшее человеком, – обрюзгший мужичонка в рваной, вытертой, сожженной солнцем фетровой шляпе на сальных волосах, в каком-то неимоверном лапсердаке, бывшем лет десять тому пиджаком, в оборванных джинсах, подпоясанных бельевой веревкой, и в ботинках военного образца, зашнурованных грязными разноцветными тесемками, – сально лыбился щербатым ртом, разглядывая девушку. Впрочем, его Аля рассмотрела разом, но сначала почувствовала неимоверно мерзкий запах, исходивший от бомжа.
– Отвернитесь, мне нужно одеться… – попросила она.
Бомж забулькал смехом, обнажив беззубые воспаленные десны.
