скачать книгу бесплатно
– Белая богиня твердит ясно: все дети Харуна подлежат уничтожению, – непреклонно басит кассиопий.
– А разве так очевидно, что граф Эгертон – маг? – невинно тяну я, ловя на себе недоуменные взгляды преторов, и спешно поясняю: – Всё, что видел народ – как по воздуху пролетела его плеть и вырвала из моей руки меч. Но что подчинялась она именно графу, а не, скажем, кому-то из его свиты или вовсе любому человеку из толпы… ещё нужно доказать.
– Вздор! – отрезает Лидианская, вновь возмущённо стукнув тростью. – Да кто поверит в эту чушь?! Все здесь присутствующие знают прекрасно, кто он и что сделал… как добился вотума – с помощью колдовских сил, не иначе.
– Знаете, миледи, а я бы выслушал идею Её Величества подробнее, – встревает молчавший до этого Нэтлиан, попыхивая трубкой, и клубки густого дыма уходят к каменным сводам потолка. – Вам легко говорить: «соберите войско и поучите герцога манерам». Сразу видно человека, который не бывал на поле боя, не сражался с бойцами чёрного гарнизона – они аки львы, и каждый из них стоит десяти столичных. Отсоединение Манчтурии, потеря этой колоссальной силы может действительно стать концом для единого Афлена. И пока есть шанс на иной исход, я, да простит меня Сантарра, готов пить из одной чарки с колдуном. Во имя мира и тысяч невинных жизней.
Его неожиданная речь производит сильное впечатление даже на меня. Я потрясённо наклоняю голову, выражая признательность за поддержку, хотя краем глаза замечаю недовольство пыхтящего кассиопия. Итан Данг нервно поигрывает пером в тонких пальцах, а Белларский сбоку от меня неуютно ёрзает на стуле. Ясно одно: войны не хочется никому, ибо это синонимы разрухи, голода, нищеты и боли. И ответственность за это ляжет на мои плечи, за каждую жизнь и каждый рухнувший дом.
А мне достаточно чувства вины на своих плечах.
– Я считаю, что вполне в наших силах сохранить страну. И для этого завтра мы должны во всеуслышание объявить, что графа Эгертона подставили, магом он не является, и пройдёт проверку освящённой водой прямо в зале суда, прилюдно, – я добавляю в голос неукоснительно приказных ноток, внимательно смотря на недоверчиво скривившего губы Данга. Он презрительно фыркает:
– А уважаемый граф сможет пройти эту самую проверку? Мы же все понимаем, что нет.
– Это возмутительно! – сурово гремит кассиопий, и я невольно вздрагиваю от его протестующего тона. – Мы не можем допустить такого предательства заветов богини! К тому же он – настоящий цареубийца, а вы собираетесь даровать ему свободу?! Прощение?!
– Кто сказал, что я его прощаю?
Мой шёпот будто впитывается в стены: недоумение преторов ощущается кожей, они всё заметнее переглядываются. Лидианская, судя по сморщившемуся крючковатому носу, вовсе готова вызвать лекаря для несущей бред королевы. Но кажется, решение, которое будет компромиссным, я всё же нащупала – всё в лучших традициях Данга, умеющего угодить всем и не забыть про себя.
– Но позвольте, если суд признает его невиновным… – приглушённо пытается вмешаться азис, на что я снисходительно улыбаюсь:
– Суд будет открытым для всех желающих. Мы всем покажем однозначно: граф Эгертон не маг, к смерти короля не причастен и отныне свободен. После чего я, он и вся его свита в сопровождении королевского отряда отправимся в Манчтурию по главному торговому пути. – Утыкаюсь пальцем в жирную линию дороги на карте, ведущей вдоль вод великого Артона через всю страну до самого берега моря. – Для народа и для герцога Иглейского мы изобразим полное помилование графа Эгертона. Проедем по центральным городам, показав, что белый и чёрный народ едины, и никакой войны не будет. Успокоим наших вассалов. А после того, как герцог даст мне присягу и убедится, что его сыну ничего не грозит, палач тайно исполнит настоящую волю суда и белой богини – упокоит графа на его родине. Подстроит несчастный случай, в котором уже нельзя будет винить корону. Мы торжественно проводим его к могиле, но так, чтобы это всем принесло пользу.
Преторы погружаются в долгое, преисполненное раздумий молчание на моё дерзкое предложение. Кажется, я почти слышу, как шуршат в их головах мысли, находящие отражение на лицах: довольно ухмыляется Данг, который получит свой кусочек мести Анвару; буравит тяжёлым взглядом карту Нэтлиан, просчитывая риски; складывает руки на груди кассиопий, прикидывая, насколько отсрочка казни соответствует законам Сантарры.
– Это мудрое предложение, Ваше Величество, – негромко прерывает неловкую тишину Белларский, но осторожно добавляет: – А вы… готовы к такому путешествию? Придётся отложить совет Пятерых, вы не успеете вернуться в короткий срок…
– Остальные герцогства никуда не денутся и подождут до осени. А вот вопрос с Манчтурией ждать не может, – я стараюсь звучать уверенно, хотя тревога всё равно царапает затылок: долгая отлучка королевы из столицы, когда ей ещё не принесли присягу, может быть чревата последствиями. Эту часть плана стоит продумать основательно.
– Кажется, я неверно оценила вас, Ваше Величество, – вдруг кряхтит Лидианская, бросая на меня колкий, задумчивый взгляд. – Когда вы просили мою печать, то была подверженная чужому влиянию девочка, не понимающая, с какой силой связалась. Теперь я вижу, что наша королева ставит людей выше себя, вижу мудрость. Это похвально. Да, как глоссарий я подтверждаю, что народ видел недостаточно. Убедить всех, что колдуном, зачаровавшим плеть и отравившим меч, был некто иной, вполне реально, особенно если устроить наглядную казнь какого-нибудь бродяги из городской тюрьмы – якобы, настоящего виновника. Если у вас хватит духу проехать по всей стране, изображая мирную королевскую чету, а потом дать палачу исполнить свой долг – то я в искреннем восхищении такой самоотверженности, – и впервые на моей памяти Мэнис склоняет голову, что приятно до мурашек по позвонкам.
Будто старая карга признаёт меня своей королевой только сейчас, а не когда поднимала кубок за моё здоровье после церемонии в храме. Значит, я действительно нашла лучший выход.
– Я за мир, какой бы путь к нему не вёл, – пыхтит Нэтлиан, разнося по комнатке новые клубки дыма, путающиеся в его усах. От запаха табака вновь ощутимо подташнивает. – Графа и его свиту нужно будет сторожить надёжным людям, тем более что везти их придётся не в кандалах, а как свободных людей. Безопасность королевы я вряд ли могу доверить кому-то кроме себя лично. Если Ваше Величество изволит, я бы хотел возглавить отряд.
– Буду очень признательна, уважаемый ленегат. Поездка может стать непредсказуемой. – Я вновь ищу глазами кассиопия, чьё мнение будет решающим: – Ваше белосвятейшество, устроит ли Сантарру такая отсрочка казни?
– Время ничего не значит для истинной веры, – осторожно тянет он, и на широком лице напрягаются скулы. – Пусть с делегацией отправится достойный служитель храма, который проследит за чёрным графом и не даст ему сотворить новых бед, не позволит магичить. Главное, чтобы закон богини был в конечном счёте соблюдён. Я всё сказал, – его завершающие слова дарят ощутимое облегчение: долгого спора не будет.
– Значит, нам остаётся только утвердить маршрут и все детали для завтрашней пьесы в суде, – бодро замечает Белларский, склоняясь над картой и взяв свободное перо: – Надо сказать, я и сам бы не придумал лучше. Изящное решение щекотливой проблемы, – одобрительно кивает он. Пухлое лицо хомяка светится почти отческой гордостью.
– У меня просто был великолепный учитель, милорд.
Теперь у меня будет сотня возможностей для праведной мести за отца, весь путь до Сахетии, который всё равно закончится моей победой. И впервые со дня поединка хоть что-то вызывает настоящее удовлетворение. Что ж, Анвар, игра началась.
3. Вердикт
Это едва забрезжившее рассветом утро сложнее – больнее – всех предыдущих в сто крат.
Пока новая фрейлина, выбранная мной за молчаливую неприметность и легко запоминаемое имя Лэн, тенью скользит по комнате, раздвигая шторы и подготавливая тяжёлое, бархатное чёрное платье, я лежу, слепо уставившись на голубые волны балдахина.
Лежу, не в силах пошевелить хотя бы кончиком пальца.
Лёд выворачивающей конечности наизнанку болью сковывает тело, и даже дыхание получается поверхностным. В ужасе зажмурившись, сосредотачиваю всю силу воли, чтобы преодолеть этот жуткий паралич, но хватает меня лишь на слабый поворот головы. То… создание в моей утробе явно чересчур истощено: неожиданно ясно понимаю суть происходящего. Меня всю жизнь питала магия мамы, а теперь она делится на двоих, и на то, чтобы продолжать функционировать как прежде, её не хватает. Холодная, колко бьющая по ногам боль будто гвоздями прибивает к постели. Упрямо разлепляю ссохшиеся губы, взглядом находя полненькую фигурку фрейлины, которая шустро собирает щёткой пылинки с подола моего наряда.
– Лэн, – тихо зову её, и девушка в лёгком недоумении поднимает на меня раскосые светлые глаза. Ещё бы: по имени я назвала её едва ли не впервые за столько дней. – Оставь это. Принеси, пожалуйста, завтрак, – дешёвая, топорная попытка спровадить её подальше, пока она не поняла, что я пришпилена к постели и не могу шевельнуть и пальцем. Маиса бы догадалась моментально, что от неё пытаются избавиться, но Лэн безропотно идёт к двери.
– Конечно, Ваше Величество.
Остаюсь одна и вновь сосредотачиваюсь на собственном теле, будто вылитым из чугуна. В уголках глаз скапливается влага от силы, которую я прикладываю, чтобы сжать кулак – но получается только едва ощутимо дёрнуть мизинцем. Болотные духи… и как мне подняться?!
– Кажись, кто-то влип, как кхорра в мондавошек, – раздаётся вдруг за моей головой, со стороны балкона, откровенно ехидный непристойный комментарий звонким женским голосом.
– Кто здесь? – испуганно шепчу я, потому что нет сил говорить громче. Пытаюсь найти невидимую гостью взглядом, но, увы, она всё ещё вне зоны видимости, только слышно, как скрипят петли балконных дверей, прикрытых её руками. Позвать бы стражу… но не могу закричать. Ужасающе беспомощна.
– А никого нет, золотозадая ты наша. С катушек слетела, сама с собой трындишь, – в потоке насмешливых издёвок вдруг мелькает нечто отдалённо знакомое: манера растягивать «о». Южная манера. – Вот, какое дерьмо случается, когда запираешь в клетку собственного мужика.
С этими словами гостья наконец выходит вперёд, бесшумно ступая по ковру. Нет, не выходит – просачивается, будто возникнув из рассветных лучей: настолько неуловимы её движения. Потрясённо моргнув, в шоке и любопытстве разглядываю тонкий, изящный силуэт. Чернокожая девушка, затянутая в некое подобие тёмно-коричневого кожаного комбинезона, плотно прилегающего к телу и подчёркивающего каждый изгиб, складывает руки на груди и смотрит на меня большими, угольными глазами, в которых играют смешинки. С возрастающей тревогой замечаю короткие метательные ножи, блеснувшие с предплечий: оружие торчит костяными рукоятками и из пояса, и из брюк. Длинные чёрные волосы заплетены в целый ворох косичек, и на конце каждой переливается белая жемчужина. От всего её образа буквально веет магией, даже то, как кружат в солнечном свете вокруг незнакомки пылинки, выдаёт нечистое. Панический вопль застывает в горле комком.
– Закончила пялиться? – невинно интересуется она и подходит ближе, а затем бесцеремонно срывает с меня одеяло. – Подъём, хоп-хоп, булками шевели!
Даже леденящая боль и страх отходят на второй план от такой откровенной наглости. Зло сощурившись, шиплю через зубы:
– Не имею понятия, кто ты, но пошла вон, пока я не позвала стражу.
– Я-то свалю, вот только кто тебя тогда растолкает, а, дохлятинка? Кстати, зовут меня Юника, я сестрица твоего самоуверенного муженька. И ты как хочешь, но на суд свой высокородный зад притащишь! А потом будешь хорошей девочкой, откроешь рот и заявишь, что Анвар свободен. Или клянусь, я самолично тебя отпинаю! – от её звонкого голоса щекочет в ушах, а на каждую хамскую фразочку она едва не подскакивает на месте, будто пытается сдержать бьющую через край энергию. Десятки косичек весело покачиваются, отдалённо напоминая своенравных ужей, стремящихся разбежаться каждый в свою сторону.
А у меня от слова «сестрица» чуть разжимаются лёгкие: так вот она, седьмая всадница, вышла из тени. Ни разу не слышала о ней от Анвара и потому недоумеваю всё больше: чётко помню, что у Иглейского лишь трое детей. Вдобавок с каждым мигом крепнет подозрение, что она и впрямь маг, иначе бы с такой яркой внешностью в замке не смогла скрываться столько времени – только приняв облик зверя.
Или моей фрейлины. Не пора ли искать в подвале новые трупы?
– Значит так, ведьма, – как можно более твёрдо говорю я, жалея, что не могу повысить тон или хотя бы вздёрнуть подбородок. – Плевать, кто ты. Я знаю, что ты сделала по приказу твоего, как говоришь, братца. Так что именем короны – ты арестована…
– Духи меня выдери, вот это спесь! – насмехается Юника, деловито упирая руки в бока. – Не, я прямо испугалась дохлятины, которая не может пошевелить задом, боюсь-боюсь, честно. Давай ты сначала хотя бы встанешь, а потом уже будешь меня арестовывать для допроса с пристрастием?
– Встану! Сейчас… ещё немного и встану, – с этим грозным шипением я упрямо пытаюсь дёргать конечностями, но они остаются будто пристывшими к кровати.
– Вот же дура, – укоризненно вздыхает Юника, возведя взгляд к потолку и картинно вскинув руки. – Духи песков, почему вы не дали этой дурынде мозгов? Или это новая столичная мода такая – самоистязания? Что, после боли, наверное, и кончаешь от души? – гладкое тёмное лицо задумчиво хмурится, и невозможно понять, шутит она, задавая вслух такие вопросы, или же действительно хочет ответ.
Со мной в жизни не разговаривали так развязно. Вслух про… это? А что, так можно было?
– Слушай сюда, охамевшая блоха, – осознав, что иного тона, кроме такого же беспардонного, она не воспринимает, я окатываю её колким взглядом – однако Юника лишь презрительно щурится на мою попытку повторить её наглость. – Тебя явно послал Анвар: уж не знаю, шпионить за мной или уговаривать на милость в суде, но точно не для того, чтобы ты стояла и глумилась. Так что или помоги встать, или топай к болотным духам!
Шальная мысль действительно вспыхивает в голове: если я права, и эта девчонка – маг, то ей хватит одного касания, чтобы мне помочь. С интересом смотрю на её пальцы с абсолютно чёрными ногтями, будто вымазанными в краске.
– Ты от злости не лопни, а то ведь правда уйду. Разрежу на тебе сорочку и оставлю сверкать прелестями, а потом из угла буду смотреть, как тебя найдут стражники – хохма ещё та выйдет! – широко улыбнувшись и продемонстрировав идеальные, словно созданные для смеха большие зубы, Юника тянет руку к моей застывшей лодыжке и уверенно её хватает. – Ох ты ж мать-Эфилона! Настоящий мертвяк!
Она моментально становится серьёзнее, внимательно смотрит мне в глаза, а я замираю в ожидании тепла – но не чувствую ничего более, чем лёгкое покалывание по коже, обычное человеческое касание. Вновь пробую дёрнуть ногой, но успеха никакого. Холодно, как же отвратительно холодно!
– Не помогает, – безнадёжный стон, в досаде прикрыв веки.
– Не та магия… не родная, – едва слышно шепчет Юника, отрываясь от меня и с сомнением разглядывая собственные пальцы. – Слышь, золотозадая: ты меня всё больше своими капризами бесишь. И угораздило ж Анвара связаться с мертвечиной. В шкафу у тебя что?
– В шкафу? – непонимающе хлопаю я глазами.
– Да, воняет оттуда чем-то добротным… полынь, дубовая почка… а ничего составчик, ну-ка, заценим пойло, – прищурившись, Юника бесшумно скользит к шкафу и распахивает дверцы.
Не сразу понимаю, что она такое учуяла, а потом осеняет: пузырёк Нэмике, оставленный в кармане той болотной мантии. Хорошо, что я всё-таки забыла его выбросить в лесу. Главное, не думать о том, какая дрянь в этом зелье намешана и о том, что есть способ куда проще. Позвать того, кто создал эту проблему, и заставить исправлять. Почему-то есть острое ощущение, что, если варево ведьмы не поможет, следующий вариант Юники будет именно таким.
Она неуклюже и брезгливо, будто не хозяйничала тут в облике Маисы столько дней, отодвигает развешанные наряды. Останавливается на мантии и безошибочно находит пузырёк. Откупоривает пробку и тщательно принюхивается к содержимому. Затем капает себе на тыльную сторону ладони и растирает, рассматривая зелье на свет.
– Грамотно. Эй, дохлятина, пойло у кого брала? Верный человек?
– Да. Уж точно не тот, кто стал бы меня травить, – я вспоминаю узелок истины на поясе Нэмике, и потому отвечаю без сомнений. Ей это просто ни к чему, она, напротив, очень хочет, чтобы создание во мне выжило.
– Ну, тогда рискнём. Только учти, решила с моей помощью травануться и копыта откинуть – Анвар мне ноги вырвет, он понятия не имеет, что я здесь, – строго возвещает она, для убедительности подняв вверх указательный палец.
– Так он… не отправил за мной следить?
– Он сказал не вздумать лезть к замку и спокойно ждать вердикта, но он мне не всеотец. – Юника передёргивает плечами и вновь приближается к кровати. – Детка, ротик открываем и не плюёмся, лады? Или тебя на суд понесут. Голой. Вот Анвар обрадуется…
Морщусь, но у меня и правда нет другого выхода: хорошо, что зелье дала Нэмике. Если бы эта хамка притащила собственное снадобье, в жизни бы не стала подчиняться: уже верещала бы насколько могла громко, призывая стражу, и плевать на наготу. В конце концов, уверенность, что именно Юника скрывалась столько времени под личиной Маисы, никуда не исчезает – однако слегка дрожит, потому что я успеваю заметить тень растерянности на тёмном лице, слабую ориентацию девчонки в моей спальне и тем более в шкафу. Да ещё и манера речи, которую тяжело подделать… Но откуда мне знать, насколько хороши её актёрские данные.
Травянистый запах горечью повисает в воздухе. Послушно открываю рот, и ровно три мутно-зелёных капли падают на язык. Спешно глотаю в надежде, что это поможет начать шевелиться. Юника замирает, буравя меня своим нахальным чёрным взглядом из-под густых ресниц и ожидая реакции.
– И как оно? Хуже, чем моча верблюда? Хотя знаешь, верблюжья моча – это ещё сойдёт, мы с Дастаном как-то застряли без воды в красную бурю… Знала бы ты, что нам пришлось пить. Эй, дохлятина, не зеленей так! И не смей блевать на меня!
Богиня, какая несусветная гадость! Снадобье оказывается отвратительно горьким, отдающим одновременно и тиной, и затхлостью сродни болотной, и гнилыми листьями. Наверное, если бы мои внутренности сейчас могли реагировать и сжиматься – и впрямь вытошнила бы всё моментально. Беда в том, что и блевать давно нечем, в желудке кроме воды и морса ничего не удерживается.
– Нор… мально, – упрямо выдавливаю я, и понимаю, что наконец-то могу хотя бы вдохнуть полной грудью.
Нет, никакого тепла не приходит в ледяное тело. Но, спустя ещё пару бесконечно тяжёлых вдохов, ладонь подчиняется моему желанию и через скрип костей сжимается в кулак. Слава Сантарре. Нэмике точно заслужила свою плату. Волной покалывания паралич отпускает и колени, а боль понемногу утихает – правда, холодно мне по-прежнему. Не легче, но, по крайней мере, сносно. Как можно увереннее сажусь на постели, поджимая под себя ноги, способная теперь хотя бы говорить глаза в глаза. Чуть помедлив, подтягиваю откинутое одеяло и кутаюсь в него, потому что дрожу, словно в лихорадке.
– Спасибо, – глухо бормочу я, пока Юника закрывает пузырёк и ставит на прикроватную тумбу. – Но это ничего не меняет.
– А, да. Это не я кокнула твою подтиралку задницы. Глаза разуй, глянь на меня. Думаешь, я бы тебе стала пятки пудрить и туфельки в зубах носить? А ничего не слипнется? – она гордо вскидывает треугольный подбородок, но мне и без того видно в плавности её движений благородное происхождение. Да, говорит она, как деревенская хабалка, но, похоже, и жизнь у юной колдуньи никогда не была лёгкой и не требовала ношения бальных платьев.
Представить Юнику в корсете… Действительно, смешно. Светская леди из неё никакая.
– Зачем ты здесь? – никак не могу понять истинной причины так подставляться, ведь я могу позвать стражу прямо сейчас, вот только… хочу для начала разобраться. Плотней заворачиваюсь в одеяло, чтобы не стучали зубы. – Если Анвар не приказывал следить и… просить за него, то что ты тут делаешь?
Она немного нервно покусывает полные губы, не глядя на меня проходится кончиками пальцев по резной спинке кровати. Обводит растительный узор и искусно выпиленный листок, а затем будто нехотя выдаёт:
– Затем, что тебе надо дотумкать до правды. Анвар не виновен в смерти старого пьянчуги, – уловив мой скептичный взгляд, она спешно поправляется: – Ну, то есть, не так, как ты себе вообразила. Да, он начал городить полную отсебятину, когда стал подбивать тебя порубить папулю в капусту: что поделаешь, горячая южная кровь, нашим мужикам если вовремя по рукам не дать – они по локоть их засунут не в те дыры… Но он готов был сохранить жизнь короля. Анвар у нас… горло семейной совести, если хочешь. Не любит убийства, тем более напрасные, и я его в этом понимаю. Так что пришла сказать: не смей валить всё на него, только не ты. Он открылся людям, чтобы защитить тебя…
– Он открылся, чтобы защитить самого себя от отравленного меча! – перебиваю я, потому что глас разума должен быть услышан. В устах Юники вся картина неприятно выворачивается изнанкой, хотя мне всё очевидно до тошноты.
– Дура, – вновь совершенно спокойно фыркает она. – Если бы Анвар боялся за себя, он бы не остановил Миджая, а этот ядрёный парень от тебя бы и сопли не оставил, поверь на слово. Нет, он просто успел просчитать варианты, пока ты там выла над трупом. Что решил бы народ Велории, если бы не получил моментальное и наглядное объяснение, как именно принцесса кокнула короля одной царапиной? Не увидев колдуна, отравительницей назвали бы тебя, гнусной лгуньей, а то и ведьмой. Думаешь, ты тогда получила бы трон? Или всё же основательную прожарку булок?
– Ты несёшь бред. Никто бы не посмел усомниться в честности кронпринцессы, а что я не ведьма, проверили бы стаканом освящённой воды. Так что заканчивай придумывать оправдания гнусному предательству и уматывай, пока я не вызвала стражу.
– Вот же упрямица, – раздражённо поведя плечом, Юника закатывает глаза и отступает к балконной двери, но затем игриво щурится: – Ага, то есть, ареста не будет? Вот и ладушки, я знала, что мы найдём общий язык. Всё же теперь мы одна семья. Кстати, запомни главное правило: в семье не предают и защищают друг друга любой ценой. А к тому, как я плюю на золотожопые приличия, все привыкают на раз-два, и ты привыкнешь.
Я открываю рот для возмущённого возгласа, но Юника уже юркой чёрной стрелой исчезает за дверьми балкона, оставив их покачиваться от порыва пропитанного запахом роз ветра. Потрясённо прислушиваюсь к лёгкому шороху крыльев, оповещающему, что она превратилась в птицу. И сама не могу ответить себе, почему её отпустила.
***
Промозглый ветер норовит занырнуть под подол чёрного бархатного платья и колышет густую траву вместе с гроздьями распустившихся ландышей. Ёжусь, не в силах сделать шаг ни вперёд, ни назад. Назад – это в третий раз уйти, не сумев спуститься в гравированный барсом склеп и встретиться с закованным в мраморную коробку телом. Вперёд – к бесконечной яме вины и стыда, которые просто не могу вынести на согнувшихся плечах. И потому продолжаю молчаливое бдение на холме за воротами города, пусть давно ожидает карета, чтобы вести меня в здание суда.
За коваными воротами, под тяжёлыми каменными сводами видятся ступени вниз. Оттуда несёт холодом, но даже ощутить это в полной мере трудно: никакое снадобье не помогло согреться, пусть благодаря ему я и смогла в кои-то веки запихать в себя пару ложек сваренной на воде каши. И теперь об этом жалею, потому что скудная еда только давит тошнотой.
– Прости меня. Прости меня, отец, – шепчу я как безумная на все лады, вспоминая его мольбы на арене. Как он просил остановиться, опустить меч. И до скрипа костяшек стискиваю в кулаке бумажку, найденную потом в палатке… последняя записка с подписью.
«Я всё ещё люблю тебя».
Какая наглая ложь. Он не может любить свою убийцу. И не любил в момент, когда выводил пером эти слова. Да, мы их говорили – словно приветствие, вежливость без смысла с обеих сторон. Но я никогда не верила, что человеку, который позволял дочери в одиночестве плакать в своей изолированной ото всех башне, было на неё не плевать.
Все наши разговоры начинались с подоплёкой «должна». Должна слушаться няню, учителей и Глиенну, исправно выполнять все задания на уроках, вникать в хитросплетения планометрики и механологии, политики и арифметики. Должна простить сёстрам их издевательства, ведь они же младше, а мне надлежит о них заботиться. Должна интересоваться жизнью народа, которому стану королевой. Должна улыбаться, скакать в кхоррову снежную Сотселию и выдать их принцу Иви взамен за открытие торгового пути, должна дать согласие Анвару, чтобы не допустить восстания темнокожих. Выбор всегда оставался иллюзией. Любовь – пустым набором букв. Был Долг. Священный долг династии.
А моя единственная смешная попытка повернуть это колесо вот-вот раздавит весь Афлен, с самого сотворения мира единый. За это мне тоже нужно просить прощения. Что на какой-то совершенно дикий, безумный миг я поверила – свобода возможна. Глупая, наивная кронпринцесса не знала: корона давит на голову так, что к концу дня ломит шею. И если у подножия трона со мной был рядом хоть кто-то, то на самом золочёном стуле, грёзе всех аристократов, полнейшая пустота.
– Ваше Величество, нам пора, – отдалённо зовёт Белларский, вопреки просьбе покинув карету и с пыхтением поднимаясь на холм.
– Ещё немного, – бросаю я ему, по-прежнему слепо буравя взглядом ворота склепа. Глубокий вдох и шаг, а потом колени немеют, и всё, на что меня хватает – кинуть бумажку с запиской через железные прутья на ступени. Чтобы отец остался похоронен со своей любовью. Теперь они с мамой вместе, там, где им обоим уже не важны проблемы их дочери и не нужна месть.
Зато она отчаянно нужна мне. Ответный удар. И я почти на него готова.
– Не зайдёте? – грустно вздыхает Белларский, подойдя ближе. В почтении снимает с посеребрённых волос треуголку с залихватским пером. – Да приготовит Сантарра для короля свою славную колыбель.
– Нет, я… Учитель, скажите честно – я поступаю верно? – вдруг вырывается у меня нелепый вопрос, потому что для сомнений уже поздно. Их и нет, я совершенно уверена в том, кто подстроил смерть отца, и кто за это должен ответить. И всё же… теперь дело не только в моих желаниях, а в судьбе тысяч людей.
– Я думаю, вы нашли единственно возможный выход из ситуации. Главное, чтобы у вас хватило духу довести дело до конца и не спасовать. Тритийский переворот существовал в истории мира не зря, магов нельзя допускать к власти, иначе всех ждёт лишь смута. Уже то, что маг пробрался в династию… немыслимо. Счастье, что о его природе стало известно до рождения детей, – стушевавшись, Белларский замолкает на полуслове, а у меня словно ёкает в животе.
– Вы правы, какое счастье, – с усилием выдавливаю я, моргнув и отвернувшись от склепа. – Едем?
***
Чем больше в спектакле задействовано лиц, тем выше вероятность провала. Что кто-то забудет реплику или не выставит вовремя декорацию, испортит наряд или банально запнётся посреди важной сцены. Так что волноваться нормально, особенно если это ты сам ставил картину и раздавал роли. Но теперь я могу лишь наблюдать, как мои актёры занимают свои позиции.
Мы с преторами выбрали городское здание суда – именно для того, чтобы в открытые двери могли пройти все желающие без ограничений. Правда, несмотря на простор круглого зала и количество деревянных лавок, мест для всех зевак всё равно не хватает, и значительная часть любопытных остаётся на улице. Однако свидетелей всё равно выходит достаточно.
Окидываю придирчивым взглядом из королевской ложи сегодняшнюю «сцену». Под куполом свисает на цепи огромная медная люстра, выполненная в виде весов, на каждой чаше которых равное количество свечей. Среди дня их нет необходимости зажигать: по всей окружности зала есть широкие окна от пола до потолка, через которые уже глазеют горожане. Пусть, для того и не стали задвигать шторы: полная прозрачность правосудия как она есть. Зал отдалённо напоминает арену, разве что места в центре оставлено не так много: для полукругом стоящих бирритов в алых плащах, успокаивающих народ и призванных охранять преступника, и для железного кресла посредине, пока пустого. Оно повёрнуто к каменной трибуне верховного азиса с выгравированным ликом Сантарры, дабы подсудимый не смел врать в лицо богини.
Моё же скромное место – на небольшом балкончике над входными дверьми, откуда открывается замечательный вид. Единственный ряд стульев занят полностью: справа от меня устраивается Белларский, не поленившийся притащить бинокль, слева – Мэнис Лидианская, сидя опирающаяся на трость и распространяющая сильный запах валерианы. От обилия разных ароматов неумолимо тошнит. Надеюсь, что хотя бы не выплюну свой завтрак на головы гомонящим людям внизу.
С самого края скромно пристраивается Глиенна, похожая на бледную тень себя самой. Её я вижу впервые со дня похорон, и она, как и я, до сих пор в траурном платье, а заколотые в пучок волосы явно значительно поседели. На моё тихое приветствие она сдержанно кивает, но быстро отворачивается и смотрит вниз пустым, невидящим взглядом, судорожно комкая в руке платок. Сёстры так и не приходят, будто мать запретила им покидать замок. Всё верно, я бы на их месте тоже боялась за жизнь, вот только убивать несчастных никто не собирается – надо бы как-то донести это до них и поскорей, пока с перепугу не сбежали сами. Более того, только на династию и придётся полагаться, когда королева покинет столицу…
