banner banner banner
Ангелы и демоны литературы. Полемические заметки «непрофессионала» о «литературном цехе»
Ангелы и демоны литературы. Полемические заметки «непрофессионала» о «литературном цехе»
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Ангелы и демоны литературы. Полемические заметки «непрофессионала» о «литературном цехе»

скачать книгу бесплатно

Ангелы и демоны литературы. Полемические заметки «непрофессионала» о «литературном цехе»
Валентин Юрьевич Катасонов

Книга представляет собой сборник очерков и статей о духовных смыслах литературы. Автор – не литератор, а экономист, т. е. не «литературный профессионал». Но тем неожиданнее и интереснее мнения и оценки, которые иногда диаметрально противоположны сложившимся стереотипам, содержащимся в учебниках по литературе для средней и высшей школы. Автор отходит от традиционного представления о том, что художественная литература, будучи частью культуры, позитивно влияет на человека и общество (за крайне редкими исключениями). В книге высказывается противоположный тезис: художественная литература, даже классика, чаще развращает человека и разрушает общество. Большинство доказательств строится на примерах русской литературы XIX – начала XX веков, на которую сильно влияла западноевропейская литература (И. В. Гёте, Дж. Г. Байрон, О. Уайльд и др.). Показана роковая роль этой русскоязычной литературы в подготовке условий революции 1905–1907 годов и Февральской и Октябрьской революций 1917 года. В русской культуре дореволюционного времени имелись и «положительные исключения». К таковым автор относит, прежде всего, произведения А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского.

Валентин Катасонов

Ангелы и демоны литературы

© Валентин Катасонов, 2019

© Издательский дом «Кислород», 2019

© Дизайн обложки – Петр Папихин, 2019

Введение

Предлагаемая книга представляет собой сборник статей и очерков, написанных автором в 2018–2019 годах. Сразу признаюсь, что никогда до этого почти ничего не писал по теме литературы, культуры и искусства. Именно поэтому в подзаголовке книги уточнено, что это «Полемические заметки “непрофессионала”».

Сфера моих первоначальных интересов достаточно прозаична и далека от художественного творчества – экономика. Но через постоянные размышления об экономике я неизбежно вышел в другие сферы человеческого бытия – политику, право, этику, науку, философию. Где-то в свое время прочитал афоризм: «Чтобы быть хорошим экономистом, надо хорошо знать экономику и всё остальное». Вот последние годы и занимаюсь «всем остальным», пытаясь ликвидировать пробелы своего узкопрофессионального образования.

Через какое-то время мне показалась убедительной и многообъясняющей формула: «Человек – мера всех вещей». Конечно, еще со студенческой скамьи я знал эту крылатую фразу, принадлежащую древнегреческому философу Протагору. Но одно дело – знать, другое дело – понимать. После Протагора многие философы и просто умные люди полагали, что именно человек определяет, что истинно, а что ложно. И в соответствии с этим видением истины и лжи, добра и зла, света и тьмы человек выстраивает свою собственную жизнь и пытается влиять на формирование правильного общества. Поэтому я для себя несколько расширил трактовку формулы Протагора: человек не только мера всех вещей, но он также причина всех вещей. Естественно, что под «вещами» понимаются не только физические объекты, но и человек сам, а также окружающая его социальная среда.

Постепенно пришло понимание, что состояние той же самой экономики зависит от человека, рассматриваемого во всей его многогранности – интеллектуальных способностей, привычек и отношения к труду, а главное – нравственного состояния. А от чего зависят эти свойства человека, почему человек не является некой константой, почему в одном и том же обществе (иногда даже в одной семье) сосуществуют добрые и злые, умные и глупые, желающие трудиться и уклоняющиеся от труда и т. п.? Протагор на эти вопросы ответа не дал. Уже вскоре после Протагора софисты поставили под сомнение формулу этого философа. Мол, человек не может даже определить, где правда и истина, а где кривда и ложь. Те же самые софисты, поднаторевшие в логических манипуляциях, могли тому самому человеку, которого Протагор называл «мерой всех вещей», доказать, что белое есть черное, а черное – белое.

Сократ, Платон, Аристотель и прочие философские гении античного времени ломали голову над формулой Протагора, пытаясь предложить свою, более совершенную и безупречную, но так и не сумели этого сделать. Лишь две тысячи лет назад всё встало на свои места. Появилось христианство. В христианском мировоззрении человек не является высшей инстанцией. Над ним есть Триипостасный Бог, являющийся мерой и причиной всех вещей. Человек создан по образу и подобию Бога. Человек, наделенный свободой, может приближаться к Богу (увеличивая свое подобие Богу) или удаляться от Него (теряя подобие). Изменение духовного состояния человека (т. е. его отношения к Богу) неизбежно отражается и на душевном состоянии человека (ум, чувства, воля), в конечном счете, и на его физическом состоянии. Изменения человека не могут не отражаться в разных областях социальной сферы и профессиональной деятельности людей.

Для начала я решил показать и объяснить этот тезис на примере экономики. В итоге родилась книга «Православное понимание экономики»[1 - Катасонов В. Ю. Православное понимание экономики. – М.: Русская цивилизация, 2017.]. Параллельно занимался изучением того, как духовное состояние человека влияет в целом на социальную сферу человеческой жизни. Причем старался ничего не «высасывать из пальца», а попытаться обобщить результаты поисков российских мыслителей (Константина Леонтьева, Льва Тихомирова, Владимира Соловьева и др.) в этой области. В результате родилась книга «Русская социологическая мысль на рубеже XIX–XX веков»[2 - Катасонов В. Ю. Русская социологическая мысль на рубеже XIX–XX веков. К. Леонтьев, Л. Тихомиров, В. Ю. Соловьев, С. Булгаков, С. Шарапов. – М.: Родная страна, 2015.].

В эпоху Нового времени на человека сильнейшее воздействие стали оказывать такие общественные институты, как наука (включая философию), образование, культура. Влияние почти исключительно негативное. Критерием оценки для меня является то, происходит ли приближение человека к Богу или, наоборот, удаление. Возрастает ли в человеке подобие Божие или, наоборот, умаляется. Изучению влияния на человека и общество науки я посвятил книгу «Лжепророки последних времен. Дарвинизм и наука как религия»[3 - Катасонов В. Ю. Лжепророки последних времен. Дарвинизм и наука как религия – М.: Кислород, 2017.]. Как можно догадаться из самого названия книги, наука стала постепенно и неумолимо заменять религию и Бога. А формула Протагора получила новое звучание: «Ученый – мера всех вещей».

Особое внимание я уделил такому институту, как философия, которая, казалось бы, должна доходить до самых высоких вершин и самых глубоких глубин метафизики. Но философия Нового времени, базирующаяся на догматах материализма, рационализма, позитивизма и, в конечном счете, атеизма, оказалась не способна ответить на вызовы Нового времени. Она всё более и более уводила человека и человечество от Бога, возрождая гуманизм, а вместе с тем и догмат Протагора «Человек – мера всех вещей». Только у профессиональных философов эта формула стала звучать еще более вульгарно: «Философ – мера всех вещей». Свои взгляды на философию Нового времени я изложил в книге «Философия и христианство»[4 - Катасонов В. Ю. «Философия и христианство. Полемические заметки “непрофессионала”». – М.: Библиотека РЭО им. С. Ф. Шарапова, 2018 (серия «В поисках истины»).].

Размышлял я и о деструктивной роли образования в современном мире. Мысли на этот счет я изложил в книгах «О судьбах народов и человечества. Очерки, навеянные трудами святителя Николая Сербского»[5 - Катасонов В. Ю. О судьбах народов и человечества. Очерки, навеянные трудами святителя Николая Сербского. – М.: Русская цивилизация, 2018 (серия «Метафизика истории»).] (раздел IX «Об образовании и просвещении») и «Мир глазами святителя Николая Сербского»[6 - Катасонов В. Ю. Мир глазами святителя Николая Сербского. – М.: Русская цивилизация, 2018 (серия «Метафизика истории»).] (часть V «О науке и образовании»). И тут мы также видим, какую ужасную метаморфозу претерпевает формула Протагора. В школе она теперь звучит так: «Учитель – мера всех вещей». А в университете иная версия: «Профессор – мера всех вещей».

И вот, наконец, я добрался до культуры. Думаю, читателю не надо доказывать, насколько велико влияние на человека и общество культуры и таких ее сфер, как театр, кинематограф, изобразительное искусство, музыка и художественная литература. Для России художественная литература по сравнению с другими странами особенно значима. В СССР при любом удобном случае партийно-государственные деятели страны и советские СМИ любили напоминать о том, что мы – самая читающая в мире страна. Может быть, это действительно было так. Но возникает вопрос: что читала страна? Была ли это по-настоящему художественная литература или народ читал партийную пропаганду, облаченную в художественные формы? Почему чтение книги советскими людьми не приводило к сколь-нибудь заметному нравственному возрастанию народа? И уж совсем крамольный вопрос: не стало ли чрезмерное чтение художественной литературы советским человеком причиной гибели СССР и последующих трагических и кризисных явлений в нашей жизни?

Мне могут возразить, что читали ведь не только советскую художественную литературу, которая за редкими исключениями действительно выглядела как агитационно-пропагандистская. Читали ведь и русских писателей дореволюционного времени, которые творили без «социального заказа» от Союза писателей СССР и ЦК КПСС. Сколько было сказано и написано о «великой русской литературе XIX века»! Да, у России в позапрошлом веке было много болячек и хворей в социально-экономической сфере, но вот культура, особенно художественная литература, была на недосягаемой высоте. В XIX веке Запад Россию (впрочем, как и в предыдущие века) сильно не любил. Но, тем не менее, русской культурой и литературой восхищался. А почему восхищался? Может быть, ненавистники России были заинтересованы именно в такой литературе? Невольно на память приходит крылатая фраза: «Если тебя хвалит враг – подумай, какую глупость ты совершил» (Август Бебель). Нет, я не хочу огульно хаять русскую литературу позапрошлого века. Но от опасного самодовольства хочу перейти к серьезному, нелицеприятному рассмотрению русской литературной «классики», которое может очень сильно отличаться от того подхода, какой практиковался и практикуется в наших школах и университетах.

Святитель Василий, епископ Кинешемский (Преображенский):

«Вряд ли мы оцениваем как должно то влияние, какое имели любимые нами герои литературных произведений на склад нашей психологии, на наши вкусы, стремления, на всё наше мировоззрение. Наша беда состоит в том, что в русской литературе мало положительных типов, заслуживающих подражания. Особенно это плохо для молодежи, которая всегда склонна к увлечению литературными героями и для которой воспитание больше чем наполовину состоит в подражании. В самом деле, вот перед нами галерея литературных типов: Онегин, Печорин, Рудин, Чичиков и т. д. Кто из них может служить образцом для подражания? А между тем за отсутствием положительных типов молодежь в свое время копировала в жизни даже этих духовно изуродованных людей. В результате среди русского общества само понятие об идеальном нравственном типе стало весьма смутным и редко кто может сказать о себе, что у него есть ясное представление о том идеальном образе человека, воплотить который он хотел бы в себе»[7 - Святитель Василий, епископ Кинешемский (Преображенский). Беседы на Евангелие от Марка. – М.: Отчий дом, 2014, сс. 394–395.].

Увы, по отношению к художественной литературе Нового времени можно применить формулу Протагора, немного ее скорректировав: «Писатель – мера всех вещей». Нет ничего более опасного, когда в обществе писатель заменяет Бога. И это одна из причин того, что художественная литература действительно несет серьезную ответственность за революции, мировые войны, кризисы и всеобщее одичание людей. Россия в этом отношении не представляет собой исключения. Мир разделился на две неравные части: те, кто пишет книги, и те, кто книги читает. Человек пишущий (homo scribens – лат.) начинает властвовать над человеком читающим (homo legens – лат.).

Впрочем, не стоит думать, что человек пишущий – существо свободное и абсолютный властитель мира. Над ним есть руководящая инстанция – Бог или дьявол. Эта невидимая «руководящая инстанция», выражаясь современным языком, выступает «заказчиком», а литератор – лишь «исполнителем». При необходимости такая «инстанция» может оказывать литератору помощь в его творческом процессе, исполнении «заказа». Для того писателя или поэта, который не очень понимает или совсем не понимает духовную природу литературного творчества, скорее всего, заказчиком и помощником будет персонаж с рогами и копытами. К сожалению, эта сторона литературы не очень понятна или совсем не понятна и той части человечества, которую называют homo legens. В предлагаемой книге я акцентирую внимание читателей не на привычных литературно-филологических аспектах писательской деятельности, а именно на духовной стороне, на взаимоотношениях homo scribens с «руководящими инстанциями».

Только основываясь на фундаменте православного понимания мира, можно в полной мере оценить влияние художественной литературы на общество и человека. Тут нам могут очень помочь христианские святые, особенно те, которые жили в Новое время, когда началось быстрое распространение в мире художественной литературы. В книге я не раз буду, например, ссылаться на святителя Игнатия (Брянчанинова), жившего в XIX веке. Так, в своей известной работе «Слово о человеке» святитель писал, что человек «изобрел различные науки и искусства, которые точно способствовали и способствуют к умножению и развитию этих вещественных удобств, но вместе способствуют и к сильнейшему развитию греховной жизни, к запечатлению и утверждению падения украшением падения многоразличными призраками благосостояния и торжества».

Очевидно, что, упоминая «искусства», святитель имел в виду и художественную литературу. Святитель Игнатий не делал принципиального различия между учеными, философами и людьми искусства, куда он включал и литераторов. Всех их он именовал «книжниками», имея в виду, что они духовные последователи тех ветхозаветных книжников, которые убили Христа. Читаем: «Философы и художники были величайшими поборниками идолопоклонства и врагами истинного Богопознания. По водворении христианской веры в мире ученость родила бесчисленные ереси и ими старалась ниспровергнуть Святую Веру. Величайшее злодеяние – убийство Богочеловека – совершено учеными во имя их мудрости и во имя их закона (Ин. 11:49–50). В наше время ученость возвращает язычников, принявших христианство, к язычеству и, отвергая христианство, вводит снова идолопоклонство и служение сатане, изменив формы для удобнейшего обольщения человечества. Редкий, весьма редкий книжник научается Царствию Небесному и износит новое учение Духа пред общество собратий своих, облекая это учение в ветхие рубища учености человеческой для того, чтоб оно было удобнее принято любящими более ветхое, нежели новое (Мф. 13:52; Лк. 5:39)»[8 - Святитель Игнатий (Брянчанинов). Слово о человеке (раздел «Идолопоклонство»).].

Сборник очерков я назвал полушутливым выражением «Литературный цех». Здесь есть некая аналогия с названиями нескольких поэтических объединений, которые существовали у нас в эпоху «серебряного века», т. е. в начале ХХ века, они назывались «поэтическими цехами»[9 - Всего до революции 1917 года было три «поэтических цеха» и еще один в 1920-е годы в эмиграции.]. Но слово «цех» я еще употребил потому, что у меня до этого были работы, в которых я разбирал творческую деятельность таких профессиональных сообществ, как экономисты, ученые, философы, юристы. По отношению к указанным сообществам я уже применял выражения «профессиональные корпорации» и «цеха». Так что разговор о литературе я стараюсь вести с использованием привычной мне терминологии.

К литературе можно применить метафору о «цикуте» (известный в древности сильный яд, которым был отравлен Сократ) и «меде» в философии, примененную византийским богословом святителем Григорием Паламой (1296–1359).

В своих работах и проповедях он призывал христиан воздерживаться от излишнего увлечения философией и не отрицал того, что философы иногда говорят очень правильные вещи. Но правда философии, этого человеческого мудрования, всегда перемешана с кривдой – откровенной ложью, искажениями или заблуждениями «любителей мудрости». Поэтому Григорий Палама и говорил, что философия производит напиток, состоящий из меда и цикуты, т. е. правды и кривды. Первую он называл медом. Вторую он называл цикутой – сильнодействующим ядом. Святитель писал: «Итак, у светских философов есть и кое-что полезное, также как в смеси меда и цикуты; однако можно сильно опасаться, что те, кто хочет выделить из смеси мед, выпьют нечаянно и остаток смертоносный»[10 - Цит. по: Алипий (Кастальский-Бороздин), архимандрит. Исайя (Белов), архимандрит. Догматическое богословие: Курс лекций. – Троице-Сергиева Лавра, 1995, с. 14.].

Художественная литература напоминает мне именно такую смесь «меда» и «цикуты». Чтобы прикасаться к художественной литературе, надо уметь отделять «мед» от «цикуты». А также при необходимости вообще воздерживаться от этого опасного, но очень соблазнительного напитка. Чем-то мне этот напиток напоминает тот плод, висевший на древе познания добра и зла в раю, который первые люди вкусили, несмотря на запрет Бога. Сравнения тем более напрашиваются, если речь идет о литературе сегодняшнего дня. Это (за редкими исключениями) уже напиток из чистейшей цикуты. Или плод, в котором не осталось даже примесей добра. Напиток смерти. Плод убийства и самоубийства.

Но мы не должны отчаиваться. С нами всегда напиток из чистейшего и целительного меда. Напиток Жизни. И называется он Священное Писание. Я и сам не заметил, как уже раскрыл основные тезисы своей книги. Впрочем, наиболее любознательные могут найти подкрепление этих тезисов в следующем ниже тексте, оснащенном ссылками на многочисленных мудрых людей. Выражаясь экономическим языком, «добавленная стоимость» автора в предлагаемом «продукте» весьма скромная. Моя задача заключалась не в том, чтобы что-то придумывать и изобретать новое и «гениальное», а в том, чтобы донести до читателя без искажения мысли других авторов.

Литературное творчество как воображение

Воображение – способность формировать и удерживать образы – есть способность чернорабочая… самая низшая.

    Святитель Феофан Затворник

О воображении и фантазиях

Нередко воображение играет странную игру с человеком, которому кажется, что он и выше нравственности, и разумнее разума.

    Иоганн Кристоф Фридрихфон Шиллер, немецкий философ, поэт, драматург и искусствовед

Воображение и фантазии – сегодня в почете эти качества и способности человека. В наше время эталоном считается так называемый «креативный человек» – тот, кто умеет что-то создавать, творить (от лат. creatio – «сотворение», «создание» и англ. creative – «творческий»). Почти аксиомой считается, что креативный человек – тот, у кого развиты воображение и фантазия. Это и мне внушали, когда я учился в школе и вузе, в том числе цитируя великих людей. Так, Альберту Эйнштейну принадлежит «крылатая фраза»: «Воображение важнее знания». А вождь мирового пролетариата Владимир Ленин весной 1922 года в своем заключительном слове по докладу ЦК на XI съезде РКП (б) сказал, что «фантазия есть качество величайшей ценности».

Фантазия и воображение считаются почти синонимами. В учебнике по психологии воображение определяется как способность человека к спонтанному возникновению или преднамеренному построению в сознании образов, представлений, идей объектов, которые в опыте в целостном виде не воспринимались или не могут восприниматься посредством органов чувств (как, например, события истории, предполагаемого будущего, явления не воспринимаемого или мира, не существующего вообще – сверхъестественные персонажи сказок, мифов и пр.)[11 - Климов Е. А. Основы психологии: Учебник для вузов. – М.: Культура и спорт, ЮНИТИ, 1997.].

В учебниках по психологии и педагогике важнейшей задачей воспитания ребенка считается развитие у него воображения, что почти идентично развитию творческих способностей. В Философской энциклопедии фантазия прямо называется важнейшей «творческой силой»[12 - «Фантазия» // Философский энциклопедический словарь, 2010 (https://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosophy/3556/%D0%A4%D0%90 %D0%9D%D0%A2%D0%90%D0%97%D0%98%D0%AF).].

Многие частные школы, рекламируя свои «образовательные услуги», в первую очередь обещают, что сумеют развить в детях эти самые способности воображения и фантазии. Наверное, какие-то элементы воображения человеку в его практической деятельности действительно нужны. Скажем, прежде чем построить дом, он его проектирует, а проект предполагает мысленное представление будущего дома. Затем это мысленное представление фиксируется в чертежах. Назовем такое воображение конкретно-практическим, нацеленным на создание или преобразование чего-то материального, воспринимаемого нашими органами чувств.

По поводу фантазии и воображения размышлял Федор Михайлович Достоевский. Будучи писателем, он не мог обходиться без воображения. Вот его слова: «Фантазия есть природная сила в человеке… Не давая ей утоления, или умертвишь ее, или, обратно, – дашь ей развиться, именно чрезмерно (что и вредно)»[13 - Письмо Н. Л. Озмиздову (18 августа 1880 года) // Достоевский Ф. М. Собр. соч. в 15 тт. Т. 15, с. 643.]. Фантазия в ее конкретно-практическом варианте не является, по мнению некоторых авторов, какой-то высшей способностью. Вот слова святителя Феофана Затворника, который вообще относил фантазию к низшим способностям: «Воображение – способность формировать и удерживать образы – есть способность чернорабочая… самая низшая»[14 - Цит. по: Ладыженский М. Свет незримый: Из области высшей мистики. – М.: ЛитСовет, Dialar Navigator B. V., 2017.].

Но, увы, такое конкретно-практическое воображение, называемое проектированием, планированием, конструированием или моделированием, ушло на второй и даже третий план. На первое место вышли «фантазии», понимаемые как некие умственные построения, оторванные от реальной почвы нашей жизни. Такие фантазии можно назвать «мечтаниями», «утопиями», «парением ума», «иллюзорным миром» и даже «галлюцинациями». Все это в совокупности можно назвать «праздномыслием». Произошло уклонение фантазии в сторону чрезмерного ее развития, что Достоевский назвал «вредным».

Непомерно развитую фантазию человека можно сравнить с крючком, на который бесы цепляют свою жертву и затягивают в свои сети: «Бесы искушают мысленными мечтаниями и образами, проникают в сокровенную душу человека через фантазию и воображение, поэтому богоумудренные святые отцы Православия называли фантазию демоническим местом в душе человека. Фантазия есть извращенное внутреннее чувство, явившееся результатом грехопадения, и в восстановленном, очищенном человеке, в Царстве Божием ей не должно быть места. У Адама до грехопадения ум не имел фантазии, Адам видел и знал Бога; фантазия появилась только после преступления человека в раю»[15 - Каббала – заговор против Бога. – М.: Сибирская благозвонница, 2008, сс. 263–264.].

Чрезмерный интерес к фантазиям характерен для западноевропейской мистики. Такое увлечение культивировали в католицизме Франциск Ассизский и Игнатий Лойола. С помощи фантазии они стремились постичь тайны Бога и духовного мира. А большинство святых отцов Восточной Церкви (Григорий Синаит, Григорий Палама, Симеон Новый Богослов и др.) предупреждали, что мистические фантазии могут вводить человека в прелесть.

Так, преподобный Григорий Синаит писал: «Приступающий к созерцанию без света Благодати да ведает, что он строит фантазии, а не созерцания имеет, в мечтательном духе, будучи опутываем фантазиями и сам себя обманывая»[16 - Преподобный Григорий Синаит. Главы о заповедях и догматах, угрозах и обетованиях, – еще же – о помыслах, страстях и добродетелях, – и еще – о безмолвии и молитве (http://www.odinbla- go.ru/dobrotolubie_5/grigory_sinait/glavi).]. Еще: «Чувственный и многоречивый дух мудрости века сего, богатящий словами, призрачно лишь являющими многоведение, и наполняющий помыслами наидичайшими, творит в них себе обитель, лишив существенной премудрости, истинного созерцания и ведения нераздельного и единичного»[17 - Там же.].

Обратим внимание на замечание преподобного Григория Синаита: «Чувственный и многоречивый дух мудрости века сего, богатящий словами» (курсив мой – В. К.). Многословие и многоречивость становятся признаком мудрости века сего. Но обилие слов и речей лишь иллюзия обширного знания (многоведения). Премудрость подменяется «помыслами наидичайшими».

Человек отрывается от Слова Бога. И тут возникает два тяжелейших последствия. Во-первых, изначальные слова, полученные человеком от Бога, начинают подвергаться в человечестве порче. С течением времени меняется их внутренний смысл, они становятся лукавыми. Во-вторых, человек с помощью этих испорченных, или ложных слов начинает конструировать свой мир. И этот мир оказывается иллюзорным. А в иллюзорном мире человека подкарауливает дьявол.

Приведу еще ряд высказываний святых отцов Русской Православной Церкви по поводу мечтательности, фантазий и праздномыслия. Святитель Игнатий (Брянчанинов): «Духи злобы с такой хитростью ведут брань против человека, что приносимые ими помыслы и мечтания душе представляются как бы рождающимися в ней самой, а не от чуждого ей злого духа, действующего и вместе старающегося укрыться… (Бесы) невидимо приближаются к душе, стараются подействовать на нее помыслами и мечтаниями. Желая склонить человека к сладострастию, они представляют ему в воображении животные соблазнительные образы и многочисленные средства к удовлетворению плотского вожделения. Желая обольстить тщеславием, представляют в обольстительной картине земное преуспеяние. Желая оковать сребролюбием, представляют продолжительную и тягостную старость, также предлоги, на которых зиждется этот порок. Словом сказать: они обольщают и угрожают – всеми средствами стараются окрасть веру в Бога, отвлечь под свое водительство»[18 - Святитель Игнатий (Брянчанинов). Слово о чувственном и о духовном видении духов. Введение. 1. О чувственном видении духов.].

Святитель Феофан Затворник: «Как орган заведут – и он играет уже заведенную песню сам, так враг заведет мечтание в душе – и отходит, наблюдая. Мечтание уж само тянется и тянется. Когда кончится мечтание, враг подбегает и ухитряется завести другое мечтание – и опять отбегает и смотрит. Когда кончится это мечтание, подбегает и заводит третье и так далее. Если отобьют его, решительно отсекая всякое мечтание, он не спесив – отстраняется немного и всё смотрит, как бы опять с другой какой стороны завести свое мечтание. И не отходит, пока не успеет в сем. В этом всё его занятие. Когда в мечтании появится движение страсти, он подбегает и действует, чтоб увлечь и выманить сочувствие или даже согласие, полное или неполное. Если успеет в этом, учит далее, как привести задуманное в дело. И момента нет, чтоб он спустил с глаз душу и пресек свои против нее злоумышления»[19 - Святитель Феофан Затворник. Примеры записывания добрых мыслей…, п. 101.].

А вот еще мысль святителя Феофана Затворника о том, что мечтания происходят от страстей грешного человека: «Человек-мечтатель живет как в какой атмосфере страстной, составленной из внутренних образов и внешнего призрачного вида вещей… Главная, можно сказать, немощь фантазии у грешников есть склонность мечтать. Это не случайное нечто, а неизбежное, как бы сроднившееся с душою их, такое, что беспрерывно и почти у всех. Свойства сей мечтательности, именно: удаление от действительного, развлечение, смятение, непостоянство мыслей»[20 - Святитель Феофан Затворник. Начертание христианского нравоучения, ч. 1.].

Мечтательность и праздность

Строительство воздушных замков ничего не стоит, но их разрушение обходится очень дорого.

    Франсуа Мориак, французский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе (1952)

Святые отцы говорят, что мечтания особенно «сказочные» происходят от праздности, т. е. состояния, когда человек или ничего не делает, или если и делает что-то руками, то в это время его ум не занят никаким необходимым или полезным для души размышлением или молитвой. Мечтания – пустые, бесполезные и даже вредные мысли. То, что святые отцы называют «праздномыслием».

Вот высказывания святых отцов раннего христианства о связи праздности и мечтательности.

Святитель Василий Великий: «Праздной и беспечной душе свойствен этот недуг – в бодрственном состоянии тела видеть сны»[21 - Святитель Василий Великий. Беседа 3, на слова «внемли себе» (Втор. 15:9).].

Преподобный Исаак Сирин: «Уныние – от парения ума, а парение ума – от праздности, чтения и суетных бесед или от пресыщения чрева»[22 - Преподобный Исаак Сирин. Слова подвижнические, слово 30.].

Преподобный Нил Синайский: «…мысль о странствовании увлекает предавшегося унынию»[23 - Преподобный Нил Синайский. О восьми лукавых помыслах, гл. 13.].

Преподобный Никодим Святогорец, живший в XVIII веке, отмечает, что праздность порождает нечистые мысли: «Алчба ленивца убьет его, потому что руки его отказываются работать» (Притч. 21:25). Весь день он желает зла. Часто ленивый на деле не совершает ничего плохого, потому что он вообще ничего не хочет делать, но, несмотря на это, он ежедневно погружается мыслями в нечистоту»[24 - Преподобный Никодим Святогорец. Поучения. Две сети диавола.].

А вот ряд высказываний на эту тему наших (российских) святых отцов, иерархов Русской Православной Церкви и богословов XVIII–XIX веков.

Святитель Тихон Задонский: «Не только в праздности (и лености) быть и жизнь без добрых трудов проводить грешно, как сказано, но это и многих зол причиной бывает. Ибо сердце человеческое праздно быть не может, но какими-нибудь мыслями занято бывает. А поскольку оно склонно ко всякому злу, то к праздному сердцу, которое никакими полезными трудами не занято, не иначе как к дому праздному, выметенному и украшенному, удобно приступает душевный враг дьявол, и мыслями злыми, как вредными плевелами, наполняет его, и в самое действие злые похоти производить поучает: оттуда бывает, что праздность много беззаконий рождает и ко всякому добру бесплодна бывает»[25 - Святитель Тихон Задонский. Об истинном христианстве, кн. 1, § 100.].

Архиепископ Херсонский и Таврический Иннокентий: «…известно, что праздность порождает еще более рассеяние и земные помыслы. Среди труда, если мысль и обращается в земном, то, по крайней мере, около предметов труда, всё еще довольно чистых и невинных, а там, у праздности, мысль любит парить и извиваться около предметов самых чувственных и нечистых. Это рассеяние мыслей, на которое в вашем состоянии так часто жалуются, вообще сродно нашей падшей и нечистой природе»[26 - Архиепископ Херсонский и Таврический Иннокентий. Слово … сказанное в Устюжском Иоанно-Предтеченском женском монастыре.]. А вот еще одно высказывание Иннокентия Херсонского на эту тему: «Никто так не обуревается множеством нечистых помыслов и желаний греховных, как человек праздный: мысль его, не утвержденная ни на каком предмете, носится всюду и подобно ворону Ноеву, всегда останавливается на том, что манит чувственность; воображение в таком случае обыкновенно рисует пред собою образы обольстительные, кои случалось когда-либо видеть; память представляет случаи, когда страсти находили себе преступное удовлетворение; ум плодит – то разные замыслы житейские, то сомнения о предметах священных; сердце располагает к разным страстным движениям»[27 - Архиепископ Херсонский и Таврический Иннокентий. Слово в пяток 1-й недели Великого поста.].

Архиепископ Черниговский Филарет: «Есть насекомые, которые охотно держатся в грязи. Такова душа праздная.

Воображение ее наполнено нечистыми картинами, от которых воспламеняются грязные страсти. Пиры, гулянье, забавы, дела гнусные – вот что на уме ее!»[28 - Apхиепископ Черниговский Филарет. Сб. «Цветник духовный, ч. 2, гл. 16.]

Известный русский психолог, философ и богослов Вениамин Алексеевич Снегирев (1841–1889) писал: «… люди… с прекращением действительной умственной деятельности, в часы вольного или невольного досуга, при ослаблении сношения с миром действительным, весьма часто предаются творческому процессу построения образов, так называемому “мечтанию” или построению “воздушных замков”»[29 - Цит. по: О праздномыслии, или о мечтаниях, блуждании и рассеянии ума (http://ni-ka.com.ua/index.php?Lev=prazdnomislie).].

Литература как мир мечтаний и фантазий

Литература – это управляемое сновидение.

    Хорхе Луис Борхес, аргентинский прозаик и поэт

Я уже писал в книге «Лжепророки последних времен» о том, какие искажения и извращения в понимание мира может вносить современная наука (под современной понимаю ту науку, которая возникла на рубеже Средних веков и Нового времени)[30 - См.: Катасонов В. Ю. Лжепророки последних времен. Дарвинизм и наука как религия. – М.: Кислород, 2017.]. В науке (как и в художественной литературе) хватает своих фантазий, а фантастические картины строятся с помощью должных слов.

Ученые начинают придумывать свой мир, создавать бесчисленное количество гипотез о происхождении Вселенной и человека, рисовать будущее космоса, нашей планеты, рассказывать о кардинальных перестройках человека и человечества. При этом гипотезы-фантазии постепенно превращаются в теории, а теории со временем возводятся в ранг учений и аксиом. Особенно опасными становятся учения об идеальном обществе. Человек забывает, что в истории был уже рай, из которого он был изгнан, и начинает фантазировать о том, что своими силами сумеет построить рай на Земле.

На помощь ученой братии приходят писатели и поэты, которые заняты созданием литературных фантазий – как социальных, так и связанных с личными желаниями человека.

Социальные фантазии – утопии (типа «Города Солнца» Томмазо Кампанеллы или «Утопии» Томаса Мора) или антиутопии (типа романов «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли, «1984» Джорджа Оруэлла, «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери).

Фантазии, связанные с личными желаниями человека, – мечтания, которые за редкими исключениями носят греховный плотский характер. Половина всей мировой художественной литературы – о любви. Но не о той высокой бескорыстной и жертвенной любви, которая является чуть ли не главной темой Нового Завета, а о плотской любви. Такая литература порождает греховные фантазии, нередко заканчивающиеся реальными греховными поступками, и рано или поздно перерастает во всеобщий Содом.

Своеобразным катализатором, усиливающим действие фантазий, выступают наркотики. Литература может подталкивать человека к тому, чтобы эффект продуцированных книгами или произведениями искусства фантазий был искусственно усилен. Здесь особое место занимает книга Олдоса Хаксли «О дивный новый мир», рисующая будущее человечества, которое будет сидеть на наркотической игле. И, что примечательно, не будет при этом испытывать каких-то нравственных переживаний, ибо вся жизнь будет сводиться к чувственным удовольствиям. С другой стороны, наркотики стали рассматриваться как мощный стимулятор литературного творчества. Если половина «литературных гениев» получала «вдохновение» с помощью вина и других крепких напитков, то другая половина – с помощью наркотиков. Тот же самый Олдос Хаксли постоянно прибегал к наркотическому «допингу». Фактически он своим образом жизни и своей литературой пропагандировал это зелье. Им была даже написана книга под названием «Наркотики, которые формируют умы людей»[31 - Хаксли О. Наркотики, которые формируют умы людей. – М., 1990 (https://royallib.com/book/haksli_oldos/narkotiki_kotorie_formiruyut_ umi_lyudey.html).].

Писатель (или поэт) не только затягивает в иллюзорный мир своих читателей (иногда их число измеряется миллионами), но зачастую он сам также оказывается на крючке у дьявола. Причем литератор это сам начинает чувствовать и понимать, но сил и воли сорваться с крючка уже нет. Он раб своего «начальника» и вынужден ему служить. Вот, например, известный французский писатель Виктор Гюго, попал на крючок дьявола в ранние годы, вероятно, свою роль сыграла наследственность. Как пишет Ю. Воробьевский, в роду этого писателя «было полно сумасшедших», а сам он был «визионером и считал себя пророком новой религии, обладающим «волшебной силой», избранником, призванным вести человечество вперед»[32 - Воробьевский Ю. Бумагия (М. Булгаков и другие неизвестные). – М., 2012, с. 230.].

Виктор Гюго сам находился на грани сумасшествия и в моменты «прозрения» понимал и описывал свое состояние, называя его сомнамбулизмом: «Этот сомнамбулизм свойствен человеку. Некоторое предрасположение ума к безумию, недолгое или частичное, совсем не редкое явление… Это вторжение в царство мрака не лишено опасности. У мечтательности есть жертвы – сумасшедшие. В глубинах души случаются катастрофы. Взрывы рудничного газа… Не забывайте правила: надо, чтобы мечтатель был сильнее мечты. Иначе ему грозит опасность… Химера может подточить человеческий мозг…»[33 - Цит. по: Моруа А. Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго (https://www. litmir.me/br/?b=66527&p=33). Будучи склонным к мечтательности, Гюго пытался бороться с этой своей слабостью. По крайней мере, он понимал опасности мечтаний. Ему принадлежит афоризм:«Мыслитель имеет определенную цель, мечтатель не имеет никакой».] Итак, где грезы, мечтания, там рядом и безумие.

Один из биографов Виктора Гюго французский писатель Андре Моруа пишет о своем герое: «Он знает о таком соседстве. Всякий мечтатель (а Виктор Гюго любит называть себя Мечтателем) носит в себе воображаемый мир: у одних это грезы, у других – безумие… В Викторе Гюго Мечтатель всегда был сильнее мечты. Его спасло то, что он сублимировал в стихах свою тоску и галлюцинации»[34 - Там же.]. Но дело в том, что эта тоска и эти галлюцинации через растиражированные стихи поэта заразили миллионы и миллионы читателей, не только во Франции, но и в других странах, в том числе в России. И многих из них они довели до сумасшествия. «Начальник» и «художественный руководитель» Виктора Гюго, должно быть, с удовлетворением потирал и потирает руки (вернее – лапы), видя результаты работы, проделанной его подопечным.

Об истоках русской литературы XIX века

Я в литературе не мастер, но и русская литература, по-моему, вся не русская, кроме разве Ломоносова, Пушкина и Гоголя.

    Федор Михайлович Достоевский «Идиот» (слова Евгения Павловича Радомского)

Русская праздность и литература

Красавец, в полном цвете лет,
Поклонник Канта и поэт.

    Александр Сергеевич Пушкин, роман в стихах «Евгений Онегин» (о Владимире Ленском)

Если говорить о России, то праздность стала настоящей болезнью русского общества со второй половины XVIII века. Толчком для распространения праздности в обществе стал подписанный императором Петром III в 1862 году «Манифест о вольности дворянства». Историки говорят, что фактически указ был инициирован и подложен на подпись будущей императрицей Екатериной II, бывшей на тот момент супругой императора. Основные положения Манифеста были подтверждены в Жалованной грамоте дворянству в 1785 году. Согласно Манифесту, все дворяне освобождались от обязательной гражданской и военной службы; состоявшие на государственной службе могли выходить в отставку. Дворяне получили право беспрепятственно выезжать за границу, но обязаны были по требованию правительства, «когда нужда востребует», возвращаться в Россию. Манифест объявлял службу почетным долгом дворянства и призывал ее продолжать. Однако, воспользовавшись разрешением, многие дворяне сразу после обнародования документа подали прошения об отставке. Так началось сначала не очень видимое, но впоследствии (уже в XIX веке) стремительное разложение элиты общества. Как отмечает А. С. Пушкин в «Заметках по русской истории», этим указом «Екатерина унизила дух дворянства». Кроме того, при Екатерине II началась активная раздача дворянских званий (потомственное дворянство было отменено еще Петром I, для искателей «фортуны» появился непреодолимый соблазн добиваться дворянства и соответствующих привилегий интригами и обманом). И Пушкин продолжает: «Отселе произошли сии огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе народа. Все было продажно. Таким образом, развратная государыня развратила свое государство»[35 - Пушкин А. С. Заметки по русской истории XVIII века // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 10 тт. – Ленинград: Наука, 1977–1979. // Том 8, 1978, с. 93.].

Дворяне военной и иной «государевой» службе стали предпочитать удовольствия и праздность: сибаритство, игры в карты, балы, пиры, наряды, поездки за границу и длительное пребывание в Европе.

Всё это прекрасно показано в романе «Евгений Онегин» А. С. Пушкина. Главный герой романа Евгений Онегин, дожив «без службы, без жены, без дел» до 26 лет, не знает, чем заняться. Он живет в шумном Петербурге, предаваясь всевозможным столичным утехам. Пресытившись столичной жизнью, уезжает в деревню. Однако и сельская жизнь ему быстро надоедает. Иногда совершает далекие путешествия, время от времени ездит в гости к соседним помещикам, но и это не спасает от скуки. Опять уезжает из деревни в Петербург, и. т. д.

Вот как А. С. Пушкин в стихотворении «Добрый совет» выражает этот modus vivendi (образ жизни) дворянства:

Давайте пить и веселиться,
Давайте жизнию играть,
Пусть чернь слепая суетится,
Не нам безумной подражать.

Но помимо грубого гедонизма (получение плотских удовольствий и наслаждений), часть дворянства стала предаваться утонченному гедонизму – удовлетворению так называемых культурных и «духовных» потребностей.

В качестве последних – увлечение европейскими философиями (сначала философами французского «Просвещения», затем немецкой классической философией). Более массовым явлением среди дворянской верхушки было приобщение к европейской художественной литературе. Тот же Евгений Онегин спасается от скуки чтением романов.

Читали романы и поэмы европейских авторов не только мужчины, но и представительницы «слабого пола». Путешествовавший по России в первой половине XIX века Теофиль Готье отмечал, что женщины очень развиты: «…с легкостью они читают и говорят на разных языках. Многие читали в подлиннике Байрона, Гёте, Гейне…»[36 - Лякишева С. И. Женское чтение в России в конце XVIII – начале XIX века // Ученые записки. – 2012. – Т. 13 (https://docplayer. ru/39804832-Zhenskoe-chtenie-v-rossii-v-konce-xviii-nachale-xix-veka. html).] Удивление Готье оправдано. С. И. Лякишева в своей статье «Женское чтение в России в конце XVIII – начале XIX века» отмечает быстрое приобщение женской половины дворянского сословия к чтению, которое воспринималось как источник не только знаний, но и удовольствий: «Если в допетровские времена книга в России была предметом роскоши, при Петре I, преимущественно, – учебным пособием, то с конца XVIII – начала XIX века она, благодаря безупречному полиграфическому исполнению, стала восприниматься как источник знания и удовольствия»[37 - Там же.].

Всё это блестяще отразил в своем романе в стихах «Евгений Онегин» Александр Сергеевич Пушкин на примере Татьяны Лариной: ее главным занятием было чтение европейских романов:

Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли всё;
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона и Руссо.

Известный литературовед Юрий Лотман следующим образом комментирует увлеченность Татьяны Лариной зарубежными романами: «Текст письма Татьяны представляет собой цепь реминисценций в первую очередь из текстов французской литературы… Ее собственная личность – жизненный эквивалент условной романтической героини, в качестве которой она сама себя воспринимает»[38 - Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарии. Гл. 3, ч. 4 (http://pushkin-lit.ru/pushkin/articles/lotman/ onegin-kommentarij/onegin-comments-3-4.htm).].

А что мужчины? Они в перерывах между кутежами, карточными играми и балами пытаются «убить время» чтением европейских книг.

Если обратиться еще раз к роману, то можно на примере главного героя увидеть, что для молодых помещиков чтение было отнюдь не чуждым занятием: