скачать книгу бесплатно
– Да что ж это я, заболтала вас совсем… Самовар, чай, подошел… Пошли-ка в учительскую, там и потолкуем…
В учительской накрыт стол. Хлеб нарезан большими ломтями, сало, огурцы.
– А вот и картошечка поспела… Чем богаты. Угощайтесь.
И я, и Гриша Ларин были готовы… На Руси «чай» – понятие особое…
Включает и хлеб, и соль, и водочку, и разговоры неспешные… Одним словом – «чай».
Открываю сумку, извлекаю «столичные гостинцы»: московскую сырокопченую, банку лосося, шпроты, ну и, конечно, кристалловскую…
Разлили по полной в граненые лафитнички:
– Ну, со встречей… Со знакомством…
Василий Игнатьевич, главред «Светлого пути», поднес к губам стаканчик осторожно, придерживая ладонью за донышко, руки заметно подрагивали…
Недоопохмелился, видно, с утра, бедолага… Зажевал корочкой, чуть посидел, просветлел лицом…
– А вы Карповну-то, ребят, не шибко слушайте… Нажалуется она, наплачется… Не знаю как где, а мы тут – ничего живем… Земля родит, огороды у всех… Ничего… Да и голова у нас районный – мужик что надо, соображает…
Дороги – видали какие?
– Ты, Игнатьич, как рюмку примешь – так сразу хвастать!
– Чего – хвастать? Разве не так? Надежда Карповна усмехнулась хитро:
– Это у нас завсегда: приезжих сторожиться да себя нахваливать! Абы чего не вышло… Идеологический работник…
– Да чего ты, право… «Идеологический…» А Зуева, что пиломатериалы крал, кто, не мы расчехвостили?
– Ну прямо герой труда… Смотри не запались на скаку-то.
– Вот так, мужики… Видали… Не баба – язва!.. В глаза говорю, хотя и родня мне.
– А у нас в Пречистом все всем родня… Седьмая вода на киселе…
– Ну как пошла, с морозцу-то? – Игнатьич глянул на меня скоро, беспокойно перевел глаза на Ларина, снова – на меня… – По второй?
– По второй.
– А вообще-то Василий прав. В Пречистом мы еще ничего – везунчики… Слава Богу, что под Чернобыль попали… – произносит Надежда Карповна.
Сначала я решил, что ослышался:
– Под радиацию?..
– Ну так, под нее. Еще в восемьдесят седьмом денег району отвалили: на них и школу отремонтировали, и дороги те провели. А то ведь были глушь глушью, на танке к нам по весне да по осени не проползешь… А сейчас без «гробовых» – вообще хоть смертью помирай: зарплат за полгода не плотют… У колхозных, у тех вообще продукты не берут: заморские дешевле обходятся… А вообще-то от хозяина зависит… Кто крутится – тот и живет, а у ленивых – оно завсегда «зубы на полке»…
– Так, по-твоему, что, люди дурня валяют? Поутру – все на работу бегут, а как зарплату получать – что? Кукиш с маслом! – не соглашается Игнатьич.
– Не перевирай. Я ж говорю – от хозяина! Возьми веденеевский колхоз – не нарадуются!
О Веденееве я уже слышал. В трех районах и в областном Велереченске есть магазины – их так и называют, «веденеевские». Отовариваются в них охотно: продукт дешевле, свежее… Да и с землей колхозу повезло: чистая от радиации, голландцы специально приезжали, замеряли, потом соглашение подписали: маслозавод и сыродельню строить. Колхоз, правда, уже не колхоз – акционерное общество, и хозяин ему – Константин Васильевич Веденеев, тридцати девяти лет…
– А за кого, к примеру, тот Веденеев проголосует? – спрашиваю я.
– Известно за кого… За коммунистов. И все село его также – две с половиной тыщи душ.
– А не забоится? Ну как раскулачат?
– Это кого? Костьку-то? Раскулачить? Да он сызмальства в райкомах сидел секретарем… Да и грамотный, на кривом мерине не объедешь.
– А вы за кого? – спрашиваю редактора.
– Я… Да все за них проголосуют.
– Почему?
– При них порядок был. Надоело людям безвластие-то…
– Это при Горбатом – порядок?
– А ты его к коммунистам не причисляй. Предатель он. Оборотень. Одно слово – Мишка-меченый. И вся его клика – такая же. Вы ж там на Москве сидите, не знаете, что ли? – Игнатьич смотрит на меня пытливо, внимательно. Такое ощущение, что для того, чтобы протрезветь окончательно, ему не хватает грамм ста…
– В смысле?
– Одна там шайка-лейка. Масоны. Решили нас под себя поработить, вот и поработили. Выбираться теперь надо.
– Кто о чем, а вшивый о бане, – комментирует Карповна.
– Да? Еще предки наши говорили: попасть в кабалу, А что такое кабала? Это и есть ихнее жидомасонское учение. – Игнатьич наливает себе лафитник и дергает одним махом. – Ты посмотри в телевизор: только и есть, что Хейфицы, Крамеры и прочие… И все комментируют, и как нужно – выворачивают. И в правительстве, и вокруг Президента – они же вьются! Сначала Америку под себя подгребли, теперь – нас хотят!
– Что, в Америке тоже масоны?
– А то как же! «Права человека» – это и есть права евреев. А мы для них не люди, а так, гои… Сейчас умные люди много про это книжек пишут, а власти наши – что? Молчок! Заодно потому что! Ты герб американский видел?
– Обязательно.
– Ну?.. – Игнатьич смотрит на меня настойчиво и требовательно.
– В смысле?..
– Какой он?
– Орел. С двумя лапами и одной головой.
– А над головой у него что?
Честно говоря, не помню я, что у американского орла над головой. Но уж точно не шапка Мономаха.
– Наверное, звездочки. По числу штатов.
– Да-а? Э-эх вы, сидите там на Москве, всякую глупость в газетах пропечатываете… – Главред долил остатки водки и снова выпил. – Может, еще за бутылочкой?…
Ларин тихо улыбнулся, достал из сумки очередную емкость. Чай – он и есть чай.
– Вот это по-нашему… – Главред задумчиво пережевал корочку хлеба. И выдал:
– Звезда Давида у него там. Шестиконечная. Уразумели?
– Где?
– Да над башкой у этого орла американского.
– Ну и что? Одни любят арбуз, другие – свиной хрящик. Была бы у этой птички над головой пятиконечная – нам что, жить бы легче стало?
– Да ты не понимаешь!.. – Игнатьич машет рукой в сердцах. – Просто если вы там не понимаете, то чего уж остальным… Или – боитесь?
– Кого?
– Сионистов, кого же еще! Они ж сейчас везде расселись – и в валютных фондах разных, и в правительстве… Распродают Россию-то! И ООН эта хваленая – ни гугу… Как сербов православных бомбить – нате вам пожалуйста, как по Багдаду – тоже, с дорогой душой, потому как мусульмане и арабы всякие – евреям главные враги и есть! А наши сидят, ручонками разводют: общечеловеческие ценности – то, общечеловеческие ценности – се…
– ООН как раз признала сионизм формой расизма и расовой дискриминации.
– Да ну?
– Ага. Двадцать лет назад, в семьдесят пятом, на тридцатой сессии Генассамблеи.
– Ну… Это они нарочно. Для отвода глаз. Я думаю, и войну в Чечне они затеяли…
– Да? А зачем?
– Да чтоб с мусульманами нас, значит, рассорить. Вот Хусейн – завсегда за нас был… Вообще от евреев – вред один в мире. ГУЛАГ нам создали тут – раз. Как Сталин за них взялся, так его отравили – два. Сейчас нас поразвалили – три.
Чтобы тащить, значит, все было сподручнее… А этот рыжий… прихватизатор…
Знай, все им за бесценок распродает… У нас тут трех парней посадили – ящик водки по пьянке из магазина уволокли, а этого разве посадит кто? Все – одной масти…
– Олег Владимирович, а что на Москве-то слышно, когда ту войну-то чеченскую прикончат, а? – спрашивает Карповна.
Пожимаю плечами…
– Да концы, известное дело, все в Москве схоронены. А то в Тель-Авиве да и в Вашингтоне том – не дознаться. Ничего, люди все видют, не без глаз.
Проголосуют, – горячится Игнатьич.
– За Жилиновского?
– А за кого же еще! Этот за русских стоит! При нем порядок будет, уж точно!
– Хм… Так ты вроде против евреев, а Жилиновский – …юрист, по отцу-то…
– А у них это не в счет! Вот если б мать была… А мать у него – русская! А как думаете, ребятки, вылезет Россия-то?
– Как Бог даст.
– На Бога надейся и сам не плошай!
– Это – как водится.
– А я, стыдно сказать, уже и не верю ни во что… – вздыхает Надежда Карповна. – Хотя и иконки дома, еще от родителей, а… Недавно сестре троюродной, в Велереченске она живет, сына прислали из Чечни… Всю службу там отвоевал… Уж как она убивалась, пока служил – каждый денек в церковь ходила да свечки ставила… И уж ждала, ждала… Осенью уволить должны были, а все держали – менять некем… А тут – уже и документы все получил, да попросили последний раз в наряд, значит… Броневик ихний на мине подбило. Сережка, сын, значит, выскочил чего-то, тут его пулей и убило. Насмерть. В последний денек…
Осиротели родители… На похороны я ездила – «чеченцев» много пришло, проводить, значит… А тут – ветеран какой-то, с Отечественной, видно, на могилку к кому пришел проведать… Подошел к ребяткам-то, спрашивает одного:
«А что, сынок, страшная война в той Чечне?»
«Самая страшная война, отец, та, на которой ты подыхаешь».
Господи, как ребят жалко…
Разлили, выпили не чокаясь.
Парадоксы войны… Те пацаны, что, воевали в Афганистане, стали у нас «афганцами», эти – «чеченцы»… В Таджикистане – тоже война… Кто возвратится оттуда – «таджики»?.. И снова соберутся все – «абхазцы», «тбилисцы», «вильнюсцы»
– в новый «Союз нерушимый»?.. Бред.
Парень погиб в последний день. В последнем наряде. Не приказали ведь – попросили…
Каждый, кто воевал, знает: с людьми в день гибели творится что-то странное… Одни – полны энергии, безудержно, беспричинно говорливы, другие, наоборот, – замкнуты и неразговорчивы. Не к месту вдруг что-то начинают вспоминать или просто суетятся, делают ненужные и необязательные вещи – начищают бляху ремня, ищут что-то, не зная даже, зачем и для чего… А у некоторых – полная и бесшабашная эйфория, ощущение собственного бессмертия!..
Предсмертное беспокойство…
Опытные командиры всегда замечают такое состояние бойца и именно в этот день парня в бой или на задание не берут. Одно «но»…
…Если у командира есть возможность выбирать.
У солдата такой возможности нет никогда.
– Значит, мать, говоришь, жить совсем невмоготу стало? При Борисе-то? – спрашивает Ларин.
– Да нет. Я же говорю, ничего… Кабы не та война… А молодым, тем лучше, это уж точно.
– Лучше?
– А вот внука возьму… Сын мой с невесткою, как времена меняться стали, скрепились, но ничего, работают. А внучок – тот головастый. Сначала в область уехал, у сестры как раз жил. Устроился аж на телевидении техником каким-то, ну что программы монтируют. Получаться у него стало, в Москву переехал. Сначала, понятно, победствовал – знакомств у него никаких особых, а там – закрепился.
Деньги хорошие получает. Приезжал – худющий, что жердь в заборе, хвост какой-то дурацкий себе заплел – мода, говорит, такая, а сам веселый. Работы, говорит, хоть отбавляй – да только искать ту работу нужно, какая по душе…
