скачать книгу бесплатно
И всё же, чтобы нам окончательно определиться с «основанием», протестируем подробнее возможности и пути теоретизирования Века агрессии. Их, как мы видим, всего два. В одном случае надо будет делать упор на само явление агрессии как видимое, привлекать в этих целях статистику, а также «добывать» необходимую эмпирию; в другом – исходить из сущности агрессии в значении века, как на невидимое, но доступное «схватывающим» представлениям. Какой вариант будет более приемлемым для размышлений и выводов при том, что эти возможности не являются взаимоисключающими? Речь идёт, по существу, об активности способов познания и расстановке акцентов.
Если судить по первому критерию, когда «много агрессии», то надо будет согласиться с тем, что Век агрессии остался в прошлом, например, в ХХ веке, с её войнами и применением американцами в Японии ядерного оружия. Но в истории войн найдутся и другие примеры, в которых было не мало агрессии. И каждый раз причины будут разными, где-то религиозными, а где-то и политическими, но быть может и чисто националистическими. Поэтому одни количественные характеристики, при всей их важности, не смогут нам объяснить сам феномен Века агрессии как единого. Ведь они будут скорее «указывать» и «свидетельствовать» о чём-то одном, фактическом, и при этом мало что говорить о сущности явления, что не может никак нас устраивать. Чтобы понять и объяснить Век агрессии, надо будет исходить из других оснований и путей. Это, прежде всего, пути совмещающего теоретизирования, и к ним следует подходить со стороны качественных определённостей в самой агрессии. Ибо Век агрессии предстаёт по большей мере как данность сущностей агрессии, и, разрабатывая их должным образом, можно будет объяснить как сам феномен, так и количественный рост агрессивных явлений.
Выбирая такой путь, конечно же, не следует отрываться от обшей проблематики и традиционного в изучении агрессии. Мы попытаемся, органически сочетая познавательные возможности прежде всего социальной психологии и философии, придерживаться такой установки. Но для начала надо понять, что собой представляет сама проблематика агрессии?
Проблематика агрессии – это разрабатываемая часть территории, которая очерчена как поле агрессии. В устоявшемся ныне виде она предстаёт областью знаний, которая тянется от психоанализа, имеет большую психологическую часть, продолжающуюся активно застраиваться в разных планах, и небольшие районы, отведённые философии, социологии и праву. Также застраиваются новые районы под биологию и генетику.
Понимая «область знаний» в буквальном смысле как застроенную территорию, мы попытались таким образом обрисовать разработанность проблематики агрессии. Продолжая далее развивать «область знаний» как метафору, отметим, что в связи с ростом и усилением роли агрессии в мире людей, что позволяет нам тематизировать Век агрессии, появляется необходимость в застройке и обживании новых районов. Назовём здесь такую тематическую застройку как «Век агрессии». Правда, в нынешнем положении вещей «Век агрессии» может рассматриваться скорее как метафора, которая в переносном смысле говорит о возросшей роли агрессии в жизни людей. Но речь идёт о том, чтобы словосочетание «Век агрессии» начать разрабатывать понятийно, как инструмент анализа всё возрастающей заданности агрессии в жизни людей, и наполнять это понятие конкретным содержанием. Поэтому застраивать новую территорию проблематики «Век агрессии» необходимо будет основательно, начиная с закладки фундамента.
Наша главная цель и вытекающие из неё задачи состоят в том, чтобы принять посильное участие в такой застройке, подразумевая под этим теоретизирование новой, актуальной части общей проблематики агрессии, связанное, прежде всего, с проникновением в явление Века агрессии, в то, что составляет её сущность. Здесь мы исходим из того, что агрессия имеет видимую часть, то, что нам является в агрессивных действиях (криминал, терроризм, войны и пр.), и то, что она находит своё выражение в агрессивной риторике (оскорбительные слова, воинственные выступления политиков в адрес своих противников и пр.).
Однако агрессия, и об этом следует сказать особо, имеет и невидимую часть, то, что составляет её сущность. что она есть сама по себе и является смыслом её существования. Попытка проникнуть в сущность агрессии века и есть одна из наших насущных задач. Сошлёмся в аргументации такой позиции и наших суждений на А. Бергсона (1859 – 1941), который видел задачу философии в том, чтобы проникнуть в явление, пережить жизнь, а не понять её, излагая в некоторых понятиях. У нас же речь идёт о том, чтобы проникать в сущность агрессивного явления, в саму сущность агрессии, определяя тем самым действительное существование Века агрессии, коренящегося в чувственном. Они у нас представлены как надличностные сущности агрессии, с актуализацией которых связывается всеохватность Века агрессии. Иными словами, если мы хотим определить сущность агрессии, и то, куда «пропадает» после своего завершения агрессия, угасая как явление (действие), то мы должны будем выйти за мир явлений и погрузиться в мир предсказательного, взяв за основу понятие «надличностная сущность агрессии». Именно такие установки и представления будут значимыми и иметь перспективы для разработки новых аспектов теоретизирования агрессии как Века агрессии.
В то же время следует иметь в виду, что вечно пребывающая агрессия в разные периоды будет иметь для этого свои исходные установки и перспективы. Так, для периода дикости по всей вероятности исходными предстанут инстинкты; в общественное время таковыми будут социально – психологические детерминанты; а в Век агрессии – станут превалировать надличностные сущности агрессии. Из этих исходных установок наиболее полно были исследованы социально – психологические детерминанты, что имело место в традиционной проблематике. Мы станем рассматривать эти установки по необходимости, помятуя о том, что предметом наших изысков является Век агрессии.
2. Традиционное и новое в проблематике агрессия. О веке агрессии как новой тематической застройке в данной проблематике
Исходя из сказанного выше, мы станем различать в проблематике агрессии старую часть территории (традиционное) и новую часть, которую необходимо уже спешно застраивать, как было сказано, под «Век агрессии». Попутно отметим, что традиция всегда означает предшествующее новому, современному, и характеризуется устойчивостью. Это то, что сохраняется и передаётся, ибо оно смогло вобрать в себя лучшее и стать значимым в определённой временной перспективе. Поэтому одной из первоочередных задач будет сохранение целостности и архитектоники «области знаний агрессии», единства её облика, привнеся в застраиваемый объект всё то лучшее в плане теоретического, что есть в традиционной части. В то же время необходимо будет органически сочленять понятие «Век агрессии», открытое к наполнению, и понятие «агрессия», имеющее уже своё «традиционное» содержание. Сложность момента и возможные здесь нарекания сведутся к тому, что придётся текстуально совмещать два уровня знаний: философский (ведь без вопрошаний о сущностях агрессии здесь не обойтись) и, по большей части, социально-психологический, обусловленный образами и практиками агрессивного поведения. Мы также будем помнить, что агрессия в своём существовании открывается нашему сознанию как действие, и в таком виде она является предметом социально-психологического изучения. И факт, что традиционное в проблематике агрессии связано, главным образом, с подобного рода исследованиями.
Философии же, с её возможностями внутреннего созерцания, когда абстрактное мышление становится определяющим, подошло бы делать акцент на постижении агрессии как сущности, что и было нами определено. Такой подход представляется приемлемым для изучения агрессии в значениях века. Мы станем исходить из такой установки и соответствующих методологий, начиная с определения сущностных вопросов агрессии.
При этом не следует искать здесь доказательного содержания объяснений, ибо это лишь введение, наброски архитектоники Века агрессии, основанные как на традиционных знаниях, так и на представлениях, идеях, в которых вводимые нами понятия являются субъективными предпосылками. Они есть прежде всего способы «изображения» Века агрессии в свете философских знаний. Такой подход позволит широко и объёмнее представлять и объяснять истоки её всеохватности и силы в мире людей.
Однако, рассматривая Век агрессии как объект, мы будем иметь в виду уже не столько агрессию как жизненную силу, дарованную человеку, чтобы он выжил и выстоял, а сколько агрессию, представленную человеку извне как скопление надличностных сущностей. Агрессию, которая сущностно обновилась и объективировалась в общечеловеческом и национальном сознаниях. Она стала действенной в отношении человека, получая силу от постоянных агрессивных выбросов в жизненное пространство[3 - Здесь можно привести аналогии с выбросами газопылевых веществ в атмосферу, которые также возвращаются к нам, загрязняя окружающую среду. Однако в данном случае речь идёт уже о загрязнении выбросами агрессии общего сознания, которая также возвращается каждому.]. В результате таких выбросов агрессий выделяются сущности (ноумены), они отрываются от явлений, которые бывают обречены на затухание. Сущностное же сохраняется на различных уровнях человеческого сознания, где и укрепляется в своём пребывании. Сошлёмся в таком утверждении на Карлоса Вальверде, который замечает, что «реальность присутствует в человеческом сознании»[4 - Карлос Вальверде. Философская антропология. М., 2000. С. 229.]. Перефразируя автора, можно сказать, что агрессия как «выброс» и есть та сама реальность, которая сущностно присутствует в сознании человека. И что такое обеспечивается каждый раз фактически новыми выбросами, которые, став достоянием общечеловеческого, культурного сознания, утверждаясь в коммуникационных пространствах, сгущаются и оформляются как надличностные сущности агрессии. Здесь в доказательности наших суждений больше подошёл бы Юнг, который считал, что и сознание, и бессознательное содержит личный и коллективный элемент. Последний определяется как «дух времени, складывающийся из общепринятых верований, предубеждений, установок и принципов данного общества или группы».[5 - Цитата по книге: Володимир Одайник. Психология политики. Санкт – Петербург, 2010. С.28.] Вот к этим элементам коллективного сознания, немного потеснив, возможно, общепринятые верования, мы и добавляем сделанные в жизненное пространство выбросы агрессии.
Именно такие выбросы, и прежде всего криминальной агрессии, политической агрессии, а также агрессий из «семейного очага» в жизненное пространство, приводят к выделению сущностей как надличностных социально-психологических образований, которые, скапливаясь в коллективном сознании, становятся сущностями нового порядка, формами агрессии и вновь возвращаются людям, снабжая «отработанными» ранее инстинктами и паттернами агрессивного поведения. И если агрессия как таковая есть сущее (действительное) во все времена, то в Век агрессии её сущностью, что определяет все её проявления, будут «возвратные» надличностные сущности. Конечно, в своей действительности, каждый раз являясь, агрессия будет испытывать воздействие различных сочетающихся факторов.
Надличностные сущности в состоянии вызывать агрессивные действия, определять поведение безотносительно к опыту и научению, и даже собственным установкам. Они являются готовыми формами агрессивных образований (продуктов), причём во много крат усиленными в своём множестве и в таком совмещённом виде определяющие поведение. Поэтому агрессия, имея сочленение надличностных сущностей, смогла занять властное положение в отношении поведения человека. И здесь имеются в виду не другие измерения и астральные сущности в духе объяснений эзотеризма и соответствующего понимания, а нечто реалистичное в своей основе. Как было отмечено, агрессивные сущности происходят из реалий самой жизни, практик агрессивного поведения.
Однако, следует уже признать, что такое конструирование Века агрессии посредством надличностных сущностей вызывало определённые трудности, что было связано с немалыми сомнениями и вопросами. Ведь речь шла о том, чтобы объяснить новую качественную определённость и всеохватность агрессии в мире людей, представить её пообъектно, и в согласии с этим рассматривать сущности как составляющие и действенные силы Века агрессии.
В первую очередь сложности и сомнения были связаны с сущностями, с тем, как понимать эти новообразования в контекстах агрессии, какова их познавательная ценность и что есть сущность Века агрессии. Такие вопросы о сущности объектов ставятся в философском плане и находят своё решение. Так, известный немецкий философ и богослов Дитрих фон Гильдебранд (1889 – 1977) полагал, что в самой природе того или иного объекта должен заключаться ответ на вопрос, обладает ли каким-либо познавательным интересом мысленное погружение в его сущность с «вынесением за скобки» его реального бытия и, кроме того, даст ли это погружение знание внутренне необходимых, абсолютно достоверных фактов.[6 - Дитрих фон Гильдебранд. Что такое философия? Санкт – Петербург, 1997. С. 147.] На свой вопрос Гильдебранд даёт положительный ответ и на простейшем примере нам поясняет: «Отвечая на вопрос „что такое 4?“ следующим образом: 4 =1+1+1+1, мы тем самым раскладываем данную сущность на её составные части. Необходимо чётко отличать эту замечательную прозрачность, заключающуюся в возможности разложения сущности, в возможности её редукции к известному, в её составленности из частей, от интеллигибельности, свойственной необходимым сущностям как таковым».[7 - Там же. С. 197, 198.]
Правда, проникновение в сущность вещей и её обнаружение в этом примере сложно углядеть. Здесь сущность сразу берётся как данность и разлагается на составляющие. Социологи скорее всего назвали бы такие действия операционализацией – разложением понятийного показателя на индикаторы, подлежащие эмпирической регистрации. Уж очень они показались нам схожими по предлагаемой процедуре. Согласятся с нами или нет – это вопрос, но нам следует вернуться к решению поставленных задач и предлагать свои решения.
Итак, столкнувшись с трудностями сущностного определения, мы пытались первым делом уйти от эзотерических представлений о сущностях и сформулировать проблему в терминах сознания, оставаясь в границах рассуждающего разума по определению Гегеля. «Рассуждающий разум, —пишет философ, – старается найти основания вещей, т. е. их положенность другим и внутри другого. Это другое и является пребывающей внутри себя сущностью этих вещей, но вместе с тем оно представляет собой лишь нечто относительно безусловное, так как обоснованное, или следствие, имеет содержание, отличное от содержания основания».[8 - Георг Вильгельм Фридрих Гегель. Работы разных лет в двух томах. Том 2. М., 1973. С. 195.]
Но что в таком случае есть сущность агрессии? Что можно было бы назвать её смыслом и сутью? Что всегда присуще агрессии и неотделимо от неё? Наконец, что остаётся от агрессии при любом раскладе? Для ответа используем одну из теорем Спинозы, которая была изложена в его работе «Этика». Её перифраз будет таким: «Всякая агрессия, стремящаяся пребывать в своём существовании, есть не что иное как действительная сущность самой агрессии». И что бытийствует она, главным образом, в отношениях субъекта агрессии с объектом агрессии. Таким бытийствованием будет нанесение урона, а сущностью агрессии в состоянии пребывания во вне мы станем называть готовность к ней в различных формах.
Развитие таких сущностей и их расширение мы связываем с агрессивными выпадами (явлениями), которые имеют, как известно, длительную историю. Каждый агрессивный выпад, являясь в своей основе продуктом сознания, угасает в жизненном пространстве, но его сущность сохраняется и становится уже достоянием общечеловеческого сознания, где сгущается и укрепляется во множестве других выпадов. Так образуются разного рода агрессивные сущности, и уже в этом качестве, пройдя несколько ступеней сознания от общечеловеческого до индивидуального, они вновь возвращаются в мир людей, и проявляются как действие тела, то есть агрессивное действие человека. Или действие политика, наделённого властью. Исходя из такого понимания, сущность Века агрессии предстаёт как единение различных надличностных сущностей, где определяющими будут политические, криминальные и семейные. Их мы стали бы понимать наподобие «вечным сущностям», «формам» в духе Платона. В своей действительности это потенциальные возможности, которые реализуются, ибо формы неукоснительно находят своё содержание в мире людей.
Сработанность и действенность такой конструкции может многое объяснить в предметности Века агрессии, а также в связи традиционного теоретизирования с новыми представлениями об агрессии. Однако вопрос будет в том, как с такой конструкцией и общими набросками, сделанными ранее, можно будет перейти к решению новых теоретических задач? На чём и как строить свои суждения, к каким истокам надо припадать вначале, и, что не менее важно, как мы станем первоначально определять агрессию в наших штудиях? Эти вопросы будут рассмотрены нами позже.
Здесь же подчеркнём основное о самом понятии «Век агрессии» и ещё раз вернёмся к сути поставленной проблемы. Мы можем рассматривать Век агрессии только по причине того, что она есть и всесильна как никогда. Уже словообразование «Век агрессии» говорит нам о качественных изменениях и росте влияния агрессии в мире людей. А сам Век агрессии служит утверждением нового положения агрессии как двухсторонней силы. Это действующие извне надличностные сущности агрессии, и действующий изнутри агрессиум – единение биологического и социального. Возможности агрессии действовать одновременно в двух направлениях или на двух фронтах на человека стало характерным признаком Века агрессии. Здесь выбросы агрессии, представляющие собой замес определённых чувств и мыслей, утрачивая личностную форму, становятся как таковыми источником энергии для сущностей. Они питают, обогащают и служат основой власти сущностей агрессии над человеком во вне.
В то же время следует осознавать, что Век агрессии – это не столько исчисляемая в годах активизация агрессии, имеющая точное календарное измерение и свою историю начала, а сколько процесс признания агрессии во всей её всеохватности и пагубной силе, когда право сильного, осуществляясь по существу и непреложно как право агрессора, теснится надличностной агрессией. Отсюда проблема Века агрессии видится нам больше как проблема сознания и тела (ментального и физического) в их слиянии и действовании. Как это понимать? Сошлёмся вначале на английского философа Стивена Приста, который занимался основательно этими вопросами, отмечая многообразие дуализма: «Существует большое многообразие дуализмов сознания и тела. Могут появиться различные таксономии дуализмов, если, к примеру, будут заданы два следующих вопроса: «что такое сознание?» и «каково отношение между сознаниями и телами?»[9 - Стивен Прист. Теории сознания. М., 2000. С. 21.]. Чтобы признать, что есть ещё одна таксономия, связанная с агрессией, ответим на поставленные вопросы так.
Сознание само по себе, и в большей мере обыденное сознание, есть вместилище чувств и мыслей, представленных как множество ментальностей и конструктов. В каких-то особых случаях им предстоит осознаваться в границах агрессии и доводиться до планов агрессивных действий и образов свершений. При таком традиционном раскладе реальность агрессии и её осуществление остаются уже за волей и телом. Последнее есть орудие агрессии для нанесения урона, как вербального (говорением), так и физического, с использованием силы. В контекстах такого понимания сознание по горизонтали будет вбирать в себя чувства и мысли, а по вертикали представляться такими формами сознания, как общечеловеческое сознание, национальное сознание и индивидуальное сознание. Между ними нет жёстких перегородок, и возникшая на этих просторах агрессия может свободно перемещаться и набираться сил по всей территории сознательного: от чувств к мыслям, от общечеловеческого уровня сознания к индивидуальному и наоборот. В Век агрессии такой расклад вещей сохраняется при явном ослаблении воли и усилении значимости надличностных сущностей агрессии. Всё это может привести к тому, что сознание с надличностными сущностями агрессии будет напрямую связываться с телом, минуя волю.
Мы станем развивать намеченные нами положения, начиная с основ понимания агрессии, не претендуя на истину в последней инстанции, не притязая на абсолютные значения в своих суждениях. Нам важен сам процесс вглядывания и размышлений о том, что происходит с людьми и с агрессией. Почему надо говорить о Веке агрессии в плане противостояния человека к человеку, государства к государству, народа к народу, и в таких контекстах рассматривать агрессию как самостоятельную сущность в мире людей. О Веке, в котором людские отношения и существующие связи больше свидетельствуют о предрасположенности и даже готовности к нападениям и разрушениям, чем о жизни в мире и согласии. О веке, в котором агрессия сама по себе видится «нетерпеливой» и «беспокойной».
3. Агрессия и мир людей. От стихийной протоагрессии в древности к веку агрессии как скоплению значимых надличностных сущностей
«Человек – разумный, но не настолько, чтобы быть разумным всегда и в своей агрессии».
Неизвестный мыслитель
Агрессия есть объёмное понятие со многими переменными, и как таковая она может предстать в общем, обобщённом плане. Однако в своей основе, выделенная специальным планом одной направленности, она предстаёт уже как некая предрасположенность, которая актуализируется причинностью, является нам как поведенческий акт (действие). Это единица малой упрощённой агрессии, которая в своём множестве возрастает до большой агрессии. И такая преемственность перехода от малого к большому могла бы иметь свои смыслы и выражения в длительной исторической перспективе, а сама преемственность свидетельствовать о постоянстве агрессии в жизни людей.
Но насколько тогда мы можем судить (выносить решения), что агрессия есть данность, которая была включена эволюционно в онтологическую структуру человека как определённая предрасположенность? Или же предрасположенность не связана с агрессией, и она принадлежит скорее случайности, той ситуации, в которой действуют силы извне? Это две крайние позиции, в равном удалении от которых, а значит посередине, находится агрессия, окутанная желаниями и интересами. Такое понимание агрессии, когда она в своей заданности предполагает желание иметь (нападающая агрессия) или исходит из необходимости защиты (защитительная агрессия) считается традиционной в проблематике агрессии. Но насколько она сегодня отвечает реалиям агрессии?
Как мы видим, и на основе нового подхода, уже с позиций бытийности и исторической перспективы, мы опять подошли к поставленным целям и задачам, связанным с Веком агрессии. Действительно, какие же изменения в этой общей картине могли привести к всеохватной и всеобъемлющей роли агрессии в мире людей? Как в Век агрессии раскрываются возможности бытия «для меня» и «для нас»?
Теперь, чтобы достигнуть целей, обрисованных с различных позиций, и быть достаточными прежде всего в своих суждениях (читай «решениях») о природе и метаморфозах агрессии, о том, из каких элементов и как происходил её замес, и что стало определяющим в характеристике агрессии надолго, если не навсегда, доведём в кратком экскурсе границы общего поля агрессии до древности и укажем здесь на предрасположенность человека не только к созиданию, но и к разрушению, которая была обусловлена проблемами выживания, а также как на исходное в агрессивном поведении. Перемещая таким образом предмет агрессии в древность, можно будет многое почерпнуть о первоэлементах архаичной агрессии, о том, как жизненная сила была разложена на созидательную и разрушительную в контекстах бытийности древнего человека. И как созидательное в части созидания самой жизни и продолжения рода смогло вылиться в чувство любви, а разрушительное – в полном объёме в агрессию и жестокость.
Такое перемещение предмета и получение сопоставимого материала есть своеобразный методологический приём, о котором французский философ и теолог Пьер Тейяр де Шарден (1881 – 1955) справедливо писал: «Переносить предмет назад в прошлое равносильно тому, чтобы сводить его к наиболее простым элементам».[10 - Пьер Тейяр де Шарден. Феномен человека. Преджизнь, жизнь, мысль, сверхжизнь. М., 1987. С. 43.] При всём этом не следует забывать, что «историчность» сама по себе является фундаментальным измерением человеческого существования. И что она есть путь к установлению простейших элементов. Исходя из исторических фактов, которые, без сомнений, стали бы свидетельствовать о доминировании враждебности в мире людей, признаем, что таким простым и устойчивым элементом для агрессии будет готовность разрушать. Разрушать всё: начиная с людских отношений, творений рук человеческих, наконец, разрушать саму жизнь. Без такого урона и захвата агрессия была бы уже не агрессией, и не стоило в таком случае нападение, как принято считать, мыслить её началом и из этого исходить.
Основываясь на таком первоэлементе, как готовность разрушать, и подобрав к нему родственные элементы (нападение, враждебность, извлечение выгоды, жестокость, насилие), попытаемся выстроить агрессию как целостность, доведя её развитие до различения основных составляющих «Века агрессии». Наш основной посыл здесь будет в том, что агрессия изначально есть собирательное понятие, а потому без замеса она никак не могла обойтись в своём становлении. И что как таковая агрессия замешена на предрасположенностях (влечениях) к разрушению и действенных началах, коими являются чувства и мысли. Век агрессии есть выстраивание уже новых элементов и возможностей агрессии, определяющих её власть над людьми.
Разрушение, как общий предмет концептуального рассмотрения, начиная от предрасположенности к ней, и до её действенных начал – устойчивой склонности и абсолютизации влечений, поэтапно совмещается со своими составляющими, также предстаёт в виде магистрального пути, с которым связано поэтапное развитие агрессии в мире людей, её роли и места, вплоть до утверждения в значениях века, когда она уже властно охватывает мир людей. Здесь агрессия утверждается как родовое понятие для видовых, родственных ей по общей природе зла и нанесения урона элементов.
На магистральном пути становления не менее важными были и остаются процессы обогащения агрессии чувствами, эмоциями и мыслями, которые имеют внешнюю и внутреннюю причинность. Замес агрессии на основе чувств и мыслей, в результате которого может быть набросан план действий, является определяющим, и об этом будет сказано особо уже в первой главе книги.
Сформулированный на таких началах общий посыл указывает на то, что стремление к разрушению есть движущая сила агрессивного поведения во все времена. И что, будучи движущей силой, разрушение имеет видимую часть как нарушение целостности чего-либо, вплоть, а то и начиная с организма, и невидимую часть, как, собственно, предрасположенность и готовность к ней. Так, в период дикости предрасположенность к разрушению была обоснована во вне, она сосуществовала наряду с созиданием, опять же сообразно природной среде и окружению, ибо в суровых условиях и в противостояниях себе подобными надо было разрушать жизнь, чтобы выживать самому. Готовность разрушать, противостоя опасностям и страху, а не в угоду самоличным желаниям и удовольствию, и такое можно было бы уразуметь не только из истории, но и рассмотреть в практиках сегодняшнего дня, естественным образом вплеталась в жизнь древнего человека, выполняя также защитные функции. И здесь же, по всей вероятности, имели место поведенческие проявления, позволяющие говорить о нападении как переходе от предрасположенности к действию. Это была предрасположенность, которая в своей целостности отходила от инстинкта (простой реактивности), всё более насыщаясь чувствами, эмоциями и мыслями. Последние ускоряли процесс перехода, делали его содержательным и многозначным. Развитие агрессивного на таких началах как нападение и разрушение уже в ранний период закладывает основы общей тенденции, определяющей в дальнейшем её типизацию, причём каждый раз по-своему, в контекстах уже не только внешней, но и внутренней причинности, а также особенностей носителя агрессии. Рискнём предположить, что такая агрессия могла бы быть частью бергсоновского «жизненного прорыва», также обеспечивающая продолжительность рода и порождающая эволюцию живых существ (А. Бергсон «Творческая эволюция»). И что разрушение могло быть средством для устранения преград к достижительным целям, к желаемому.
Но период ранней дикости в истории человечества завершается, когда берёт верх новый строй жизни с более организованными структурами, и тогда же на смену архаичной предрасположенности к разрушению неизбежно и во всей своей видимости приходит властная склонность разрушать: «разрушать, чтобы утверждаться и обретать». Такие склонности становятся на века основой развития жестокости и насилия в агрессии. Здесь личностная склонность к разрушениям будет сочетаться с массовостью вследствие сражений и войн. Но сама склонность разрушать может обернуться уже страстью в угоду индивидуальному «Я», и тогда глубина чувствования и реально достигаемого в разрушениях будет определяться уже видами и мерой изощрённости. Эти, так называемые, «изыски» от агрессии сопрягаются, по своей сути, также с нашими днями, и мы можем завершить наш краткий экскурс на том, что в результате многих изменений и метаморфоз предрасположенность и склонность к разрушению как условие и готовность утверждаться по жизни и власти в веках предстаёт в современном агрессивном поведении в качестве пускового механизма скорее уже для удовлетворения страстей и амбиций, чем для выживания и даже обогащения. Иными словами, разрушение само по себе становится целью, приближая в коей мере и сам Век агрессии. Таким видится основная протяжённость агрессии: от природных начал до индивидуально задаваемых и выраженных в интересах. Но по существу могут просматриваться и другие пути-дороги, по которым отстранённо шествует всевластная агрессия, задавая людям актуальность действий и поведенческих актов.
Теперь, когда были выявлены сущностные начала и просмотрены основные этапы агрессии в мире людей (подробнее об этапах скажем позже), мы можем выделить предрасположенность и агрессивное действие сопрягающими понятиями данной проблематики, представив их полно как «предрасположенность (склонность) к разрушению» и, собственно, «агрессию» как поведение и действие. Отсюда остаётся уже одно – привести эти два понятия к общему основанию, чтобы двигаться дальше в разработке проблем агрессии, имея полный понятийный континуум агрессивного от древности вплоть до Века агрессии. В этих целях доведём предрасположенность к разрушению до образа действий в период дикости и назовём это действие протоагрессия. Станем использовать данное понятие, понимая под ним стихийные поведенческие проявления (образы поведенческих действий), имеющие под собой силу, и в этом смысле предшествующие организованной и личностной агрессии. Правда речь здесь может идти о совмещённом образе природной протоагрессии, в котором есть разрушение, энергия и сила, но никак не то, что нам может явиться.
Чтобы в потоке мыслей и собственных размышлений об исходной агрессии над нами преждевременно не довлели знания (тексты) и дискурсы об агрессивных чувствах и агрессивных мыслях, а также о причинных связях и побудительных мотивах агрессии, станем рассматривать протоагрессии в чистой форме, представив её некой энергией, выделенной из жизненной силы. В чистой форме, потому что как таковая она исключает всякое расположение энергии, которое придало бы ей определённую форму. Здесь мера энергии не изменяет формы, она остаётся во всех случаях сама собой, как есть, а потому и пребывает чистой. При этом также оговорим, что эта энергия каждый раз с необходимостью выделяется из жизненной силы, и что сама жизненная сила была привнесена в мир людей прежде всего для выживания.
Такое, можно сказать, во многом художественно-образное постижение агрессии первоначально в образе протоагрессии, или, если хотите, вольное изложение предмета агрессии без общепринятого, без того, что могло бы быть уже предложено по её содержанию, позволит судить о пред форме агрессии свободно, без тех составляющих, которыми она станет «обрастать» в своей истории, и без тех факторов и причинно следственных связей, которые будут её обуславливать. Ибо все эти составляющие, факторы и связи, которые нарождаются и развиваются во времени, будут по отношению к изначальному (природному) всё же «вторичными», пусть и важными каждый раз в определении конкретного типа агрессии уже как действенной и особо организованной силы. Когда, скажем, агрессия ребёнка не идёт ни в какое сравнение с агрессией взрослого насильника.
Как «рукотворные» данности, объемлющие чувства и мысли, интересы и желания, они могут затруднять нам видение протоагрессии, которая в своей практической «нетронутости» со стороны различных чувств и мыслей, и, конечно же, в отсутствии намерений и воли, будет скорее стихией, неорганизованной жизненной силой в архаичном мире людей. Но эти же ингредиенты, и связанные с ними смысловые моменты, будут не лишними и послужат пониманию того, что подвигло эту неорганизованную жизненную силу уже на целенаправленное разрушение мира людей, и как это связано с распадом жизненной силы и выделением созидательной, творческой энергии и агрессивной энергии, направленной, прежде всего, на разрушение; как связаны периоды окончания протоагрессии и начала развития собственно агрессии, а также о том, что могло ещё сохраниться от протоагрессии и служить преемственности. К этим вопросам мы ещё вернёмся, а пока продолжим рассмотрение протоагрессии.
Укажем на разрушительную силу протоагрессии, проявляющуюся стихийно как то, что её роднило с другими стихиями и было сохранено в агрессии. Ибо протоагрессия в онтологическом пребывании отвечала своему природному предначертанию так, как если бы это был ураган или какое-то другое стихийное бедствие, подобное по силе, скажем, той же повальной болезни. Поэтому общим для стихий было и остаётся то, что они являются воплощениями определённых в своей заданности сил, и что эти силы могут явно или неявно наносить урон жизни, стать причиной бедствий и разрушений. Именно в таком онтологическом понимании протоагрессия уподобляется нами стихии и именно эта стихийность сохраняется в агрессии, проявляясь уже как ярость, безудержность и напористость без границ.
Теперь мы имеем представление о первоэлементах агрессии, у нас есть примеры того, как происходил замес основных составляющих агрессии. На такой основе можно будет высказать основные суждения о природной заданности и типизации агрессии.
4. Четыре суждения о природной заданности агрессии и основные вехи её типизации
Наши размышления о природе и метаморфозах агрессии, и их сути, мы попытаемся структурно выразить в виде четырёх простых суждений. В них агрессия предстанет поэтапно в своих изменённых состояниях, а сами суждения будут основываться на связях таких ключевых понятий, как «протоагрессия», «разрушение», «агрессия» и «надличностная сущность агрессии». В этой связи к месту будет замечание К. Вальверде о том, что «… понятие находится в реальности, откуда его „вычитывает“ ум. Человек не создаёт истины – он её находит, когда она выходит ему навстречу».[11 - Карлос Вальверде. Философская антропология. М., 2000. С. 233.] Но, чтобы они «вышли», подчеркнём это ещё раз, надо сильно подумать. И вот что нам удалось, размышляя, «вычитать» и сформулировать в виде суждений.
Итак, наше первое суждение будет о протоагрессии, проявляющейся в своём естестве спонтанно и порывисто как стихийная сила. В таком качестве она послужила вместе со страхом основой для замеса архаичной агрессии. Образно говоря, протоагрессии выпало «жить» среди людей вопреки или во благо им, жить как нечто «дарованное», которое и принимается-то потому, что «есть» и «действует», как и потому, что по рождению своему протоагрессия проявлялась практически отдельно от умственных усилий и сознательной воли, выступая как неосознаваемая часть психического состояния. А потому такая агрессия выражалась как разрушающая сила вне наличного сознания, и, соответственно, не имела собственного имени и заданных целей.
И всё это потому, что протоагрессия имела место во времена, когда не было ещё «Я», чтобы исходить из личностных начал и смыслов. Не было и той целенаправленной жестокости и насилия, которые в будущем во многом будут связаны с «Я». Не было также многих чувств и эмоций, которые давали бы протоагрессии какие-то дополнительные силы по ситуации, кроме чувства страха за жизнь. Да и потребности телесной жизни ограничивались лишь необходимым, без того, чтобы расти вместе с агрессией. Поэтому не было ещё понимания того, что новые территории проживания, а также богатства следует обретать путём агрессивного захвата. Всё это характеризовало по большей части времена ранней дикости и глубокой дремучести, когда человеческие общества учились лишь выживать, и человек сам по себе был открыт агрессии, главным образом, со стороны животного мира. Очевидно, что тогда он и обучался убивать жизнь, чтобы продолжать жить самому. Его мир и скудные чувства сами по себе мало что могли дать развитию межгрупповых отношений и связей. Агрессивные действия, которыми тогда люди могли так или иначе обмениваться, будут ещё долго вызревать в лоне стихийной агрессии. В то же время агрессия как жизненная сила, осваиваясь на уровне бессознательного, могла проступать и в сознательное, давая свои всходы.
Вот об этих ростках чувствования, добавляемых в общий замес агрессии, и будет наше второе суждение. Это суждение связано с положением о развитии родственных агрессии чувств, с которыми ей придётся в дальнейшем проявляться совместно. С этим также связано освоение волевых начал в отношениях со стихийностью агрессии. Но такое, надо полагать, не могло быть началом её подлинной истории как целенаправленной силы, последнее было скорее в чём-то другом.
Так, произрастая по истечению времени из глухого, а скорее неосознаваемого соперничества, станет давать о себе знать враждебность, которой предстояло в дальнейшем стать важной составляющей агрессии. Именно во враждебности начнут произрастать исконно человеческие начала агрессии, когда она начнёт скрытно противостоять необходимой коллективности в группе. И именно враждебность станет ящиком Пандоры для людского рода.
Также даст о себе знать жестокость, которая будет сближаться с агрессией, чтобы стать её неизменной частью. В целом же будут иметь место практики открытой агрессии, скажем, случаи насильственно отъёма «лучших кусков» у ближнего, и такое станет «вершиться» и «присваиваться» по праву сильного в группе. Тогда как агрессия по принуждению вне группы и коллективности будет носить спорадический характер. Само зло во всех случаях находится ещё в своей первозданной открытости и не противостоит добру и любви, так как для развития последних не было особых предпосылок. Поэтому агрессия по большей части не может разворачиваться среди событий такого порядка, она продолжает выражаться стихийно, а значит сохраняет и своё свободное хождение в мире людей.
Третье суждение будет о том, что, когда закладывалось многое в человеке, и различимое выступало с необходимостью в жизненных средах, агрессия стала во многом играть роль жизненной силы коллектива. Она была различима как необходимое средство выживания коллектива. Уделом такой коллективистской агрессии также делается враждебность как противостояние межгрупповым связям. И тогда же агрессия в своих сущностных противостояниях всё более укрепляется на пути смыслов и значений, она развивается как сознательная сила, перенеся в дальнейшем свои родовые признаки в иные миры уже под собственным именем. Перебравшись, таким образом, из дикости в продвинутые жизненные миры, агрессия начинает в полной мере раскрываться в своей истории как способ обогащений и защиты. Об этом свидетельствует уже культура владычества, которая способствует тому, что агрессия всё время получает от неё новые импульсы для своего развития, и то, как владычество «эго» закрепляет агрессию в языке и поведенческих актах. Именно на этих путях агрессии предстояло стать государственной силой, выражать владычество политики, а в отдалённой перспективе обрести и значения надчеловеческой сущности.
В таких пределах и контекстах нам видится история поэтапного развития человеческой агрессии, апофеоз которой приходится на Век агрессии, когда агрессия, сделав круг в своей истории уже в новом качестве, вновь становится стихией «для нас». В таком представлении культура владычества и владычество «эго» предстают центрами тяжести истории агрессии как целенаправленной силы и в таком понимании могут послужить нам объяснительными принципами. Как основополагающие понятия, описывающие развитие агрессии, они также послужат обоснованию основной идеи о том, что Век агрессии является переходом от агрессии владычества «эго» к надчеловеческой агрессии, когда процессы агрессии, связанные с поведением индивидов, выходят за их пределы. Став завершающей силой в мире чувств и мыслей, наличествуя в своей объектности, агрессия обретает сущностные (самостоятельные) значения в отношении эго.
Как мы видим, уже в художественно-образном постижении агрессии, выявлении прежде всего биографичного в части протоагрессии, стало возможным уяснить немалое, и, в первую очередь, прояснить роль сознательного в её становлении, а также утвердиться в том, что сознательное всегда исходит из развития жизненных практик, а значит и путь развития агрессии есть путь взаимовлияний жизненных практик и сознания. При этом представляется возможным определить в общих чертах и путь, ведущий к Веку агрессии. Однако нас не покидает также понимание того, что есть кардинальные вопросы, на которые надо дать ответы. И что для наших целей необходимо актуально и в целостной перспективе освещать природу агрессии в контекстах, важных для понимания Века агрессии. Поэтому, основываясь на сказанном, выделим в первую очередь три кардинальных вопроса и попытаемся кратко на них ответить, чтобы быть в состоянии опять же продолжить наш путь.
Это вопрос о том, как на протяжении веков агрессии удавалось сохраняться как действительное. И как, переходя от коллективности и индивидуальности в состояние объектности, и осознания всеобщности, она могла «наращивать» новые сущностные значения? А главное, что позволяет нам уже сегодня с сознанием дела судить о Веке агрессии?
Предпошлём к ним также наши исходные положения:
– мысль о том, что агрессия изначально выступает тёмной силой, погружённой в материнское лоно бессознательного и в таком качестве участвует в потоке жизни за выживание;
– что структурно вехи «тёмной силы» начинают оформляться, когда агрессия достигает сознания человека, сохраняясь, однако, и в состоянии бессознательности;
– то, что двойственность, выражаемая прежде в бессознательных и сознательных актах, становится, таким образом, сущностным определением агрессии, её проявлением как в импульсивных формах, так и в сознательных действиях;
– переход от односторонней, «чистой» бессознательности к двойственности в агрессии мог ознаменовать также начало её восхождения в мире людей, связанного главным образом с сознанием.
Какие доводы к сказанному могли бы быть здесь уместными? И как опредмечевание агрессии сказывалось на её развитии?
Прежде укажем на тот бесспорный факт, что, осознавая агрессию как жизненную необходимость и средство достижения целей, люди уже с архаических времён начинают опредмечивать её, не довольствуясь лишь возможностями «силы рук и тела». Важно было всячески развивать и довооружать агрессию, чтобы наносить во вражде как можно «больший» урон, помятуя, что в те времена опредмечевание агрессии было началом коллективного выживания. Так, согласно современным антропологам, человек, Homo sapiens, в борьбе с неандертальцами (есть предположение, что неандертальцы были промежуточным видом, звеном перехода к человеку), уступая им в физической силе и ближнем бою, изобрёл орудие для метания камней на расстояние. Таким образом, захватническая агрессия, наносящая урон жизни, уживалась одновременно с агрессией как необходимостью защиты жизни.
Однако принципиальным в дальнейшем опредмечевание агрессии и придании ей новых смыслов было то, что в сообществах людей орудия агрессии стали делать более конкурентными в борьбе с себе подобными, их целью стало усиление возможностей агрессии прежде всего в захватнических целях. Это был постоянно усиливающийся и возрастающий по способам и сложности процесс в истории человечества. Со временем агрессия, «слившись» с орудием «тотальной смерти», устойчиво обрела, наконец, объектный характер, стремясь окончательно стать средством утверждения глобального господства. И похоже, что это удалось, если иметь в виду ядерное оружие как высшее и окончательное решение в опредмечевание агрессии. Но одновременно с этим получилось и другое.
Отсюда наше четвёртое суждение о том, чтоагрессия вышла из своей природной заданности и возможностей, и что она стала во много крат сильнее и теперь противостоит уже всему миру, грозя окончательно его разрушить, содвинув на такое людей. Одновременно нам надо иметь в виду и полное слияние агрессии с массовой жестокостью. Это новое качество в жизни и поведении агрессии, пусть и выраженное скорее в метафорической форме, позволяет нам уже говорить о Веке агрессии. Дополнением нашего общего посыла здесь будет то, что, обретая такую силу и повсеместное распространение в мире людей, агрессия стала самостоятельной сущностью вне её носителя, будь то личность, группа или государство. Агрессия теперь живёт и властвует над людьми как надчеловеческая сущность, она определяет чувства и мысли людей, действенность и накал враждебных форм существования.
Итак, перекочевав из сферы бессознательного в сознание, развиваясь в своих контрконструктивных формах как орудие, агрессия непомерно возвысилась, обретя все признаки надчеловеческой сущности.
В обосновании такой позиции для начала сопоставим агрессию как «свободную от носителя довлеющую силу» с общественным мнением, но не в плане того, что последнее может быть агрессивным или пассивным, а в понимании общего, которое, имея в основе единичное, освобождается от него в определении своей сущности. Так, общество как совокупный человек, мнение которого многократно усилилось и выразилось в общественном мнении, есть самостоятельная сущность, к которой апеллируют и в различных целях изучают как нечто производное от социальной жизни. В этом смысле общественное мнение свободно от мнений отдельно взятого индивида и развивается оно по своим законам. То же самое стало характерным для Века агрессии, где властвуют надличностные сущности агрессии.
Действительно, агрессия всегда была значима своей сущностной стороной. Агрессия не религия, но она всегда присутствовала и присутствует в ней; агрессия не политика и не идеология, но она также устойчиво присутствует в них, то же самое можно сказать и о культуре в целом. Практика воспроизводства этих и других видов агрессий, теснота их связей могли приводить со временем к образованию неких целостностей. Ныне они предстают определёнными сущностями Века агрессии, и в этом смысле задают тон повседневной жизни, мировой политике, межгосударственным отношениям и связям уже в надличностном смысле.
Агрессивные сущности мы станем понимать, как скопления агрессивных выбросов, которые достигли состояний, позволяющих возвращаться в мир людей в виде надличностных сущностей (готовых форм). Это, прежде всего, сущности политической, военной и криминальной агрессии. Таким образом, агрессия, запущенная в жизненное пространство различными путями и способами, объективированная в общей истории, возвращается человеку властной силой агрессивных сущностей, став в своём развитии надличностной сущностью. Как уже надличностная сущность она продолжает «питаться» выбросами человеческой агрессии, и большая доля здесь приходится на политическую и криминальную агрессию. Агрессивная риторика политиков различного уровня и всяческие криминальные действия служат тому.
В этих значениях Век агрессии, где властвует надличностная агрессия, рассматривается как смыслообразующее понятие введения к новой парадигме агрессии. О важности конструирования такого понятия в принятых здесь значениях свидетельствует прежде всего то, что агрессия с применением новейшего вооружения может нести смерть глобально, а то и положить конец существованию людей в мире, и новая ядерная доктрина США, увеличивающая ядерные риски, может послужить тому подтверждением.
В силу такой вероятности и исхода может говорить то, как ускоренно укрепляются механизмы запуска человеческой агрессии, как и то, что они включают уже не только традиционные чувства: месть, обиду, страх и тревогу, или конфликт интересов и выгоду. Механизмами запуска агрессии, и это следует особо подчеркнуть, становятся сами по себе амбициозность и вседозволенность«сильного». Агрессия века приближает их к себе, оставляя на вторых планах даже злобу, желание иметь и раздражительность. Одновременно с этим мы видим, как силы сдерживания мимикрируют и сами начинают рядиться в тогу агрессора. Ведь теперь стыд и совесть, право и закон, да и сама целесообразность всё более и более оттесняются на обочину жизни, и в поле активных человеческих действий и взаимодействий, по существу, начинает властвовать всепоглощающая агрессия. Это ли не есть смена права сообществ на право силы в мире и, одновременно, демонстрация Века агрессии, в котором агрессия выступает как надличностная сущность?
Мы начали вести разговор о Веке агрессии с необходимости застраивания новой территории под неё в проблематике агрессии и высказали ряд суждений о протяжённости агрессии, о том, что разрушение есть её движущая сила, не сказав и не прояснив при этом того, «что есть что» в сущностном понимании агрессивного поведения. Поступая так в вводной части, мы рассчитывали на известную осведомлённость нашего читателя. Однако таких сведений общего характера будет явно недостаточно для понимания и принятия поставленных проблем. Потребуются специальные знания, и, в первую очередь, поведенческих наук, чтобы судить об истоках человеческой агрессии, о том, что определяет ныне её устойчивые проявления в сферах жизни. И потом, надо также понимать, что при поверхностном взгляде не представляется возможным полно говорить о вековой значимости агрессии, что является крайне важным, как уже подчёркивалось, для нашего изложения. Поэтому попытаемся чётче прояснить такие основополагающие вопросы, как: что есть агрессия, какова её природа и функция? Какие силы вызывают и обуславливают агрессию? Почему люди в своей жизни не могут обойтись без того, чтобы не быть агрессивными? Связана ли агрессия с инстинктами или она социально детерминирована? И почему чувства в своей исходной части стали в большей мере апеллировать к агрессии?
Так, к примеру, тревога уже не находит забвения в печали, а устремляется к агрессии, не говоря уже о зависти или обиде, которым давно проложена дорога к ней. Наконец, если рассматривать агрессию как продукт интеграции индивидуального и социального, то что здесь будет определяющим?
Важно показать, как многое из сказанного объясняется в классической и современной литературе по агрессии, и каким будет здесь наш обобщающий подход. Ибо без разъяснения выделенных вопросов, составляющих вводную часть проблематики агрессии, станет затруднительным понимание жизненности, устойчивости и многообразия современных форм агрессии, так и объяснение роста её активности и всеохватности, определяющего ныне терроризм, экстремизм и криминальность. А главное, тот непреложный факт, что количественный рост агрессии ведёт её неотвратимо к качественной определённости, когда она уже, по существу, становится явной характеристикой века.
И здесь же кратко сформулируем обсуждаемые в книге проблемы агрессии, связанные с традиционным подходом и пониманием Века агрессии. Но прежде заметим, что имеются два основных подхода в понимании и определении агрессии. В одних авторы исходят из того, «что вызывает агрессию» (инстинкт или социальное); в других – что производит агрессия (здесь, однозначно, урон, как физический, так и вербальный). И есть третьи интеллектуальные силы, которые пытаются их совместить. Мы же станем исходить из позиции «что есть что в агрессии, выявленное в традиционных подходах, и что есть что в агрессии, связанное с пониманием Века агрессии».
В традиционном понимании, агрессия – это, прежде всего, особый тип человеческого поведения (что), сущностью которого является нанесение субъектом агрессии (личностью, группой, государством), в первую очередь физического урона другому или множеству людей (есть что). Сюда же входит вербальный урон, осуществляемый на личностном уровне и больших масс людей (есть что). Последнее имеет место, главным образом, в пропагандистской войне с использованием СМИ. Вопрос в том, что то, что вызывает агрессию, на наш взгляд, есть особый исследовательский вопрос, и на него надо отвечать, не загружая определение агрессии. Забегая, опять же вперёд, отметим, что для нас истоки агрессии, то, что её вызывает, есть вопрос интегральности агрессии. Нам предстоит окунуться в проблематику агрессии, находить там аргументы «за и против» в вопросах её интегральности и выстраивания новых положений согласно пониманию «Века агрессии» и его определения.
Придерживаясь истории вопроса, разберём вначале сам термин агрессия, и здесь этимология слова поможет нам прояснить, какие действия способствовали возникновению данного понятия и в какой мере они (эти действия) сохранили свои определяющие значения.
Слово агрессия (от лат. aggredere – приблизиться) у древних означало вторжение (приблизиться, чтобы напасть и захватить чужую территорию и получить из этого ожидаемые выгоды и богатства). Такие действия в массе своей сопровождались разрушениями, захватом и уничтожением имущества, жестокостью и насилием. Надо полагать, что со временем весь этот груз зла не мог не осесть в языке вместе со словом агрессия. А коллективное сознание и развивающиеся насильственные практики в ещё большей мере способствовали её широкому использованию и распространению. Агрессией стали называть класс явлений, присущих определённому типу поведения, где главным было напасть, переступить запретное (что само по себе уже является агрессией) с тем, чтобы нанести урон. Так возник шаблон агрессии, удобный для словоупотребления в различных контекстах, связанных с политикой государства, поведением человека и группы.
Однако для выявления сущности агрессии, формализации её как научной категории потребовались уже годы усилий многих учёных. Благодаря философам, социологам, юристам и в большей мере психологам, данное понятие обыденного сознания и враждебных (межгосударственных) практик было наполнено рациональным содержанием, отражающим взгляды исследователей на предмет его изучения. Ныне существует огромная литература,[12 - Назовём одну из значительных и полных книг по агрессии – Агрессия. Роберт Бэрон., Дебора Ричардсон. Санкт – Петербург, 1997.] где агрессия представлена доминирующей силой, источником существования которой по праву считается не только сам человек, но и среда. Однако полной ясности по поводу природы и детерминации данного феномена пока нет. Так, соглашаясь с тем, что агрессия – это сила (сущностная характеристика), одни считают её обусловленным свойством человека и подчёркивают её инстинктивно-генетический характер (фрейдистская традиция). Другие полагают, что это обычная жизненная сила, которая, проявляясь в определённых условиях действия раздражителей (стимулов), получает специфическое звучание и окрас (бихевиористская традиция). При этом психологи, рассматривая агрессию, делают упор на субъективное (внутреннее) начало, а социологи – на объективное (внешнее). Если для первых источником агрессии в большей мере является внутренний мир (инстинкты, психологические процессы), то для вторых – внешние факторы среды (масс-медиа и др.). Следует также отметить, что в силу складывающихся в мире обстоятельств, агрессия, как фактор насильственных изменений в мире, должна вызывать особый интерес в международном праве. При том, что здесь правовая разработка проблем агрессии в межгосударственных отношениях отстаёт от существующих практик, и потребуются принципиально новые интеллектуальные усилия, чтобы она была на уровне велений времени.
Не менее важным по значимости будет роль базы агрессии во внутренней жизни человека, то, что мы назвали агрессиумом как социально-биологической составляющей агрессии, которая, имея биологическую основу, в процессе социализации индивида развивается и обогащается социальными признаками и опытом агрессивных действий. В таком качестве агрессиум служит агрессии прежде всего как резервуар, механизм запуска и воспроизводство паттернов агрессивного поведения.
Одновременно надо отметить, что Век агрессии в своём единстве больше говорит на основании развитости многих чувств, апеллирующих к агрессии, и чувство любви, вероломное её разбиение здесь не будет исключением.
Обобщая сделанные суждения об агрессии в мире людей, начатые ещё с нашего краткого экскурса, и помятуя о том, что агрессия, по существу, выражается как действие во имя зла, обрисуем схематично поэтапный путь и основные Вехи агрессии от стихийной протоагрессии в древности к Веку агрессии как надличностной сущности на основе ключевого понятия «разрушение». Это будут этапы и вехи с типизацией характерных черт, видов разрушений, таких как:
– природная предрасположенность к разрушению в период дикости как этап протоагрессии (такая предрасположенность не ведёт к насилию в современном понимании как личностно окрашенному, разрушение происходит по естеству, как если бы это имело место в мире животных);
– властная склонность к разрушению, как этап, протекающий во многих веках от древности (на этом этапе утверждается имя собственное «агрессия» как нападение в введении войн и обогащаются действенные, захватнические возможности самой агрессии);
– угроза разрушения мира агрессией в Век надличностной агрессии, как этап всепоглощающей агрессии, независимой от воли субъекта, но при сохранении его как носителя и жертвы.
Каждый этап вбирает в себя «сгустки» проблем, но не все даже поставленные проблемы удастся нам в полной мере осветить, однако те вопросы, которые определяют существо авторского подхода и связаны с понятиями, раскрывающими смыслы и значения Века агрессии в контекстах, прежде всего, надличностных сущностей агрессии, чувств и мыслей, мы постараемся исполнить в должной мере. Для этого нам понадобится прояснить в истоках агрессии те сущностные моменты, которые по смыслу связаны с достижениями целей. Отчасти мы начали их различать, когда вели речь о переходе от предрасположенности разрушать к действенным началам, связанным с нападением. И тогда же было показано, что разрушение как смыслообразующее агрессии начинает входить в свою активную фазу, когда уже не готовность, какой бы она ни была, а фактически само нападение определяет её суть как действие. И что, получив возможность разрушать, агрессия будет отдаваться в полной мере своей природе. Правда и в том, что в своей действительности сложно будет различать нападение от разрушений, чувства от мыслей, потому что их в равной мере объемлет и станет выражать то, что можно было назвать природой агрессии, а точнее «действием во имя зла». И не это ли предрекали классические теории агрессии, показывая агрессию силой «на вырост»? И не эти ли мысли должны получать своё развитие в новых теориях? Мы станем рассматривать эти вопросы, исходя из классических и современных теорий агрессии, определяясь, одновременно, и со своим авторским подходом.
5. Классические теории агрессии (З. Фрейд, К. Лоренц и Э. Фромм) и их развитие в психологии и социальной психологии
Классику в агрессивном следует начинать с теории агрессии Зигмунда Фрейда (1856 – 1939), чьё творчество, вылившееся в учение психоанализа, своеобразного симбиоза научности и художественности, стоит особняком в истории психологической науки уже в силу определения бессознательного как источника поведенческих актов, и многого из того, что должно было этому послужить. Фрейд мог умело сочетать научность с художественностью, а последнюю делать не только объясняющим фактором, но и выразительным средством.
Известно, что таким образом кроме своей знаменитой теории либидо, Фрейд создал и парадигму агрессии,[13 - См. работы «По ту сторону принципа удовольствия», «Я и Оно». В кн. Зигмунд Фрейд «Я и Оно». Труды разных лет. Книга 1. Тбилиси., 1991. «Недовольство культурой». В кн. Зигмунд Фрейд. Психоанализ. Религия. Культура. М., 1992.] по лекалам и супротивно которой создавалась гуманистическая теория Эриха Фромма, а также разрабатывалась фрустрационная (Л. Берковец, Дж. Доллард, Басе) и прочие концепции агрессивного поведения. Сам Фрейд сформулировал сугубо инстинктивистскую теорию агрессии как органическую часть своего психоаналитического учения, где указал прежде всего на неиссякаемую силу агрессии и её близость к смерти. И мы это понимаем так, что агрессия обречена выходить победительницей в противостоянии с либидо, ибо всё завершается «в смерти», которую агрессия предрекает, в стремлении человека вернуться в состояние неорганики. Правда, самому Фрейду было бы сложно в этом признаваться, ибо движущей силой его психоаналитического учения было либидо, половой инстинкт, порабощающий все другие инстинкты человека. Но с позиций существа Века агрессии всё выглядит иначе, поэтому мы полагаем, что агрессия всё же берёт верх над либидо.
В противостоянии агрессии и либидо мы прежде исходили из того, что в психоанализе поведение человека определяется множеством неосознаваемых инстинктов, среди которых Фрейд выделяет две основные группы: инстинкт жизни (Эрос) и инстинкт смерти (Танатос). Они находятся в постоянном напряжении, противостоянии друг другу как силы любви и вражды, созидания и разрушения, добра и зла. Движущей силой Эроса является либидо, а движущей силой Танатоса – агрессия.
Инстинкт жизни служит самой жизни, её сохранению, упрочению и развитию (размножению), что достигается за счёт сексуальной энергии либидо. Инстинкт же смерти служит мёртвому, пытается разрушить организм, низвести его в состояние «неорганики», что отвечает естеству организма, стремящегося вернуться в своё первоначальное существование – вернуться в неорганический мир. Такое достигается на основе агрессии. В борьбе двух сил – Эроса с Танатосом, на помощь Эросу приходят другие психические структуры (механизмы смещения и пр.), которые направляют разрушительную силу Танатоса от «Я» во вне, на других. Если инстинкт смерти вступает во взаимодействие с сексуальностью, то это находит выражение в садизме (причинение боли и страданий другим) и мазохизме (причинение боли и страданий себе), последнее, правда, воспринимается должным образом как удовольствие. В повседневной жизни агрессия в своих мягких формах рассматривается скорее, как разрядка напряжения и освобождение чувства тревоги, страха и беспокойства.
Таким образом, агрессивная энергия (импульс, влечение) как нечто «вмонтированное» природой в организм с целью его разрушения и возврата в состояние неопределённости, согласно Фрейду, проявляется в основном как действие агрессора (субъекта), наносящего вред другому (объекту), жертве агрессии. Эта разрушительная сила неудержимо стремится вырваться наружу, она не подчиняется воле человека, а следовательно и не управляется. Последнее обстоятельство, звучащее как вердикт, существенно снижает эвристическую и практическую ценность теории Фрейда. Получается, что человек агрессивен по своей природе, и тут уже ничего нельзя поделать. Но с таким выводом можно согласиться лишь по отношению к инстинкту как части агрессии. Агрессия же в общей сложности есть интегральное явление, в неё входят и другие составляющие, посредством которых представляется возможным в какой-то мере воздействовать на агрессию в целях управления и контроля. При всём при том мы не можем так однозначно судить уже в силу того, что происходит в мире и как воцаряется «Царство агрессии». Но не зря Фрейд в аллегорической форме говорил о Танатосе как стремлении человека к смерти. И это, возможно, было его предупреждение людям о том, агрессивная энергия окончательно выйдет из-под власти человека и захватит мир людей. И что в своём стремлении сохраниться человечеству уже некуда будет сбрасывать свою агрессивную энергию. Таким мы увидели Фрейда в его работах.
По мнению Конрада Лоренца (1903 – 1989) – известного этолога, одного из основоположников науки о поведении животных, человеческая агрессия точно так же, как и влечение у Фрейда, имеет биологическое происхождение, питается из постоянного энергетического источника и не всегда является результатом реакции на некое раздражение. Однако у Лоренца агрессия – это не инстинкт разрушения, как у Фрейда, а инстинкт как движущая сила борьбы за выживание и адаптацию организма к социальной среде. Если так, то, как быть с разрушительными войнами, с массовой жестокостью и насилием? Сам учёный связывает это с нарушением функций инстинкта агрессии, который в принципе должен был бы поддержать жизнь, а он её разрушает. И виной тому, считает Лоренц, являются издержки культуры, которые давят на человека и не дают осуществляться естественному выходу агрессивной энергии. Решение этой проблемы учёный видит в разрядке агрессивности на замещающий объект. «Переориентирование агрессии, – подчёркивает К. Лоренц – это самый простой и самый многообещающий способ обезвредить её. Она довольствуется замещающими объектами легче, чем большинство других инстинктов, и находит в них полное удовлетворение»[14 - Конрад Лоренц. Оборотная сторона зеркала. Так называемое зло. М., 1998. С. 235.].
Если Лоренц прав, то среди спортсменов, к примеру, не должно быть насильников, ведь они имеют возможность в спортивных тренировках и состязаниях давать выход своей агрессивной энергии естественным путём. Увы, но это не так (спортивные навыки всё чаще используются в рэкете, насильственных действиях), а значит одних усилий по переориентировании агрессии будет явно недостаточно, чтобы искоренить насилие.
Видный автор, создавший теорию социального научения, противостоящей теориям инстинкта Фрейда и Лоренца, был Альберт Бандура (1925). В теории социального научения[15 - Альберт Бандура. Теория социального научения. Санкт – Петербург, 2000.] пути умаления значимости и распространения агрессии в большей мере определены. Согласно данной теории агрессия – это результат научения посредством простого наблюдения. Здесь важно прежде обратить внимание на саму агрессию, затем сохранить такое наблюдение в памяти и суметь впоследствии воспроизвести её, то есть агрессивное действие. Так, человек в процессе социализации агрессии видит, наблюдает и берёт на вооружение образцы агрессивного поведения. Бандура особо обращает внимание на то, что в процессе социализации агрессии важен поощрительный момент со стороны родителей, ближайшего окружения.
Так, используя в полной мере результаты своих наблюдений как инструменты целедостижения, человек надеется получить желаемое или избавиться при необходимости от неприятного и даже опасного. В таком понимании агрессия представляется нам всё же более управляемой. Ведь с «вывихами» социализации, если они есть, можно что-то делать и как-то бороться. В то время как с «плохими» генами пока ничего не поделаешь, их просто нельзя изменить (сегодня это всё ещё находится за пределами возможного).
Есть ещё одна крайняя позиция на понимание роли агрессии. Дело в том, что ряд исследователей особо настаивают на позитивных началах агрессии, считая её жизненно необходимой доминантой. Человеку без агрессии нельзя, убеждает нас пространно Ролло Мэй, так как она служит жизненным ценностям, способствует самоутверждению и самоуверенности.[16 - См. Ролло Мэй. Сила и невинность. М. 2001. С.44 – 46.] Мы бы не стали на этих аргументах так настаивать. Есть и другие авторы, которые вообще оспаривают данный тезис, полагая, что такая «оправдательная» позиция может вести к спонтанной легитимизации агрессии. Да и потом, кто станет определять позитивность агрессии? Правда в том, что человек имеет право на защиту, однако, если защиту он берёт в свои руки, то надо ещё доказать в правовом порядке, что это была защита.
Более полному и обстоятельному анализу феномен агрессии подвергнут в работе Эриха Фромма (1900 – 1980) «Анатомия человеческой деструктивности». Исследование агрессии здесь ведётся комплексно, с широких социально-философских позиций и с использованием теории Фрейда и новейших данных нейрофизиологии, психологии животных, палеонтологии и антропологии. Фромм пытается преодолеть ограниченность различных психоаналитических, психологических и социобиологических концепций. Философ занимает примирительную позицию по отношению к двум основным парадигмам агрессии: инстигтивистской, возводящей всё разрушительное в человеке к животному началу, и бихевиористской, выводящей деструктивность из социальной среды. Человек – существо биосоциальное, он одновременно и биологический индивид, и личность как представитель конкретного социума. Отсюда, действительно, было бы верно агрессивное поведение связывать с двумя началами: врождённым (внутренним) и социальным (внешним), рассматривая это как методологический принцип в исследовании агрессии. В этой связи Фромм предлагает различать два совершенно разных вида агрессии: доброкачественную (оборонительную) и злокачественную (деструктивную, жёсткую). Первый вид роднит человека с животными и выполняет биологическую функцию защиты организма; второй – деструктивность, присущ только человеку и является продуктом социума. Фромм особо подчёркивает, что только человек является убийцей в отличие от животных. В соответствии с этим он вводит такие понятия как «биофилия» и «некрофилия». Биофил стремится ко всему живому, растущему, а некрофил – к мёртвому, механическому, разлагающемуся. Яркий пример некрофила – Гитлер, чья деструктивная личность подробно анализируется Фроммом в названной выше работе.
Предложенные Фроммом понятия теории агрессии, несомненно, являются броскими, яркими и легко запоминающимися, что и делает их приемлемыми при структурировании и типологии данного явления. Однако они мало что дают для разработки проблемы контроля и управления агрессией. Кроме того, возникают вопросы: если доброкачественная агрессия станет в целях защиты также использовать всё то, что обозначает агрессия, то будут ли в этом случае какие-то ограничения? Так, при освобождении заложников (доброкачественная агрессия) одновременно погибают жертвы насилия и сами похитители. Понимать ли это так, что доброкачественная агрессия перешла вдруг в свою противоположность и стала злокачественной по отношению к жертвам? Думается, что здесь сложность объяснения связана с понятием «доброкачественная агрессия». Агрессия просто по природе своей не может быть доброкачественной. Да, агрессия может быть ответной по принципу «око за око» или «зуб за зуб», но от этого природа её не меняется, она продолжает оставаться разрушительной силой, и определение «доброкачественная» здесь явно будет не к месту. Ведь есть же другие понятия, противоположные агрессии.
Создатель индивидуальной психологии Альфред Адлер (1870 – 1937), то есть единой и неделимой психологии личности, ибо сам человек един в своей психической жизни, определяет агрессию, агрессивную устремлённость как желание преодолеть чувство неполноценности.[17 - См. А. Адлер. Понять природу человека. Санкт – Петербург, 1997.] В последующем Адлер использует уже понятие «борьба за власть» или «стремление к превосходству», в которых мы также угадываем присутствие агрессии как средства достижения власти. Преодоление комплекса неполноценности, борьба за власть и стремление к превосходству нуждаются в особой силе, и такой силой является агрессия. Прочтение автора в таком ключе, отслеживая агрессию, будет близка и понятна здравому смыслу и будет в большей мере говорить о реальной значимости агрессии.
