скачать книгу бесплатно
– Возможно… – коротышка еще нахальнее приблизился, практически засунул свой острый нос ко мне в вырез, – ваше тело так реагирует на жару? – Он прямо-таки истекал слюной. Фу, какая гадость!
– Знаете, а вы, наверное, правы, – промурлыкала я. Коротышка ахнул и снова облизнулся. Я прошептала: – По-моему, у меня температура… Никак не могу избавиться от грибковой инфекции, которую подцепила в прошлом году. На такой жаре она, наверное, ужасно заразная. – Я улыбнулась и картинно дернула плечами.
– Господи… О боже мой! – Плешивый коротышка поспешно убрался из моего личного пространства. Я улыбнулась и шагнула к нему.
Он испуганно попятился:
– Вернусь-ка я, пожалуй, к стеклу периода Великой депрессии. Не хочется пропустить начало торгов… Удачи вам! – Коротышка повернулся и затрусил прочь.
Справиться с назойливыми ухажерами очень легко. Стоит лишь намекнуть на какую-нибудь заразную болезнь, как они бесследно исчезают… Отличный способ защититься от подобных типов!
– Что же не так с этой чертовой вазой? – Вокруг меня снова все потемнело. Голова кружилась… мне не хватало воздуха… горячая ваза… такие же волосы, как у меня. Что со мной? Может, климакс начинается раньше времени? Хотя до него мне еще лет двадцать… ну ладно, пятнадцать. В общем, я решила еще раз взглянуть на первопричину странных ощущений. На чертову вазу, урну или горшок – как она там называется?
Ваза вполне невинно стояла там, куда ее поставил плешивый коротышка; на глазури виднелись влажные пятна – в тех местах, где к ней прикоснулись его потные пальцы. Я глубоко вздохнула. Ваза и вправду выглядела интересно. Я прищурилась и нагнулась, чтобы лучше рассмотреть ее. Надо постараться не дотрагиваться до вазы. Волосы у жрицы Эпоны в самом деле были похожи на мои, только длиннее. Она вытянула правую руку ладонью вверх; плечо закрывала полупрозрачная материя кремового цвета. Казалось, она благосклонно принимает дары, которые принесли ей коленопреклоненные просители. Ее предплечье украшал очень дорогой с виду золотой браслет; такой же виднелся на запястье. Колец на пальцах не было, но на тыльной стороне кисти я увидела какой-то рисунок…
– О господи! – Чтобы не закричать, мне пришлось прижать руку ко рту. Сердце у меня ушло в пятки, и снова стало трудно дышать. На тыльной стороне ее кисти была никакая не татуировка, а шрам. Шрам от ожога третьей степени. Я точно знала это, потому что мою правую руку украшала, если так можно выразиться, точно такая же отметина!
Глава 3
– Дамы и господа, аукцион начинается! Просим вас подойти к лоту номер один, у фонтана. Сегодняшние торги открывают спальные и гостинные гарнитуры…
Я слышала, как вдалеке бубнит аукционист, называя начальную ставку для первого лота – спального псевдовикторианского гарнитура на шесть персон, но ваза всецело завладела моим вниманием. Я нетерпеливо топталась у предмета моих вожделений и ждала, когда до него дойдет очередь. Я заметила, что так же поступали многие любители аукционов. Дрожащей рукой я порылась в бездонных недрах моей черной сумки и извлекла из нее старый, скомканный бумажный носовой платок. Им я старательно стерла отпечатки пальцев плешивого коротышки. Может, все дело просто в игре света и тени? А может, его потные ручонки задели руку жрицы, отсюда и возникла иллюзия? Прищурившись, я оглядела изображенную на вазе женщину. Потом покосилась на свою руку.
Естественно, знакомый шрам оказался на месте – он у меня с четырех лет, я тогда из лучших побуждений решила помочь бабушке на кухне. Мне показалось, что вода для макарон вскипит быстрее, если я встряхну кастрюлю… Разумеется, мне обварило руку кипятком; после ожога остался шрам в виде звезды. Через тридцать один год рубец по-прежнему возбуждает любопытство как друзей, так и посторонних людей. Неужели у дамы с горшка точно такой же шрам?
Невероятно… Чтобы на копии старинной кельтской вазы…
Тем не менее пришлось поверить собственным глазам. И волосы у нее как у меня, и шрам такой же… Я некоторое время тупо пялилась на вазу, и у меня возникло ощущение надвигающегося нервного срыва.
– Надо выпить, – произнесла я вслух. Действительно, выпить не помешало бы! Посмотрев в сторону аукциониста, я услышала, что торги дошли лишь до лота номер семь, точной копии платяного шкафа эпохи Людовика XIV. Торги проходили быстро и бурно. Не успела я найти киоск с прохладительными напитками и чуть-чуть успокоиться, как платформа аукциониста очутилась уже у мольбертов с произведениями живописи. Думаю, вы уже догадались, что я решила не торговаться за лот номер двадцать пять; пусть прикольная репродукция с драконом уедет домой к кому-то другому. Все мои помыслы и сбережения сосредоточились на кельтской вазе.
Как ни странно, стоило мне отойти от стола с вазами, как я полностью овладела собой. Больше меня не охватывал жар, дыхание в груди не останавливалось. И разумеется, больше не возникало чувства, будто время вдруг прекратило свое течение. Палатка с едой располагалась рядом с сельскохозяйственной утварью. В ней продавались прохладительные напитки, кофе и заветренные хот-доги, на которые на такой жаре даже смотреть было страшно. Я попросила налить мне «что-нибудь диетическое» и, отпивая на ходу, побрела назад, к столу с керамикой.
На скудость воображения я никогда не жаловалась. Всю жизнь обожаю фэнтези и игры, в которых надо себя кем-то представлять. И читаю я запоем – в конце концов, я ведь училка литературы, черт меня побери! Знаю, некоторым мое пристрастие кажется странным, но я действительно читаю ради удовольствия. Правда, раньше я всегда способна была разграничить вымысел и реальность… и даже получала от этого удовлетворение. Так что же, черт возьми, сегодня на меня нашло?
Откуда взялись странные ощущения? И почему женщина на вазе – вылитая я? Я ущипнула себя и поморщилась – больно. Значит, я не грежу наяву, хотя со мной и такое случается… Внутри у меня все сжалось. Все это очень странно, чтобы не сказать больше. Надо купить проклятую репродукцию с драконом, сесть в машину, поскорее вернуться домой и в лечебных целях выпить бутылку мерло… Пока эти мысли крутились у меня в голове, ноги несли меня назад, к вазе.
– Чертова кукла… она – вылитая я!
– Очень странно, правда, мисс? – У стола с вазами топтался скелетообразный старик, который встретил меня на входе. Он погладил вазу; палец его остановился на пышной шевелюре жрицы. Затем он не спеша погладил ее руку.
– Значит, вы тоже заметили?
Увидев, как я прищурилась, старик отдернул руку от вазы.
– Да, мисс. Я заметил ваши волосы, как только вы приехали. Такой цвет в наши дни встречается редко; многие молодые женщины, как сговорились, портят свои волосы, крася их в самые неестественные оттенки: красного, желтого, черного. И коротко стригутся. Ну а вы сохранили естественный цвет. – Хотя старик говорил вполне дружелюбно, его глазки так и впились в меня, и мне вдруг стало не по себе. Кроме того, несмотря на то, что он стоял довольно далеко и нас разделял стол, я чувствовала его зловонное дыхание.
– Представляете, как я удивилась? И не просто удивилась – меня как током ударило! – Я пристально наблюдала за стариком. Он то и дело косился на вазу, и на лице у него явно было написано вожделение. И он все время гладил вазу.
– Наверное, сама судьба подсказывает, что вы должны купить эту вазу. – Старик пристально посмотрел на меня. – Эта ваза не должна уехать с кем-то другим!
Он меня рассмешил.
– Надеюсь, судьба постарается сделать так, чтобы зарплаты учительницы хватило на покупку!
– Да, постарается. – С этими загадочными словами скелетообразный старик в последний раз ласково погладил вазу и смылся.
Ну и придурок – офигеть можно! Пожалуй, он больше похож на болтливого дворецкого Ларча из «Семейки Адамс», чем на папашу из «Детей кукурузы».
Торги шли споро; вот добрались и до статуэток. Я увидела, что «мальчиками» заинтересовались несколько человек, и мысленно порадовалась за покупателей. Я затесалась в толпу, стоящую вокруг передвижного помоста, на котором стоял аукционист. Торги начались с пятидесяти долларов за Зевса, но пять конкурентов быстро взвинтили цену с пятидесяти до ста пятидесяти долларов.
Наконец Зевс достался какой-то серьезной женщине – она предложила за него сто семьдесят пять долларов. Неплохо! За сирийца торговались более ожесточенно (должно быть, благодаря его мускулатуре). Первоначальная ставка в пятьдесят долларов быстро возросла до трехсот пятидесяти. Я забеспокоилась. Ну и цены здесь…
В результате сириец ушел за четыреста пятьдесят долларов. Дурной знак! Я рассчитывала потратить на сегодняшнем аукционе не больше двух сотен. С трудом могла бы наскрести еще пятьдесят, но все, что дороже, превышало мои скромные возможности.
Тощий воин ушел за четыреста долларов ровно.
После того как я вместе с толпой покупателей переместилась к столу с керамикой и выслушала пламенную речь аукциониста о том, какие замечательные, прямо-таки музейного качества, копии греко-римской и кельтской керамики представлены в следующих шести лотах, внутри у меня снова все сжалось. Зачем он их так нахваливает? Молчал бы лучше! Я протолкалась вперед, не обращая внимания на странное чувство, снова овладевшее мной, едва я очутилась рядом с вазой. Торги на лот номер двадцать начались с семидесяти пяти долларов. Я заметила, что керамикой всерьез интересовались лишь три покупателя – и все, на мой взгляд, напоминали перекупщиков. В руках они держали портативные компьютеры, на носу сидели очки, и у всех троих было сосредоточенное выражение, какое никогда не увидишь на лицах людей, забредших на аукцион случайно. И уж во всяком случае, такого выражения не бывает у человека, которому не терпится купить и увезти домой понравившуюся ему вещицу.
Все перекупщики зорко оглядывают предлагаемые на продажу вещи, как будто прикидывают, сколько прибыли они получат, если продадут вазу или картину в своем магазине. Я поняла, что обречена. Лот номер двадцать ушел за триста долларов к кудрявой блондинке (корни не мешало бы подкрасить). Лот номер двадцать один достался перекупщику, похожему на англичанина. Ну, вы меня понимаете: чопорный, одет с иголочки, безукоризненные манеры, но ему, пожалуй, не помешало бы принять ванну и сходить к зубному. Как я и ожидала, он с британским акцентом предложил пятьсот долларов за красивую римскую вазу второго – четвертого веков; по словам аукциониста, ваза была выполнена в стиле рейнской керамики, то есть, как снисходительно разъяснил он присутствующим на торгах невеждам, у нее наилучшее качество. Англичанин самодовольно улыбался, радуясь выгодному приобретению.
Лоты номер двадцать два, двадцать три и двадцать четыре отошли третьей перекупщице. Хотите – верьте, хотите – нет, но ею оказалась та самая матрона эпохи Великой депрессии, которую так задели мои длинные голые ноги… За три свои покупки матрона заплатила триста, четыреста двадцать пять и двести семьдесят пять долларов соответственно.
– А теперь последнее из наших великолепных произведений керамики. Лот номер двадцать пять – копия кельтской вазы. Оригинал стоял на могиле на старинном шотландском кладбище. Роспись в цвете, представляет просителей, обращающихся к жрице богини Эпоны, покровительницы лошадей! Интересно отметить, что Эпона – единственная кельтская богиня, заимствованная римлянами-завоевателями; она стала покровительницей кавалерии, легендарных римских легионов! – самодовольно вещал аукционист, как будто сам создал эту вазу и, возможно, являлся близким другом Эпоны. Мне он сразу не понравился. – Обратите внимание на великолепную игру цвета и тени. Итак, открываем торги… Семьдесят пять долларов! Кто больше?
– Семьдесят пять! – Я подняла руку и поймала на себе его взгляд. Важно посредством глазного контакта дать понять аукционисту, что у тебя серьезные намерения. Я, можно сказать, посылала ему сигналы, пытаясь его загипнотизировать. – Семьдесят пять долларов… кто больше?
– Сто! – вскинула жирную руку матрона.
– Сто десять! – Я старалась не кричать.
– Сто… десять. – Я уловила в голосе его величества аукциониста снисходительные нотки. – Итак, поступило предложение в сто десять долларов… Кто поднимет до ста двадцати пяти?
– Сто двадцать пять!
– Сто пятьдесят! – Тут же подал голос англичанин. Ну и жук!
– Вот этот джентльмен предлагает сто пятьдесят долларов. – В голосе ведущего зазвучала неприкрытая лесть. Вот хорек! – Сто пятьдесят… кто больше?
– Двести! – сквозь зубы процедила я.
– Ага, госпожа предлагает двести долларов! – Я удостоилась благосклонного взгляда аукциониста. – Кто больше?
Тишина. Я затаила дыхание.
– Последнее предложение – двести долларов!
Выжидательная пауза. Мне захотелось его задушить.
Я внушала ему: скорее говори: «Раз… два… три… продано!»
– Кто больше?
– Двести пятьдесят! – снова вылезла матрона.
Не успела я в азарте предложить больше, чем позволял мой бюджет, как англичанин, вскинув холеную длиннопалую руку, поднял цену до двухсот семидесяти пяти.
Кровь шумела у меня в ушах; я с трудом слышала, как торговались матрона и британец. Цена взлетела до трехсот пятидесяти долларов. Мне это не по карману – совсем не по карману! Толпа покупателей переместилась к следующему столу, а я медленно пятилась, пока не очутилась у фонтана. Я рассеянно присела на край и стала наблюдать, как помощники аукциониста запаковывают купленную керамику. Англичанин и кудрявая блондинка слонялись по парку. Очевидно, они уже приобрели все, что хотели. Я решила, что они – владельцы магазинов, в которых продаются произведения искусства. Они смеялись и дружелюбно переговаривались, как равные. Значит, ваза поедет домой не ко мне, хотя изображенная на ней женщина поразительно похожа на меня… Она досталась англичанину, а я, наверное, сейчас сойду с ума… Я шумно вздохнула. Понятия не имею, что на меня нашло, но чувствовала я себя, выражаясь по-английски, «чертовски паршиво».
Ну а у нас в Оклахоме выражаются попросту: дерьмово у меня на душе!
Может, попросить у англичанина визитку, и… что? Попросить отложить для меня вазу? Может, удастся подкопить денег, если взять класс в летней школе, и…
Я увидела, как англичанин поднимает мою… то есть, конечно, свою вазу. Он осматривал ее с довольной улыбкой собственника, дожидаясь, пока помощник набьет упаковочный ящик папиросной бумагой, чтобы ваза не разбилась. Вдруг улыбка сменилась хмурым, озадаченным выражением. Что там еще стряслось? Я механически встала и подошла поближе.
– Боже мой! Это еще что за чертовщина? – Англичанин поднял вазу над головой и вгляделся внутрь.
– Что-то случилось, сэр? – Помощник был озадачен, как и я.
– Случилось… это уж точно! Ваза с трещиной! Для меня она абсолютно бесполезна! – Англичанин небрежно поставил вазу обратно на стол, на самый край – она качалась и едва не падала.
– Позвольте взглянуть! – Помощник схватил вазу и поднес ее к свету, подражая движениям англичанина. Вскоре лицо у него вытянулось. – Вы совершенно правы… Прошу вас, примите мои извинения за испорченный товар. В ваш счет немедленно внесут исправления! – Он еще не кончил говорить, а другой помощник уже несся к будке кассирши.
– Извините… – Я постаралась говорить как ни в чем не бывало. – Но что теперь будет с вазой?
Все трое обернулись ко мне.
– Естественно, ее выставят на торги заново. – Первый помощник передал вазу третьему; тот поспешил к помосту аукциониста. Я следовала за ним на ватных ногах. Внезапно мне показалось, что я – беспечная бабочка, которая летит на огонь, или, рассуждая по-оклахомски, комар, который летит к огромной электронной ловушке.
– Извините… Похоже, нам придется исправить досадную оплошность, – довольно раздраженно заметил аукционист. – Прежде чем мы приступим к тридцать первому лоту, придется заново выставить на торги лот номер двадцать пять. В днище вазы обнаружилась тончайшая трещина… Очень, очень прискорбно!
Я прошла вперед; аукционист поднял вазу и продемонстрировал ее публике, чтобы все заглянули в несовершенное нутро вазы. Я прищурилась, взглянула… и мне показалось, будто горлышко вазы подернулось рябью, словно поверхность черного озера. У меня закружилась голова. Пришлось несколько раз сморгнуть, чтобы снова обрести способность видеть четко.
Аукционист тоже заглянул в горлышко и покачал головой; на лице его появилась неодобрительная гримаса по поводу такого чудовищного брака. Вздохнув, он пожал плечами и провозгласил:
– Итак… первая цена – двадцать пять долларов!
Тишина.
Я не верила собственным ушам. Мне хотелось кричать, но я сдержалась. Оглядев молчаливую толпу, ведущий быстро решил снизить ставку:
– Пятнадцать долларов!
Тишина. Всего десять минут назад за вазу буквально бились не на жизнь, а на смерть; она ушла за триста пятьдесят долларов. И вдруг оказалось, что в вазе имеется изъян и теперь за нее невозможно выручить и пятнадцати! Сама судьба принялась нашептывать мне на ухо.
– Три доллара пятьдесят центов! – Я ничего не могла с собой поделать. Мне показалось, что я имею право на некоторое справедливое возмездие.
– Три доллара пятьдесят центов… Продано! Мадам, пожалуйста, назовите ваш номер моему помощнику. – Аукционист поморщился. – Можете немедленно забрать покупку.
Глава 4
– Мой номер – семьдесят четыре. Пожалуйста, выпишите счет.
Видимо, кассирша работала здесь временно… во всяком случае, двигалась она медленно, как сонная муха. Я старалась не топать ногами от нетерпения. Хочу-вазу-хочу-вазу-хочу-вазу… Так недолго и спятить!
– Общая сумма с налогом… три семьдесят восемь… – Кассирша даже моргала медленно, словно теленок.
– Вот, держите. – Я протянула ей пятерку. – Сдачи не надо! – Она расплылась в такой улыбке, как будто я была Санта-Клаусом.
– Спасибо, мэм. Сейчас вам принесут покупку. – И, обернувшись, бросила через плечо: – Зак, принеси ту фигню для семьдесят четвертого!
Из-за угла вынырнул Зак; он нес упаковочную коробку. Крышка была открыта; он показал мне содержимое, чтобы я убедилась в том, что устроители ничего не перепутали. Но заглядывать внутрь было не обязательно, я и так поняла, что там именно моя ваза, потому что снова почувствовала себя не в своей тарелке.
– Спасибо, я сама донесу. – Не давая себе передумать, я схватила коробку, закрыла крышку и направилась к машине. – Пора сваливать отсюда на фиг!
Разговоры с самой собой помогали мне не психовать… Точнее, не слишком психовать.
Нажав кнопку на пульте, я открыла переднюю пассажирскую дверцу и осторожно поставила коробку на сиденье. Поразмыслив, решила, что надежнее будет закрепить ее ремнем безопасности. Очень не хотелось, чтобы коробка перевернулась, ваза выпала, а мне пришлось бы хватать ее, одновременно следя за дорогой. Ох…
Ожил мотор, и сразу заработал кондиционер. Стараясь не слишком глазеть на коробку, стоящую рядом, я включила заднюю передачу и вывела «мустанг» на дорогу.
– Ну что?
Папаша из «Детей кукурузы», он же дворецкий Ларч из «Семейки Адамс», снова стоял на посту и махал в мою сторону своей оранжевой волшебной палочкой. Я подкатила к нему и опустила стекло – до половины.
– Вижу, судьба не ошиблась. – Он переводил взгляд с коробки на меня и обратно. Боже, ну и зловонное же у него дыхание!
– Да, оказалось, что она с браком – трещина в донышке. Так что я купила ее очень выгодно. – Включив передачу, я медленно покатила вперед. Он что, намеков не понимает?
– Да, мисс, вы и понятия не имеете, насколько выгодную сделку сегодня совершили! – Его глаза словно пронзали меня насквозь. Вдруг он задрал голову и посмотрел на небо. – Погода портится. Постарайтесь… – он помолчал, – ехать осторожно… Очень осторожно! – Интересно, что он, черт его возьми, имеет в виду? – Очень не хотелось бы, чтобы вы… – пауза, – попали в… аварию.
– Ничего со мной не случится. Я отличный водитель! – Я нажала кнопку, подняла стекло и отпустила сцепление. Взглянув в зеркало заднего вида, я увидела, что папаша из «Детей кукурузы» сделал несколько шагов вслед за мной.
– Вот псих! – Меня передернуло.
Моей машине гораздо больше пришлась по вкусу грунтовая дорога; после поворота я прибавила газу, радуясь, как девчонка, скрипу гравия под колесами. В зеркале заднего вида я по-прежнему видела «кукурузного папашу». Он стоял посреди дороги и как завороженный смотрел мне вслед. Я вспомнила, как старый псих каркал насчет погоды, и тоже посмотрела на небо.
– Отлично… Только этого мне и не хватало!
Небо заволакивали пухлые серые облака, отчего прежде голубое небо стало похожим на рваное одеяло. Я взяла курс на юго-запад, в сторону Талсы, и приготовилась пережить замечательную оклахомскую летнюю грозу.
– Итак, друзья и любители спорта, давайте-ка посмотрим, что говорят народные приметы и прогнозы метеобюро!
Я принялась крутить настройку, но прогноза погоды все не попадалось. Сначала я попала на канал музыки кантри, потом я прослушала кусочек «Сельского часа», где пугали разгулом июньских клещей (правда-правда, я ничего не выдумываю!). Потом я попала на евангельский канал и прослушала часть проповеди, посвященной супружеской неверности. Слушала я недолго, поэтому так и не поняла, выступал ли проповедник против адюльтера или за него. Но никаких прогнозов погоды поймать не удалось. Не получилось настроиться и на джазовый канал и даже на какой-нибудь софт-рок, что бы это странное название ни значило.
– А может, нам с тобой прикинуться шлангами и мчать прямо домой? – обратилась я к чертовой коробке. Охренеть можно! Я застряла в какой-то чертовой глуши! Я посмотрела вперед, налево и поняла, что все гораздо хуже, чем мне казалось. Итак, я застряла в какой-то чертовой глуши, меня несет прямо на грозовой фронт, и я беседую с коробкой, в которой спрятана ваза, урна или горшок. К тому же при одном взгляде на коробку с моим сокровищем я испытываю такое чувство, будто приняла несколько таблеток для похудения и запила их огромной чашкой мокколатте со сливками. – Вот именно! Как только доберемся до ближайшего городишки, я остановлюсь на деревенской заправке, куплю себе огромную шоколадку, съем ее и выясню, что там, на фиг, творится с погодой. – Я с подозрением покосилась на коробку. – Заодно и воздухом подышу!
На секунду я почти пожалела о своей ненависти к сотовым телефонам. У меня нет мобильника. У всех моих друзей такие штуки есть, и даже не по одному. Они как будто соревнуются, у кого больше мобильников и у кого они самые миниатюрные. Это как мериться членами, только там чем больше – тем лучше. У моей ближайшей подруги (той самой, что преподает, блин, в колледже) есть даже специальное устройство в машине; она может болтать не снимая рук с руля. А еще у нее есть современная моделька, которая уютно лежит в сумочке. Я покорно сношу насмешки сверстников. Ничего! Когда они будут загибаться от рака мозга, я скажу: «Я ведь вас предупреждала!» Я постоянно объясняю им: нет, я не неандерталка какая-нибудь и стараюсь идти в ногу со временем. Мне просто не нужен телефон ни в машине, ни в сумке, ни на столе, ни в спортивном саквояже… И так далее и тому подобное. Да-да, я приду навестить их в больнице. В голове у них вырастет опухоль размером с баскетбольный мяч. Подумать только, они подставляют себя под радиацию ради того, чтобы условиться, где встретиться в обед, и обсудить очередную выходку пасынка или падчерицы. Итак, мне смерть от рака мозга не грозила, зато надвигающаяся гроза или торнадо внушали серьезные опасения. То и дело поглядывая на небо, я все увеличивала скорость, но поняла, что от грозы мне все же не уйти. Оклахомские грозы очень своенравны; у каждой как будто собственный характер. Не устаю удивляться тому, как быстро и радикально может меняться летом погода в Оклахоме. Помню, как-то я загорала у бассейна очередного приятеля. В соответствии с этикетом, я расслаблялась лежа на спине. Кажется, самого приятеля в это время не было дома, иначе он не дал бы мне расслабиться ни на минуту. Да и как тут расслабишься, если тебе шепчут, что у тебя замечательные сиськи? Вдруг ветер изменил направление и стал холодным; открыв глаза, я увидела, что небо сплошь затянуто серыми тучами. Я подхватила вещички, написала благодарственную записку приятелю и уехала. Хотя жила я всего в пятнадцати минутах езды от него, не успела добраться до дому, как разверзлись хляби небесные. Серые тучи почернели. Деревья гнулись и жалобно стонали от жутких порывов ветра. В сплошных потоках ливня стало невозможно вести машину. Еще повезло, что я успела добраться до больнички в Брокен-Эрроу. Мне хватило времени ввалиться в двери отделения неотложной помощи и спуститься в подвал, когда по центру городка пронесся торнадо.
