Египетский роман

скачать книгу бесплатно

Он был ясен и «египтянам», которые взбунтовались против такого решения. Лазар объявил однодневную голодовку всех членов «египетского ядра». Быть может, им казалось, что они на Красной площади и на них устремлены взоры пролетариев всего мира, но для кибуца они остались просоветским антисионистским подпольем. Теперь уж дело дошло до открытого мятежа, а мятеж следует подавить в зародыше, безотлагательно.

Короче говоря, «египтянам» не удалось напугать старожилов. Был создан комитет по изгнанию, в который вошли двое: двухметровый верзила Михке, ответственный за садовые работы, и невысокий Игнац, работавший в поле. На заседание прибыли четверо представителей от подлежащих изгнанию. Они стояли на своем, пытались бороться. Им все еще казалось, что есть смысл спорить, попытаться разъяснить комитету: голосование было направлено исключительно против американского империализма (хотя и то правда, что сионизм порой склоняется к нему), и «египтяне» не представляют никакой угрозы ни для кибуца, ни для государства. Напротив, они обеспечивают столь необходимую рабочую силу, именно ради этого они покинули Египет: чтобы приносить пользу в кибуце.

Но комитет по изгнанию создавался не для того, чтобы отменить изгнание. После краткого и пристрастного обсуждения он занялся практическим вопросом о процедуре выдворения. Посоветовавшись с третьим ответственным лицом, Майтеком, Михке и Игнац постановили, что каждый отверженец получит матрас, постельное белье, несколько предметов из своей комнаты и сто пятьдесят фунтов. Из Египта они вывезли больше, но когда они покидали кибуц, бывшие товарищи перерыли их вещи: а вдруг прихватят какую-нибудь чашку или еще что-нибудь без особого разрешения.

Яков Рифтин, левый активист из кибуца, который вел за собой «египтян», сам был последователем Моше Снэ[11 - Моше Снэ (1906–1972) – израильский политический деятель, радикальный противник сотрудничества с англичанами, одно время входил в число лидеров израильских коммунистов. Впоследствии способствовал расколу партии, чтобы отмежеваться от проарабской партии Вильнера. По ставшим известными в 1996 г. документам Снэ и его соратник, упомянутый выше Яков Рифтин (1907–1978), работали на КГБ СССР. – Примеч. ред.], именем которого потом будут называть улицы, не вспоминая о его просоветской позиции и о том, что он передавал Советам не предназначенную для разглашения информацию. Рифтина, в отличие от «египтян», из кибуца не изгнали, только заставили помалкивать.

Изгнание, которое Вита назвал серьезной ошибкой, превратило «египтян» в горожан с новыми жизненными навыками. Многие из поселившихся в Тель-Авиве или даже в Холоне смогли хорошо устроиться. У других проявился посттравматический синдром. Напряженный ритм большого города и необходимость тяжело работать, чтобы сводить концы с концами, вызывали нервный тик, особенно в области шеи. Бедолаги запрокидывали голову – затем снова наклоняли ее вперед, захлебисто кашляли и сплевывали, непроизвольно мотая головой теперь уже из стороны в сторону, словно в знак несогласия.

Нет, не они хозяева этой земли. Им лучше заткнуться и обмениваться мыслями только друг с другом – и то не на иврите, – сидя на солнечных балконах, над которыми постепенно сгущается тьма.

Глава 5

Тантура

Единственная Дочь всегда повторяла: «Дни мои сочтены».

У нее были страшные боли. Теперь она от них избавилась, думала Старшая Дочь, стоя у ее тела. Она вошла в палату Единственной Дочери, чтобы забрать ее большую сумку и вещи, и, бросив взгляд на обожаемую двоюродную сестру, заметила, что у той волосы все еще завязаны в хвост. Она слегка потянула за хвост, потом сказала себе: «Черт, она умерла, она ничего не чувствует», – и потянула сильнее, но все-таки осторожно. Она суетилась у тела Единственной Дочери, словно они все еще там, на улице Маттафии-первосвященника, как когда-то в семидесятые, а не в больнице «Ихилов», в начале двухтысячных. Единственная Дочь была мертва. Больше ничего нельзя сделать.

В больнице принято оставлять тело на два часа в палате за ширмой, а потом приходит санитар и увозит его в морг. Через полтора часа после смерти Единственной Дочери в терапевтическое отделение вошел ее отец Вита с букетом цветов. Старшая дочь и Амация, муж Единственной Дочери, ждали его и бросились навстречу, чтобы не дать ему войти в палату. «Несчастье, случилось несчастье!» – сказали они хором, а он спросил: «Какое несчастье?» Они молчали и ждали, пока он поймет сам. Он понял и тут же сказал: «Теперь она умрет», – имея в виду Адель.

Но Адель умерла не так быстро. Она только стала ходить на бесконечные медицинские проверки, чтобы у нее нашли неизлечимую болезнь, и это объяснило бы ее самочувствие. Она не упустила ни одной проверки и всюду ездила на такси в сопровождении мужа, Виты, всецело преданного своей миссии. Но результаты всякий раз были нормальными, врачи говорили, что она физически здорова, и прописывали разные таблетки от депрессии. Она отказывалась их глотать и принимала лишь полтаблетки вабена против тревоги и бессонницы.

Раз в три недели, поздним утром, Адель и Вита ездили на могилу дочери в Кирьят-Шауле. Постоянный водитель отвозил их и потом ожидал неподалеку, на узкой дорожке между тесно расположенными могилами, не выключая мотора, чтобы работал кондиционер. Они приезжали общаться с Единственной Дочерью, но Вита не произносил ни слова, потому что был уверен, что говорить не с кем, а Адель упорно говорила с ней, рассказывая хорошие и плохие новости, чтобы та была в курсе. Вита стоял рядом, наготове: если Адель рухнет, он позовет водителя на помощь, они отнесут ее в машину и поедут прямо в больницу.

Он всегда был деятельным, особенно по сравнению с женой и дочерью. Когда Единственная Дочь еще была жива и у нее был тяжелый период в жизни, он говаривал ей: «Вперед, вперед, на Килиманджаро» или: «Вперед, на Эверест».

Адель часами рыдала на могиле. Вита ворчал и покачивал головой из стороны в сторону. Потом помогал жене убирать могилу и попутно ссорился с ней из-за всякой ерунды. Давило в груди – он знал, что ожидает его дома: плач на весь день, до отвращения к жизни.

Однажды, лет за семь до своей смерти – наверное, ровно в двухтысячном, – Единственная Дочь Виты и Адели спросила Старшую Дочь Чарли и Вивиан, не хочет ли та поехать с ней в Тантуру. Вита и Адель отдыхали в Тантуре с внучками, Левоной и Тимной, двумя дочерьми Единственной Дочери, и мать решила их проведать.

Когда Старшая Дочь была еще подростком, Единственная Дочь добивалась для нее разрешения посещать гостиницы или пансионаты, где она жила, потому что знала: Старшая Дочь в такие места сама не попадет. К примеру, однажды она тайком провела ее в какое-то прилегавшее к пляжу медучреждение в Ашкелоне для нуждавшихся в особой диете. Другая подруга Единственной Дочери даже осталась там на ночь.